Текст книги "Анри Рошфор"

Александр Иванович Куприн
Анри Рошфор

Теперь, когда улеглась мгновенная шумиха около имени Рошфора и он забыт своими поклонниками, – увы, судьба всех журналистов! – пора сказать несколько слов об этой изумительной личности, рассказать об его непримиримости, об его гражданском мужестве и, наконец, даже об его падении. Мой труд будет компилятивным, но, во всяком случае, я буду говорить не о Рошфоре, судьба и жизнь которого еще не определены в достаточной степени, а попробую говорить от его имени, то есть привести несколько цитат из его «La Laterne» («Фонарь»). Тут же я напоминаю читателю о том, что деятельность Рошфора, как антидрейфусара и буланжиста, относится к периоду его восьмидесятилетнего возраста.

Недавно умер в Париже король, настоящий король, признанный всем светом, – король фельетонного памфлета, Анри Рошфор (граф Анри де Рошфор Люсе). Он родился в 1830 году, а скончался в 1913 году, в глубокой старости, восьмидесяти трех лет. Более шестидесяти лет его злое, остроумное перо, которое он, казалось, макал не в чернила, а в кровь и желчь, привлекало внимание всего Парижа, создав Рошфору множество ненавидящих, беспощадных, мстительных врагов и бесчисленное количество пламенных поклонников. Вплоть до своего последнего дня он не покидал журнальной работы и умер, точно солдат на часах, не выпуская из рук своего страшного оружия.

Вот краткие сведения о его жизни: в 1848 году, перед революцией, он оканчивает школу и устраивается чиновником при парижском муниципалитете, где, однако, его никто никогда не видит. В то же время он начинает помещать театральные заметки в «Charivari». Деятельность журналиста властно притягивает его, и вскоре он уходит со службы в отставку.

«Я слишком мало уделяю времени своим обязанностям, – пишет он в прошении об отставке, – потому не считаю себя вправе обременять городской бюджет». С этой поры он работает постоянно в «Charivari», в 1865 году переходит в «Figaro», издает в этот период отдельным изданием свои «Les francais la decadence», «Le grande boheme» и «Signes du temps» – три книжки, создавшие ему громадную популярность. Затем он основывает собственный журнал «La Laterne» («Фонарь»), который составляет единолично. Успех этого издания был необычаен. Оно расходится в количестве ста двадцати тысяч экземпляров в Париже, переводится в Лондоне на английский язык, в Германии – на немецкий, печатается в Америке и Италии. И в это время Рошфор был во Франции таким же властителем дум, как в России Герцен в пору издания его «Колокола».

Тайна обаяния и власти Рошфора заключается в его языке, в остроумии и в манере высокомерно третировать своих врагов. Его язык сжат, энергичен, стремителен и ядовит. Его остроумие заключается в удивительной способности обнаруживать путем сопоставлений и сравнений черную изнанку явлений и показывать уязвимые места противников. Его обращение с правительством презрительно.

Недаром же одно высокопоставленное лицо при разговоре о стиле Рошфора выразилось с невольным нескрываемым уважением: «C`nest pas un style, c`est un stilet» (это не стиль, а стилет). А один из тех министров, которых так беспощадно травил Рошфор, воскликнул как-то с горечью обиды: «Мы простили бы его, если бы он нас ненавидел. Беда в том, что он осмеивает нас, презирая».

Нечего и говорить о том, что возмущенные Рошфором Наполеон III, и императрица Евгения (Монтихо), и все озлобленные против него сановники делали все, чтобы раздавить и уничтожить дерзкого, талантливого сатирика, кумира толпы, книжки которого покупали нарасхват и которыми зачитывались: и в аристократических гостиных, и среди рабочих, в среде буржуазии, крестьян, извозчиков и даже проституток. Денежные штрафы, тюремное заключение, изгнание с родины, конфискация номеров журнала так и сыпятся, точно из мешка, на Рошфора. Этого мало. Стоящие у кормила власти Руэр и Пинар, пользуясь наемными перьями двух темных проходимцев – Шарля Бюсси, сидевшего некогда в тюрьме за растление малолетних и за многие мошенничества, и Стамира (Стамировский, эмигрант, поляк) – публично и печатно обвиняют Рошфора в мошенничестве, в том, что он сидел в тюрьме, что он незаконнорожденный, и, наконец, подло оскорбляют его в лице его двенадцатилетней дочери, воспитанницы тихого монастыря.

Правительство не рассчитало только того, что Рошфор не был никогда склонен прощать обид. После каждой обиды его памфлеты становятся все более оскорбительными, его слова звучат, как пощечина, его сарказмы клеймят врагов, как раскаленное железо. Он становится полубогом Парижа, а стало быть, и всей Франции. Конфискуется очередная книжка его журнала, и несметная толпа осаждает типографию, чтобы расхватить уцелевшие номера. Экземпляры продаются по сто франков. За пользование номером на полчаса берут плату в один франк пятьдесят сантимов, а полицейские озлобленно вырывают «Фонарь» из рук прохожих и проезжих. И слава фельетониста растет быстро, как снежный ком, катящийся с горы.

Но, вместо того чтобы описывать своими словами все перипетии его яростной борьбы с наполеоновским режимом, приведшим Францию к неслыханному разгрому и седанскому унижению, мы предоставим говорить самому Рошфору. Некоторые его статьи заимствованы из редкого русского издания 1868 года «Современные французские писатели», другие переведены мною. Я, во-первых, потому предлагаю вниманию русских читателей эти выдержки, что «Laterne» даже и в Париже представляет библиографическую редкость, а на русский язык этот журнал был переведен только однажды и то с большими уступками гр. Валуеву. (Французское издание мне довелось видеть у В. М. Дорошевича, искреннего и горячего поклонника покойного сатирика. Но и В. М., если его спросят вплотную, во сколько ему обошлись эти книжки в старинных переплетах из телячьей кожи, тисненной золотом, смущенно переводит разговор на другую тему.)

Во-вторых, небрежные строки Рошфора живут и до сих пор неувядающей злобою, и его ненависть будет понятна особенно в России.

А в-третьих, в статьях Рошфора сказывается вся его жизнь, мучительная, у всех на виду, как фонарь, – судьба всех талантливых писателей, заласканных толпою.

Ненависть Рошфора к личности Наполеона III и его супруге Евгении Монтихо была безгранична. Более пламенными и презрительными и в то же время вежливыми словами никто так не решался оскорблять монархов.

В конце «одного» номера, после нескольких выписок из сочинений Наполеона III, бывшего некогда адвокатом и либеральным журналистом, Рошфор говорит:

«Вы прочли, господа? Скажите же, пожалуйста, не кажется ли вам, что «Фонарь» мой, по сравнению с этими бешеными выходками, написан под диктовку ягнят г-жи Дезулиер».

Р. S. Один из современников Рошфора уверяет, что после цитируемой статьи во всех книжных магазинах и у букинистов были конфискованы номера газеты со статьей Луи Бонапарта.

Немало внимания уделяет Рошфор составу тогдашнего министерства. А трех людей, самых близких к особе Наполеона и самых злобных своих врагов, Пинара, Руэра и Персиньи, Рошфор хлещет с той беспощадностью, которая остается неизгладимой навеки.

По веселому, задорному и смелому языку Рошфора кто-нибудь мог бы предположить, что ему очень легко жилось. Однако он умер почти нищим, хотя был сопровожден к своей могиле всем Парижем, – а это значит, что и всей Францией. Он ничего не оставил, кроме долгов, в продолжение своей шестидесятилетней журнальной работы. Этот умеренный, трезвый человек, никогда не отступающий перед дуэлью или перед пощечиной врагу, был подло оклеветан прислугою Наполеона III. Если эти строки прочтет журналист, он, конечно, поймет, какую борьбу выдержал Рошфор за свободу печати.

Надо сказать, что министры Наполеона III, в свою очередь, не прощали Рошфору его жгучих насмешек и мстили ему из-за угла самым гнусным и жестоким образом. Боясь, однако, его непримиримости, его злого языка, громадного влияния на толпу и его настоящего презрительного аристократизма, они вторглись в его личную, интимную жизнь не под своей ответственностью, а тайком, через продажные перья двух литературных проходимцев, сотрудников площадных газет – Стамира и Шарля де Бюсси. Об этом не следовало бы упоминать, чтобы не плодить сплетен, но сам Рошфор со свойственной ему откровенностью говорит об этой кампании…

Но, кроме Рошфора-политика, Рошфора-борца, интересна его личность как гражданина и человека… Каким благородным, отзывчивым и теплым сердцем обладал этот свирепый памфлетист…

Повторяю, что он умер восьмидесяти трех лет. К сожалению, в последние годы он сделался юдофобом, националистом, поклонником белого генерала Буланже и анти-дрейфусаром. Однако даже в своих невольных заблуждениях он оставался рыцарем, который шел на врага с открытым забралом и с мечом в руке.

Вот его наружность по описанию современников его молодости:

«Это человек среднего роста, худой, бледный, с выдающимся лбом, с небольшими черными усами и с несколько жесткими волосами, с впалыми острыми глазами, с тонким ртом и горделивым, задорным выражением лица. Он прост в обращении, любезен и смел до безумия».

Последний его предсмертный портрет, прекрасно воспроизведенный в «Русском слове», рисует нам его совсем таким же, как его и описал человек шестидесятых годов. Только волосы не черные, а белые, но глаза по-прежнему светятся любовью, нежностью, самоотверженностью и той благородной ненавистью, которая презрительна и непримирима.