Текст книги "Синеокая моя Русь"

Александр Ковшиков
Синеокая моя Русь

© Ковшиков А., 2023

© ЛК «Живое перо поэзии», 2023

© Издательство «Родники», 2023

© Оформление. Издательство «Родники», 2023

Народная поэзия Александра Ковшикова

Всякий раз, проводя обучающие литературные семинары и мастер-классы для молодых авторов, я не перестаю затрагивать тему народности поэтических произведений. В чём суть народного произведения? Почему именно народная лирика была, есть и будет считаться «классической формой» современной поэзии? Всё крайне просто и предельно ясно.

Народную поэзию определяет народ, то есть читатели и слушатели. Зачастую в народной поэзии нет той канонической техники написания, встречаются «сучки» и «задоринки». Но тем она и хороша. Её самобытность подчёркивается эстетическими поэтическими мазками – выражаясь простыми словами, отдельно взятыми элементами: фразами или предложениями, «делающими» всё поэтическое произведение. Можно писать «сладко» и даже «приторно», используя витиеватые метафоры, но при этом произведение не сохранит своего естества, живого дышащего воздухом Руси, образа, следовательно, не приобретёт народность. Динамика перенасыщенных эпитетами стихов снижается, и каждый читатель ощущает тяжёлую сиропную вязкость в душе при прочтении. Так и хочется разжижить народной простотой, запить этот сироп кристальной родниковой водой. Народная лирика никогда не допустит оставить жажду неутолённой, ибо сам автор пишет душой и сердцем, как подсказывает ему природа. Общение с ней есть не что иное, как первый шаг в объятия Господа. Нет, речь идёт не о смерти, а скорее, наоборот, о возвышении души; о её свободе от внешнего чёрствого мира. Что может быть правдоподобнее народной лирики? Пожалуй, только классика, написанная в исконно народной манере русской поэзии. При этом современнику совершенно необязательно быть членом какого-либо писательского союза. Значимость его стихов уже прочно определена народом.

Часто, рассматривая стихи иных авторов, я говорю о поэтике – технике стихосложения. Но сегодня мне хочется побеседовать именно о народности поэзии Александра Ковшикова. Читая его поэзию, невольно ловишь себя на мысли: почему его стихи так трогают душу, а стихи иных авторов – нет… В чём тайна или магия его поэзии? Почему его стихи обязательно нужно читать и впитывать в себя? Попробуем разобраться…

К примеру, стихотворение «Как хорошо, что есть…», весьма характерное для Александра:

 
Проходит ночь, недолго до утра,
Но я не сплю на старом сеновале
И слышу вновь, как шепчутся ветра,
И то, как мышь шуршит в сыром подвале,
И как телята грустные мычат —
Хотят на волю вырваться из плена…
И кружит крепкий, терпкий аромат
От накануне скошенного сена…
 

Это нестрофические стихи с использованием анжамбемана – несовпадение синтаксической паузы с ритмической. Автор любит именно такую форму, она ему близка. Быть может, это приходит во время его лесных путешествий, когда деревья в лесу напоминают строчки, беспрерывно стоящие друг за другом?

Часто такие стихи предстают перед читателями в качестве потока сознания или эмоций… Кажется, что так писать легче, ибо автор заранее отказывается от одного из привлекательных элементов поэтики – строфы. Но это ошибочное мнение. Написание таких стихов требует безупречности от автора. Чаще всего это повествовательная лирика. В ней легче использовать анжамбеман – этот приём как бы растворяется в стихах, следующих друг за другом сплошным текстом…

Однако в данном случае нестрофические стихи поэта Александра Ковшикова несут в себе и ясную идею, и яркие чувства.

Но даже не это главное… Важнее то, что в стихах Александра с великой силой проявляется естественная любовь русского человека к родине, пусть не в глобальном смысле, а в местном, провинциальном, но от этого совсем не менее значимом!

Очень хорошо удаются автору и рассказы в стихах. Повествовательная лирика сама по себе несёт в себе народность, ведь темы поэтических произведений тем или иным образом тесно связаны с жизнью простого народа, глубинка манит каждым закутком и даёт автору всё больше и больше тем для размышлений.

 
Стоит изба, венцы прогнили,
Дымок из треснутой трубы.
Живут! И печку протопили.
А я промок, искал грибы.
Сколь до деревни? – Леший знает…
Зайду, обсохнуть попрошусь.
Темнеет. В небе громыхает.
Я на крыльце и в дверь стучусь…
За нею старый, хриплый голос:
– Кого там чёрт ещё принёс?
Со лба зачёсывая волос,
Кричу:
– Пустите, я замёрз!
 

(«На лесном кордоне» трилогия)

Какие удивительной силы картины в этих стихах рисует автор разнообразными художественными приёмами. Всё это настоящие драгоценности в коллекции современной русской поэзии. Да, конечно же, в каких-то стихах Александра иногда попадаются упрощённые или традиционные поэтические обороты… Встречаются синтаксические погрешности… Однако всё это мелочи, если рассматривать стихи автора как явление…

Если в первой авторской книге «Прохладный сок родных берёз…» Александр выстраивал свои стихи на эмоциональном выплеске, то в новой книге заметно его постепенное углубление в философские размышления. Автор нередко обращается к Господу посредством своего литературного героя.

 
Наблюдая, как месяц седой
Золотит спящих сосен верхушки,
Я дойду этой поздней порой
До заброшенной старой церквушки,
Что стоит на холме, покосясь,
Искалеченным символом веры.
(В детстве часто входил я, смеясь,
В храм, где сорваны временем двери).
Чуть поодаль петляет река,
Млечный путь серебрит гладь затона,
Камышом поросли берега…
Обнажённым нырну в её лоно.
На спине по теченью скользя,
Невесомость души ощущая,
И в ночные смотря небеса,
Может быть, разгляжу двери рая.
 

(«Ночная прогулка»)

В этих стихах отражён путь человеческой души к Всевышнему. Где-то движение замедляется, где-то ускоряется, и всё это заставляет читателя с неослабевающим вниманием всматриваться и вслушиваться в мир поэта… А это очень и очень богатый по духовности мир! Такое искреннее повествование при необыкновенной поэтичности строк говорит о достижении автором той точки высоты в поэзии, где стихи – не способ самовыражения, а возможность передачи небесных духовных импульсов до земных человеческих душ…

Александр Ковшиков – поэт, чьи стихи опубликованы во всероссийском поэтическом сборнике «Стрелою строк через века… Современники ХХI века». Имя поэта по праву внесено в список современников нашего столетия. Книги стихов Александра Ковшикова можно достойно применять в качестве обучающей и воспитательной литературы для подростков, чтобы развивать их духовный мир путём познания мира окружающего. Только книги – великая составляющая искусства – способны дать людям должное эстетическое воспитание. В стихах «вологодского самородка» то и дело проблёскивают тютчевские, некрасовские и бунинские нотки, настолько живописны картинки и образы его поэтических произведений.

Следует отметить, что Александр Ковшиков относится к числу поэтов, глубоко понимающих, что поэзия – это поле, которое нужно ежедневно перепахивать, удобрять, высаживать на нём свежие семена. И только благодаря кропотливому тяжёлому творческому труду это поле однажды заискрится на солнце зрелыми колосьями поэтических произведений.

Приятного прочтения!

Владислав Терентьев, поэт, публицист,

член Российского союза писателей,

член Ассоциации Поэтов и Писателей «Арт», магистр Международного Фонда «ВСМ»

Часть первая:
«Что мне дано…»

Утро в летнем лесу

 
Дремлет лес в предрассветном тумане.
Тишина. Не сквозит ветерок.
На укрытой от взглядов поляне
Чей-то слышится мне говорок.
Это листья берёзоньки юной
Воспевают встающий рассвет,
И охвостье дороженьки лунной,
Что в ручье свой оставила след.
 
 
Шепчут листья, о том, как ласкает
Лучик солнца зелёную плоть,
И о том, что в ночи ветер бает,
И о том, как их любит Господь,
Как посыплют пыльцою «серёжки»
Через месяц на ранней заре,
И какие грибочки в лукошко
Я смогу положить в сентябре.
 
 
Потревожил раскатами смеха
Тишину на болоте дергач,
И лесное весёлое эхо
Полетело меж соснами вскачь,
Расплетаясь на разные звуки,
Средь рябиновых сонных кустов,
Разбудило, быть может, от скуки
В хрупких гнёздах кудлатых птенцов.
 
 
Отойдя ото сна, заскрипели,
Поминая недобрым словцом,
Пышнотелые томные ели
Всех кто буйствует в царстве лесном.
А тумана белёсые клочья,
На траву опадая росой,
Вновь прощаются с тёмною ночью,
С еле видимой бледной луной.
 

* * *

 
Бреду тропинкой поутру,
Так, словно я в бреду похмельном,
А осень властвует в бору,
Как будто в княжестве удельном.
Хочу я взять у ней взаймы
Набор её чудесных красок.
Она достанет из сумы,
Подарит их и томик сказок.
И я приму столь ценный дар
В свою плетёную корзину
И положу ей на алтарь
Свою любовь, свою гордыню.
А ту корзинку обниму
И под порывом злого ветра
Сильней к груди своей прижму
В тени размашистого кедра.
 

Синеокая моя Русь

 
Говорят: «Уже рассказали
Про Россию всё, до конца…»
Неужели стихи слагали
Все для красного лишь словца?
О бескрайних её просторах,
О дремучих седых лесах,
О полях, о встающих зорях,
Позаброшенных деревнях.
Не хочу, не хочу я верить,
Что нельзя ничего сказать.
Как любовь к ней мою измерить,
Если брошу стихи писать?!
Нет, не всё рассказал Есенин,
Даже Господу не дано,
Знать, о чём дождь стучит осенний
Частой дробью в моё окно!
Пусть Россия теперь другая,
(Стало больше в полях репья),
Но она нам с тобой родная,
Хоть у каждого и «своя».
Ты поэта прочти любого,
Без сомнения там найдёшь
Стих про старого домового,
Синь небес, золотую рожь.
И теперь, у порога рая,
Я в любви к тебе признаюсь,
Ненаглядная, дорогая,
Синеокая моя Русь!
 

Дышать – не надышаться

 
Деревенька…
Ливни скоро.
Даль осенняя тиха.
Доски старого забора
Гладит веточкой ольха.
Сапоги свои надену,
Помолюсь на образа,
И теперь мне хоть в геенну,
Грязь дорожную меся.
 
 
Выйду нынче спозаранку.
Дверь в избушку подопру.
Осень скатерть-самобранку
Расстелила мне в бору.
Бездорожье – не проблема.
«Нам ли горе горевать?
Мы ж крестьяне, не богема…» —
Говорила часто мать.
 
 
Ай да ширь, не хватит слога,
Чтобы радость описать.
И родник в утробе лога,
Словно Господа печать.
И дурманит ветер прелью,
И фата берёз желта,
И звучит виолончелью
Песнь прощальная дрозда.
 
 
Разлилось отдохновенье
В сжатом поле по стерне.
И заметно удивленье
У сороки на сосне.
Раскричалась, дескать, охти,
Потревожил мой покой.
Что ж теперь, кусать мне локти?
– Ишь ты, цаца, «рот с дырой».
 
 
Не спеша бреду, смакую
Радость с грустью пополам.
Дал же душу Бог большую
И любовь к родным краям.
Век бы здесь ходил-скитался,
Целовал родник взасос,
И дышал – не надышался
Прелым запахом берёз.
 

Баба Яга

 
А знаешь, Бабушка Яга
Совсем не древняя старуха,
Не злая, да и не карга —
Не верь побáсенкам и слухам!
 
 
Я как-то раз под Новый Год
Домой в деревню возвращался,
Шёл прямо лесом, не в обход,
Вдруг в самой чаще оказался.
А тут ещё, мне на беду,
Метель со снегом разыгралась.
Темно, как будто бы в аду,
В сугробах тропка затерялась.
Вдруг вижу: словно светлячок
Зовёт к себе сквозь лапы елей,
Такой забавный огонёк,
Пошёл к нему – я парень смелый!
Прошёл валежник, сухостой
И оказался средь полянки,
Гляжу: избушка предо мной…
И тут душа нырнула в пятки!
 
 
Ведь это Бабушки Яги
Избушка на куриных ножках,
Теперь хоть стой, а хоть беги, —
Здесь на неведомых дорожках
От этой злюки не уйти,
Поймает, в печку запихает,
А после косточки мои
На пару с лешим обглодает.
Но делать нечего, стучусь,
А то уже замёрз безмерно,
Зубами клацаю, трясусь,
А на душе боязнь и скверно.
 
 
Открыла женщина в годах,
И без клыков, и не старуха,
Без костылей, на двух ногах,
Улыбка с уха и до уха.
Прошу:
– Пустите ночевать,
У печки до утра погреться.
Уйду, лишь будет рассветать.
(А сам пытаюсь оглядеться…)
– Входи, хороший человек,
Снимай тулуп, садись на лавку.
Ты первый гость за целый век,
Так рада – хоть пляши вприсядку!
Не бойся, я хоть и Яга,
Но рада гостю дорогому.
Молва жестока и резка, —
Не верь, всё было по-иному.
Свои побáсенки Кощей
Наплёл, мол, я людей съедала.
Жениться он на мне хотел,
А я взяла да отказала.
И с той поры идёт молва,
Что служит Бабка злую службу,
Что, дескать, старая карга
С нечистой силой водит дружбу.
Тут я, признаться, задремал,
В тепле расслабился немного.
 
 
А Бабка мне:
– Милок, устал?
Отведай, что-нибудь мясного!
Стоит огромный самовар,
Большое блюдо с пирогами,
Глазунья с салом, валит пар
От чугунка с густыми щами.
Ну, надо же! Вот так приём!
Друзья и то не так встречают.
Авось и ночь переживём,
А Бабку зря и впрямь ругают!
О чём ещё беседу вёл
Я с ней – уже и не припомню,
А утром, чуть рассвет, ушёл,
Но встречу эту долго помню…
 
 
И сколько лет уже прошло,
Ходил я в лес зимой и летом,
Но вот ни разу, как назло,
Не отыскал избушку эту.
 

Пойду смотреть на глухарей

 
Воспевая утреннюю зорьку,
На делянке плачут глухари.
И, внимая птичьему восторгу,
Всё ликует у меня внутри.
 
 
Рвётся сердце из груди в просторы
Под парами дремлющих полей,
И навстречу пушкинской Авроре
Выхожу из стареньких сеней.
 
 
И её, красавицу босую,
Повстречаю на дороге грёз,
Направляясь в рощу молодую
Пить прохладный сок родных берёз.
 
 
Там в берёзках ветерок ершистый,
Пролетая по своим делам,
Сносит к речке клочья дымки мглистой
И меня ласкает по вихрам.
 
 
Я, испив живительную влагу,
И моложе стану, и добрей,
Соберу ещё чуть-чуть во флягу
И пойду смотреть на глухарей.
 
 
Отодвину ветку, словно шторку,
Засмотрюсь – красивы и храбры,
Воспевая утреннюю зорьку,
На делянке плачут глухари.
 

На лесном кордоне
(Трилогия)

 
Стоит изба, венцы прогнили,
Дымок из треснутой трубы.
Живут! И печку протопили.
А я промок, искал грибы.
Сколь до деревни? – Леший знает…
Зайду, обсохнуть попрошусь.
Темнеет. В небе громыхает.
Я на крыльце и в дверь стучусь…
За нею старый, хриплый голос:
– Кого там чёрт ещё принёс?
Со лба зачёсывая волос,
Кричу:
– Пустите, я замёрз!
– Входи. Мы дверь не запираем.
Что ж… отворяю, захожу.
В сенях щенок залился лаем.
– Не бойся, я его держу.
Не трусь, не цапнет, лишь гундосит.
 
 
Я так устал, что не боюсь.
– Пустите на ночь.
– А кто просит?
– С Кунилова. Рябков зовусь.
– Постой. Не внук ли деда Саши?
– Ну да, Петровича, как есть.
– Как много мы с ним «съели каши»!
О, Боже! Лет прошло – не счесть!
 
 
Так, что, Виталий, заблудился?
Ну, заходи, на печку лезь.
Я вижу, знатно находился.
Согреешься – спустись поесть.
 
 
Как хорошо на тёплой печке!
На мне футболка и трико.
Просфорой пахнет. Тают свечки…
– А где же свет?
– А нет его!
У нас, как встарь: лишь керосинка,
Да свечи, да лампады свет.
Ну, что опять скулишь ты, псинка? —
Боится грома – спасу нет.
Мой старый пёс недавно помер,
Я взял другого на замен.
А он, ну просто «дохлый номер»,
Боится даже в доме стен.
Смотрю на стол, а там картошка,
Грибы, капуста и блины.
Урчит живот (совсем немножко).
Вот, правда, полон рот слюны.
– Ну, что, согрелся, бедолага?
Спускайся, ужинать пора.
Есть у меня в заначке брага,
Испьёшь – спать будешь до утра!
Слезаю. Всё уже просохло,
Но одеваться «не с руки».
Пью бражку – в горле пересохло,
В глазах же – яркие круги.
– Ничё-ничё, тебе полезно.
Давай, закусывай скорей.
Грибки, капустка, ах – чудесно!
Что может быть сейчас важней?!
 
 
Наелся. Чувствую, дремота
Совсем взяла меня в «полон».
На сеновал нашёл ворота
И провалился в крепкий сон…
Проснулся утром протрезвевший,
Зашёл в светёлку в теплоту.
Сказал, здоровый, посвежевший:
– Спасибо вам за доброту!
 
 
Старик:
– Ну, коли заплутаешь,
То заходи, я буду рад.
Ну, а сейчас ты вот что, знаешь, —
Позавтракай, и сходим в сад.
Я там гостинцев другу Сашке
В корзинку чуточку собрал:
Немножко сала, спирт в баклажке…
Снеси ему…
 
 
Ну, что ж… я взял.
И, уходя домой, божился
Вернуться.
Слушал птичий свист,
А пóд ноги ко мне ложился
Осенний пожелтелый лист.
 

 
В сторожке у деда Матвея
Сидим за накрытым столом.
От браги тихонько пьянея,
Старинные песни поём.
Радушная выдалась встреча.
Туманится ясный мой взор.
Осенний спускается вечер.
Душевный ведём разговор.
 
 
– Я честно сказать, уж не чаял,
Что ты ко мне снова зайдёшь,
Вдруг слышу, Руслан мой залаял,
Гляжу – по тропинке бредёшь.
А что маловата корзинка?
Хоть дождик, но осень тепла.
Вчера по грибы моя жинка
Ходила, груздей набрала!
Сегодня с утра укатила
Проведывать в городе дочь.
Подольше бы там погостила,
Вдруг надобно чем-то помочь.
Чего говоришь? Как житуха?
Да, Боженьке слава, живём.
И доится наша Пеструха,
И хлебушек сами печём.
Вот только ходить стало трудно,
Но я на печи не лежу.
Мне дома сидеть как-то нудно,
Так я всё в лесхозе служу.
 
 
А дед Александр, слышал, умер…
Помянем. Давай наливай.
Он весел был и остроумен.
Все будем там. Не унывай.
 
 
Смахнув набежавшие слёзы,
С трудом допиваю стакан.
И слышу, как плачут берёзы,
Качает их ветер-буян.
Назойливый дождик закапал,
По крыше стучит и в окно.
Мы медленно, чуть косолапя,
Идём покурить за гумно.
Любуюсь палитрой осенней,
Стих новый невнятно бурчу,
И нежною зорькой вечерней
Я душу больную лечу.
 
 
– Прекрасно, ни с чем несравнимо,
У вас здесь, как будто в раю!
Мне кажется, ангел незримо
Над вами простёр длань свою!
 
 
– Что есть, то уж есть, не отнимешь.
Давно я «кукую» в лесу
И знаю: увидев, застынешь,
Полюбишь всю эту красу!
А дочка давно зовёт в город,
Но я не хочу уезжать.
Вот если бы был ещё молод…
А то ведь пора умирать.
 
 
Пойдём-ка, подоим Пеструху,
Парного попьём молочка.
Она, правда, только старуху
Подпустит, а вот старичка…
Не очень-то и привечает,
Но надо кому-то доить.
На ласку она отвечает.
Да надо и свинку кормить.
 
 
Часы пролетели в заботе.
Стемнело. Спустился туман.
Горят небеса в позолоте.
Скулит еле слышно Руслан.
В печи дотлевают полешки.
Пузатый кипит самовар.
В стакан наливаю без спешки
Пахучий с душицею взвар.
Допил. Залезаю на печку.
Вокруг тишина разлитá.
Матвей погасил тихо свечку.
Сгустилась в избе темнота.
Как заново утром родился,
На завтрак испил молока.
Казалось, что я породнился
С простою душой старика.
– Спасибо за вашу заботу,
За русской души глубину!
Мне завтра уже на работу,
Быть может, потом загляну.
– Прощай. Может больше не встречу.
Ведь я уже немолодой.
А коль доживу, то привечу.
Ну, ладно, пока. Бог с тобой!
 

 
Иду на лыжах, труден путь
Среди заснеженного леса.
Вдыхает чистый воздух грудь,
Парит морозная завеса.
Ковром нетронутым снега
Лежат…
А ели – теремами,
Запорошённые слегка,
Стоят, грустя под небесами.
Порхают стайкой снегири
В кустах мороженной рябины,
И, наст вскрывая, глухари
Взлетают, так неудержимы.
Замёрзших сосен перезвон
Разносит ветер по округе.
Вот скоро и лесной кордон…
Неспешно подхожу к лачуге.
Смотрю: пустая конура,
Окно фанерою забито,
И дверь, трухлява и сера,
На навесной замок закрыта.
Не лает старый друг Руслан,
В амбаре не мычит Пеструха.
Всё так, как будто ураган
Промчался, и вокруг разруха.
Труба над крышей не дымит,
С крыльца лежалый снег не счищен,
Весь двор сугробами укрыт, —
Не пахнет обжитым жилищем.
Быть может, надо постучать
В дверь, что немного покосилась?
Стою, не в силах распознать,
Что за беда здесь приключилась.
Кричу:
– Эй, есть тут кто живой?
Но… ни ответа, ни привета,
Лишь только ветерок шальной
Гудя, разносит звуки эха.
По кругу обошёл избу
И весь участок вдоль забора.
Устал, пот выступил на лбу,
И поубавилось задора.
Осенний вспомнил разговор:
«Быть может, переехал в город
И променял лесной простор?..»
(Ох, как на шею давит ворот).
Ударил в двери сгоряча…
Когда б он умер – все бы знали
И мне за рюмкой первача
Всё непременно рассказали.
Ну, нет – так нет. Бреду назад.
Любуюсь елями, снегами.
Теплеет, будет снегопад,
И полнятся глаза слезами.
 

Колодезная водица

 
Из глубин живительную влагу
Деревянной зачерпну бадьёй.
Сам напьюсь и напою дворнягу,
Что к колодцу прибежит со мной.
 
 
Как сладка студёная водица
И чиста, как поутру роса,
Мне вовек тобою не напиться,
Не осилить жажду до конца.
 
 
Ни к чему «Ессентуки», «Боржоми»,
Непривычен к «Акве» мой живот.
В каждой клетке, в каждой хромосоме
У меня вода родных широт.
 
 
Запалю я самовар лучиной,
С мятой чай покрепче заварю,
Буду пить с медком… И с медициной
О сединах лишь поговорю.
 
 
Замастачу ковшик из осины,
Прикреплю к колодцу бечевой,
Чтоб любой, отбросив все кручины,
Насладиться мог живой водой.
 
 
Пусть он местный или вдруг бродяжит,
Но, испив из скромного ковша,
Помянёт меня и громко скажет:
«Хороша водица, хороша!»
 

Ухожу

 
Треплет гривы седых облаков
Налетевший откуда-то ветер.
Я покинул отеческий кров,
Двери в детство закрыв на рассвете.
Через лес, через луг заливной,
По обрыву над шепчущей речкой,
С болью в сердце, с душевной тоской,
От избы с тёплой русскою печкой,
Прочь, пыля средь высоких хлебов,
По дороге босыми ногами
Ухожу из родимых краёв,
От деревни с родными дымами.
 
 
Пара старых отцовских сапог
На плече скреплена бечевою,
Подорожный холщовый мешок
С деревенской скоромной едою,
Крест нагрудный на нитке льняной
(С ним не стану ни лгать, ни лукавить) —
Всё богатство моё за спиной,
И его ни отнять, ни прибавить!
 
 
Как там будет в чужой стороне?
Что судьба для меня загадала? —
Испытаний, наверно, вдвойне,
Но её не боюсь я оскала.
И когда я назад поспешу
В старый дом, где протоплена печка,
Неизвестно, но вдаль ухожу,
По росе… Только ноет сердечко.