Текст книги "Книга жутких новелл"

– Как вы понимаете, разумеется, нет. И теперь понятно, почему.

– А вас это не встревожило?

– Мы и так уже много лет в основном, друзья по переписке! В нашем кругу говорят: звонить – это ставить человека в неудобное положение. Вдруг он на совещании, или за рулём, или руки заняты? Напиши сообщение – друг тебе ответит, когда ему будет удобно… Кто ж знал, что так получится?!

***

Только через несколько дней подполковник Сурепов снова неловко, по-стариковски, стал «взбираться на коня», откуда его сбросил старлей: разумеется, фигурально выражаясь. Оптимизм Гелия Одинцова отражал завышенные ожидания: экспертиза не нашла на внутренней стороне маски ДНК преступника. Да, маска не стерильна, её одевали, но, судя по отчёту эксперта, только один человек, может быть несколько раз. Но только на себя.

– Прекрасно! – потирал руки Одинцов – и кто же этот человек?

– Совершенно однозначно: Аделина Кузлеева.

– Что?!

– Одна из жертв, жена.

– А больше никто?

– Больше никто.

– То есть жена надевала маску мужа?

– Именно так.

– Ошибки быть не может?

– Нет, Гелий, у нас всё теперь очень серьёзно! Тем более биоматериала на внутренней стороне маски завались! Ну, в микроскопическом смысле, конечно, но завались! Там и пото-жировые выделения, и слущенный эпителий, есть волос Аделины, микропробы её слюны. Короче, однозначно: маску носила она, а больше никто…

Одинцов разочарованно разглядывал всё равно непонятный ему генетический профиль, над которым усердно поработали в лаборатории, замысловатый график с цветными пиками и обилием цифр, продукт множества высокотехнологичных манипуляций.

– Погрешностей у нас нет – объясняли эксперты – Генетический профиль строго индивидуален для каждого человека. Такие следы, как на этом силиконе, остаются пригодными для исследования ДНК на сотни лет вперёд…

Развивая свою версию, Сурепов нашёл одну из родственниц семейства Кузлеевых, давшую довольно слезливые и многословные показания.

– Маску эту мы все хорошо знаем! Её Аделина заказала, чтобы пошутить на 35 лет Ариоста, мы тогда в ресторане «Генацвале» большой банкет справляли! Сюрприз был такой – вдруг выходит второй Ариост, гости в шоке… Потом – шуточное разоблачение, Аделина сняла маску, мы ещё все маску эту в руках подержали… Я не могу знать, может маньяк этот проклятый потом её и использовал, но сперва – точно вам говорю, это Аделечка юморила, для дня рождения любимого…

– В других случаях мы таких масок не находили! – глубокомысленно сказал Сурепов, предложив Одинцову выйти покурить. Они стояли в тенёчке сбоку от высокого крыльца ОВД, и старый дурак продолжал сыпать загадками:

– А, может быть, Гелий, ты вообще зря ищешь человека в маске?

– Кого мне тогда искать?!

– Ну, есть мнение…

– Да знаю я ваше мнение… Но понимаете, стандарт во всех случаях: непременно тёмные очки. И молчит. Кивает при встрече свидетелям, и молчит! И, главным образом, очки! Потому что он в маске себе глазницы прорезал!

– Уверен?

– Да я ни в чём теперь не уверен… Но принять вашу версию… Извините, не могу…

– Ну и напрасно. Подумай сам: я – человек. Ты – человек. Из этого получается то, что всегда казалось абсурдом философам-номиналистам: что я и ты одно и то же.

– Бред!

– А вот с точки зрения реалистов, универсальный человек есть. И человек, в рамках конкуренции уничтожая другого человека – уничтожает сам себя. Ненавидя себя в лице своего отражения, ошибочно принимая его за нечто другое, вне себя – он убивает своё будущее, все свои, как универсального человека, перспективы, все надежды и возможности…

– Это заумь теоретическая, Игнат Михайлович, и к делу такого не пришьёшь!

– Погоди, вот наши электронщики восстановят память разбитой камеры айфона Кузлеевых, там посмотришь последние видеозаписи…

– Вы что-то знаете?

– Не знаю, но догадываюсь. Чуйка у меня, Гелий, давно служу, живу ещё дольше… Зачем Призраку Счастливых Кухонь топтать ногой айфон, если там бы не было ничего, его сдающего?

– Вы думаете, он в памяти камеры телефона?!

– Мне кажется, да.

– Но почему именно в этом эпизоде?

– Из анализа личности господина Кузлеева. Он у нас кто?

– Аниматор, работник студии…

– Ну, то есть гораздо ближе к операторской работе киностудий, чем все предыдущие жертвы, так? Не газовик, не нефтяник, ни ритейлер…

– Безусловно. И вы думаете, что он…

– Дай технарям сделать их работу. Может быть, память уже и восстановлению не подлежит, тогда пустой разговор!

– А если подлежит?

– Тогда увидишь!

***

И старший лейтенант Одинцов действительно, через три дня, увидел Призрака Счастливых Кухонь как в кино, на экране своего дисплея. Сцена была поставлена хоть и статично, но профессионально. Кухня Кузлеевых взята с самого выгодного ракурса, чтобы было видно всё.

– То есть ты хочешь сказать – цинично щерился маньяк – Что такую кухню предлагают всем желающим? И все отказались, а ты говоришь: ладно уж, раз желающих не нашлось, заберу себе…

– Нет, конечно же, нет, но… – бормотала несчастная жертва придушенным голосом.

Одинцов получил подтверждение тому, в чём и раньше не слишком сомневался. Призрак «гонит» на тему кухонных интерьеров, по поводу которых у него ярко выраженный психопатический «пункт». Призрак ходит по очередной кухне, залитой кровью очередных жертв, и разглагольствует, иногда заглядывая прямо в камеру телефона, отчего любому зрителю становится особенно жутко и колко.

– Ваша скотская жизнь требует очень немного… Большие деньги нужны вам только для понтов! Как ракушки дикарям – чтобы обвешаться, и ходить гоголем, изображая из себя божество каменного века… Но даже с самыми дорогостоящими понтами – вы ничем не отличаетесь от беспонтовых «братьев по разуму». Свинья, которая тянет премиум-пиво на диване за полмиллиона, ничем, кроме понтов не отличается от свиньи, которая тянет дешёвое пиво на сторублёвом топчане…

Это невозможно смотреть – слишком натурально и слишком мерзко. Да и к чему искать смысла в бесконечных излияниях сумасшедшего с бритвою в руке? Одинцов промотал видео немного вперёд. Поставил на паузу. Покурил. Собрался с духом. И снова включил:

– …Это всё зависть! – сказал маньяк на экране, омерзительно, потно и слюняво сюсюкая, как это у маньяков и принято. Даже казалось, что он насмотрелся голливудских фильмов имени себя, и теперь пытается подражать-соответствовать образу:

– Ты просто мне завидуешь! – говорил маньяк Ариосту Кузлееву – Завидуешь, что у меня нож в руках… А у тебя нет ножа. И рук, по большому счёту, тоже нет, потому что они связаны…

Хозяин пентхауса 149 в небоскрёбе «Монблан» мычал, цеплялся за трубу батареи, излишне-демонстративно, даже наигранно подчёркивая свою привязь к ней.

А маньяк, сладострастно сливаясь с жертвой, продолжал его поучать:

– Зависть – плохое, низменное чувство, борись с ним, бро! Вся твоя неприязнь ко мне связана с тем, что я могу тебя зарезать, а ты меня нет… Но ты пойми, что нож – по сути, не такая уж и дорогая игрушка…

– Послушайте, я понимаю… – бормотал Кузлеев – Я всё понимаю, но…

– Нашёл, чему завидовать! Владельцы ножа, который может тебя прирезать – знаешь ли, тоже плачут! Наивно думать, что у них безоблачная жизнь… А ты вот, видишь, построил себе кухню, которая больше, чем у многих людей вся их фатера! А завидуешь какому-то ножу, которого у тебя нет…

– Зачем? Зачем вы так со мной? С нами?! Что я вам сделал?!

– Ну, давай, расскажи мне ещё раз, что ты не вор, не бандит, ты просто талантливый мультипликатор, которому огромные бабки платят за его рисунки!

– Я… Но я… Я…

Расскажи мне, как это просто и обыденно, работать и заработать на такую вот кухню, больше типовой квартиры, и так вот её обставить сверкающими в иллюминации сотни светильников бытовыми безделушками! Расскажи мне, говно, что это делается без крови и грязи, и что все художники легко могут себе такое позволить, если только не будут лениться и проявят себя!

Жертва гнусного насилия снова начала стонать, гундосить и извиваться, то ли пытаясь в жалкой блеющей роли своей подтвердить слова маньяка, то ли опровергнуть их, опротестовать, взывая к закону, разуму или совести… Напрасно: хозяин пентхауса находился в том суде, решения которого обжаловать негде. Увы!

– Я знал много художников – откровенничал маньяк, как и все маньяки, одинокий, и потому привлекающий своих жертв «по совместительству» в личные психоаналитики. – Я многих их знал, и многих из них считаю талантливее тебя, Кузлеев, но ни у кого из них такой кухни не было, не говоря уж об остальном доме… Извини, что я привязался к этой кухне, настырный, как банный лист – никак не могу избавиться от чёрной зависти.

– Но послушайте… – плача, молил, Ариост – У меня есть деньги… Я мог бы…

– Как и ты – от чёрной зависти к моему ножу и моим развязанным рукам! Понимаешь, бро, когда мы осознали, что никогда в жизни не получим какого-то предмета – может быть, не особо нам и нужного, но ключевое тут «никогда в жизни»… Мы становимся очень завистливы. По-чёрному завистливы. Вот так, как ты сейчас завидуешь моему ножу, а я – твоей «happy kitchen», счастливой кухне…

***

– Ну как, убеждён? – грустно улыбнулся Сурепов Одинцову при следующей встрече. – Говорил я тебе, с самого начала говорил, нет никакого Призрака Счастливых Кухонь! Кухни есть, а призрака нет…

– Но, Игнат Михайлович, если бы я своими глазами запись не видел, не поверил бы! Немыслимо это, невозможно принять обычному человеку… Чтобы такое…

Призрак Счастливых Кухонь – по версии подполковника Сурепова – был психическим заболеванием, которое неизвестным пока науке образом кочует, перемещается от одного богатого домовладельца к другому.

– Скорее всего – задумчиво разводил руками Сурепов – дизайн супер-кухни, сочетая в себе праздник игры преломления обильного света во множестве стеклянных граней, каким-то образом завораживает и провоцирует вселение Призрака в тело очередной жертвы. Вводит в транс. В морок. В состояние бесноватого.

– А потом?

– А потом жертва убивает своих и саму себя. И Болезнь кочует дальше, туда, где снова заворожит богача пышной игрой стеклянных граней от роскошной иллюминации…

– А маска?

– Маска не нужна. Призрак Счастливых Кухонь живёт в настоящем теле настоящего хозяина избранного им интерьера. Потому его все и узнают – соседи, даже родные… Узнают легко и без вопросов…

– Но тёмные очки?!

Сурепов задумался. Правда – зачем в этой схеме тёмные очки?!

Подумав – сухо предположил:

– Возможно, остатки прежней личности тела каким-то образом пытаются подать сигнал… А может быть, Призраку ненавистен яркий свет, кто знает… Он ведь и приходит туда, где слишком много света и его преломлений, жестоко отомстить за люксовые варианты кухни…

– И всё-таки, так трудно поверить! – качал головой Одинцов.

Но Сурепову было не трудно:

– Почему? Если человек любит сам себя, то он живёт. А если человек ненавидит сам себя, то он найдёт способ с собой покончить.

– Это всё философия, Игнат Михайлович!

– А видеозапись с айфона Ариоста Кузлеева? Тоже философия?

– Вот восстановленное видео – честно признаю: шах и мат!

***

Дело в том, что весь старательно записанный диалог на айфоне Ариоста Кузлеева, вся эта длинная и запутанная беседа между маньяком и жертвой, шла на два голоса от одного лица. Ариост спрашивал – и Ариост отвечал. Сам себя привязывал к батарее, а точнее – делал вид, что привязывает.

И в другой своей ипостаси – думал, что привязан. А в итоге бесстрастный телефон, заранее, заботливо установленный на подвижной турели подвесного кухонного телевизора, очень отчётливо снял, что убивший несколько дней назад свою жену и дочь Ариост Кузлеев сам себе перерезал горло ножом для разделки рыбы, от уха до уха…

– А где же нам теперь ловить Призрака Счастливых Кухонь, Игнат Михайлович?

– Ловите его в бликах стеклянных панорамных витрин с самой гламурной подсветкой…

Уфа, 2—4 июля 2023 г.

«МОРЕ МОНСТРОВ»

(фантастический рассказ)

Тёмный предприниматель Олжас Тубергенов, которого считали то наркобароном, то главой синдиката киллеров (что, кстати, не мешало одно другому) стоял за спиной океанолога Регалова во всеоружии. Стоял в мёртвой соляной пустыне, в которой нельзя долго дышать без респиратора… На горизонте соляной пустыни громоздились ржавые остовы мёртвых кораблей… Обросшие солью, словно засахаренные, торчали из пустыни чудовищной величины кости неведомых чудовищ доисторических времен….

Регалов всё ещё не мог привыкнуть к резкой смене окружающих ландшафтов, и ему казалось, что он на другой планете. Только что, казалось бы, прямо перед тем, как хлопнула автомобильная дверца – он гостил в сказочном и роскошном городе Нур-Султане, про которой есть загадка: «какой город, будучи переименованным, остался с прежним именем?».

Это Нур-Султан, бывшая Астана. В переводе с казахского слово «Астана» означает «столица», и потому, став Нур-Султаном она не перестала быть астаной своей страны!

В Нур-Султане Регалов не мог поверить, что оказался посреди великой и бескрайней казахской степи, где летом жара свыше сорока градусов, а зимой лютый ветреный холод, до «минус сорока»…

На берегах реки Ишим Регалов, как турист, с восторгом осматривал «чудеса света», сравнимые с Египетскими пирамидами или Эйфелевой башней: изумрудный квартал, подпирающий само небо городок зелёных небоскрёбов, центральный бульвар Нур-Жол, прогуливаясь по которому встречаешь гигантский стеклянный и каменный Хан-Шатёр, слушаешь поющие фонтаны, пугаешься невообразимым контурам башни Байтерек.

Это город будущего, и, казалось Регалову, неблизкого будущего – но он сел в бронированный автомобиль Тубергенова, и вышел в совершенно другом пространстве: зыбкий жар, едкая соль, всепроникающий ожог мёртвого ополоумевшего Солнца, токсичные пески, совершенно непригодные к жизни. Из того, что имеет хоть какое-то отношение к жизни – здесь можно было отыскать только выбеленные зноем и наждаком соляных вихрей кости. Некоторые такие странные, что усиливали ощущение инопланетности всего окружающего кошмара.

Разве на земле водятся чудовища, которые могли бы оставить костяки таких невообразимых размеров?

– Вам интересно? – спросил Олжас.

– В Нур-Султане было интереснее… – честно сознался Регалов – Чудеса и тут и там, но там чудеса урбанистики, а тут… кости… скелеты…

– Это мегалодоны… – пояснил Олжас по кличке «Кара-баши» (предводитель черных). – Они выходили в Аральское море через портал…

Регалов с интересом осматривал кости доисторических акул-гигантов. Его предполагаемая спутница и помощница – плевать на них хотела…

– Точно нет другого выхода? – спросила молодая «мать-одиночка» Алёна. – И рука у вас не дрогнет, Олжас Хайретдинович? Воспользоваться материнским горем?!

– Алёна, – сказал жгучей брюнетке с большой примесью татарской крови, человек в черном, Тубергенов. – Посмотри по сторонам… Сними маску, сними пластиковый респиратор… Подыши… Сможешь не ослепнуть без герметичных очков? Этот мир – был моей страной… Здесь жил мой народ… То, что мы, каракалпаки, перенесли – несопоставимо даже с твоей бедой… Землю моего детства перенесли на другую планету, мёртвую планету, здесь мертво всё… Делай, что должна, и деньги на операцию твоему сыну будут заплачены!

– Только такой ценой?!

– Поищи, кто согласится дешевле, Алёна…

Алёна стояла в обтягивающем её стройную фигуру гидрокостюме. Она поведет амфибию через портал… Так предложил ей Тубергенов в обмен на жизнь её умирающего в больнице за тысячу километров отсюда маленького ребёнка… Поведёт амфибию в другой мир – и сын будет жить… Но, скорее всего, мать его больше никогда не увидит… Жизнь мальчика в обмен на жизнь целой стране… Тубергенов не считал такой размен жестоким… Он всё-таки был – хоть и ради своего плана, но много лет – и наркобароном, и главой синдиката киллеров…

– Покажите артефакт, Олжас Хайретдинович… – попросил океанолог.

– Он перед вами, Тимур Олегович! – клыкасто осклабился Тубергенов, давно разучившийся улыбаться, но иногда ещё пытающийся это делать. – По прикидкам археологов артефакту около 6 тысяч лет, он старше египетских пирамид, и всегда находился на дне Аральского моря, пока оно… – Тубергенов замер на мгновение и сглотнул тугой ком в горле – … пока оно не высохло…

– Происхождение?

– Скорее всего, визит инопланетян. Они были, как полагает моя экспертная группа, водными обитателями, и потому поверхностью планеты Земля для них были не материки, а морское дно… Они искали себе подобных, разумную жизнь, на дне океанов и морей, а суша для них – что-то вроде Марианской впадины для нас… Аральское море было для них чем-то вроде островка, где они и поставили свою базу… База предположительно соединяется с их водным миром двухреальным тоннелем… Судя по тому, что оттуда иногда вываливается до сих пор – это колоссальный Океан, в котором живут мегалодоны…

– Дались вам эти мегаладоны! – сердито сказала Алёна, шантажируемая безденежьем.

– Мегалодоны мне совершенно пофиг… – покладисто закивал последний каракалпак здешних мест. – Но если прочистить и починить двухреальный тоннель – из их мира мы можем получить морскую воду и по новой залить Аральскую Чашу… Вернуть каракалпакам родину… Убить соляную пустыню…

– Так вот ты какой, двухреальный артефакт… – бормотал океанолог Регалов, заложив руки за спину прямо перед древним механизмом.

По идее, очень многие земляне и раньше видели такое – но только на плоскости, в двухмерном изображении. Эта фигня называлась у математиков «углограмм» и считалась оптическим обманом зрения. Рисунок, на котором один и тот же предмет – это одновременно и кубик в углу, и кубик без угла…

Когда Регалов проходил углограмм в школе – он, конечно, и предположить не мог, что встретит в жизни ТРЕХМЕРНУЮ МОДЕЛЬ углограмма!

– Посмотрите: видите? – презентовал находку на дне высохшего моря Тубергенов, словно заправский экскурсовод. – От большого кубика отпилили левый нижний угол… А теперь снова смотрите – маленький кубик поставили в большой угол…

Две реальности, совершенно несовместимые друг с другом, существовали в виде механизма. Существовали одновременно во времени и в пространстве – но никак не совмещались… Две фигуры состояли из одних и тех же деталей, и одновременно – две реальности нигде не пересекались, не имели общих деталей. У Регалова возникло головокружительное ощущение мерцания, он впервые осознал свою привычную реальность – плоскостью, лишенной многих измерений…

Дело усугублялось тем, что механизм трехмерного углограмма – кубика без угла и кубик в углу – был очень старым и предельно изношенным. Регалов не знал, какими методами пользовались каракалпакские археологи, вычисляя 6 тысяч лет возраста – но он им верил на глазок. Весь углограмм пришельцев порос бахромой бордовой коррозии – не ржавчины, а особой коррозии, возникающей у совершенно нержавеющих металлов через безмерно долгие промежутки времени. Углограмм работал, переносил реальности друг в друга, но видно было, что он делает это на последнем издыхании…

Например, он иногда – словно бы тяжело дышащий астматик – выплескивал из себя некоторое количество воды. Он, как гигантский шприц, забирал её откуда-то, в ином измерении, где водились и мегалодоны – и поршнем своего двухреального кубика выталкивал под ноги команде «черного олигарха»…

Воды было совсем немного. Даже на озерцо не хватало – только на большую лужу, быстро отдававшую пар и соль на сковородке соляной пустыни, под раскалённым каракалпакским солнцем… Тем не менее, вместе с водой иногда выбрасывало каких-то рыб, по виду, кистеперых, древних латимерий…

Рыбы умирали в луже. Их кистеперых скелетов вокруг было завались. Старые засаливались – как бы засахариваясь глазурью, новые казались отбросами возле пивной…

– Давайте, ребята, не тяните! – предложил Тубергенов, одержимый идеей возрождения Аральского моря. – Идите в портал, за кубиком… Любоваться тут, сами видите, совершенно нечем… Если и есть жизнь – у меня, моего народа, у тебя, океанолог, у твоего ребёнка, Алёна, – она не тут, а с другой стороны… Амфибию разгрузили, добро пожаловать в океан соседнего измерения…

– Ну что ж… – пожал плечами океанолог-смертник, завороженный мерцанием несходящихся и неразделимых реальностей. – Мы вернемся оттуда с водой для Арала – или не вернёмся вовсе…

* * *

Через несколько часов гигантское сверло всё ещё визгляво взламывало коралловую пробку в чужом океане, за миллиарды парсеков от Земли, а смертница Алёна всё ещё осыпала своего работодателя нелестными эпитетами, цензурными и нецензурными.

– Ублюдок! Маньяк! М**ило! Х**ло! Сукин кот, косоглазый узбек, Арал ему восстановить… Орал ему, а не Арал, с аналом вместе в его ж*** узколепную…

Алёну никто не захватывал в заложники, никто не принуждал идти «на ту сторону». Она – формально – доброволец. Но как ещё она может относиться к миллиардеру, который поставил оплату необходимой её сыну операции в железную зависимость от этого путешествия?

Океанолог Регалов тоже не был пленным. Он умирал в далёком приморском городе, на желтеющей от грязных волос наволочке подушки, под шерстяным серым пледом, умирал от приговора, вынесенного онкологами, – и ему стало скучно умирать дома.

– В самом деле! – убеждали его эмиссары Олжаса, больше похожие на бандитов, чем на вербовщиков академической экспедиции. – Тимур Олегович, чего вы теряете?! Ещё несколько дней пролежать под пледом, глядя на трещины потолка в доме, в котором давно не делали ремонта? Обезболивающие вы и там сможете принимать, и даже лучшего качества, чем у вас сейчас, Олжас Хайретдинович об этом позаботится… По части денег для него мало невозможного… А так – подумайте… Своими глазами увидите трехмерный углограмм, проедете на лифте в другую галактику, нырнёте в море, которое до вас не обследовал ни один океанолог Земли! Память о вас сохранят народные предания каракалпаков… Да, наверное, и других народов тоже… Будет в истории две фамилии – Гагарина да Ваша! Опять же и деньги можно хорошие заработать, семье оставить…

Ну, разве неубедительно? Регалов подумал над своим диагнозом и решил, что убедительно. Дело своё он знал неплохо – и Алёна тоже классно водила батискаф-амфибию, выстроенную по спецзаказу Тубергенова на датских экспериментальных верфях…

В первые часы «великого перехода» Регалов уже определил, что механизм углограмма состоит из неизвестного землянам металла, что он явно много тысяч лет уже не подлежал ремонту (прямо как моя квартира – подумал низкооплачиваемый научный сотрудник института океанологии), и что с противоположной стороны портала проход забит коралловым рифом. Ничего удивительного в этом не было, скорее обнадёживающее: если кораллы, значит, море экваториальное, тропическое, не замёрзнешь в батискафе, самым слабым местом которого была система отопления…

* * *

Взлом кораллового панциря, за 6 тысяч лет наросшего над «сливом» портала между мирами, к счастью, оказался не таким уж трудным делом. Пробка была не такой уж толстой – вскоре её неровные куски посыпались на неведомое дно, а воды неизвестного мира хлынули в трубу «лифта между мирами»…

– Чёрт! – хохотала Алёна демонически. – А мне это начинает нравиться! Этот ублюдок, наш вонючий спонсор, торчит там возле своего «мерса» посольского класса… При таком напоре в трубе, его смоет к бени матери, утопит, как котёнка, и пусть солится его тачка посольского класса…

– Теоретически, да, Алёна, его может захлестнуть волной… – почесал за ухом Регалов. – Но почему тебя это радует? Как он – со дна морского – тебе заплатит?

– Я не дура! – огрызнулась Алёна. – Он сделал предоплату… Потому и не отпускал меня ни на шаг, боялся, что сбегу…

– Может быть, неправильно, что ты его так ненавидишь? Его можно понять, видя, во что превратилась его страна…

– Ну что ж… – кривила губы Алёна. – Он свои проблемы решил – и я свои проблемы в его гадском лице решила… Всем хорошо… Надеюсь, он досыта нажрется солёной воды, когда его смоет потоком и утопит в его нежно любимом Анале… Пардон, Арале…

«Чокнутая баба… – подумал Регалов с непонятным умиротворением оглядывая пронизанную лучами света водную толщу инопланетного океана. – Красивая, но в хлам рехнувшаяся…»

Вокруг было прекрасное и богатое жизнью море, для Земли – древнее, требующее не столько океанолога, сколько палеонтолога. Регалов наблюдал аммонитов и белемнитов, удивительно огромных прозрачно-призрачных медуз, гигантских черепах, давно вымерших на земле…

– Самая фауна для мегалодона… – зябко поёжился он в голубом подводном раю.

– Что? – не расслышала брюнетка Алёна.

Уже и не нужно было. Зачем трепаться – когда вот он сам, во всей красе? Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

Мегалодон не был сразу замечен. Не потому, что он был мал или неприметен, а как раз наоборот: он был настолько огромным и заметным, что глаз его не различал, воспринимая, как часть фона Океании…

Бросив преследовать какого-то кашалота, которому в день прочистки шлюзов между мирами крайне повезло, гигантская акула угрожающе направилась к батискафу, управляемому Алёной.

– Твою мать! Это что ещё за хрень?! – успела прокричать девчонка, прежде чем всё потемнело и гигантские челюсти сомкнулись у амфибии на ободе…

– Он принял нас за кита… – рассуждал смертник Регалов, не имевший, в отличие от Алёны, вообще никаких шансов выкарабкаться, а потому спокойный, как удав. – Мы, действительно, похожи на кита… А он питается китами…

– И что теперь?! – истерически визжала Алёна у заклинившего штурвала. У неё помутилось в голове от вида такого хищника, глотающего целиком не людей даже – а целые подлодки.

– Алёнушка, мегалодоны охотятся так: догоняют китов и перешибают им челюстями самые твёрдые части тела… Тем самым парализуют, а потом обгладывают…

– А чего делать-то?!

– Он пытается переломить нас челюстями… Когда поймёт, что наш кит покрепче обычных, он нас отпустит, и снова постарается со всего маху перекусить, с разгону… Тут не теряй драгоценных секунд: жми на педаль, полный вперёд, прямо в него… И там, внутри – врубая нашу сверлильную установку… Если мы с тобой коралловый панцирь просверлили, брюхо ему тем паче…

Мегалодон – как шаловливая собака – помотал в челюстях батискаф с Земли, и действительно, не сумев раскусить корпуса подлодки, выпустил её для следующей атаки. Но Алёна уже не зевала. С подвывающим зудом сверлильной установки амфибия землян вошла мегалодону прямо в распахнутый рот и врезалась в мясной массив, напоминающий кисельную скалу. За сверхупорными стёклами батискафа стало красным-красно, словно смотришь на мир через рубин густого цвета. Пролились разом тонны, цистерны крови чудовища, свёрла вязли в его плоти, казавшейся бесконечной… Стало страшно – а не получится ли, как с ножом мясорубки, когда на него слишком много жил и хрящей намотает…

Тем не менее, план океанолога Регалова сработал – доказав, что на океанологическом факультете ерунде не учат. Через тугую живую завесу чудовищной толщины и вязкости амфибия землян прорвалась на чистую воду, волоча за собой огромные кровяные туманности, вырывающиеся красными облаками из прорванного брюха гиперакулы.

– Ура! – вошла в раж эмоциональная Алёна, видимо, очень хотевшая жить, и имевшая, в отличие от океанолога Регалова для этого кое-какие шансы. – Мы победили его! Мы его сделали, Тимурик! Сдохла, тварь гигантская, сдохла… Перекусить нами хотела? Не на тех нарвалась…

Конечно, похороны мегалодона были ещё немного преждевременными, но вполне предсказуемыми. Чудовище ещё жило, дёргалось с пробитым пузом, конвульсивно сжималось и толчками зигзагообразно плыло. Пасть, большую часть зубов в которой батискаф сломал – оно распахивало пошире, словно хотело море выпить…

И тут стало ясно, что это море – голодное. Как страшная месть, со всех сторон к дырявому мегалодону устремилась его вчерашняя закуска – кашалоты. Они по сравнению с суперакулой были подобны кошкам в сравнении с человеком, однако впечатление мелкости оказалось обманчивым. Небольшие рядом с мегалодоном – каждый из кашалотов занял бы целый железнодорожный вагон, да ещё бы и хвост свесил к рельсам…

Закуска пользовалась случаем отплатить за свой вечный страх: кашалоты тоже были хищниками, и они рвали кусками свисавшее мясо мегалодона, уворачиваясь от его неловких и затухающих, всё более беспомощных укусов. Еда пожирала своего едока так, что почти моментально показались белые кости скелета…

– Однако, ничья у нас с мегалодоном… – равнодушно констатировал Регалов. – Протекаем, Алёна…

Большое полукружье от челюстей суперакулы было на батискафе сверху. Точно такое же (или почти такое же) – прикусом на яблоке расположилось снизу. В поврежденной обшивке батискафа возникли трещины и дырки, оттуда капала – или даже струйками била океанская вода… Некоторые дырки были, как пробками, заткнуты застрявшими в них треугольными зубами мегалодона, каждый из которых имел длину в локоть человека…

– А теперь что делать? – поинтересовалась уже спокойнее, проникаясь безграничным доверием к океанологии, Алёна-рулевая.

– Всплывать, девочка моя, и как можно скорее! Второй вариант – отращивать жабры, но это долгая история…

Амфибия пошла к поверхности моря, к счастью, судя по световым бликам, – довольно близкой. Всплыла там пробкой и закачалась на волнах, словно яхта на земном курорте… На этой планете светило сразу два солнца, но морской воздух был свеж, прян и вполне как на Земле, по составу – и придирчивый бы не придрался!

Повсюду – докуда хватало глаз – полукругом, словно дёсны беззубого от старости чудовища – тянулся океанский простор. Ни намёка, ни признака какой-либо суши не было в помине.

– Это хреново… – размышлял вслух Регалов, скинувший гавайскую рубашку-распашонку и улегшийся загорать под неземными светилами. – Чем больше океан, тем выше в нём волна при шторме, таково уж взаимодействие воды с атмосферой… А если вся планета один сплошной Океан – вообрази, Алёнушка, какие должны тут быть волны… Если их гасить и резать нечему – они же должны нарастать, нарастать…

– Нам пофиг, мы в амфибии… – неуверенно изобразила оптимизм рулевая деваха.

– Теоретически, конечно, да… Но амфибия наша с дырочками теперь, как дуршлаг… Макароны можно опрокидывать… Небольшую волну она, конечно, выдержит, как сейчас вот… Но если разбушуется стихия здешних мест, тогда держись…

– Уйдём на глубину!

– Мне-то, с моим диагнозом, в принципе, пофиг, хоть на дно ложись, Алёнка… Но, понимаешь, мы потому и всплыли, что на глубине окажемся в душевой кабинке без слива…

– Ты не гони, океанолог, лучше прямо скажи, чего делать…

– Латать наше корыто!

– Нечем! Инструменты и заклёпки на такой случай не предусмотрены… Корпус деформирован… Распрямлять нечем – только в сухом доке…