Текст книги "Сокровища Кенигсберга"

Проснувшись от громкого стука, директор музея вначале никак не мог спросонок сообразить, кто это так колотит по его двери. Но, вспомнив в этот момент вчерашнюю прощальную фразу Виста, поспешно поднялся и, накинув на пижаму домашний халат, торопливо зашаркал к двери. На пороге стоял подвозивший его вчера вечером мотоциклист Гюнтер, кажется, и изображал всем своим видом крайнюю степень нетерпения. На улице стоял еще полный мрак. Увидев, что директор музея еще даже не одет, лейтенант даже притопнул ногой от досады.

– Доктор, – громко зашипел он, – мы уже должны были прибыть с Вами в замок, а вы все еще в пижаме! Господин уполномоченный будет крайне недоволен нашим опозданием!

– Ничего, ничего, молодой человек, – пробормотал, зевая, искусствовед, – я ему все сам объясню, ведь ваш начальник очень милый и культурный человек, он не будет ругаться.

– М-да-а? – недоверчиво протянул лейтенант, вспомнивший, как вчера этот берлинский культурный уполномоченный так треснул по уху уронившего ящик с картинами фольксштурмовца, что беднягу еле-еле откачали.

– Подождите меня буквально десять минут, – попросил лейтенанта Роде и, не дожидаясь ответа, засеменил обратно в спальню. Он успел одеться и даже написать короткую записку жене, чтобы она не беспокоилась за него в том случае, если он задержится. В этот момент на улице резко зарокотал двигатель мотоцикла, и Роде поспешил к выходу. Накинув у вешалки пальто, он вышел на темную улицу и, горестно вздохнув, запер за собой дверь, снова открыть которую ему довелось только ранним утром десятого апреля.

Оберштурмбаннфюрер Вист проснулся без посторонней помощи. Он медленно поднял часы к глазам и повернул их так, чтобы на них падал свет от далекой лампочки на столе у дневального. Стрелки показывали без семи минут пять. – «Отчего же я проснулся?» – подумал он, с трудом поворачиваясь на жесткой солдатской койке. Он чутко прислушался, но в подземелье было тихо, только где-то вдалеке слышалось слабое собачье тявканье.

«Трое собаководов, – вспомнил он доклад начальника охраны. – И что же они здесь делают, эти собаководы? Под землей!» – подумал он, поднимаясь и нехотя натягивая на себя уже несвежее, пыльное и пахнущее едким потом обмундирование. С трудом засунув отекшие за ночь ноги в сапоги, Вист поднялся и толкнул сопевшего на верхней полке Карла:

– Вставай, толстяк, пойдем сосиски кушать.

Тот всхрапнул и резко сел на койке. Вист усмехнулся. Его всегда забавляла эта способность своего помощника подниматься столь странным образом. Причем в девяти случаях из десяти Карл продолжал спать и дальше, только уже сидя. В это время у ночника завозился дневальный. Он уже увидел, что оберштурмбаннфюрер встал и, помня приказ гауптмана о всяческой помощи уполномоченному ГУИБ, поспешил к нему.

– Где здесь у вас клозет? – задал ему самый насущный на данную минуту вопрос Вист.

– Прошу за мной, – ответил дневальный, жестом руки приглашая его за собой.

Они проследовали в следующее помещение, до которого Вист со своими помощниками вчера не дошел. Справа, сразу за распашными дверьми, был отгорожен проволочный вольер для собак, а слева, у дальнего торца стены, приглушенно тарахтела небольшая дизельная электростанция, около которой сонно клевал носом дежурный дизелист. Миновав дизельную, они подошли к двери с крупной надписью «Воздушный кессон». Дневальный толкнул железную дверь, и они оказались в небольшой бетонной камере, в которой были еще две двери. На правой был нарисован белой краской череп с костями, под которым виднелась уже полустертая от времени и сырости надпись: «Внимание! Без письменного предписания коменданта крепости не входить. Печать без старшего офицера СС не снимать! Нарушение карается расстрелом!»

Уполномоченный ГУИБ похлопал рукой по холодной дверной стали и подумал: «Вот ведь причуды судьбы: тысячи людей трудились над неповторимыми и единственными, поистине бесценными шедеврами, собранными на этом тайном складе, а он, можно сказать рядовой офицер СС, получил власть своей рукой скрыть от всего мира эти шедевры, быть может, навсегда. Однако сигнал еще не получен, и будем надеяться, что он нескоро прозвучит в эфире». Вист толкнул вторую дверь и, справив малую нужду, вернулся в казарму. Часы показывали пять двадцать. Дневальный уже растолкал обоих его подчиненных, и они вскоре предстали перед ним хоть и заспанные, но уже одетые.

– Туалет там, – махнул им рукой Вист, – слева от дизельной. Сходите, что ли, умойтесь, а то на ваши небритые рожи даже мне смотреть тошно.

Карл и Ганс дружно кивнули всклокоченными головами и, зевая на ходу, гуськом двинулись в указанном направлении. Используя свободную минуту, Вист, усевшись за стол, вынул из кармана кителя записную книжку и авторучку.

«Так, – подумал он, – прежде всего прикинем, что же сегодня нужно будет сделать».

Когда свежевымытые и даже причесанные подрывники вернулись, у него уже был набросан план из тринадцати пунктов, которые, кровь из носа, нужно было выполнить сегодня до ночи.

Роде и Гюнтер подъехали к проходной замка только в половине седьмого. Лейтенант, заглушив двигатель, сразу куда-то исчез, а директор начал ежедневный обход по залам своего музея. Конечно, он никогда не делал это так рано, но в остальном все было как обычно. Правда и смотреть-то теперь уже было особенно не на что. Большинство картин было уже снято со стен, и они уныло стояли в штабелях в проходах между залами, все было сдвинуто со своих привычных мест и перепутано. В других залах царил точно такой же беспорядок. Проходя по ним, Роде искренне грустил о двух последних годах, когда руководимый им музей расцветал месяц от месяца, пополняясь все новыми и новыми шедеврами. От тоскливых мыслей его отвлек громкий стук сапог, раздавшийся у него за спиной. Директор повернулся. Его догонял оберштурмбаннфюрер. Сегодня он выглядел мрачным и был явно не в духе.

– А, доктор, – поприветствовал его Вист, заметив директора в проходе между двумя залами, – как спалось сегодня?

Не дожидаясь ответа, он обвел рукой опустевшие стены:

– Вам не кажется, что это просто катастрофа, доктор?

– Да-да, – поддакнул директор, имея в виду разгром, учиненный эвакуационной командой. – Вы несомненно правы, это настоящая катастрофа для нашего городского музея, господин оберштурмбаннфюрер.

Вист взглянул на него и, сообразив, что они говорят о разных вещах, поправился:

– Я имею в виду то, что здесь осталась еще масса всякого не отправленного и даже не упакованного имущества.

Дипломированный искусствовед Роде даже скривился при слове «имущество», но ничего не возразил, подумав, что тот по-своему действительно прав.

– Это черт знает что! – продолжал негодующий Вист, – всего пять залов, как я вижу, очищены на сто процентов, а в остальных еще хоть кучка в углу, да лежит! Да я ведь не побывал пока в ваших, доктор, запасниках. Вот, кстати, давайте-ка вместе туда сейчас и наведаемся. Где это у Вас, в подвале?

– Да, – вяло отозвался Роде, – там.

Они быстро спустились по лестнице в подвал и, попетляв пару минут по гулким и пустынным коридорам, подошли к дверям музейного склада.

«Внимание всем офицерам, задействованным в плане «ГРЮН».

Сообщаю, что массированная атака русских войск ожидается на рассвете шестого апреля. Противник сосредоточил крупные силы тяжелой артиллерии и танков и рассчитывает сломить сопротивление защитников города до пятнадцатого апреля. В связи с этим обстоятельством приказываю:

1. С полуночи сегодняшнего дня всем уполномоченным находиться в подземных укрытиях, не далее чем в двухстах метрах от порученных вам объектов.

2. Не позднее чем в тринадцать часов доложить о готовности к выполнению задания. Офицерам Липке, Ранке, Висту, Штуде и Шниттке прибыть к коменданту города за получением дополнительных инструкций в одиннадцать тридцать по берлинскому времени.

Гауптштурмфюрер Штандлер».

Так уж повелось на войне, что перед наступлением бывает особенное, можно даже сказать, настороженное затишье. Это и понятно. Готовящая наступление сторона озабочена наиболее тщательным и скрупулезным выполнением всех подготовительных мероприятий, и ей уже не до ежедневной рутины войны. Защищающаяся же сторона, чувствуя, что готовится особенно сильный натиск, бросает все силы на укрепление своих позиций и возведение запасных. Такая же настороженная тишина установилась и вокруг Кенигсберга начиная с утра четвертого апреля. Танкисты капитана Сорокина использовали это время достаточно оригинально – устроили баню. Делалось это очень просто. Танком валилось несколько деревьев. В подходящей воронке или канаве разводился сильный огонь, и через час-полтора, когда дрова догорали и в бочке из-под бензина доводилось до кипения два с половиной десятка ведер воды, танкисты сооружали саму баню. Надо сказать, что у них на это уходило не более четверти часа. В центре ямы устанавливался специально сваренный в ремонтных мастерских раскладной, обрешеченный осиновыми плашками настил, около него втыкалось несколько кольев, и все это сооружение накрывалось огромным куском трофейного камуфлированного брезента. Такая незатейливая конструкция исправно действовала в любом месте, в любое время года и в любую погоду. Ведь посудите сами, деревья, вода и канавы у нас всегда имелись в изобилии. Танкисты намывались впрок и надолго. Все они уже по предыдущему фронтовому опыту знали, что в наступлении мыться будет некогда, и с толком использовали последние спокойные часы перед боем.

В девять тридцать в здании комендатуры, которое располагалось в центре города, недалеко от магистрата, начальником гарнизона города генералом от инфантерии Бернгардом Отто фон Ляшем было собрано небольшое совещание. Присутствовали только заместители коменданта и старшие командиры воинских подразделений, дислоцирующихся в пределах города.

– Господа офицеры, – обратился к ним Ляш, – нам предстоят тяжелые времена, и мне хотелось бы обратиться сегодня к населению Кенигсберга с воззванием. Нам, военным, все же легче, у нас в руках оружие, мы имеем первоклассные защитные сооружения и значительное количество всякого рода припасов. Говоря военным языком, мы можем держать оборону не менее двух, а то и трех месяцев. Все зависит от того, как мы встретим первый, несомненно самый мощный натиск азиатских орд. И в этом нам должны помочь наши доблестные командиры городских фортов. Имея такие мощные стены, прекрасную крупповскую артиллерию и полностью укомплектованные гарнизоны, мы вправе рассчитывать на то, что они железной стеной встанут на пути атакующего противника и позволят нам сдержать его на значительном расстоянии от городских стен. Но вот гражданское население, несомненно, будет терпеть значительные неудобства в связи с обстрелами и пожарами. Хочу вам зачитать выдержки из моего воззвания…

Твердо представляя себе, что сегодняшние сутки, может быть, единственные, которые у него еще есть для того, чтобы завершить эвакуацию музея, Вист развил с раннего утра бешеную деятельность. За два последних дня он отлично усвоил, как действует вся цепочка по упаковке, перевозке и укладке отправляемых на захоронение ящиков со складируемым имуществом, и, вытребовав себе в помощь еще два взвода фольксштурмовцев, весьма грамотно расставил их на всех участках работы. Теперь он мог легко контролировать весь этот процесс и с помощью небольшого резерва, всегда находившегося у него под рукой, быстро устранять возникающие, по мере нарастания темпа эвакуации, проблемы. Увлеченный этой работой, он едва не забыл о приказе явиться в комендатуру к половине двенадцатого. Вспомнил он об этом только минут за десять до назначенного срока. Хорошо, что его штабная машина была в этот момент у него под рукой, и он, оставив за себя лейтенанта Гюнтера, помчался в комендатуру. У небольшого окошка в приемной, где выдавали пропуска, его уже ожидали. Едва он громко назвал свою фамилию дежурному, как сзади к нему подошел офицер в морской форме и, отведя его в самый дальний угол приемной, представился:

– Фрегатен-капитан Герберт фон Крапке. Оберштурмбаннфюрер, я не буду долго отнимать Ваше, столь драгоценное сейчас, время, – произнес он вкрадчивым голосом. – Мне поручено передать Вам этот пакет и дождаться от Вас ответа.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана кожаного реглана плотный узкий конверт мышиного цвета и быстрым движением руки вложил его в руку эсэсовца. Вист тут же вскрыл пакет и пробежал глазами короткий текст:

«Оберштурмбаннфюреру СС Густаву Георгу Висту, уполномоченному Главного Управления Имперской безопасности. Отдел 2-12.

Совершенно секретно. Вручить конфиденциально.

Господин оберштурмбаннфюрер, извещаю Вас, что на подводной лодке U-2О3 для Вас как для уполномоченного ГУИБ по осуществлению плана «ГРЮН» зарезервировано одно место. Лодка стоит у подземного причала №6 в конце галереи, обозначенной на имеющемся у Вас плане под номером В-17. Пароль для прохода – «Ночной дождь».

Обращаем Ваше внимание на то, что отход лодки от причала произойдет не позже, чем через час после передачи сигнала «Морской змей».

Данный документ необходимо иметь с собой как пропуск на борт лодки.

Капитан порта Пиллау Г.Д. Штрассель».

Ниже стояла замысловатая подпись и приписка уже от руки: «Уважаемый партайгеноссе, прошу не отказать руководству порта в небольшой просьбе. Ее суть изложит Вам податель этого письма». Складывая и засовывая во внутренний карман бумагу, которая, и это Вист понимал однозначно, была для него единственным шансом на спасение из обреченного города, он повернулся к посыльному с самой дружелюбной улыбкой, на какую был еще способен.

– Тут написано, что Вы передадите какую-то просьбу вашего командования, не стесняйтесь, сделаю все, что в моих силах.

Выражение угрюмой озабоченности разом сползло с лица моряка.

– Просьба и в самом деле пустяковая, г-н Вист, – торопливо начал он. – В порту Пиллау на специальном складе находится весьма важная техническая документация, а также ценные морские навигационные приборы, и мое командование, естественно, проявляет сильную озабоченность об их сохранности в виду участившихся налетов вражеской авиации. Руководство порта в моем лице просит Вас изыскать возможность для укрытия этого и другого имущества Имперского флота в ваших подземных хранилищах.

«Видно, их основательно достали «Иваны», раз уж и спесивые моряки пришли с подобной просьбой ко мне», – подумал Вист, – а вслух сказал:

– Не волнуйтесь, обер-лейтенант, имущество наших славных моряков будет мною укрыто и спасено непременно. Я лично прослежу за погрузкой и складированием вашего груза. Кстати, у меня здесь рядом грузовик, и мы могли бы вместе подъехать к вашему складу.

– Это было бы прекрасно, – оживился моряк, – только боюсь, одного грузовика нам не хватит.

– Гм, – хмыкнул Вист, – а сколько же у вас всего груза?

– Примерно полтора вагона, – отвечал тот.

– Ничего себе-е, – протянул Вист, – но так и быть, дополнительные грузовики я могу вызвать по радио, но за Вами остается их загрузка. Согласны?

– Так точно! – отчеканил моряк, и они торопливо вышли из комендатуры.

Весь остаток дня Вист и его команда метались по городу на своих «Бюссингах», свозя на центральный сборный пункт всевозможные ценные вещи, оборудование, имущество ювелирных магазинов или просто раритеты, приборы, документацию и даже личные вещи. Вист не отказывал никому.

«Зачем портить с кем-то отношения, – рассуждал он, – раз ко мне обращаются сейчас за помощью, стало быть, и в дальнейшем будут следить за тем, чтобы у меня не было особых проблем. Поскольку отныне от моей собственной безопасности зависит сохранность их собственного имущества».

Несколько раз снующие по городу грузовики Виста попадали под бомбежки и обстрелы постоянно висящих над Кенигсбергом русских штурмовиков. Эвакуаторы при этом тоже несли потери, но пока не столь большие, чтобы они могли поставить под удар всю операцию. Только в сумерках уполномоченный ГУИБ, весь в поту и дорожной пыли, добрался наконец до бывшего королевского замка. Первый, кого он увидел, когда миновал КПП замка, был сидящий рядом со штабелем свежесколоченных ящиков доктор Роде.

– А-а, господин директор, хорошо, что Вы еще здесь, – крикнул ему Вист, – я ведь только что хотел посылать за Вами.

Роде очнулся от полудремы, в которой пребывал после сумасшедшего дня, полного нервотрепки и беготни.

– Оберштурмбаннфюрер, это Вы? – заливисто зевнул он, – а я, кажется, задремал. Но Вы видите, как мы тут славно поработали?

– Неужели все, что еще оставалось в замке, успели упаковать? – кивнул на штабель Вист.

– Вот именно все! В основном благодаря Гюнтеру, прекрасный, должен сказать, у Вас помощник.

– А-а, я рад. Кстати, где он сейчас?

– В госпиталь поехал, повез одного из ваших водителей, Брауна кажется, на перевязку.

– Что с ним? – поинтересовался Вист, – действительно серьезно ранен?

– Боюсь что да. Попали под бомбы, когда ехали сюда. Сопровождающий из грузовой бригады был убит наповал, а шофер ранен в бок осколком. Машину он, правда, довел до ворот, но дальше сам идти не смог. Гюнтер его на своем мотоцикле увез и пока что не вернулся.

– Еще кто-нибудь при этом пострадал?

– Да, двое солдат из фольксштурма погибли, когда на задний двор упала мощная бомба.

Но Вист только досадливо отмахнулся, эти горе-вояки его абсолютно не интересовали. В это время в распахнутые ворота замка, бряцая оружием, начала втягиваться колонна солдат под предводительством невысокого седого полковника вермахта.

Мощь артиллерийского огня, обрушенного в это утро советскими войсками на Кенигсберг, оказалась беспрецедентна. Несколько сотен орудий особо крупного калибра обрушили свой удар как по самому городу, так и по укреплениям вокруг него. Собранная в единый кулак разрушительная сила такого масштаба была столь велика, что передовые полевые укрепления немецких войск были довольно быстро попросту стерты с лица земли. В буквальном смысле в пропаханные снарядами и бомбами бреши немецкой обороны ринулись танковые корпуса 39-й и 43-й армий. С юга их поддержали войска 11-й гвардейской армии. Девять часов утра шестого апреля 1945 г. дало начало самой скоротечной и самой разрушительной по своим результатам штурмовой операции Второй мировой войны. В одиннадцать двадцать усиленный батальон капитана Сорокина получил по радио приказ атаковать предместья Кенигсберга. В составе второго эшелона своего танкового полка его тяжелые танки, построившись плотным клином, двинулись к устью реки Преголь, протекающей с востока на запад и делящей город примерно пополам.

Завязались ожесточенные бои. Немцы понимали, что им отступать просто некуда, и дрались с отчаянностью обреченных.

Утро шестого апреля уполномоченный ГУИБ Вист и доктор Роде встречали в странном строении, с виду более похожим на большой подземный гараж. Это полностью скрытое под землей бетонное сооружение первоначально было выстроено как грузовой терминал, в котором производилась разгрузка и перевалка боеприпасов, предназначенных для расположенных неподалеку фортов внешнего обвода. Оно было упрятано в дебрях старинного парка и огорожено высоким кирпичным забором с единственным въездом. Эвакуационная команда именовала этот вросший в землю бункер «центральный вокзал». И в самом деле, это просторное подземелье напоминало сейчас грузовой двор железнодорожного вокзала крупного города. Вдоль его стен в несколько рядов стояли штабеля из сотен разнокалиберных деревянных и металлических ящиков, баков, мешков и контейнеров, среди которых копошились погрузочно-разгрузочные бригады. Грузовик с эвакуационной командой подъехал к широко распахнутым воротам «центрального вокзала» без четверти девять. Карл помог выбраться наружу совершенно не отдохнувшему и поэтому отчаянно зевающему профессору и провел его через охрану на первый подземный горизонт. Только тут директор музея мог в полном объеме оценить ту колоссальную работу, которую он с Вистом проделал за последние несколько дней. Естественно, он не подозревал, что на этот сборный пункт свозились экспонаты не только его музея, но разубеждать его в этом никто, естественно, не стал.

На перевалочном складе «центральный вокзал» третьи сутки шла практически непрерывная работа. Четверо сменяемых каждые полчаса эсэсовцев нагружали на платформу гидравлического лифта очередную порцию груза и опускали ее вниз, на семь с половиной метров к уровню «А». Там работало уже шесть человек (только проверенные люди Виста), которые перегружали поступившие из «центрального вокзала» грузы на низкие четырехколесные тележки и бегом катили их по двойному узкоколейному пути к другому лифту, где грузили их уже на другую лифтовую платформу, приводимую в действие солидными, ручной ковки морскими цепями. Причем верхняя команда грузчиков совершенно не знала, что дальше происходит с отправляемым грузом, а нижняя команда и понятия не имела о том, куда после деваются спускаемые ими на цепном лифте ящики. Даже ночевали эти команды в разных казармах и в разных районах города. Такую систему ввел сам Вист и очень ею гордился. В самом же тайном складе еще предшественником Виста была собрана разношерстная компания из штрафников, лагерных охранников и осужденных за разные мелкие преступления полицейских. Эти вообще сидели в бункере безвылазно больше месяца, не общаясь ни с кем. Никто из участвующих в этой операции на каком-либо участке никогда не сталкивался с работающими на другом участке, обеспечивая, таким образом, режим сохранения тайны. Более того. Каждый уполномоченный ГУИБ имел тайные полномочия ликвидировать любых своих подчиненных только по подозрению в излишнем любопытстве или просто уличенных в нелояльном высказывании. Но, трезво понимая, что все они загнаны в угол и в такой обстановке возможны совершенно непредсказуемые проявления человеческой природы, Вист вел себя со всеми крайне дружелюбно и подчеркнуто вежливо.

– Нервы в кулак, – повторял он себе каждое утро, – ни одного опрометчивого шага, Георг, иначе можешь неудачно поскользнуться на самой последней ступеньке.

Пока Роде, путаясь в ногах у погрузочной команды, изумленно бродил по заваленному разнообразными ящиками складу, наш вечно улыбающийся гестаповец сидел в своем грузовике и принимал вместе с радистом очередной циркуляр из Берлина. Сидя за столом радиооператора, он внимательно следил за столбцами цифр, которые тот быстро записывал в рабочий журнал. Когда же он отложил карандаш и снял с головы наушники, Вист, расшифровывавший радиограмму по мере ее поступления, уже понял, что объявлена готовность номер один. Вынув из-под своей походной, прикрученной к борту грузовика койки свой походный чемодан, он открыл тайник, вынул оттуда хранившиеся там документы и, наскоро упаковав свои личные вещи, запер его на оба замка. Затем, вытащив из-под матраса браунинг и две обоймы к нему (в дополнение к табельному вальтеру) и рассовав оружие по карманам, подхватил чемодан и тоже двинулся к «центральному вокзалу». Он уже спускался по крутому пандусу к распахнутым воротам склада, как почувствовал, что почва под его ногами вдруг ощутимо вздрогнула и в воздухе повис грозный рев от тысяч русских снарядов. Последние метры ему уже пришлось преодолевать бегом, так как в Кенигсберге забушевала настоящая огненная буря.

– Что вы стоите как истуканы? – завизжал уполномоченный на застывших охранников. – Срочно запереть ворота, и никого, слышите, никого до моего особого распоряжения вовнутрь не пускать!

Подождав, пока его указание будет выполнено, он приказал остаться при воротах только одному из них, а всех остальных отправил на погрузку. Сортировку и отгрузку на нижний горизонт завезенных ранее на «центральный вокзал» грузов команда Виста продолжала до глубокой ночи, однако, несмотря на все их усилия, вниз было спущено не более сорока процентов от их общего количества.

Вечером, сидя за столом в подземной казарме, Альфред Роде заикнулся было о возвращении домой, но Вист сразу пресек эту попытку, заявив, что об этом не может быть и речи.

– Вы слишком дороги для нашей великой нации, мой дорогой профессор, – заявил он во всеуслышание, когда они уже ночью сидели за ужином. – Большевики яростно обстреливают наш город, и мы – тут он обвел пристальным взглядом сидевших рядом товарищей по грабительскому промыслу – не имеем права подвергать Вашу драгоценную жизнь даже малейшей опасности.

С этой минуты д-р Роде находился под постоянным наблюдением в любое время дня и ночи.

Батальон Александра Ивановича с раннего утра принял участие в подавлении одного из фортов внешнего обвода Кенигсбергской крепости. Применяемый для этого метод был весьма прост. К форту подтягивались тяжелые орудия из резерва Главного командования и несколько десятков тяжелых танков. Поскольку выдвигать на прямую наводку неуклюжие и многотонные орудия приходилось довольно близко к вражеским укреплениям, а скорострельность наших суперпушек была невелика, то для заполнения пауз во время перезарядки как раз и использовались постоянно кочующие с места на место танковые группы. Мало того, что они принимали огонь фортов на себя, уменьшая потери среди артиллеристов РГК, но в какой-то степени непрерывный огонь танковых пушек ослеплял немецких наблюдателей и наводчиков. Неоднократно во время таких вылазок на танкистов Сорокина обрушивался ответный залп немецких дальнобойных орудий, но пока Бог их миловал, потерь у наших танкистов практически не было.

Уже ближе к вечеру смертельно уставшие танкисты получили приказ отойти в лес для отдыха и пополнения боезапаса. Наш комбат надеялся, что после загрузки боекомплектов его не будут никуда дергать, но в половине одиннадцатого ночи всех командиров батальонов и рот собрал на совещание полковник Грошев. Разложив на наскоро сколоченном столе крупномасштабную карту Кенигсберга, он пригласил всех подойти ближе.

– Внимание, товарищи, – начал он, – командование фронта решило перенацелить наш полк вот на этот район немецкой обороны. Оба форта, прикрывавших это направление, в основном подавлены. Пока мы отдыхаем, наша бомбардировочная авиация будет всю ночь обрабатывать полевые укрепления и городские кварталы на пути нашего завтрашнего удара. Основной нашей задачей будет помочь штурмовым группам отрезать центр города от порта. Концентрированным ударом мы должны будем уже к четырнадцати часам отбросить врага, выйти к реке и далее наносить удар вдоль нее, в общем направлении на север, к центру города. Сейчас разрешаю отдыхать до шести тридцати. Артподготовка в наших интересах будет проводиться с семи до восьми тридцати. И запомните, товарищи командиры, ваша главная задача – строго держаться позади пехоты и огнем расчищать ей дорогу. Поверьте, пехотинцы лучше себя чувствуют не тогда, когда впереди горят наши танки, а когда те же танки поддерживают их огнем своих пушек в любой момент боя. Это все, до утра все свободны!