Текст книги "Буквы на белом фоне"

Буквы на белом фоне
Александр Викторович Маяков

Дизайнер обложки Елена Степановна Маякова

© Александр Викторович Маяков, 2017

© Елена Степановна Маякова, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-3402-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Сегодня лучше, чем вчера. Завтра будет лучше, чем сегодня. Глядя на разодранное тело голубя на обочине, эти слова звучат странно. То ли смешно, то ли жалко, то ли как тупой статус из «контакта».

Сегодня вторник и я топаю на работу. Когда меня спрашивают, кем я работаю, я отвечаю, что работаю садовником. Отчасти это так и есть, так как те, с кем я работаю, большей частью, овощи.

Хотите знать, где я работаю? Ну, попробуйте угадать! Даю вам пять секунд. Давайте, обратный отсчет. Пять, четыре, три, два, один, быдыщ! Ну что, есть варианты? Ладно, томить не буду. Я санитар в приюте для инвалидов. Работа не пыльная. Вообще не пыльная. Немного дермовая, слюнявая и зассаная, но не пыльная. Грубо, знаю, но так и есть. Поэтому я и называю себя садовником. Я работаю с овощами. С овощами, которых бросили родственники, от которых отказались родители в роддоме, но эти овощи уже взрослые и в детдоме им не место. Но сами они мало на что способны, поэтому сутки через двое, я за ними ухаживаю. Умываю, подтираю, кормлю с ложечки. Кто-то из них капризничает, как ребенок. Кто-то все делает смирно. Сейчас, наверное, мои слова вызывают у вас улыбку умиления. Мол, какой хороший парень, помогает тяжелобольным, ухаживает за ними. Да хрен вам! Просто я лентяй! Патологический лентяй! Школу бросил после девятого класса. Пытался выучится на автослесаря, но так же забил на учебу. Чудом откосил от армии. Родители не захотели содержать на своей шее высоко возрастного оболтуса. После долгих скандалов, стоивших и мне, и родителям кучи нервов, мы сошлись на том, что пока я «встаю на ноги», они будут снимать мне однокомнатную квартиру, а жить я уже буду на свои кровные. Не имея ни специальности, ни желания учится, я сначала поперся работать охранником в супермаркет. Сидишь себе спокойно, пялишься на монитор. Но потом оказалось, что на охрану так же спихивают недостачу. Поэтому, недосчитавшись половины зарплаты, я послал управляющего на все половые органы и не только, причем при всем честном народе, что тогда был в магазине, и, показав средний палец, ушел оттуда. Каким ветром такого раздолбая занесло в приют для инвалидов? А все просто! Когда я так смачно послал это мелкое чмо в белом халате, в магазине пополнял стратегические запасы горючего Палыч. Палыч, как потом, оказалось, работает в этом приюте «мастером на все руки». То есть, и электрик, и сантехник, и столяр со слесарем в одном лице. Тогда он нагнал меня на улице и предложил подменить его пару дней на работе. Ну, мол, ему срочно надо уехать в Бухарест, а подмены нет. Сказал всего пару дней. У меня по географии был трояк, поэтому, где находится Бухарест, я не знал, и согласился. Терять нечего, работы нет, а так пару дней херней пострадать и еще бабосики за это получить, не плохо. Из телефона автомата, чудом еще сохранившегося у нас на районе, он позвонил главврачу и объяснил, что ему надо уехать, а вместо него придет молодой парень. Наутро я отправился на новую, как я считал, временную работу и офигел. Как оказалась, у Палыча «поехать в Бухарест» значит уйти в запой. И не на два дня, а минимум на две недели. Главврач уже к этому привыкла и особого внимания не обращала, но новым рукам в виде меня была рада. От досады я уже хотел снова вспомнить человеческую анатомию и послать всех во все отверстия, но жажда мести взяла верх и я остался. Я мечтал, как накостыляю Палычу при первой же встречи после его «возвращения из Бухареста». Но день за днем, неделю за неделей, я втянулся. Палыч вернулся через три недели. К тому времени я уже официально устроился санитаром, так как «мастер на все руки» из меня фиговый. Морду я ему, конечно, не бил, но потом, как-то напившись с ним, я сказал ему спасибо. На что шестидесятипятилетний мужик ответил: «Красиво ты того гавнюка послал! Вот и решил помочь. Не оставлять же тебя на улице без гроша? Какие никакие, а деньги тут платят».

Вот так вот я и стал садовником. Кстати, вот я и дошел до работы.

* * *

Здание нашего приюта старое и обшарпанное. Финансирование скудное. Ежегодно, конечно, выделяют средства на ремонт, но их хватает только на то, чтобы здание просто не развалилось окончательно. Так, дырки подлатаем и все.

По пути до своего отделения я здоровался со всеми подряд. Работаем в одной конуре, знаем друг друга. Удивительно, но работают здесь, в основном, женщины. А работа не такая уж и легкая. Потаскайте то не ходячих! Так что я им иногда помогал, иногда бухал с ними, а с теми, что и помоложе и посимпатичней, еще и трахался иногда. Иногда и без каких-либо обязательств. Се ля ви, как говорят в Париже.

В комнате отдыха, так мы называем одну из палат переоборудованную для наших нужд, уже сидела Марина. Марина такая же санитарка, как и я. Мы с ней работаем в одной смене. Девчонка она классная. Выглядит шикарно. Волосы у неё как у главной героини мультика «Храбрая сердцем». Такие же рыжие и пышные. Фигурка тоже ничего. Грудь средняя между вторым и третьим. Попка небольшая, но округлая. Сама она веселая всегда, улыбчивая, не смотря на нашу работу. Так что, работать с ней одно удовольствие.

– Привет, Сережа! – улыбнулась Марина, переобуваясь в тапочки. Середина ноября и на улице холодно, но ходить в уличной обуви нам нельзя. Поэтому все мы переобуваемся в тапочки.

– Доброе утро, Марин. – улыбнулся в ответ я.

– Давай, переодевайся быстрее, – весело произнесла она, – сейчас завтрак принесут, кормить надо.

– Ага, – ответил я. Кормить, я своих-то еще и не умывал. Предыдущая смена уже и свалить успела.

– И не забудь, сегодня вторник, так что вечером жду тебя! – сказала она и вышла из комнаты. Вторник. Помню я, помню.

Быстро переодевшись, я направился по своим подопечным. С Мариной мы всегда делил подопечных. За мужчинами ухаживал я, за женщинами она. Не справедливо, если честно, так как мужчин в нашем отделении десять, а женщин восемь. Вообще, отделение, это не правильное название. Этаж, на котором двадцать комнат. Восемнадцать занимают наши подопечные, одну мы, и еще в одной у нас склад инвентаря. До того, как я пришел сюда работать, комнатой номер восемнадцать пользовались по прямому назначению. Но после того как там, в мучениях умерла молодая девушка, в комнату никого не заселяли. Пациентка, что там жила, страдала редким заболеванием. Названия я, увы, не помню, но по описаниям все сводилось к тому, что она постоянно испытывала жуткие боли из-за непрекращающихся спазмов в мышцах. Ей с рождения кололи обезболивающие и делали специальный массаж, чтобы не было спазмов.

После перевода к нам она долго мучилась и через год умерла. Марина рассказывала, что она сильно кричала.

– Это было не выносимо, – говорила Марина. – Она кричит, извивается на кровати, а ты не можешь помочь. Болезнь постоянно прогрессировала, у нас просто не было медикаментов сдерживать её. В последние месяцы обезболивающие уже не помогали. Не знаю, о чем она думала перед смертью Кого проклинала.

Кто знает, были ли у неё силы на проклятья. Но после того, в палате стали происходить странные вещи. Всех, кого туда поселяли, начинал преследовать необъяснимый страх. Наши пациенты редко умеют говорить, в основном молчат, мычат, издают различные звуки. Но проявлять эмоции они умеют лучше других. По словам Марины на них смотреть было страшно. Глаза полные ужаса и молящие не оставлять их одних. Когда очередного жильца этой комнаты пришлось переселить, она, на несколько дней, осталась пустой. И как-то ночью, Марине надо было по нужде сходить. Проходя мимо комнаты, она услышала звуки, напоминающие те, что издавала девушка во время приступов. Как сказала Марина, она была в полудреме, но услышав звуки из пустой и темной комнаты испугалась так, что сна как и ни бывало. Она пулей бросилась обратно в комнату отдыха и с включенным светом сидела до самого утра.

А Палыч рассказывал, что как-то сам лично видел ту девушку. Задержался он допоздна на работе, и, проходя мимо комнаты, увидел странный силуэт в приоткрытую дверь. Но тогда он уже собирался ехать в Бухарест, так что его словам верить, себя идиотом считать. А вот словам Марины я поверил. Поэтому в темное время стараюсь туда не заходить, да и днем не задерживаться по возможности.

Но сейчас меня ждут водные процедуры с подопечными, потом завтрак.

Вообще, у меня не так уж и много работы с ними. Ходить они не ходят, но вполне могут сами встать, сесть на коляску и докатиться до умывальника. Мне остается только вытереть размазанную зубную пасту по лицу и смыть с рук мыло, которое они сами с трудом смывают.

Веселье начинается, когда их надо мыть. Увы, помыться сами они уже не в состоянии.

Хотя, есть здесь один уникум. Миша. Миша у нас лентяй. Патологический. В этом мы с ним родственные души. Что я лентяй, что он. Только я здоровый лентяй, а он лентяй с ДЦП. Пока все уверенно стояли в очереди в туалет, Миша спокойно нежился в кровати. Да, все мужчины нашего отделения могут передвигаться, на колясках, но могут. А вот половина женщин прикована к постели. Так что, по сути, мне грех жаловаться, разделение обязанностей с Мариной у нас равное, в какой-то степени.

– Лежишь, счастливчик? – с улыбкой спросил я, войдя в комнату к парню. Вообще, я старался улыбаться им. Все они добрые люди и всегда рады нам. Мы их единственные друзья. Они хоть все понимают, но, в большинстве случаев, не могут сказать. Поэтому они как никто другой умеют передавать эмоции. Радость, гнев, печаль.

Парень улыбнулся мне из-под одеяла. Я нагло содрал одеяло с него. Скрюченной болезнью тело лежало на простыне в майке и семенниках. Подхватив его под плечи, я усадил на кровать и принялся одевать. Можно было оставить его самого, не маленький, оденется, но у них на это уходит куда больше времени, чем у обычных людей. А сейчас времени было в обрез.

Одев Мишу, я усадил его на коляску и вывез в общую комнату. По сути, это не комната, а просто большой холл в отделении. Но мы называем её комнатой, так как там стоят столы, за которыми наши подопечные кушают, играют в различные игры, читают книги.

Многие уже сидели за столами и ждали завтрака. Марина бегала по комнатам лежачих и разносила еду. Кто-то может сам есть, кого-то надо кормить.

Мне же осталось только протереть своим лица от зубной пасты и расставить тарелки с едой. Старые, советские тарелки, которые местами отколоты. Алюминиевые ложки, частично погрызенные. И манная каша на воде в них. Но народ уплетает за обе щеки, так как другого ничего нет. Отечественная система… даже не знаю, к чему мы относимся. По идее, к министерству здравоохранения. Хотя, Ирина Алексеевна, наш главврач, как-то сказала, что мы относимся к министерству социальной политики.

Вообще-то, у нас нет должности главного врача. Только директор. И Ирина Алексеевна является не главврачом, а директором. Но раньше она работала в поликлинике. И сейчас, находясь уже на пенсии, она, типа, пошла на повышение. Сама она очень красивая, не смотря на свои шестьдесят лет. Высокая, статная. Лицо, хоть и с морщинами, но не скажешь, что она старуха. Единственное что выдает её возраст, это седые волосы. Она их не красит. Просто заплетает в хвост или косу. Признаться, я даже пару раз на неё дрочил. Представлял её голой и гонял лысого. Конечно, возможно её «идеальная» фигура всего лишь иллюзия, созданная хорошим бюстгальтером и обтягивающими джинсами, но стояк все равно был. Не знаю, является ли тот факт, что на неё дрочат для женщины комплиментом, но думаю, что если бы Ирина Алексеевна узнала, что в свои шестьдесят вызывает стояк у молодого парня, её бы это порадовал. Либо я получил бы по морде.

II

После завтрака у нас начался обычный день. Кто-то сидел, играл с конструктором и мозаикой. Кто-то читал книги. К кому-то пришел массажист.

Палыч соизволил явиться на работу ближе к десяти и с бутылкой пива в руках.

– Привет, молодежь! – радостно воскликнул он.

– Сволочь ты, Палыч. – зевая, произнес я.

– Чего? – удивился Палыч.

– С пивом на работу. Нельзя ведь. – ответил я.

– Это ты про себя? – спросил он и протянул мне бутылку. – На, глотни.

Легкий запах хмеля так и манил, хотя в глубине души я понимал, что если Ирина Алексеевна увидит, получу я по шапке. Палыч тут так, специалист по мелкому ремонту, ему пить можно. А я с подопечными контактирую, нечего на них перегаром дышать.

– Та ладно, Алексеевны нет, – усмехнулся Палыч.

Соблазн был велик и я, даже не посмотрев по сторонам, схватил бутылку и приложился к ней. И в этот момент из другого конца коридора послышался голос Ирины Алексеевны.

– Палыч, опять санитаров мне спаиваешь!

Я аж поперхнулся. Пиво пеной пошло из-за рта и бутылки. Быстро вернув бутылку Палычу, я прокашлялся, выплюнув все пиво на пол.

– Сережа, Сережа, – покачала головой Ирина Алексеевна. – Вроде большой мальчик, а от пива плюешься как малолетка. Быстро взял тряпку, и чтобы через минуту этого хмельного озера здесь не было.

Быстро кивнув, я побежал за тряпкой. Ирина Алексеевна человек настроения: может и так, по легкому отчитать, а сможет и целую лекцию прочитать.

Палыч, допив пиво, отправился по своим делам. Он-то один на весь приют, так что работы невпроворот.

А я пошел мыть полы дальше. Пока наши подопечные находятся в общей комнате, мы драим их комнаты. Вообще-то, нас в смене должно быть четыре – шесть человек, но зарплата у нас не большая, а работы выше крыши, желающих работать не так много.

Уборка, обед, тихий час. Пару часов тишины и спокойствия.

– О, как я устала, – блаженно растянувшись на небольшой тахте, произнесла Марина. Я бросил свои кости в старое кресло. Мебели в нашей комнате отдыха немного. Старя тахта, притащенная кем-то из дому. Пара кресел, так же видавших виды. Медицинский стеллаж с облупившейся краской. Несколько старых тумб. И ковер. На полу валялся выцветший ковер. Рисунок уже было не разобрать, но каждый год перед новым годом Марина заставляет меня с Палычем его выбивать. Толку от этого ноль, так как пыль уже вросла в этот ковер.

– Я бы не сказал, что устал. – зевая, ответил я.

– У тебя лежачих нет. – произнесла Марина.

– Ага, – кивнул я. Помните, я жаловался на несправедливость? Был такой грешок. Из нас двоих Маринке тяжелее. Хотя я помогаю, когда попросит. Но не все дамы нашего отделения любят, когда к ним подходят санитары мужчины. Это может показаться странным, ведь в их положении выбирать не приходится, от кого получать помощь. Другие смены вообще на это плюют, но Марина попросила меня не вмешиваться без особой нужды. Только когда попросит.

– Сколько там до полдника? – спросила Марина.

– Два часа. – ответил я.

– Еще вагон времени. Я подремлю.

– Угу, – ответил я.

Вагон времени. Я вообще никогда не задумывался о времени. Все изменило два случая. Только не смейтесь. Сидя как-то вечером в «Контакте», наткнулся на одну цитату, на стене у бывшей одноклассницы. «Самое дорогое, что ты можешь подарить человеку – это свое время. Так как время вернуть нельзя». Ну, или что-то в этом роде. Я тогда задумался, а ведь, правда! Время это то, чего невозможно вернуть. Ни одной секунды. То есть, общаясь с человеком, вы отдаете ему свое время. Вы не тратите его на какие-то свои нужды, вы тратите его на человека. Тогда я дошел еще до одной мысли: время невозможно украсть. Пока не встретил вора времени.

Второй случай, который изменил мой взгляд на время, произошел в одном небольшом мясном магазине. Есть недалеко от моего дома небольшой мясной магазин. Из-за того, что цены в нем немного ниже, чем в стоящем в двадцати метрах от него супермаркете, они держаться на плаву. Очередь там миллионная. Шутка ли, цены процентов на десять – пятнадцать ниже, чем в других магазинах. Хотя правщицы тут ушлые, и обвесить могут, и сдачу не правильно дать. Следить за ними надо.

И вот однажды я стоял в очереди. То, что очередь большая, а помещение не такое уж и большое, приводит к тому, что очередь извивается змейкой. И чтобы посмотреть есть ли то, что тебе нужно на прилавке, нужно пролезать через толпу, извиняясь перед каждым. Когда стоишь в очереди, на таких людей уже не обращаешь внимания. Каждую минуту, какая-то морда пролазит вперед, чтобы глянуть, если окорока или свиные колбаски. Кроме мяса, там есть так же небольшой ассортимент масла, сыра и прочей молочной продукции. Но её берут редко и как «довесок» к нескольким килограммам куриных желудочком и коровьев хвостов.

Терпеть не могу очереди. Для меня это ад. От этого стояния и медленного продвижения на пятнадцати квадратных метрах все силы исчезают. Но когда очередь подходит ко мне, это радость. Прям, силы прибавляются.

Так было и в тот раз. Я даже не обратил внимания на мужика, который крутился у кассы. Там так же есть прилавки, так, что ничего странного не было в том, что мужик ошивался там. Ну, выбирает человек себе кусочек, присматривает. И вот, когда передо мной женщина забрала свои пакеты, продавщица, какого-то хера, повернулась не ко мне, а к тому мужику и спрашивает:

– Что вам?

Стандартный вопрос от неё. Мужик отвечает:

– Пачку масла сливочного, – и протягивает ей полтинник. А то масло, если не ошибаюсь, стоит шестнадцать гривень триста грамм.

Сказать честно, я немного офонорел от такой наглости. Не выдержав, я возмутился:

– Слышь, мужик, может, ты в очередь встанешь?

– Да я только масло купить. – Начал оправдываться мужик. – Что вам эти две минуты дадут?

И тут у меня крышу снесло.

– Это мои две минуты! – заорал я. – Ты, сука, украл их у меня!

– Молодой человек, чего вы орете? – возмутилась продавщица.

– А ты, курица, рот закрой! Я хотел у тебя здесь на двести гривень скупиться, но его двадцатка тебе дороже, так что я отоварюсь в другом магазине.

И развернулся, уходить.

– Парень, ну ты чего?! – крикнул мне в спину мужик.

– Чего я?! – спросил я, оборачиваясь. – Ты украл у меня две минуты, сэкономив свои полчаса! И не только мои, – я обвел рукой молчаливую толпу. – Только у остальных язык в жопе! Им все равно! А мне нет! В общем так, урод, если не хочешь, чтобы я украл у тебя два месяца, определив тебя в гипс, на глаза мне не попадайся. А ты, овца, – обратился я к продавщице. – Еще раз увижу, что обвешиваешь, я ту тушку гуся тебе в зад запихну! Хоть какая-то сексуальная жизнь у тебя появится, с твоей-то рожей! Воры времени конченные.

Развернувшись, я вышел. Так я узнал, что время можно украсть.

И самое обидно, что никто, никто кроме меня, не возмутился. За мной стояло двадцать человек, и всем было все равно. Нет, не так, всем было похер! Именно похер!

* * *

Тихий час прошел без приключений. Ну, у меня, Марину ждал небольшой сюрприз. Пока девушка дремала, я прошелся по палатам, проверить, все ли в порядке. И в одной из палат с лежачей я почувствовал странный запах.

– Я только посмотрю. – произнес я, подходя к кровати. Откинув одеяло, я увидел то, что, в принципе, и ожидал увидеть: молодая женщина сходила под себя. Такое бывает. Но мы не железные, нам тоже надо отдыхать.

– Сейчас позову Марину, – улыбнулся я, и пошел её будить.

После полдника пришла пора мыть подопечных. Сегодня банный день у Миши. Любая смена спихивает его на меня. Как-никак, мы родственные души.

– Ну что, пошли? – спросила меня Марина, когда я заканчивал с водными процедурами Миши. Парень весело пускал слюни, сидя в своей коляске, а я вытирал его полотенцем. Самое неприятное в этом вытирать его член. Но ничего не поделаешь, приходится, не мокрым, же его в трусы запихивать.

– Ага, пять минут и пойду. – ответил я, натягивая на него трусы. По идее, он и сам это может сделать, но ленится.

Закончив, я отвез Мишу в палату и отправился к Марине. Она была в палате Кати. Катя, как и многие здесь, инвалид детства. У неё ДЦП и синдром Дауна. От таких детей стопроцентный отказ. Всю жизнь она прикована к постели. Она фактически не разговаривает, только издает различные звуки, но при этом вполне ясно понимает окружающих. И у неё при этом есть парень. Его зовут Антон и у него ДЦП. В отличие от Кати он может передвигаться самостоятельно, на коляске. Заболевание дало осложнения на его ноги. Хотя и руками он не полностью владеет. Их отношения длятся вот уже два года. Два года! Они видятся каждый день, он приезжает на коляске к её кровати и они часами сидят и смотрят друг другу в глаза. Но есть два дня в неделю, особенные для них. Это вторник и пятница. В эти дни они занимаются сексом. Не сами, разумеется, мы им помогаем. Сегодня, к примеру, помогать будем я и Марина.

Все ждали только меня. Уверен, Антон приехал раньше всех. Марина уже расстегнула халат Кати. Пока я возился с перчатками, Марина начала прелюдию. С потенцией у Антона все в порядке, но встает у него не так шустро как у здоровых мужчин, поэтому перед каждым сексом Марина дрочит ему, а затем надевает презерватив. Я же в это время поглаживаю ромежность Кати. Это длится минут пять. И все это время они смотрят друг на друга. Я считаю, что они самые счастливые люди в мире. Даже в своем положении они сохранили страсть. Даже сейчас, когда я пытаюсь нащупать клитор скрипящими от влаги пальцами, Катя смотрит не на меня, не на мужчину, который доставляет ей удовольствие. Она, раскрасневшись от возбуждения, смотрит счастливым взглядом на Антона. А он, в свою очередь, не обращает внимания на Марину, чьи пальчики нежно ласкают его член. Это настоящая любовь.

И вот, когда у него твердый стояк, а у Кати настоящий потоп, мы переходим ко второму этапу. Я помогаю Антону взобраться на кровать, а Марина вводит его член в промежность Кати. После чего я страхую его, поддерживая за плечи, а Марина, поддерживая за бедра. Дело в том, что из-за особенностей физиологии, движения Антона не совсем ровные. А учитывая то, что он сразу берет высокий темп, то любая не осторожность может привести к плачевным последствиям. Сам акт длится от силы минуты три. За это время у меня успевают затечь руки, и к концу я их фактически не чувствую. Все-таки поддерживать пятидесяти килограммового мужика, в то время, когда он исполняет свой мужской долг, дело не легкое.

Во время секса Катя заворожено глядит на Антона, изредка в блаженстве закрывая глаза. Они фактически не издают звуков, ни стонут, ни кричат. Только тихое хлюпанье слышно в палате.

Когда Антон кончает, я снимаю его с Кати, Марина снимает с него презерватив и протирает его член влажными салфетками. Я же в это время вытираю влажными салфетками промежность Кати. Укрыв её, мы оставляем парочку наедине. Они так и не замечали нас, любуясь друг другом.

А сами мы бежим на наше место. Пока ты помогаешь другим заняться сексом, сам возбуждаешься. У меня всегда каменный стояк, а у Марины течка такая, что прямо через халат видно. Наше место – это мужской туалет. В комнате отдыха мы этим заняться не можем, так как туда могут зайти посторонние, поэтому мы закрывается в мужском туалете. Марина на ходу бросает мне презерватив, стягивает с себя трусы и становится раком прямо на холодный пол. Я же быстро натягиваю презерватив и пристраиваюсь сзади. Никакой романтики, как у наших подопечных. Обычный животный секс. Чтобы не кричать, Марина зажимает в зубах свой халат, а я долблю её что есть силы. Кончив, я помогаю ей подняться. После чего мою в холодной воде раковины член, чертыхаясь.

Так было и в этот раз.

– Как всегда, блин, – умываясь рядом, произносит Марина.

– Ага, – пытаясь согреть в руках член, говорю я.

– А помнишь, как у них первый раз был? – с улыбкой спрашивает она.

– Такое не забудешь! – улыбаюсь в ответ я.

Это случилось года полтора назад. Мы тогда сидели в комнате отдыха и пытались посмотреть по старому телевизору какой-то фильм. Я уже откровенно дремал под шипение из динамика, когда грохот вернул меня в реальность. Марина перепуганная сидела рядом.

Грохот повторился, но уже не такой сильный.

– Сережа, а это… – испугано попыталась произнести Марина. Толку от неё мало и я сам поплелся на звук. Марина пошла следом, прячась за моей спиной. Грохот снова повторился. Ясно было, что это из палаты Кати. Так как Антон постоянно там ошивался, я успокоился. «Наверное, с коляски навернулся», – подумал я. У колясочников такое случается. Ничего страшного. Но когда мы вошли в палату, мы были немного шокированы. С виду хилый Антон смог перевернуть кровать Кати и оба они лежали на полу. Антон пытался залезть на Катю, а та ему активно помогала. Разумеется, мы их разлучили в ту ночь и отправили отдыхать, угостив успокоительным. На следующее утро мы доложили обо всем главврачу и, на удивление, она дала добро. Мол, раз любят, то пусть и трахаются. Даже выделила средства на презервативы из скудных фондов приюта. Конечно, потом презервативы мы стали сами покупать, на свои кровные. Ну, не обирать же инвалидов. Сами-то мы тоже потом трахаемся. Причем Марина так наловчилась, что за считанные секунды успевает бросить мне презерватив, стянуть с себя халат и трусы, и встать в позу на полу. Хоть норматив сдавай!