Текст книги "Русский израильтянин на службе монархов XIII века"

– Переведи этому бедуину, что, если он не прикажет парню положить пику, разрублю его на месте.

Лекарь сказал что-то побледневшему хозяину, и тот выкрикнул приказ. Парень положил пику на землю, но не отошел от нее. Теперь лекарь спокойно обратился ко мне:

– И чего ты добьешься? Даже если перебьешь здесь нас всех, никуда не уйдешь. Ворота закрыты. Да и без ворот сейчас набегут люди и убьют тебя. Чего ты хочешь?

– Не хочу жрать это месиво, которое дают рабам.

– Но ты ведь раб.

– Лучше умру, но не стану это есть. И с удовольствием захвачу с собой на тот свет эту жирную тушу.

Лекарь усмехнулся и коротко перевел хозяину мои слова. Тот немного успокоился, но стал размахивать руками и кричать на высоких тонах. Лекарь опять стал что-то втолковывать ему. Хозяин совсем успокоился и буркнул несколько слов. Лекарь опять обратился ко мне:

– Положи саблю, хозяин обещает кормить тебя по-человечески. Но грозится продать тебя самому паршивому покупателю.

– Он обманет.

– Нет, он обещал мне. Я тебе гарантирую, что он не разрешит и пальцем тебя тронуть. Разрешит ходить без веревок, если ты дашь слово, что не будешь пытаться убежать. Будешь рядом со мной. Бежать не советую. В пустыне тебя сразу поймают. И тогда позорная смерть обеспечена.

Я поглядел на лекаря и поверил ему. Поверил его спокойствию. Пообещал, что не сбегу, и положил саблю рядом с собой. Второй парень сразу схватил ее, но не пытался сделать что-нибудь без приказа.

Потом лекарь увел меня в свою комнату. Комнатой это можно было назвать только с большой натяжкой. Это такой же каменный сарай с единственным окном около двери. Но на стенах и на полу были ковры. Не бог весть какой чистоты, но ковры. У дальней стены невысокая деревянная лежанка, тоже покрытая ковром. На ковре лежали подушка и одеяло. Вероятно, это было место для отдыха или сна. С правой стороны около двери приютилась табуретка, на которой стоял кувшин с выгнутым носиком. Рядом на полу – тазик. С левой стороны вдоль стены лежали вьюки. Лекарь развязал один из вьюков и вытащил еще один коврик, чем-то набитый мешочек, одеяло, вполне приличный халат и набедренную повязку. Халат и набедренную повязку передал мне. Все остальное бросил около правой стены и сказал:

– Старый халат оставь. В нем ты пойдешь на продажу. А это будет пока твое место. Меня зовут Ахмад из Феса[22]22
  Фес. Город в Марокко. При Альмохадах в конце XII в. один из крупнейших городов исламского мира. В некоторые периоды важнейший центр еврейского мира.


[Закрыть]. Я надеюсь, что мне удастся купить тебя у Ибрахима ал-Курди. Зови меня при людях ал-Саид табиб Ахмад. Наедине можешь называть меня Абу Сахат.

Я уже писал, что иногда говорил в больнице с арабами. Поэтому сразу понял, что Абу Сахат означает «отец здоровья».

– Хорошо, как скажете. А сколько Ибрахим потребует за меня?

– Просить он будет четыреста – пятьсот дирхемов[23]23
  Дирхем. Арабская серебряная монета, первоначально была весом 3,9 гр. В описываемое время дирхем Айюбидов был примерно 2,5 – 2,7 гр.


[Закрыть], но больше чем двести пятьдесят я не дам ему. За обычного раба он не получит сейчас больше ста пятидесяти – двухсот дирхемов. Недавно из Нубии привезли очень много рабов. Так что цены снизились. А теперь ополоснись, прежде чем наденешь этот халат.

Меня удивляло, почему он так доверительно говорит со мной. Только спустя две-три недели я понял причину.

Через полчаса мы вышли из этого большого двора и зашли в соседний, значительно меньший. Под навесом были расстелены несколько ковриков, на некоторых из них сидели люди и ели, ведя тихие разговоры. Мы с хозяином тоже сели на корточках на ковриках. Подбежал мальчишка, и они с хозяином стали что-то обсуждать. Потом нам принесли еду. Еда была почти одинаковая: овощи и солидный кусок баранины. Но Абу Сахату принесли дополнительно чашку гранатового сока и кувшин воды со льдом. А мне только кувшин с холодной водой. Но я все равно был благодарен хозяину. После той мерзости, которой собирался кормить меня Ибрахим, баранина, нормальные, чисто вымытые овощи и, главное, много воды показались мне райской пищей. Только теперь я понял, как хочу пить и есть. Я, наверное, выпил бы всю воду, но хозяин предупредил меня:

– Остановись, иначе пища не пойдет впрок. Никто у тебя воду не отберет. Ешь медленно, ты давно ничего не ел.

Жирную баранину непривычно и даже тяжело есть, особенно после такого количества холодной воды, но с зеленью, приправленной чем-то острым, мне удалось с ней справиться. После обеда хозяин посмотрел на мой пустой кувшин, заказал еще один и приказал взять его с собой. В нашей комнате – я ее уже называю комнатой, а не сараем, – хозяин переоделся в другой халат и устроился отдыхать. Мне он приказал тоже спать, но закрыть сначала дверь на засов.

Сон не шел. Я лежал на своем коврике и думал. Мысли были тяжелые. Неужели я действительно раб и все это мне не снится? Хорошо, если Абу Сахат меня действительно купит. А если нет? Что делать? Конечно, я могу убежать, но куда потом идти? Ведь ничего здесь не знаю. И снова одно и то же, одни и те же мысли. Проворочался на своем коврике почти час. Наконец Абу Сахат встал, переоделся в повседневную одежду. Я тоже встал. Он порылся в одном из тюков, вынул две сабли в кожаных ножнах и бросил одну мне.

– Защищайся!

Я в недоумении подхватил на лету саблю, вытащил ее из ножен и замер, не вставая в позицию. Абу Сахат снова крикнул мне:

– Защищайся!

И начал медленно наступать на меня. Ничего не могу понять, но автоматически встал в позицию, выставив саблю немного вперед. Он сделал ложный выпад и смотрел мою реакцию. Я не вышел из занятой позиции, так как видел, что сабля даже близко не пройдет около меня. Он передвинулся еще на шаг и снова сделал выпад. Наверное, сказывался возраст, или он в действительности не хотел напасть на меня, но движения были замедленные, и я, подняв саблю, легко отклонил его клинок. Он несколько ускорил движения и попытался провести атаку с финтом по моему правому боку. Но это тоже было слишком очевидно. Отодвинувшись на мгновение влево, парировал его удар, отклонив саблю вверх. Он еще и еще пытался достать меня, применяя один за другим разные приемы. Но сказался автоматизм моих рук: оказывается, они помнили все или почти все. Наконец он сдался, отошел в сторону и сказал:

– Ты не ученик лекаря, ты солдат.

– Нет, я не солдат, просто меня тот англичанин немного учил разным приемам.

– Не играет роли, кто тебя учил. Но ты можешь сражаться.

Никогда не думал, что мои кратковременные институтские занятия могут пригодиться в реальной жизни. Просто не принимал их всерьез. И тут Абу Сахат добавил:

– Никому больше не показывай, что ты умеешь обращаться с оружием. Это важно.

А кому я смогу это показать? Я раб. Абу Сахат посмотрел мою уже почти совсем зажившую рану, удовлетворенно хмыкнул и заставил меня выйти во двор:

– Ты должен каждый день бывать на воздухе, двигаться, укреплять мышцы.

Почему он так заботится обо мне? Я ничего не мог понять. Вечером мы еще раз поели, после чего Абу Сахат начал показывать мне разные травы, вытаскивая их из тюка. Он пытался объяснить, против каких болезней помогает каждая трава. Но у меня все путалось в голове, никак не мог ничего запомнить. Абу Сахат быстро понял, что я совсем не разбираюсь в травах. Он печально покачал головой и сказал:

– Ладно, ты запомни хотя бы, какие травяные настойки нужны, чтобы остановить кровь, какую мазь нужно использовать для того, чтобы рана не загноилась. Другому пока тебя учить не буду.

И он снова начал показывать мне некоторые травы, но в очень медленном темпе. Потом мы опять поупражнялись на саблях. Но теперь Абу Сахат не пытался поймать меня сложным маневром. Он сказал, что это упражнение нужно, чтобы мышцы не застаивались. Он быстро устал и сел на свою постель, но заставил меня еще некоторое время махать саблей, имитируя бой. Каждый день мы (вернее, в основном я) упражнялись, и так до дня продажи на рынке.

С утра Абу Сахат заставил меня надеть старый, грязный халат, в котором я прибыл в Газу. Он немного намазал мне лицо и тело какой-то мазью, чтобы я не выглядел таким белым. Потребовал от меня вести себя на рынке вызывающе и все время хмуриться. Объяснил, что это нужно, чтобы не понравиться старым матронам, которые могут заплатить большие деньги за симпатичного раба. Потом передал меня Ибрахиму.

И вот я на площади, стою на возвышении вместе с остальными рабами. Но мы все не связаны. Ибрахим сначала предлагает на продажу своих негров на выбор по цене в двести дирхемов. Но желающих купить нет. Тогда он выставляет на продажу молодого парня восточной наружности. Я вгляделся в него, он совсем еще мальчишка. И за него начинается яростный торг. Цена – Ибрахим назначил за него сначала триста дирхемов – быстро поднимается. Сначала в торге участвовали пять мужчин, но потом, когда цена поднялась до четырехсот дирхемов, остались только двое. К моему удивлению, цена быстро достигла пятисот дирхемов. И только после этого оба покупателя замедлили темп. Но наконец старик, заплативший почти шестьсот дирхемов, увел его с собой. Остальные двое мужчин (я так и не понял, они тюрки или нет) были проданы по первичной цене, по двести дирхемов. Ибрахим снова выставил своих пятерых негров, но уже по цене в сто восемьдесят дирхемов. Опять не нашлось желающих. Какой-то мужчина предложил за них оптом семьсот пятьдесят дирхемов. И Ибрахим согласился. Оставались мы с Гордоном. Ибрахим хотел получить за него двести пятьдесят дирхемов. Но единственный покупатель предлагал только сто восемьдесят, говорил, что он очень старый. Наконец они сторговались на двухстах дирхемах. Когда Ибрахим выставил меня и потребовал четыреста дирхемов, покупателей не нашлось. Он очень удивился, начал расхваливать меня, показывая мой рост, мышцы. Проговорился, что я владею саблей. Но желающих купить меня по-прежнему не было. Но вот какая-то старушка от имени матроны, полностью закутанной, так что даже лица не было видно, предложила за меня сто восемьдесят дирхемов. Ибрахим разразился проклятьями, начал кричать, что лучше убьет меня, чем продаст за такую мизерную сумму, но никто не откликнулся. Позднее Абу Сахат объяснил мне причину: оказывается, он предал широкой огласке историю с моим отказом есть подаваемую бурду и о том, как я выхватил саблю во дворе караван-сарая. Наконец, когда старушка предложила двести дирхемов, Абу Сахат выступил вперед и поднял цену до двухсот пятидесяти. На этом торг кончился. Я теперь раб почтенного ал-Саид табиб Ахмада.

Глава 2
Ученик лекаря

1214 год

Когда мы оказались в комнате Абу Сахата, я сразу же переоделся в свою прежнюю одежду, выбросил рваный халат и смыл мазь, которой он намазал меня перед продажей. Абу Сахат объяснил:

– Пятерых негров взяли на работу в поле. Двоих тюрок…

Все-таки это были тюрки.

– …купил представитель одного из эмиров. Из них сделают мамлюков[24]24
  Мамлюки. В исламском мире воины, рекрутировавшиеся из юношей-рабов.


[Закрыть]. Через некоторое время из них получатся хорошие солдаты, и через десяток лет, если они будут нормально воевать и не погибнут в боях, их ждет хорошее будущее. Мальчишка – кастрат, поэтому за него заплатили так много. А из Гордона сделают сторожа. Он старый и не годится уже быть солдатом.

Потом он перешел к главному:

– Ты будешь у меня не рабом, но учеником и охранником. Я заплатил за тебя двести пятьдесят дирхемов, и ты должен отработать их. Буду списывать с твоего долга десять дирхемов в месяц и предоставлю еду, одежду и кров. Если у тебя появятся деньги раньше и ты сможешь уплатить долг, ты совсем свободный человек.

Я поблагодарил Абу Сахата за все, что он для меня сделал. И добавил:

– Постараюсь научиться у вас всему, что вы знаете. Вы можете во всем положиться на меня.

Мы пробыли в Газе еще около недели. Каждый день не меньше чем по часу я делал упражнения с саблей. Потом добавились упражнения с пикой, которую Абу Сахат однажды принес откуда-то. Два раза к нему приходили люди из нашего караван-сарая с жалобами на недомогание. Он выдавал им порошки, а потом подробно объяснял мне, чем болели люди и какие вещества входят в порошки. Он принес мне свиток, чернильницу и калам[25]25
  Калам. Остро отточенная тростинка для письма чернилами по бумаге.


[Закрыть], чтобы записывать его слова. Сначала у меня плохо получалось писать, тем более что я писал на иврите, который знал слабо. Но потом, когда я научился правильно держать калам, стал записывать все по-русски. Абу Сахат долго вглядывался в мой рукописный текст и признал, что не понимает, на каком языке я пишу. Он с сомнением покачал головой и заметил, что в Киеве и в Болгарии пишут совсем не так. Пришлось объяснять, что так пишут в Москве, из которой я приехал на Святую землю. Его очень удивила скорость, с которой записывались его слова.

Однажды к нам пришел человек, жалующийся на боли в спине. Он, как и мы, жил в этом караван-сарае. Абу Сахат велел мне осмотреть больного. Я положил его на лежанку учителя, заставил снять халат и начал ощупывать позвоночник. Довольно быстро нашел позвонок с небольшим смещением диска. Показал это место учителю. Он тоже пощупал и кивком подтвердил мое мнение. Вначале я провел разогревающий массаж этого места и прилегающих мышц. Абу Сахат внимательно следил за движениями моих рук. Потом я заставил больного сменить положение, чтобы нижняя часть тела как бы свисала с лежанки и создавался эффект слабого вытягивания позвоночника. Наконец снова провел непродолжительный массаж и резко толкнул позвонок в сторону. Пациент вскрикнул, глаза учителя расширились, он хотел что-то сказать, но промолчал, так как больной успокоился. Я снова передвинул все его тело на лежанку, прощупал позвонки, провел дополнительный успокаивающий массаж и прикрыл халатом. Обернулся к Абу Сахату и сказал, что больше ничего не смогу сделать для больного. Он сам прощупал позвоночник больного и разрешил ему потихоньку одеваться. Больной с сомнением сполз с лежанки, осторожно повернулся корпусом вправо-влево и сказал, что боли вроде нет. Он полностью оделся, еще раз проверил свои ощущения и полез за своим кожаным кошельком. Из кошелька вытряхнул восемь дирхемов и протянул Абу Сахату. Тот взял из них половину, а половину отдал мне. Больной еще несколько раз поблагодарил нас и ушел, прислушиваясь к своим ощущениям.

Я ждал реакции учителя. Он помолчал и сказал:

– Дефект был небольшой, но ты почти все делал правильно, хотя и рискованно. Я волновался, когда ты заставил его спустить ноги с лежанки. Это не всегда можно делать. Тем более что он лежал у тебя косо. Это неправильно.

– Но нельзя было положить его правильно, лежанка слишком узкая.

– Не спорь, когда тебя учат. Слушай и запоминай.

Больше больные к нам не приходили. В Газе имеются свои врачи, ревниво относящиеся к работе посторонних.

Мы уже приготовились отправиться в путь. Абу Сахат купил ослика, так как не хотел ехать на верблюде. Тюки он собирался водрузить на одного из верблюдов каравана, с которым мы должны были двигаться в Каир. Мне предстояло всю дорогу идти пешком. Смею заверить, что это лучше, чем валяться связанным на спине верблюда. А за два дня до того, как мы должны были выйти с караваном, моего учителя пригласили в замок к хозяину крепости и всего района Газы эмиру Мухаммаду бин Ахмаду. Оказывается, ему доложили, что в караван-сарае остановился известный лекарь ал-Саид табиб Ахмад Абу Сахат. Уважаемый эмир Мухаммад бин Ахмад Мансури[26]26
  Мансури. Мамлюки принимали дополнительную часть имени по владельцу, обычно именитому. В данном случае по имени хозяина – ал-Мансур Ширкух ибн Шади.


[Закрыть] не принадлежал к семье султана, но происходил из известной курдской семьи. Он с мальчишеских пор был гулямом[27]27
  Гулям. Этим термином обозначали воинов, находящихся на службе правителей в мусульманских странах и непосредственно им подчиненных. Являлись «слугами двора», но не были рабами.


[Закрыть] ал-малик ал-Мансура Ширкуха ибн Шади[28]28
  Ширкух ибн Шади. Ал-малик ал-Мансур Асад ал-дин Абу-л-Харис Ширкух ибн Шади ибн Марван.


[Закрыть] – дяди Салах ал-дина, а потом воевал в армии Салах ал-дина, когда тот завоевывал Египет. Год служил в Дамаске ал-Афдалу ибн Юсуфу[29]29
  Ал-Афдал ибн Юсуф. Ал-малик ал-Афдал нур ал-дин Али ибн Юсуф.


[Закрыть] (когда он еще не был султаном) и после возвращения в тысяча сто восемьдесят седьмом году Газы правоверным был назначен ее правителем (наибом). Я называю тысяча сто восемьдесят седьмой, хотя Абу Сахат, естественно, назвал пятьсот восемьдесят третий год по Хиджре[30]30
  Хиджра. Переселение мусульманской общины под руководством пророка Мухаммада из Мекки в Медину. Обычно принимается, что это было в 622 г. Летосчисление в мусульманских странах ведется от этой даты.


[Закрыть]. Я и дальше буду приводить даты от Рождества Христова, расстояние в километрах, а вес в килограммах. Теперь наибу семьдесят лет. Наверное, у него много старческих хворей.

Рассказал мне Абу Сахат и историю Газы. Новейшую историю, так как город Газа существовал с древнейших времен. По крайней мере, во времена египетских фараонов он был большим городом. Когда крестоносцы хотели окружить город Аскалон[31]31
  Аскалон. Древний, более 4 тыс. лет, город на побережье Средиземного моря, южнее Тель-Авива. Стратегический порт.


[Закрыть] крепостями, чтобы никто не мог без их разрешения ни войти, ни выйти из него, они обратили внимание на старинное местечко, называемое Газа. Большое заброшенное городище: это был один из пяти древних городов филистимлян[32]32
  Филистимляне. Древний народ, населявший приморскую равнину между Яффой и Газой, начиная с XII в. до н. э. Вероятно, пришли с острова Крит, владевшего в то время многими территориями Средиземноморья.


[Закрыть]. Крестоносцы обнаружили высокие стены, здания в руинах, разрушенные водоемы, колодец с чудесной живительной водой. Руины раскинулись на довольно высоком холме, но так как кольцо стен было слишком широким, крестоносцы поняли, что снова восстановить все эти стены – дело нелегкое. Поэтому они построили только замок. За оказанную Иерусалимскому королю Балдуину III помощь и поддержку, а в основном благодаря соблюдению храмовниками нейтралитета в борьбе за трон между молодым королем и его матерью Мелисендой, тамплиеры[33]33
  Тамплиеры (фр. temple храм) – храмовники, или Бедные рыцари Христа и храма Соломона – члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного в Палестине в 1119 г. Первичная цель – защита паломников, идущих в Святую землю. Позднее обладал землями, замками, большими богатствами на Святой земле и в Европе. Орден упразднен в 1312 г.


[Закрыть] в тысяча сто пятидесятом году получили в пользование замок и превратили его постепенно в город Газу. А в тысяча сто восемьдесят седьмом году после славной победы Салах ал-дина над неверными около Хаттина[34]34
  Хаттин. Битва при Хаттине (недалеко от Тивериадского озера) – сражение в июле 1187 г. между Иерусалимским королевством крестоносцев и мусульманской армией Салах ал-дина. Измученные жаждой крестоносцы были наголову разгромлены, потеряли несколько тысяч рыцарей и простых солдат убитыми и пленными.


[Закрыть] многие крепости сдались мусульманам без боя. В том числе и Газа.

Пока Абу Сахат рассказывал мне все это, наступило время идти к Мухаммаду бин Ахмаду. Мне не показалось, что замок стоит на высоком холме, но вид у него был солидный. Впрочем, чувствовалось, что его давно не обновляли: ров перед воротами наполовину засыпан всяким хламом, мост через ров, вероятно, давно уже не поднимали, да и в обшарпанном караульном помещении перед мостом никого не было.

Но в воротах нас все-таки остановили, спросили, кто мы и куда идем. Абу Сахат назвал себя, и командир, высунувшись из боковой комнаты, приказал пропустить нас и проводить к наибу. Миновав ворота, мы попали во дворик, заканчивающийся еще одними открытыми воротами. Проводник уверенно провел нас в следующий большой двор. Здесь перед нами открылся замок во всей его красе. Справа и слева, примыкая к обеим высоким стенам, тянулся ряд жилых и подсобных помещений. Впереди возвышался донжон[35]35
  Донжон. Главная башня в замках европейских феодалов. Расположена внутри крепостных стен. Последний оплот осажденных.


[Закрыть] и дом владельца замка. Дальше нам пришлось пройти по извилистому ходу, внезапно расширившемуся и упершемуся в полукруглую стену с тремя одинаковыми дверями. Через правую дверь и небольшое помещение мы прошли в просторный зал, на стенах которого было живописно развешано оружие: копья, сабли, щиты, шлемы и вещи, которые мне не удалось опознать. В зале мы простояли несколько минут, пока наш провожатый ходил и разговаривал с кем-то в следующей комнате. Наконец он вернулся, провел нас до двери и передал пожилому мужчине в богато расшитом халате.

Мужчина назвал себя Мурадом, и рассыпался перед почтенным ал-Саид табиб Ахмадом в извинениях, что не встретил нас у моста через ров. Я понял только несколько слов. Абу Сахат тоже что-то цветисто отвечал. Они говорили минут пять, причем Мурад несколько раз произнес полное имя Мухаммада бин Ахмада, но я его не запомнил. Потом Мурад проводил нас в покои наиба. Мухаммад бин Ахмад – полный пожилой человек, явно не блещущий здоровьем. Мухаммад бин Ахмад и Абу Сахат оказались давними знакомыми. Они начали оживленно разговаривать, а мне учитель переводил только тогда, когда речь шла о здоровье Мухаммада бин Ахмада. Остальное учитель пересказал мне позднее, весьма лаконично.

Наиб Газы жаловался на болезненные ощущения в спине, пояснице и в шее. Кроме того, его беспокоило, что с недавно приобретенной невольницей – «ах, какая гурия» – у него ничего не получается. Учитель посоветовал сначала ослабить болезненные ощущения, которыми займется его ученик. Тут же успокоил наиба, сказав, что я талантливый ученик, но он будет наблюдать все время. Просто у него недостаточно сил самому провести процедуры. Я прощупал весь позвоночник наиба. Никаких нарушений ни на позвоночнике, ни в шейном отделе не было. Учитель тоже проверил и ничего не нашел. Мы решили провести общеукрепляющий массаж. Продавить эту массу жира, чтобы добраться до мышц, было действительно непросто. С меня семь потов сошло, пока я закончил эту процедуру. Потом добавил расслабляющий и успокаивающий массаж. Вроде помогло, по крайней мере, наиб встал, прислушался к своим ощущениям и заявил, что никогда за последнее время не чувствовал себя таким бодрым. Учитель снова уложил его на ложе и начал тихонько массажировать, смазывая кожу какими-то маслами, источавшими приятный сложный аромат. Потом он показал наибу коробочку, в которой лежал камень, и посоветовал открывать его в спальне за полчаса до свидания с женщиной. Камня хватит на месяц. Затем он заторопился, посоветовав наибу скорее отправляться на свидание со своей «гурией», и церемонно распрощался.

В зале нас встретил Мурад. Он передал Абу Сахату кожаный мешочек с монетами и в цветистых выражениях от имени наиба поблагодарил нас за визит. Меня удивило, что мешочек был совсем небольшим. Подумал даже, что за такую работу можно было бы дать нам и побольше дирхемов. Но когда я высказал это учителю, он рассмеялся:

– Такой вельможа, как Мухаммад бин Ахмад, не платит дирхемами. Здесь динары[36]36
  Динар. Золотая высокопробная монета арабских стран. Стандартный вес, долго выдерживавшийся, 4,24 гр.


[Закрыть].

И дал мне подержать мешочек.

Когда я спросил, какое масло он втирал в кожу наиба, учитель ответил:

– Это сложный состав, включающий сандал, кипарис, имбирь, гвоздику и рог носорога. Я тебе позднее расскажу рецепт. Пока это тебе рано.

Кстати, на следующий день рано утром нас посетил Мурад. Он снова витиевато говорил что-то учителю и вручил мне поводья жеребца. Как передал мне потом учитель, наиб благодарил его за все и, главное, за то, что он спас его от позора немощности. Учитель посмотрел на жеребца и сказал:

– Если хочешь, можешь вести жеребца за узду, но, если сможешь, садись на него верхом. Я поеду на ослике.

Он дал мне совсем другую одежду для езды на лошади и помог не запутаться в ней.

Честно говоря, я опасался садиться на жеребца, но Абу Сахат привел араба, который придержал жеребца, пока я садился на него, а потом провел его несколько раз по кругу во дворе караван-сарая. Собрались люди, мне стало стыдно, и я попросил его оставить нас. Араб отошел, мы продолжали ходить по кругу, вроде ничего не случилось. Возможно, жеребец был хорошо выучен. Он совсем не боялся людей, только удивленно поворачивал голову, когда не мог понять, чего от него хотят.

На следующий день наш караван вышел из Газы.

От Газы до Дамиетты[37]37
  Дамиетта. Город и крепость на берегу Нила. В 1169, 1219, 1249 гг. был осажден крестоносцами. Два раза был взят ими, но каждый раз крестоносцы были разбиты Айюбидами.


[Закрыть] около ста пятидесяти километров. Для каравана это три-четыре дня пути, если не останавливаться на длительные стоянки. Но мы вечером первого дня остановились в маленькой деревушке. И это было благом для меня. Я лихо ехал на своем жеребце первые два часа. Но потом понял, что внутренняя сторона бедер стерта и ноги очень болят. Пришлось спешиться и вести весь оставшийся день жеребца под уздцы. Абу Сахат посмеивался надо мной, но вечером на стоянке в арабской деревне смазал стертые места мазью. Три раза во время остановок все, кроме меня, расстилали коврики и молились, глядя в сторону востока. Кроме того, молились утром перед выходом каравана и вечером. Дальше я не буду упоминать об этом. Вообще, Абу Сахат не показался мне чрезмерно усердным мусульманином. Более того, по некоторым признакам подозреваю, что мусульманином он стал уже в зрелом возрасте. Вероятно, был из еврейской семьи.

Ноги еще поболели, но на следующий день боль прошла. Мы остановились в практически заброшенном караван-сарае. Не было ни хозяев, ни постояльцев. Одни стены. На следующий день в деревне был торг. Купцы развязали тюки и выложили товары на продажу. Местные жители вынесли на базар продукты. Прошелся по базару, рассматривая товары и покупателей. Ассортимент был скудный: кое-что из домашней утвари, дешевые ткани, какое-то оружие. Спросом пользовались только ткани. Деревенские модницы, укутанные в свои одеяния, рассматривали их, щупали, горячо обсуждали между собой. Изредка покупали. Деревушка, вероятно, бедная.

На медные деньги, которые мне дал учитель, купил немного свежих овощей, небольшой круг козьего сыра и домашние лепешки. Свежего мяса на базаре не было. К моему приходу Абу Сахат вскипятил котелок воды и приготовил чай. Мы перекусили сушеным мясом, сыром с овощами и вдоволь напились горячего душистого чая, настоянного на травах. Потом учитель лег отдохнуть, а я еще немного поупражнялся с саблей.

Делать до ужина было нечего, можно посмотреть деревню. Она маленькая, не более сотни домов, да и из них часть явно нежилые. В центре мечеть. Деревня окружена забором из необожженного кирпича. Единственные деревянные ворота охраняет старик с саблей. Ни забор, ни ворота не являются препятствием не только для армии, но даже для небольших отрядов. Но как защита от нападения мелких шаек разбойников, возможно, этого достаточно.

Вернулся в караван-сарай. Учитель уже проснулся и спросил, как я себя чувствую. Я пожал плечами и ответил, что ноги совсем не болят, завтра поеду верхом. Он посоветовал время от времени слезать с лошади и идти пешком. Потом он снова разжег костер, над которым подвесил котелок с водой. Мы поужинали остатками сыра и лепешками. Абу Сахат вытащил из тюка сушеную рыбу. Со сладким чаем она показалась очень вкусной. Впрочем, мне, наверное, любая еда показалась бы вкусной. Я здорово проголодался за день, а обед был весьма скромный. Мы рано легли спать, так как здесь быстро смеркается, а завтра вставать рано: караван выходит в путь с рассветом.

Утром снова чай с лепешками, сыр уже съели. Абу Сахат встал значительно раньше меня и вскипятил котелок воды. Тюки были упакованы с вечера. Собственно, мы вчера распаковывали только один тюк, где были съестные припасы. Верблюд, мой конь и ослик учителя уже скудно накормлены и вволю напоены. Мы навьючили верблюда тюками и были готовы занять свое место в караване. Выход немного задержался, так как перед нами выпускали через единственные ворота несколько стад коз и большую отару овец местного раиса[38]38
  Раис. Начальник, деревенский староста.


[Закрыть]. Наконец подошел и наш черед. Мы вышли из ворот и свернули на дорогу, ведущую параллельно морскому побережью в Египет.

Через пару километров дорога совсем изменилась. Вернее, изменилась не сама дорога, больше похожая на разъезженную тропу, а ее окрестности. Еще позавчера мы шли вдоль бесконечных фруктовых и оливковых рощиц, временами около дороги были поля, засеянные какими-то зерновыми. Иногда у дороги или в отдалении на холмах были видны скопления домиков. А теперь вокруг нет ничего, кроме сухой земли, из которой торчат пучки запыленной травы. И это еще хорошо. Временами вокруг только песок. И так километр за километром. Наученный горьким опытом, я периодически слезал со своего коня и шел минут двадцать пешком. Груженые верблюды идут не спеша, к обеду мы отшагали километров двенадцать. Остановились около невысокого холма. У подножия холма рощица, из которой вытекает ручеек.

Остановка необходима, чтобы напоить животных, вскипятить воду для бесконечного чая и перекусить. Я уже знаю, где у нас запасы продовольствия. Вскрываю один из тюков и достаю вяленое мясо, сухари и сверточек сахара. Сыр и лепешки кончились, но с чаем у нас почти нормальный обед. После еды Абу Сахат умудрился вздремнуть, но мне не спится. Пошел на вершину холма посмотреть, что там и что виднеется впереди. На вершине холма только развалины. Возможно, когда-то здесь была одинокая ферма, а совсем давно здесь могла быть вилла римлянина или византийца. Впрочем, мечтать можно о чем угодно, но реально здесь пара разрушенных домиков, поваленная и разбитая колонна и редкие кусты, выросшие рядом с развалинами.

Спустился вниз, и вовремя. Караван собирался выходить дальше. Абу Сахат, уже подготовивший к выходу нашего верблюда, сердито сказал, что нечего мне бродить по развалинам. Там нет ничего интересного. Возможно, он по-своему прав. Он видел тысячи таких заброшенных строений. Но для меня все в новинку. Неожиданно он сказал мне немного задержаться, набрать в роще хвороста. Потом верхом я могу быстро догнать караван. Не очень понял, зачем нам хворост, но не стал возражать. Караван ушел, а я еще минут двадцать искал в роще хворост, которого там почти не оказалось. Караван догнал быстро, и мы подвязали небольшую связку хвороста к тюку на верблюде. И опять несколько часов движения. Заночевали в караван-сарае очередной деревни. Деревня обширная, много домов, мечеть солидная. Чувствуется, что деревня процветает.

Мне удалось купить в лавке заднюю часть барана, а в других лавках несколько больших плоских лепешек и много зелени. На сегодня и завтра мы едой обеспечены. Абу Сахат разжег уже костер, вскипятить чай. Он собирался пойти со мной поужинать в харчевню, расположенную недалеко от караван-сарая, но увидел у меня в руках баранину и решил никуда не ходить. Мы поджарили на угольях разрезанную на четыре части заднюю часть барана, от души наелись жареной баранины, зелени и лепешек. Напились чая и спокойно легли спать. Утром опять ранний подъем, чай с лепешками, и вот мы снова едем по бескрайней, покрытой редкими кустиками чахлой травы степи, которая быстро сменилась песчаной пустыней. Вероятно, сказывается близость моря. Во время обеденного отдыха я понял, зачем учитель потребовал от меня собрать хворост. Вокруг не было ни единого деревца, только песок и песок. Мы съели остатки вчерашней жареной баранины с лепешками и зеленью, выпили по две чашки чая и готовы были продолжать путь с караваном. Остаток пути прошел без происшествий: не было ни песчаных бурь, ни налета бандитов. Возможно, я даже был немного разочарован таким мирным, спокойным путешествием. Мне казалось, что обязательно должно произойти что-то чрезвычайное. Но Абу Сахат объяснил, что в это время года песчаные бури бывают очень редко, а разбойников пустыни давно уничтожил грозный Салах ал-дин. К вечеру мы пришли в Дамиетту.

Дамиетта меня поразила. Мы подошли к городу и крепости с востока. Ее высокие стены были видны издалека. Никакого сравнения с устаревшей крепостью Газа. Мощные круглые башни соединены между собой стенами такой же высоты. Разбросанные вокруг крепости дома выглядят по сравнению с ней почти игрушечными. Издалека я не мог разобрать детали, но по мере приближения увидел бойницы в башнях, защитные парапеты с узкими промежутками для стрельбы на стенах. Это действительно крепость. Абу Сахат объяснил мне, что Дамиетта защищает Египет от нападения с востока и моря. Она стоит на восточном берегу самой важной протоки Нила. Здесь можно было бы по Нилу пройти к самому сердцу Египта. Но крепость полностью контролирует этот речной путь. На острове напротив крепости стоит высокая башня, от которой через Нил протянуты в обе стороны цепи, перекрывающие все русло. Если враг захочет пройти по Нилу, он должен сначала на кораблях с реки захватить эту башню, к которой нет пути по суше. В то же время восточнее Дамиетты на протяжении десятков километров нет места, удобного для высадки с кораблей. Если кто-то захочет осаждать Дамиетту, он должен сначала высадиться на левом берегу Нила, захватить башню на острове и только потом пытаться начинать высадку с кораблей на высоком правом берегу Нила.