Текст книги "А. А. Измайлов (Смоленский) – В бурсе, Рыбье слово"

Александр Иванович Куприн
А. А. Измайлов (Смоленский) – В бурсе, Рыбье слово

Бурса, которую, по характерному семинарскому выражению, «переплывает» юный герой автора, сын дьячка, Кузьма Ильинский, это современная нам, и если не сегодняшняя, то, во всяком случае, вчерашняя бурса. Читая повесть г. Измайлова, чувствуешь, что даже нравы и быт, так талантливо описанные г. Потапенко в его «Бурсацких воспоминаниях», уже отошли от нас в даль времени, образовав как бы средний этап, связующий теперешнее духовное училище с приснопамятной, страшной бурсой Помяловского. Но, несмотря на то что многое смягчилось, просветлело, улучшилось, все-таки мрачные тени Элпахи, Ipse, Тавли и их достойных наставников и до сих пор еще незримо витают в стенах рассадников будущего духовенства. Наставники уже не порют своих питомцев «на воздусях» и прочими способами, но часто вздыхают об этих прелестях старого доброго времени, ограничиваясь невинными щелчками в лоб, и между учеником и учителем лежит глубокий антагонизм. Вымазать серебряные пуговицы учительского мундира чернилами, напихать в его карманы бумажек, заставить учителя испачкаться о парту, натертую мелом, считается высоким проявлением бурсацкой доблести. В преподавании, сравнительно с доисторическими временами, произошли, конечно, большие перемены. Варварские учебники, переполненные архаизмами и ломоносовскими периодами, вышли из употребления, но катехизис и церковный устав и теперь еще учат «назубок», иногда не постигая смысла предмета, но запоминая даже порядок вопросов. «Ученик заучивал, – пишет г. Измайлов, – что в такие-то дни стихиры поются «на шесть», а в такие-то «на десять», что есть стихиры на «господи воззвах» и на «хвалите», но какой смысл заключался в этих кабалистических терминах, «на десять» и «на шесть», это знали только очень немногие счастливцы, которым это уяснили дома». Взаимные отношения учеников заметно смягчились, но все-таки «силачи» облагают произвольными налогами «блаженных» или устраивают новичкам «избиение по алфавиту»; «отчаянные» пьянствуют и творят всякие мерзости; классные шуты, по-бурсацки – «смешные», пьют чернила и едят траву, с целью вызвать у зрителей смех, «торгаши занимаются ростовщичеством и лихоимством» и т. д. Кормят бурсу, конечно, несколько получше, чем во времена Помяловского, но тем не менее она весь день ходит полуголодная. Ее внутренняя жизнь мало интересует педагогический персонал, и, предоставленные самим себе, ученики наполняют свободное время поразительными по своей дикой бесцельности развлечениями. Вот, например, перечень тех неофициальных занятий, которым однажды Кузьма посвятил вечерние часы:

«Он начал с того, что на собственных ногтях нарисовал чернилами рожи. Стал писать на ладони таблицу умножения, но на пятом десятке сбился. В Священной истории замазывал чернилами все буквы «о», – этим занятием он развлекался уже четвертый день и дошел до 22 страницы. Сделал из платка зайца. Старался поймать нос нижней губой. Нажимал руками живот и прислушивался, как в нем переливалась вода. Старался искусственно зевнуть, долго не мог этого сделать и, наконец, сделал. Пытался зевнуть, не раскрывая рта, но не сумел. Учился скрипеть зубами. Трижды просился у гувернера «выйти», но безуспешно. Снимал под партой сапог, надевал его и снова снимал без помощи рук. Косил глаза и силился увидеть нос. Заплел мизинец правой руки за безымянный палец, безымянный за средний и средний за указательный и размышлял, как это вышло. Долго мял хлебный мякиш, катал его по парте, хотел бросить им в товарища, но раздумал и съел. Наблюдал за полетом мух. Пробовал съесть комочек бумаги. Предлагал своему соседу угадать, о чем он думает. Сделал восемь петухов…»

Господин Измайлов, очевидно, хорошо знает нравы бурсы и описывает их ярко, местами не без юмора, благодаря чему очерки его читаются с большим интересом. Но в них совсем отсутствуют эпизодический и художественный элементы. Поэтому читатель не выводит своих заключений о бурсацкой жизни из хода событий, сцен и разговоров, а верит в это на слово автору и совсем не проникается участью действующих в рассказе лиц. Впрочем, и сам г. Измайлов в предисловии к своей «бытовой хронике» заявляет, что он не придает этому произведению художественной значительности, оставляя за ним только исторически бытовой смысл.