Текст книги "Они найдут меня сами"

8

Светлана Петровна позвонила мне рано утром. «Саша, здравствуйте, будет ли у вас время встретиться со мной? У меня очень много вопросов, которые касаются Сергея Есенина». Я не мог ей отказать. Она была мне симпатична своим прямым взглядом, своим орлиным профилем, даже своим хриплым голосом. И еще она была очень честным человеком.

Я купил торт и отправился в гости к племяннице Сергея Есенина – русского поэта, русской легенды, множество стихов которого я знаю наизусть. Нет, кумиров у меня нет, Бог миловал, но уважение к этому человеку было и есть огромное. Талант его достоин уважения.

Светлана Петровна жила на Комсомольском проспекте. Обычный московский дом, я быстро нашел его и позвонил в домофон. «Да, да, открываю», – раздался ее хрипловатый голос. Запищал зуммер, и дверь подъезда открылась. Я поднялся на лифте и вошел в квартиру.

Обычная, совершенно обычная квартира, но энергетика ее была необычной – в доме было уютно, прямо с порога. Светлана Петровна предложила мне тапочки, а шикарный огромный кот потерся о мою ногу. Я люблю только своих котов, к чужим отношусь с недоверием, но этот кот был такой же уютный, как и квартира. Он был частью этого уюта, и, как я его понял, он не был против моего визита.

Из комнаты в прихожую вышла симпатичная девушка.

– Саша, – она протянула мне руку.

– Это моя внучка. Она здесь у нас главная!

Ну, я-то понимаю, кто здесь главный. Саша просто любимая, а главная – она, Светлана Петровна Есенина. Своих я чувствую за версту. У этой женщины потрясающая интуиция и характер железный. Она все делает искренне: и любит, и ненавидит. Обмануть ее мало кому удавалось, и сама она никого не обманывала. Все эти мысли возникли спонтанно, по ходу моего перемещения на кухню.

Мы расположились в уютной кухне и закурили. Курили «Приму», ту самую «Приму», которая когда-то стоила четырнадцать копеек за пачку. Интересно, где она их берет, эти сигареты из прошлого, неужели их еще выпускают? Она как будто прочитала мои мысли. «Я другие сигареты не курю, кашляю. Хорошо, что эти еще есть в продаже, но уже далеко не в каждом магазине. Пробовала бросать, не получается».

– Саша, – она внимательно посмотрела мне в глаза, – я тебе скажу так: ты не обижайся, то, что ты там показал, это было все правильно, но все же я должна быть уверена. У меня к тебе еще пара вопросов есть.

Она вышла из кухни и быстро вернулась. В руках у нее был альбом с фотографиями и шкатулка. Она поставила на стол шкатулку.

– Вот, видишь этот предмет? Что скажешь?

Шкатулка представляла собой произведение искусства. Изящная резьба, утонченный орнамент, вещь хрупкая, нежная и, вероятно, дорогая. Да, в таких только украшения хранить, подумал я, но это была логика, не мой вариант. А мой вариант был простой. То ли хозяйка читалась как открытая книга – она, по сути, таковой и была, то ли день располагал к интуитивным озарениям, но я, ничуть не задумываясь, сказал, что при всей ее внешней красоте роль у шкатулки довольна простая: там хранился табак. Светлана Петровна была явно довольна!

– Да, Сергей Александрович использовал этот дорогой предмет как табакерку! Теперь второй вопрос. Он, возможно, более сложный.

Светлана Петровна достала из альбома две фотографии. Фотографии были сделаны сотрудником милиции в день смерти Есенина в номере гостиницы «Англетер», что в Санкт-Петербурге. Раньше мне эти фотографии не попадались, хотя, может быть, еще и потому, что я никогда не вникал в обстоятельства гибели поэта.

– Дело в следующем. Одна фотография отражает правильную картину, а вторая – зеркальная. Зеркальная фотография была размещена в газетах того времени, но мне в результате исследований удалось разобраться в этом вопросе. Попробуй теперь ты определить.

Я положил фотографии на стол изображением вниз. Здесь – как в институте. Ищу билет, на который знаю ответ. Моя задача – поймать изменение в ощущениях, эту тонкую вибрацию, еле уловимое дуновение, и уловимое даже не рукой, а разумом. Да – нет, да – нет. Я выбрал фотографию, которая дала ответ.

Светлана Петровна была счастлива. Она искренне была рада тому, что я справился со всеми ее заданиями. Но чего же она от меня хочет? Ведь не ради этой табакерки и фотографий она меня пригласила.

– Саша, а знаешь, как я определила то, что в газетах зеркальный снимок? Вот смотри, видишь вешалку в углу номера?

– Вижу.

– Обрати внимание на пальто. Что скажешь?

– Пальто как пальто. Толстое, зимнее, на ватине. Надо полагать, что очень теплое и тяжелое.

– Это мужское пальто. – Светлана Петровна пристально посмотрела мне в глаза.

– Вижу, что мужское, и что?

– Мужское пальто всегда застегивается справа налево, и пуговицы у него пришиты на левой стороне.

Теперь мне все стало понятно. На зеркальном снимке пуговицы были пришиты на «женскую» сторону.

– Вы детектив!

– Да уж, станешь им, пожалуй, столько нестыковок. Ты там, на съемке, все очень правильно описал и ошибся только с полом. И еще ты сказал, что это убийство.

– Да, я и сейчас могу сказать: это убийство. И инсценировка самоубийства. А кроме всего прочего, я полагаю, имел место грабеж.

Светлана Петровна налила мне чаю и присела напротив.

– Я очень хочу исправить ошибку. Это несправедливо, считать поэта самоубийцей. Люди должны знать правду!

– Но как я могу вам в этом помочь?

– Понимаешь, Саша, вот ты так уверенно все сказал и сейчас так уверенно все определил, ты мне дал силы для продолжения. Есть еще одно задание для тебя, но нам надо будет с тобой сходить на Ваганьковское, на могилу Сергея Александровича. Ты там сам все поймешь!

Заинтриговать меня очень легко. Ей достаточно было сказать, что я сам все пойму. Ох, как же она чувствует людей!

Светлана Петровна закашлялась.

– Бронхит одолевает… Как осень – так бронхит. Да и сигареты эти еще.

– Светлана Петровна, я вам настоятельно рекомендую проверить легкие. Не нравится мне ваш кашель.

– Что ты, Саша, я уж лет двадцать кашляю…

Мы договорились о встрече, и по дороге домой я думал не о Есенине, а о том, что кашель этот – признак грозной болезни, которая даст летальный исход. Надо успеть выполнить просьбу и съездить с ней на Ваганьковское.

9

Звонок из офиса съемочной группы. Завтра в десять ноль-ноль, метро «Коньково», центр зала. Вроде бы и ждешь, а всегда неожиданно.

Я за все время экзаменов ни разу не заказывал сон. Как-то закрутился и забыл об этом способе получения информации. Забыл потому, что практически не спал. До четырех утра я отвечал на письма, а в восемь уже подъем – парни мои вставали в это время, и мне надо было приготовить им какой-то завтрак и проводить.

Спал я крайне мало. При этом мое физическое состояние было идеальным. Я не уставал, я совершенно не уставал, и этих четырех часов сна мне было более чем достаточно, но они были без сновидений. В армии есть такая шутка: по команде «отбой» глаза закрываются одновременно и со щелчком открываются. Вот и со мной так было: щелк – и уже подъем. И что снилось – не помню.

Я решил, что все-таки надо попробовать что-то увидеть во сне. По крайней мере, попытаться. К тому же день был подходящий: гравитация, по моим ощущениям, несколько снижена, а влажность воздуха высокая, остается только отрегулировать температуру воздуха в квартире. Это несложно, уже осень, и ночи прохладные. Сыновьям объяснил, что сегодня будем спать при низкой температуре. Альберт улыбнулся: «Что, сны смотреть будем?» Да, будем. Надо использовать все, что я умею. Ритуал привычный: окно нараспашку, душ и воспоминания. Я слушал шум воды, и память постепенно уносила меня в летний дождь.

Июнь. Мне лет десять-одиннадцать. Дождь идет уже вторую неделю, он несильный, монотонный, и кажется, что никогда не кончится. Уже две недели каникул, а дождь все идет и идет. Какая досада, я ведь хотел с другом Серегой на лодке уплыть вверх по реке. Сереге подарили новую лодку, складную, дюралевую. Нам не терпелось ее опробовать, и вот этот дождь. Зато под него хорошо читать, никто не мешает, родители на работе, огород поливать не надо, хоть в этом повезло. Дождь.

Проснулся посреди ночи. Сон… что-то было… Что было? Вспомнил лишь одно мгновение: парящие в воздухе круглые золотые часы с римскими цифрами на циферблате. Они просто висели в воздухе.

Второй раз я проснулся в восемь утра, накормил парней, надел голубую, в цвет энергии дня, рубаху и поехал в Коньково. По дороге опять загнал себя в состояние максимального счастья.

Вот и центр зала. Теперь главное – скорее выйти на поверхность: мне нужно не меньше часа на то, чтобы убрать энергию подземелья, глушащую мою интуицию. Не могу сказать, что она уж очень сильно мне мешает, но это экзамен, и желательно устранить все риски.

Съемочный процесс, как, впрочем, и всегда, затянулся, однако не настолько, чтобы выйти на мои природные рубежи. Середина дня, солнце очень высоко, а мне нужна ночь. Ночь для меня – лучшее время для правильных вопросов и правильных ответов.

Ко мне подходит незнакомая худенькая невысокая девушка. По радиостанции, закрепленной на ремне, я понимаю, что она из съемочной группы. В руках у нее какая-то акварельная кисточка и тюбик.

– Александр, давайте я вас немного подгримирую, чтобы вы не блестели в кадре.

– Стоп, стоп, барышня, а где Оксана?

– Оксаны сегодня не будет, у нее ребенок приболел.

Ну вот, началось. Не мой денек. Ну да ладно. Иду на площадку.

На площадке в ряд сидят люди, человек двадцать, мужчины и женщины. Вопрос простой: что их объединяет? Особо разглядывать их нельзя, логика даст о себе знать, да и времени у меня немного. Закрыл глаза. Темно, темно, но вот начинается какое-то движение. Темнота вращается, светлеет и начинает быть похожей на пятно бензина в воде, переливаясь всеми цветами радуги. Вдруг появляются цифры, они просто двигаются в пространстве в одном направлении, слева направо белые на черном фоне, они плывут одна за другой и все. Я открываю глаза. Я говорю: «Их объединяют цифры».

И все, мне бы замолчать и больше ни единого слова! Но ведущему этого мало, он настаивает на подробностях, и враг мой, логика, уводит меня далеко от правильного ответа. Цифры – может, они бухгалтеры? Ведущий торжественно и с нескрываемым удовольствием объявляет: «Эти люди родились в один день!» Я тут же вспоминаю свой сон. Парящие в воздухе золотые часы с римскими цифрами. Ох, какая досада. Какой же я бестолковый. Да, те цифры, которые я видел на съемочной площадке, и сон, который я забыл, в совокупности могли меня привести к правильному ответу.

Ну что же, опыт – ум дураков. Но вдруг понимание того, что меня не оставили без внимания и показали правильный ответ, уничтожило мою досаду, и настроение у меня опять стало хорошим. А желание было лишь одно: пусть ребенок у гримера Оксаны поскорей выздоравливает!

Мне надо к реке, к воде. Спрашиваю у руководителя съемочной группы, есть ли у меня время выехать за город. Завтра будут испытания? «Нет, завтра испытаний не будет, но вы должны быть готовы». Мне нужен один день, один световой день. «Один день у вас есть. Но только день!» Руководитель весьма серьезен. По возрасту он примерно как мой старший, Евгений. Пытается солидно выглядеть. Плохо, конечно, у него получается, но старается. Отлично, спасибо!

Дома сажусь за компьютер и печатаю в поисковике: «рыбалка в Подмосковье». Мне нужен природный водоем на западе от города, и еще одно условие – в нем должна быть рыба. Поисковик выдает множество ответов, выбираю по карте ближайший – Истринское водохранилище, и захожу на форум выяснить по отзывам, есть ли там рыба. Рыба есть.

В семь часов утра я вышел из квартиры – навстречу соседка. Хороший знак. С собой у меня сумка, а в ней теплая подстежка к куртке, бутерброды, вода и навигатор, который я привез с собой в Москву с Урала. Сначала на электричке, а потом на автобусе я добрался до берега водохранилища. Полтора часа ушло на дорогу, но скучно мне не было, я еще ни разу не ездил в этом направлении и поэтому с удовольствием смотрел в окно.

Был тихий будний день, берега озера были пустынны. Осеннее синее небо и спокойная гладь озера, в отсутствие ветра представлявшая собой идеально ровную поверхность, на которой периодически возникали круги от играющей рыбы. Я умыл руки и лицо в холодной и прозрачной воде. Да, хорошо, что никого нет, а то выглядеть сейчас я буду довольно странно. Я достал из сумки подстежку, расстелил ее на сухой траве и уселся, положив руки на колени. Ладони мои были обращены к небу. Буду сидеть два часа, и все два часа буду представлять, что я сдал экзамен, и все два часа буду благодарить за помощь и поддержку.

Они пролетели незаметно, два часа на берегу озера. Два часа наедине со своими мыслями и природой. Бутерброды я съел уже на обратном пути, в электричке, а там, на берегу, я напрочь забыл про них, потому что состояние мое было удивительным. Так было в детстве, когда в степи, ровной как стол, находишь небольшой бугорок, ложишься на него и смотришь в небо, и кроме неба ничегошеньки не видишь, а за спиной у тебя вся огромная земля, она помешается только на твоих лопатках. Невероятное ощущение земли за спиной и огромного пространства впереди! Мне очень важно было это вспомнить.

В ту ночь впервые со мной случилось нечто необъяснимое. Дети уже спали. Я, надышавшись свежим воздухом, решил тоже лечь пораньше. Ложе мое было непритязательным – надувной матрац. Для кого-то это обычный предмет обихода, по необходимости извлекаемый с антресолей в случае приезда гостей, но для меня это было рабочее место, место моих лучших сновидений. Я подозреваю, что воздушная прослойка между мной и планетой отчасти способствовала хорошему сигналу.

Впервые я заметил этот эффект на рыбалке, когда поздно вечером приехал на озеро, поставил палатку, накачал матрац и лег вздремнуть в ожидании рассвета. Я увидел сон, в котором смог запомнить огромное количество деталей, и утром решил, что это, вероятно, сказалась близость природы, прохладный и влажный воздух. Сон принес информацию, которая не нуждалась в интерпретации: события, которые я видел во сне, вскоре произошли в реальном времени, практически без искажений. Во сне я увидел бурю, которая разыгралась над озером. Ветер поднял высоченную волну, палатки рыбаков взлетали в воздух и даже тяжелые резиновые лодки парили высоко в небе, как воздушные змеи…

Утро было безветренным, водная гладь была абсолютно неподвижной, и я, в предвкушении отличного клева, погреб в ближайший заливчик. Внезапно небо на западе потемнело. Я, хоть и был увлечен рыбалкой, все же заметил приближающуюся тучу и вспомнил свой сон. Быстро сложив снасти, я поднял якорь и, налегая на весла, направился к берегу. Рыбаков по пути было много, и я, проплывая мимо, кричал им, чтобы они выходили на берег. Я успел вовремя: собрал палатку и привязал лодку к машине. А потом началось.

Это была самая настоящая буря с ураганным ветром, как будто включился мощнейший вентилятор. Ветер не менял ни направления, ни своей силы – единый порыв длиной в десять минут. Я взглянул на озеро – оно стало каким-то необычным. Я не сразу сообразил, что вид его изменился из-за того, что трехметровый камыш придавило к воде. В воздухе крутились лодки, палатки, какие-то пакеты, и все это было мне знакомо – во сне происходило именно так. Отключился ветер как по команде, и наступила тишина. «Вот спасибо», – я проговорил эти слова вслух, обращаясь к небу.

Вот и сегодня, после поездки на Истринское водохранилище, набравшись энергии воды, я наверняка увижу что-нибудь помимо своей воли. Что-то важное и необходимое.

Я лег на спину и закрыл глаза. Сейчас посплю, а днем отвечу на все письма, если, конечно, не вызовут на очередное испытание. Но я так и не уснул. Я почувствовал легкую вибрацию. «Машина, что ли, под окнами работает?» Нет, тишина. Вибрирую – я. Странно. Вибрация усилилась. Вдруг я стал невероятно легким и… взлетел. Я висел в воздухе примерно в полуметре над собственным телом. Я понимал, что могу подняться и выше, но откуда-то вдруг взявшийся страх за оставленное тело не позволил мне этого сделать. Так продолжалось минуты три-четыре. Дети спали, фонарь за окном хорошо освещал комнату, и я видел все: и часы, и детей, и собственное тело. Я решил, что надо бы вернуться, и плавно опустился. Вибрация прошла.

Я встал и налил себе чашку холодного чая. Вот такого я точно никогда не испытывал. Что это было? Психика иногда может дать парадоксальные реакции, но то, что это не сон и не галлюцинация, я был уверен. Хотя как можно быть уверенным в том, чего не видели другие. Я помню свои опыты с гипнотическим сном – человек, которого я гипнотизировал, не поверил, пока не услышал аудиозапись своего голоса а капелла в состоянии сна. Поставить видеонаблюдение за собой, что ли?

Сон как рукой сняло. Я включил ноутбук и погрузился в письма. Их становилось все больше и больше. Невероятное количество вопросов и историй, и в каждом письме просьба: «Помогите!» Невольно я вспомнил героя голливудского фильма. Но я же не Брюс Всемогущий. Хотя сейчас, за чтением всех этих писем, у меня складывалось именно такое ощущение.

Люди думают, что я могу все, у них есть надежда на это! Хотя я, как и все, создан по образу и подобию Творца – я это знаю, мне в это даже верить не надо, весь мой опыт говорит о том, что это так и есть. Но я знаю и то, что не всем могу помочь! Справедливость. Вот камень преткновения! Справедливость должна быть реализована – именно поэтому я не могу помочь всем!

Справедливость должна быть реализована. Не в отношении тех, кто в данный момент страдает здесь и сейчас, кто в этих многочисленных письмах спрашивает меня: «За что мне все это?!» Справедливость должна быть реализована в отношении тех, кто создал эту ситуацию в прошлом. Справедливость, растянутая во времени, по поколениям, пролонгированная и неотвратимая. Справедливость – она как гравитация на Земле. Она нам мешает, но жить без нее – невозможно! Вот с этим я не могу бороться и не должен. Потому что справедливость всегда реализуется. Да, есть, с моей точки зрения, простые ситуации, когда можно человеку помочь, изменив его судьбу изменением направления движения в пространстве, или сменой работы, или даже сменой продуктов питания. В этом я могу помочь – найти свое место в жизни. Но если в роду есть неизрасходованная справедливость – здесь могу только дать рекомендации по смягчению ситуации, но исправить ее не смогу даже при всем моем желании.

Мы все друг для друга независимые и некоррумпированные судьи. Каждый наш современник – наш судья! Неважно, кто рядом с тобой: богатый или бедный, с властью или нет – учет наших эмоций ведется весьма строго, и в зачет идет исключительно справедливая оценка. Обстоятельства, которые могут приводить к заблуждению человека, оценку нам дающего, в самой оценке всегда учитываются, и только правда остается неизменной. Если мы не сделали ничего плохого с точки зрения тотальной справедливости, но между тем людям кажется, что именно мы виноваты в том или ином случае, никакой отрицательной реакции мироздания на их слова не будет, даже если слова были сказаны искренне. Человек может искренне заблуждаться, и эмоция его может быть искренней, но эта эмоция не будет иметь никакой роли в реализации справедливости. Она вообще не будет играть никакой роли по отношению к слушателю. А вот по отношению к говорящему есть вероятность обратной реакции – это уж в зависимости от огорчения слушателя. Насколько эмоционально сильно он будет страдать от неправды.

У нашей страны весьма сложная история, и она еще не закончена. И реализация справедливости еще не закончена. Уж очень было много войн и революций, что пришлись на наших предков и нас, уж очень многие не справились с властью, превысив все мыслимые ее пределы. Все устроено справедливо. И ответственность наша перед будущими поколениями настолько велика, что порой кому-то бывает лучше не иметь детей, чтобы не обрекать их на крайне тяжелое существование. А таких горестных писем – множество. В каждом письме – личная трагедия. Вариантов просто не счесть, но все они начинаются в прошлом.

10

Я заметил, что теряю вес. Со мной опять что-то происходит. Пока это не очевидно по состоянию психики, но есть еще один признак, и он уже на физическом уровне.

Мне было лет двадцать пять, когда я, играя в волейбол, растянул связку голеностопного сустава – нога подвернулась во внешнюю сторону и связка вытянулась так, что пришлось обращаться за медицинской помощью. Хирург наложил мне лангету и сказал явиться на прием после того, как спадет отек. Хирург был мастером своего дела. Отек спал, но я обнаружил с внутренней стороны голеностопного сустава приличную шишку. На приеме хирург, показав на эту шишку, сказал: «Давай, выбирай время, будем оперировать, связка сама по себе не восстановится». Я отказался наотрез. Я тогда сказал доктору: «Ты знаешь, в этом мире возможно все, в том числе и устранение этой мелочи – ходить не мешает, эстетика, конечно не та, но это не главное».

Позже, при ежегодных медосмотрах, хирурги неоднократно предлагали операцию, но я стоял на своем. Шишка эта, конечно, мне мешала, особенно при длительных переходах – мне приходилось внимательно выбирать обувь, чтобы она не давила на эту область, но в целом это был незначительный дефект.

И вот как-то утром, натягивая носки, я с удивлением обнаружил, что шишки нет! Она исчезла!

– Женька, ты помнишь, у меня травма была и после нее шишка вылезла?

– Ну, помню, а что?

– Смотри, она исчезла.

Женя подошел, посмотрел на мою ногу.

– Да, действительно исчезла. Чудеса!

Я однажды уже менялся, после трансфузии крови, но здесь не было никакого переливания, не было вообще ничего, за исключением отсутствия нормальной продолжительности сна, бешеной работы интуиции и ежедневных эмоций всепоглощающего счастья из будущего. Как это трактовать? Может быть, я просто пошел по тому пути, по которому надо, и с меня сняты ограничения? Хотелось бы, чтобы это было именно так!

Звонок. Метро «Юго-Западная». Одиннадцать ноль-ноль. Одежда теплая, желательно захватить непромокаемую обувь; возможно, придется ходить по лесу.

Лес не моя стихия. Энергия растительного мира, хорошо подходящая или хотя бы нейтральная для одних, для меня просто опасна. И поиск там будет затруднен. Если бы на том, самом первом испытании в ангаре, где я нашел человека в багажнике авто, были не машины, а, например, деревянные ящики, то маловероятно, что я справился бы. Но раньше времени огорчаться не буду. На месте разберемся.

Ровно в одиннадцать выхожу из метро. Грузимся в микроавтобус, окна которого заклеены непроницаемой пленкой. Едем на юг. Я достаточно неплохо ориентируюсь в пространстве и, хоть заклеивай окна, хоть нет, знаю, где юг, где север. Это знание, конечно, никаким образом мне не поможет, но на всякий случай фиксирую в памяти направление. По дороге стараюсь отключиться от внешнего мира. Сколько ехать – не знаю, но время терять не буду. Опять ухожу в себя, в свое состояние счастья из будущего.

Ехали часа полтора, скорость небольшая, пробки. Но вот наконец прибыли на место. Долго, очень долго шли испытания, меня все никак не вызывали. А и я рад: чем ближе к ночи – тем мне лучше.

Моя очередь подошла как раз в мое любимое время. Солнце за горизонтом. Ночь. Прохладно. Я стою у какого-то бетонного забора. Девушка из съемочной группы ведет меня к стоящему в глубине одноэтажному зданию. Пионерский лагерь? Очень похоже на пионерский лагерь. Подходим к зданию. Вывеска «Пансионат „Орбита“». Девушка прошла внутрь помещения, и через минуту вышла Оксана. В этом месте хочется поставить смайлик, но я пишу книгу. Я улыбаюсь ей как родной!

– Привет, Оксана, как твой малыш, выздоровел?

Она удивленно смотрит на меня.

– Да, все хорошо, а что?

– Да, все хорошо! Рад тебя видеть! Давай! Колдуй!

Оксана, конечно же, не поняла, что я имею в виду, но, как обычно, энергично взмахнула своей кистью… и все, внешние датчики как будто отключились. Открылась дверь, и по взмаху руки я пошел на съемочную площадку.

Большой коридор. Запах, который мне хорошо знаком. Так может пахнуть только медицинское учреждение. С пятнадцати лет я знаю этот запах. Ведущий объявляет задание. Почувствуйте, что здесь произошло. Закрываю глаза. Картинка появляется стремительно. Багровые полосы по линолеуму. Кровь. Открываю глаза, двигаюсь дальше. Стол, стул, кабинет. Опять закрываю глаза. Пытаюсь вытащить информацию из какой-то банки. Пусто, пусто, вот – есть. Женское лицо, молодое, совсем молодое. Ох, какое нехорошее ощущение опасности. Где-то я уже его испытывал. Вспоминай! Цепляю в памяти свой страх еще раз. Вспомнил. Практика в психбольнице в Троицке. Толстые стены, здание бывшей тюрьмы. Мое дежурство. Больной ходит по коридору, все время повторяя: «Я русский и татарин, я русский и татарин». Он подходит к одному углу и крестится, подходит к другому и молится на арабском. «Я русский и татарин». И безумный, нечеловеческий взгляд и мой страх. Я все вспомнил.

Похоже, девушка убита душевнобольным. Холод по спине, очень холодно. Я себе верю. Смотрю, смотрю в эту черноту, картинка опять внезапная. Здесь, прямо под моими ногами, то место, где он ее убивал. Открываю глаза.

Передо мной женщина средних лет. Мама девушки. Ох, опять эта неизбывная тоска. Говорю все, что видел. Преступник пока не задержан. Многое на камеру говорить нельзя: скорее всего, он отслеживает информацию о себе. Экзамен я сдал, но оперативные сотрудники хотят со мной поговорить. Без свидетелей. Мы уходим в соседнее помещение. Парни молодые, с некоторым изумлением на меня смотрят, но в их взгляде больше надежды на мою помощь. «Вы его поймаете, я это знаю, за ним еще труп и, скорее всего, будет еще попытка. Он психически больной».

Я закрываю глаза. Мне нужны детали, и это уже не испытание, это серьезная работа, которая должна быть сделана на отлично. Картинка мелькнула стремительно, но я ее зацепил. Свиные туши на крюках двигаются по конвейеру. Кафельные стены, металл.

– Скажите, здесь рядом есть какой-нибудь цех по убою скота? Достаточно современный, с конвейерной линией.

– Да, есть, буквально десять минут на машине.

– Ищите там, этот человек связан с комбинатом, он или работал там, или жил очень близко, но он связан с ним очень плотно.

Мне дали карту-километровку. Я указал точку. Вот здесь еще труп. Оперативник подтвердил.

– Да, в этом месте у нас тоже убийство, но мы пока их не связывали.

– Свяжите, это его работа.

Устал, я очень устал. Самое сложное – говорить то, что видишь, при матери. Невыносимо просто.

Звонки из этого района Подмосковья стали поступать на мой мобильный месяца через четыре. Звонили все из уголовного розыска и прокуратуры, а раз из ФСБ – в какой-то воинской части пропали автоматы. На вопрос, кто дал мой телефон, один человек признался: «местные опера, вы с ними на проекте работали». Полез в Интернет. Так… Есть контакт! Задержан психически больной мужчина, убивавший женщин, – сын директора мясокомбината. Ну, хоть бы позвонили, что ли, мне же надо знать результат, знать для того, чтобы верить себе!