Текст книги "Солнце поэзии русской"

Александр Иванович Куприн
Солнце поэзии русской

Имя твое как разлитое миро.

«Песнь Песней», I, 2

«Он между нами жил…» Сто лет прошло со дня его рождения, и только шестьдесят два года со дня его роковой кончины. Сто лет – такой короткий срок, почти мгновение в истории человечества. До сих пор еще остались в живых люди, видевшие собственными глазами величайшего из поэтов, слышавшие его голос, внимавшие его пламенной речи, чувствовавшие на себе личное обаяние мирового гения. До сих пор еще язык пушкинской поэзии благоухает для нас неувядающим ароматом, и звенит, и блещет лучшими перлами неистощимой сокровищницы русского языка…

Но имя его уже так глубоко отошло в область исторического бессмертия, что кажется, будто десятки веков отделяют нас от грани его жизни. Его существование превратилось в героическую легенду. Его фигура в сиянии лучей неугасающей славы представляется нам титанической. Имя его уже не напоминает нам живого человека, слабого, грешного и бессильного, как все люди. Имя его для нас – символ добра, истины и вечной красоты…

Это о нем, в числе немногих избранных, воскликнул великий поэт седой библейской древности:

– Имя твое как разлитое миро!

«„Борис Годунов“ доставил мне все, чем писателю насладиться дозволено…»

Так говорит Пушкин в одном из своих писем. Но знал ли он настоящие размеры неотразимой власти своего слова? Предчувствовал ли он свое безграничное широкое влияние на сердца и умы потомства?

Едва ли!

«Свой дар, как жизнь, он тратил без вниманья…»

Как волнующийся океан выбрасывает на прибрежный песок пену вод своих, так и его творческое вдохновение создавало в точной, гибкой, простой и прекрасной форме величавые образы исторической старины, античные профили, изящные и тонкие, как драгоценные камеи, великое наряду со смешным, элегию, вызывающую слезы, и эпиграмму, хлещущую больнее, чем удар бича, гигантские фигуры, точно высеченные из великолепного мрамора, и грациозные фигурки – украшение женского туалета, пророческие вещания великого ума, постигшего прошедшее и прозревшего будущее, и резвые, жизнерадостные, полные огня, блеска, юмора и страсти мадригалы.

А как много настоящего, червонного золота разбросано Пушкиным с царственной расточительностью: в альбомах «провинциальных и жеманных» барышень, в небрежных письмах к родным и друзьям, в листках, исписанных в минуты бессонницы, во время случайного ночлега где-нибудь на глухой почтовой станции, в затерявшихся тетрадях, в фамильных архивах, которым, может быть, никогда не суждено увидеть свет божий!..

И пусть даже из-под пера великого поэта вылились величественно-гордые слова:

 
Нет, весь я не умру! Душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит,
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит, —
 

все-таки невольно думается, что даже его пророческое предвидение не могло охватить всей громадности торжества, с каким празднует Россия в пушкинские дни память своего первого, своего национального поэта. Торжество это приняло размеры в нашем отечестве до сей поры небывалые, почти беспримерные. Нет ни одного города, ни одного местечка, ни одной школы на всем необозримом пространстве великой земли русской, где бы сегодня не упоминалось священное имя поэта, не читались его вдохновенные стихи.

Значение этого торжества неизмеримо! Капли воды, просочившиеся сквозь почву, незаметные подземные струйки образуют, в конце концов, обширные озера и питают глубокие моря. Точно так же не пропадает каждое хорошее дело, каждая честная мысль, каждое доброе слово… Рано или поздно, неисповедимыми путями результаты их соединятся, и плоды их пожнет потомство. Точно так же и имя поэта, повторенное стомиллионным отзвуком в его благодарном отечестве, еще яснее засияет в лучезарном свете своего бессмертия.

Литературные сферы всего образованного мира отзываются на это великое чествование памяти великого поэта, потому что нет ни одного культурного языка, на который не был бы переведен Пушкин. Его имя знают на всех меридианах и параллелях земного шара – от Финляндии до Калькутты и от Америки до Японии.

Оно вписано нетленными буквами в пантеон всемирной литературы, в числе немногих имен, которые человечество произносит с благоговением.

Это – имена борцов мысли, рыцарей свободного слова, вдохновенных пророков, обещающих нам близость тех времен,

 
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
 

И потому еще должна Европа с признательностью вспомнить сегодня нашего поэта, что он один из первых открыл нам богатства чужой поэзии. Он никогда не являлся ни переводчиком, ни подражателем: слишком самобытен, кипуч, страстен и стремителен был для этого его чудный гений. Но Пушкин, так удивительно умевший отождествлять себя с самыми несходными, с самыми крайними образами, Пушкин – Протей весь целиком проникался поэзией великих мастеров, впитывал в себя ее аромат и сохранял его в новом творении, так же прекрасном, как и то, что послужило первообразом…

Нам, славянам, особенно дороги должны быть предстоящие торжественные дни, потому что великий поэт был в такой же степени русским, как и славянским поэтом. Он свято верил в славное будущее великой славянской нации. Он первый предугадал, что рано или поздно все славянские языки соединятся в одном могущественном языке. И потому-то он бросает Западу слова, полные гордого сознания грядущих сил своей родины:

 
Оставьте, это спор славян между собою,
Старинный, давний спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы!
 

И каким величием, какой всеобъемлющей и всепрощающей широтой, каким глубоким уважением к гению, хотя и враждебного народа, дышат его обращенные к Мицкевичу слова:

 
…Он между нами жил,
Средь племени ему чужого. Злобы
В своей душе к нам не питал он. Мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами,
И песнями. Он вдохновлен был свыше
И с высоты взирал на жизнь. Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на Запад. И благословеньем
Его мы проводили…
 

И даже тогда, когда

 
Наш мирный гость нам стал врагом и ныне
В своих стихах, угодных черни буйной,
Поет он ненависть,—
 

и тогда у Пушкина – поэта мира и всеобщей гармонии – вырывается не ненависть отмщения, а только трогательная мольба:

 
О боже, возврати
Твой мир в его озлобленную душу!
 

Но главным образом настоящий день – есть день торжества и всенародного признания могущества русского языка. Пушкин ваял этот великолепный язык у народа и отдал его народу очищенным от плевел, прекрасным и выразительным, светлым, чистым и прозрачным, как горный источник, упругим, как сталь, звонким, как золото, и бодрящим и ароматным, как старое доброе вино.

И пусть даже теперь, через сто лет, когда техника литературного слова ушла намного вперед, пусть даже до сих пор ни один поэт не приблизился еще к гибкости, точности и красоте пушкинского языка, мы убеждены, что в поэзии Пушкина заключается залог нашей славы, потому что язык пушкинской поэзии есть язык русского народа, а народ, говорящий и мыслящий таким языком, – бессмертен.