Текст книги "СССР при Брежневе. Правда великой эпохи"

Глава II
Приход к власти Брежнева

Стране пришлось терпеть Хрущёва до осени 1964 года, когда на октябрьском Пленуме ЦК КПСС он наконец был смещен со всех своих постов и спроважен на «заслуженный отдых». К этому времени неполадки в русском доме чувствовались уже повсеместно. Последние годы пребывания Хрущёва у власти вошли в историю ощутимым падением поддержки его политики со стороны самых различных слоев советского общества. Партийные и хозяйственные руководители критически относились к экспромтам Хрущёва при проведении экономических и политических преобразований, неоправданным нововведениям. Негативно оценивались его внешнеполитические шаги, особенно разрыв с Китаем и неспособность отстоять интересы СССР в период Карибского кризиса. Военные понимали непродуманность и опасный характер предпринятого Хрущёвым сокращения армии. Рядовые граждане были недовольны ростом цен и пустыми прилавками. Крестьяне были выбиты из привычной колеи уничтожением приусадебных участков и личного скота, к 1964 году уровень их жизни был ниже, чем в 1940-м! По некоторым оценкам, сельское хозяйство при Хрущёве было отброшено к дореволюционному уровню: в 1913 году сбор зерна составлял 6200 млн пудов, а при Хрущёве – 6900, в лучшем случае 7000 (включая сюда примерно 1470 млн пудов не успевавшей дозреть кукурузы). Постоянный рост цен, снижение расценок, плохие условия труда – вот что ждало в повседневной жизни рабочих. Даже в Москве, где уже в первые годы после войны магазины были завалены икрой, крабами, самыми разнообразными колбасными и молочными продуктами, прилавки опустели – не хватало самых элементарных продуктов, не говоря уж о прежних деликатесах!

Углубление социальных язв подрывало стабильность общества и вызывало у людей растущее чувство протеста. Газеты, журналы, различные советские и партийные инстанции были буквально завалены обращениями, просьбами, предложениями, анонимками, в которых люди высказывали свое отношение к происходящему в стране, демонстрировали надежду на перемены к лучшему. Многие из этих писем были обращены лично к Н.С. Хрущёву как лидеру советского государства. Во многих обращениях звучала завуалированная критика его курса. Даже если Хрущёв и не читал шедшую к нему корреспонденцию, он не мог не чувствовать истинного отношения к своей персоне со стороны подавляющего большинства народа. Еще в студенческие годы мне приходилось слышать рассказы о том, как во время визита Хрущёва в Днепропетровск из огромной толпы встречающих в его открытую машину полетели завернутые в букеты цветов камни. И недавно я получил подтверждение тому, что все происходило именно так, как мне говорили, – причем по всей необъятной стране. Вот что писал о подобного рода инцидентах В.Е. Семичастный:

«Нельзя сказать, что Хрущёв был огражден от реальности. С одним из свидетельств того, что в стране не все гладко, он имел возможность столкнуться сам в Мурманске, где во время его выступления рабочие открыто роптали. В воздухе носились и откровенно оскорбительные слова. Все чаще случалось, что во время поездок Хрущёва по стране на капот его автомобиля падали не только цветы, но и камни. И это были вовсе не единичные случаи»¹².

Еще одним нетривиальным, но весьма болезненным для властей способом борьбы с царившим в стране произволом стали проходившие в то время выборы. Казалось бы, безальтернативная, сугубо заформализованная советская избирательная система не позволяла людям выражать свое истинное отношение к хрущевской политике. Но это было не так, что убедительно доказала кампания по избранию депутатов Верховного Совета СССР, которая проходила в начале 1961 года. Официальные данные, сообщавшиеся в советской прессе, рисовали, казалось бы, совершенно безоблачную картину – Никита Сергеевич Хрущёв получит чуть ли не все 100 % поддержки избирателей. Но есть и другие факты, которые не попадали в советские газеты и стали известны только в наше время. Многие граждане, вынужденные участвовать в выборах, использовали этот случай для выражения своего истинного отношения к власти, свидетельством чему служат многочисленные критические надписи на бюллетенях для голосования и опускавшиеся в урны для голосования записки, которые, по мнению Московского городского комитета партии, были спровоцированы «нездоровыми» настроениями «отсталой» части населения. Соответствующие данные приводятся в книге известного своими публикациями о хрущевской «оттепели» историка Ю.В. Аксютина.

Так, в обращениях к Хрущёву нередко звучат протесты против ущемленного положения русских. Один избиратель спрашивал у Хрущёва: «Когда же народ-победитель, народ-созидатель, великий труженик русский народ будет хорошо жить?» В другой надписи на бюллетене звучал уже не вопрос, а требование: «Хватит существовать! Дай жизнь русскому народу». В других записках недовольство людей получило еще более прямолинейное выражение: «Вы, – говорилось в одной из них, – еще не сделали ни одного снижения цен…» Еще один аноним также спрашивал: «Почему нет снижения цен на промышленные товары и продовольствие?» «Почему [на] многие продукты, а главное сахар, конфеты и ширпотреб – не довоенные цены?» – звучало в третьей записке. Ждать от «Никиты манной каши», восклицал очередной участник голосования, это все равно, что ждать «от козла молока». Неслучайно некоторые обращения непреложно свидетельствуют, что политика Хрущёва, творимая под флагом возвращения к принципам Октября, на самом деле заставляла народ разочаровываться и в самой революции, и в порожденном ею строе: «Первый раз в жизни голосую против советской власти – очень трудно жить», – сетовал кто-то неизвестный в одном из них. Простые люди требовали от Хрущёва «возвратить старых работников партии – Маленкова, Кагановича и др.», с именами которых чаще всего отождествлялись первоначальные мероприятия «оттепели». Некоторые респонденты вежливо намекали Хрущёву: мы Вас, дескать, любим, но не пора ли в руководстве страны начать подготовку «Вашей достойной замены»?¹³

В арсенал борьбы с несправедливой властью в период хрущевского правления возвращаются листовки. Эти листовки, как правило, анонимно распространялись по почте либо в людных местах. Их авторами были не только одиночки, но и небольшие антисоветские организации, хотя об антисоветском характере большинства листовок говорить вряд ли стоит – многие из них были направлены исключительно против самого Хрущёва. Так, в 1962–1963 годах группа молодых москвичей, в которую входили 24-летний Юра Гримм, 15-летний Коля Хасянов и др., распространяла в центре Москвы (в магазине «Детский мир», который располагается прямо напротив центрального офиса КГБ, в подъездах ЦК КПСС на Старой площади и других местах) листовки ярко выраженного антихрущевского содержания: «Если ты гражданин, – звучало в одной из них, – если тебе дорога судьба страны, ты должен требовать немедленного снятия Хрущёва со всех его постов и предания его суду…» Заканчивалась листовка очень выразительно: «По Хрущёву плачет Лобное место на Красной площади. Да здравствуют свобода и счастье. Голос народа». От Москвы ни на шаг не отставала провинция. Например, в ночь на 31 декабря 1961 года в одном из районов Читы на стенах зданий было расклеено 7 листовок, написанных от руки цветным карандашом: «Внутренняя политика Хрущёва – гнилье! Долой диктатуру Хрущёва! Болтун Хрущёв, где твое изобилие!» На следующую ночь в другом районе города была запущена листовка в стихах:

 
Ильич, Ильич, проснись
И с Хрущёвым разберись:
Водка стоит двадцать семь,
Сала, масла нет совсем.
К коммунизму подойдем
И капусты не найдем¹⁴.
 

О характере имевшей место в те годы «массовой агитации» можно судить также на примере листовки-манифеста, которую 16 января 1961 года распространяла в цеху Краснодарского ремонтно-механического завода группа критически настроенных рабочих, руководимая Владимиром Горлопановым. Сам Горлопанов прежде служил офицером Советской армии. В 1957 году был уволен. На гражданке он сразу же столкнулся с массой трудностей в плане трудоустройства и получения жилья. Бытовые невзгоды подорвали его здоровье, он заработал язву желудка и превратился в инвалида. Будучи человеком прямым и честным, открытого и горячего характера, воспитанный армией, он не смог смириться с теми безобразиями, которые творились вокруг. Написанная им и его товарищами листовка-обращение цитируется в книге В.А. Козлова. В листовке говорилось:

«Ко всем рабочим, крестьянам, солдатам, офицерам и трудовой интеллигенции. Дорогие товарищи! Помните, что положение нашей Родины критическое. И спасти это положение можете только вы; больше спасти некому. Вы должны объединиться вокруг честных, твердых товарищей, которые сумеют объединить вас в твердую ударную силу для борьбы с советским капитализмом. После свершения Октябрьской революции было допущено ряд ошибок и особенно после смерти Сталина… Дорогие товарищи! дело революции, спасение революции в ваших руках! Товарищи, время не терпит: за непомерно тяжелыми прошедшими годами придут еще более тяжелые года. Общайтесь и сообщайтесь: производство с производством, город с городом и селами. Тогда только мы сможем достигнуть той цели, с которой мы ходим и носим в наших наболевшихся сердцах. К борьбе, товарищи! Иного пути у вас нет! Организационная группа. С осторожностью передай товарищу»¹⁵.

Резко политическую направленность имела листовка от 22 февраля 1962 года, которую подготовила небольшая группа бунтарей, называвшая себя «Союзом свободы и разума». Она действовала в Москве с октября 1961 года. В июле 1962 года Судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда вынесла ее участникам приговор, присудив им разные сроки заключения. Листовка, о которой идет речь, была размножена тиражом более 350 экземпляров и распространялась по высшим учебным заведениям и промышленным предприятиям. В ней, помимо прочего, значилось:

«Соотечественники, трудящиеся, братья студенты. Товарищи!

Общественный строй нашего государства, фарисейски именуемый демократическим, давно стал и поныне остается реакционным, тоталитарным режимом. Диктатура пролетариата сменилась политической диктатурой партийного правительства, которое принципиальную верность марксизму подменило некритическим догматизмом. Конституция СССР находится в противоречии с фактическими законами общественной жизни, государственная политика правительства попирает насущные нужды народа, пренебрегает нашими интересами, обуздывает наши естественные желания.

…Риторическое провозглашение построения коммунизма в стране – жертвоприношение советских людей для будущих поколений, логически несостоятельно и не оправдано исторически.

…Мы, организация “Союз свободы и разума”, революционно выступаем на борьбу за возрождение подлинно демократической партии трудового народа, которая должна обеспечивать социальный прогресс Отечеству»¹⁶.

Удивительно, как тональность листовки напоминает тональность антибольшевистских листовок, распространявшихся в 1918 году эсерами и меньшевиками! В них также авторы апеллировали к социалистическим настроениям русских рабочих. Только в обращении группы Горлопанова в качестве идеала предлагались не демократические ценности февраля, а воспоминания о «правильном» или, иначе, «сталинском социализме».

Годом, который по праву можно назвать апогеем «листовочного восстания», становится 1962-й. Пихоя в своей монографии пишет: «В первой половине 1962 года произошел своего рода взрыв массового недовольства той политикой, которая отождествлялась с Хрущёвым». И действительно, в отчете, который в июне 1962 года направили «компетентные органы» в ЦК КПСС, комитетчики рапортовали, что в начавшемся году появилось 7705 листовок и разного рода анонимных писем подстрекательского содержания, что по сравнению с первой половиной 1961 года было в два раза больше. Дело не ограничивалось кустарными листовками антисоветчиков-одиночек: в упомянутой выше аналитической справке та же тенденция роста признавалась и касательно организованных подпольных групп: за весь 1961 год их было выявлено всего 47, а уже за первое полугодие 1962 года – 60¹⁷.

Причиной взрыва народного недовольства становятся очередные антинародные шаги Хрущёва во внутренней политике. 1 июня 1962 года произошло значительное, сразу на треть, повышение цен на мясо и другие продукты животноводства. Слухи о предстоящем подорожании стали распространяться по всей стране еще накануне и вызвали сильное возмущение. Официальная пресса пыталась успокоить растревоженную как улей человеческую массу, – дескать, предпринимаемый правительством шаг остро необходим, неизбежен и крайне выгоден населению. Печатались тенденциозные сообщения, о том, что «многие советские люди одобрительно отзываются о решении партии и правительства, говорят, что это нужное и хорошее мероприятие».

Но людей подобного рода безыскусной «дымовой завесой» и красивыми фразами о «всемерном повышении благосостояния трудящихся СССР» ввести в заблуждение было невозможно. Большинство рядовых тружеников понимало, что причиной вздутия цен были не расходы страны на гонку вооружения, а полный провал сельскохозяйственной политики Хрущёва. Все еще помнили его драконовские меры по уничтожению скота в личных крестьянских хозяйствах, кукурузу в тайге и многое другое. Не успели забыть люди и ежегодные сталинские снижения цен… Аксютин в совей книге о хрущевской «оттепели» цитирует следующие наиболее характерные оценки искусственного скачка цен со стороны населения:

– Наше правительство раздает подарки, кормит других, а сейчас самим есть нечего. Вот теперь за счет рабочих хотят выйти из создавшегося положения (аппаратчик Московского завода углекислоты Азовский);

– Мы от этого мероприятия не умрем, но стыдно перед заграницей. Хотя бы молчали, что мы обгоняем Америку. Противно слушать наш громкоговоритель… (заслуженный артист РСФСР Заславский);

– Все плохое валят на Сталина, говорят, что его политика развалила сельское хозяйство. Но неужели за то время, которое прошло после его смерти, нельзя было восстановить сельское хозяйство? (старший инженер главка «Моспромстройматериалы» Местечкин) и др.

Но Хрущёв категорически отказывался признавать какую-либо вину перед обществом. Семичастный так описывал реакцию своего шефа на происходившее в низах:

«Когда были повышены цены на мясо, я информировал его о повсеместном недовольстве. Он утратил контроль над собой и взорвался:

– А ты что думал? Думал, что будут кричать “ура”? Разумеется, люди недовольны».

Ответ общества не заставил себя ждать. На многих заводах страны пошли разговоры о необходимости защищать свои права, в том числе с использованием надежного, испытанного «оружия пролетариата» – стачек. Соответствующие настроения в те дни были зафиксированы на Магнитогорском металлургическом комбинате, Ивановском хлопчатобумажном комбинате, Минском заводе им. Октябрьской революции, в железнодорожном депо Тамбова и на других предприятиях. Бурлили Одесса, Днепродзержинск, прочие рабочие центры. Образовавшийся нарыв могло прорвать в любой момент и в любой точке Союза. В некоторых городах многолюдные волнения подавлялись вооруженной силой. Так, например, обстояли дела в трех городах Донбасса, охваченных рабочими протестами, – Донецке, Артемьевске и Краматорске. Отрывочные сведения о кровавом характере усмирения протестовавших рабочих имеются об Омске, Кемерово и некоторых других городах Кузбасса. Кроме того, столкновениями с милицией сопровождались выступления рабочих на родине первого Совета рабочих депутатов – в городе Иваново. Там протестные настроения привели к выступлениям рабочих завода сельхозмашин и одной из текстильных фабрик¹⁸. Скудная информация, которой в настоящий момент должны ограничиваться исследователи, не позволяет осветить эти события более подробно. Зато много информации имеется о выступлении рабочих и населения Новочеркасска. В силу некоторых обстоятельств локального характера именно они выступили наиболее решительно против хрущевского произвола. Это был неожиданный и очень сильный удар, всполошивший всю кремлевскую верхушку. Семичастный вспоминал:

«Прошло едва полгода, как я занял кабинет на Лубянке, когда в июне 1962 года произошли трагические события в Новочеркасске. Мы в КГБ, конечно, были готовы к протестам людей, но не такого масштаба. Отказ от работы 20–30 человек из-за пересмотра тарифов и роста цен кое-где наблюдались и прежде… В Новочеркасске же с самого начала обстановка приняла угрожающий характер».

Новочеркасские события до сих пор привлекают повышенное внимание историков и публицистов. В работах таких авторов, как Пихоя, Аксютин, Козлов и др., восстание нашло довольно полное отображение. Поэтому подробно на хронологии случившего в городе останавливаться не будем, лишь в самом общем виде напомним его суть. В Новочеркасске, как и во многих провинциальных городах эпохи Хрущёва, положение с продовольствием было аховым. Невозможно было достать ни мяса, ни мясных изделий. А тут еще подоспела очередная кампания по пересмотру тарифных ставок, которая проводилась без согласия профсоюза и резко снизила заработок рабочих. На таком фоне и пришли известия о серьезном повышении цен.

1 июня рабочие Новочеркасского электровозостроительного завода в заводском дворе устроили митинг и потребовали, чтобы к ним вышел директор. «Рабочие высказали ему, – пишет Семичастный, – свое недовольство по поводу плохих условий труда и быта, низких заработков. Тот попытался грубо осадить ходоков, стал разговаривать с ними таким барским тоном, что [это] вызвало возмущение людей». Что именно скрывалось под этим чекистским эвфемизмом о «барском тоне», известно из работы журналистки И. Мардарь. На жалобы рабочих, что у них недостаточно средств, чтобы прокормить свою семью и прокормиться самим, директор завода Курочкин высокомерно ответил: «Если не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Поведение директора стало последней каплей, переполнившей чашу терпения рабочих. Грянул взрыв.

Рабочие вышли из цехов с портретами Ленина, красными знаменами и лозунгами «Хрущёва на мясо». На короткое время восставшие стали хозяевами положения в городе. Ими было перерезано железнодорожное сообщение, прекращена работа некоторых других предприятий города. Подверглись разгрому важные административные здания, в том числе заводоуправление и горком КПСС, была предпринята попытка штурма здания милиции и УКГБ. Хрущёв послал в город А.И. Микояна, который на тот момент являлся самым приближенным к нему членом партийно-государственного руководства. Микоян, слабо разбиравшийся в психологии рабочих, попытался давить на жителей Новочеркасска своим авторитетом, но в результате чуть было не оказался растерзан разъяренной толпой, горе-миротворца еле-еле успел эвакуировать заместитель председателя КГБ Н. Захаров.

Провал миссии Микояна был чреват распространением волнений на соседние города и рабочие поселки. И власть сделала свой выбор: в городе объявлялось чрезвычайное положение. Против рабочих Новочеркасска были брошены войска, на улицах города загромыхали танки. Расстрел рабочих повлек большие жертвы. Погибло много детей – очевидцы рассказывают, что первый залп был дан поверх толпы, и он пришелся по деревьям, на которых сидели мальчишки, наблюдавшие за не виданным никогда прежде зрелищем. Наиболее активных участников новочеркасского восстания подконтрольные режиму суды приговорили к высшей мере наказания и длительным срокам заключения, причем, по авторитетному свидетельству Козлова и Мардарь, не обошлось без подтасовок и грубейших фальсификаций.

Слухи о Новочеркасском расстреле потрясли всю страну и не смолкали еще долгие годы. Другие подобные инциденты хрущевского времени были известны не так хорошо, но теперь, когда пелена секретности спала, стало ясно, что событиями в этом городе география массовых выступлений тех лет не ограничивается. Многие из них происходили еще до восстания рабочих и жителей Новочеркасска. Причины их были самыми разнообразными. Большинство из них возникало также на социально-экономической почве. Так, крупное восстание, подавленное вооруженным путем, произошло в 1959 года в Темир-Тау. В его основе лежали недостатки целинной кампании, когда людей бросали в чистое поле и заставляли работать без всяких бытовых условий. В 1961 году прошли выступления в Краснодаре, Муроме и Александрове. В 1961 и 1963 годах массовые выступления прогремели в городе Кривой Рог под Днепропетровском. По рассказам одного очевидца, в зимние месяцы после денежной реформы 1961 года проходившего производственную практику в городе Кировограде, там недовольство населения также выплеснулось на улицы: множество домохозяек с колясками и малолетними детьми блокировало подходы к зданиям органов власти с требованиями предоставить им возможность приобретать детское питание, хотя бы молоко и манную крупу. По другим сведениям, нечто подобное разгневанные женщины устроили и в Кишиневе, возможно, и в некоторых других городах юга.

Значительная часть прочих выступлений, к примеру, в июле 1960 года в Джегитаре, в августе 1958 года и апреле 1964 года в Чечне и др., стали следствием непоследовательной национальной политики Хрущёва.

Очень многие массовые протесты стали реакцией на сталинофобию Хрущёва. Один крупный современный специалист в области политических наук еще совсем недавно утверждал, что развенчание культа Сталина практически не вызвало никакого сопротивления низов. Это предположение – типичное следствие существовавшей в СССР практики искажать историю, засекречивать архивные фонды. Сегодня, когда историки получили к ним доступ, картина представляется совершенно иной. В основе многих беспорядков, например, в Тбилиси, Сухуми, Гори и Батуми в 1956 году, в 1963 году в Сумгаите и др., лежало недовольство со стороны широких слоев населения как раз антисталинской истерией, поднятой Хрущёвым. Часто протест почитателей Сталина выливался в настоящие восстания, когда протестующие подвергали нападению здания различных государственных учреждений и организаций. Понятно, что режим Хрущёва не стеснялся для разъяснения населению правильности решений XX съезда КПСС массированно применять оружие. Только в Тбилиси при разгоне 60-тысячной демонстрации было убито не менее 20 человек.

Тем самым общая тенденция обозначилась довольно четко – потерявшие всякую надежду массы проявляли свое неприятие хрущевской политики, выходя на улицу. Как показывают новейшие исследования, в частности данные, полученные историком Козловым, время со второй половины 1950-х до первой половины 1960-х годов было самым неспокойным во всей послевоенной советской истории. Другой историк, Семанов, в оценках еще категоричней, он утверждает, что в Советском Союзе ничего подобного не наблюдалось со времен НЭПа. И это не преувеличение. В хрущевский период по стране прокатилось множество массовых выступлений, в которых принимали участия рабочие, служащие Советской армии, студенты. Согласно справке КГБ о массовых выступлениях в СССР, подготовленной несколько позже, а именно во время горбачевской «перестройки», только за последние годы правления Хрущёва в стране состоялось не менее 10 крупных народных волнений с числом участников 300 человек и более. Причем, что самое печальное, в 80–90 % случаев для их подавления Хрущёвым применялось оружие, гибли люди. То есть других способов урегулирования противоречий между властью и обществом, кроме голого насилия, Хрущёв просто не знал или не признавал. Шутка ли сказать – даже при Сталине такой страшной статистики не отмечалось! Поэтому в корне неверным являются утверждения журналиста Леонида Млечина, содержащиеся в предисловии к новому исправленному изданию книги В.А. Козлова, будто бы выступления при Хрущёве были, по сути, запоздалой реакцией населения на обиды, нанесенные ему сталинской властью. Этот вывод явственно противоречит всему фактическому материалу, собранному в исследованиях самого Козлова, которому Млечин тем самым оказывает медвежью услугу.

О том, что именно политика самого Хрущёва подорвала доверие к нему в советском обществе, свидетельствует и тот факт, что не только в народе, но и в среде либеральной интеллигенции, ставшей после XX партсъезда надежной опорой хрущевских преобразований, росло разочарование в недавнем кумире. Это было вызвано отходом руководства страны от либеральных реформ в области культуры первых лет «оттепели». Начинается возврат к прежним методам ограничения свободы творчества и цензурных запретов. Жертвой очередного поворота становятся даже такие известные писатели, как Б. Пастернак. В 1957 году он выдвигается на соискание Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго». В ответ на это в СССР против писателя была начата целая волна разоблачений, а в октябре 1958 года он был изгнан из Союза писателей. Резкой критике за «идеологическую сомнительность», «отрыв от интересов трудового народа» и т. п. подвергались поэты А. Вознесенский, Е. Евтушенко, писатели В. Дудинцев, С. Кирсанов, К. Паустовский, скульптор Э. Неизвестный, художник Р. Фальк, режиссер М. Хуциев. Так и не увидела свет рукопись романа В. Гроссмана о войне «Жизнь и судьба», которая была изъята у писателя органами госбезопасности (она дошла до своего читателя лишь в 1988 году). Не пошел на экраны фильм М. Швейцера «Тугой узел», попали в спецхран многие другие произведения.

Самым ярким эпизодом, ставшим своеобразным символом окончания эпохи «оттепели», исследователи часто называют посещение в 1962 году Хрущёвым выставки в честь 30-летия Московской организации союза художников. Познакомившись с работами молодых художников-авангардистов, Хрущёв отозвался о них в самых грубых тонах, следствием чего становится экстренно принятое руководством Академии художеств осуждение левых течений в живописи: «формализм» и «абстракционизм» обличались в нем как «враждебные всей марксистско-ленинской идеологии» советского общества.

Трагическим событием периода «оттепели» становится самоубийство 13 мая 1956 года видного отечественного писателя А.А. Фадеева, не пожелавшего принять идеологические кульбиты новых правителей СССР, их стремление установить диктат над творчеством. В своей предсмертной записке он писал: «Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды».

В одной из бесед с тогда еще молодым поэтом Андреем Вознесенским Пастернак отзывался о Хрущёве примерно в тех же тонах, что и Фадеев: «Так долго над страной царствовал безумец и убийца, а теперь – дурак и свинья». Как подтверждают современные исследования, тема о дураке и свинье на троне была живо подхвачена и другими представителями творческой элиты. Так, поэт Илья Сельвинский свое отношение к свободе творчества в СССР и лично к «дорогому Никите Сергеевичу» сформулировал в следующей изящной манере:

Неправда, что книги летят у нас в урны:

Цензуру изгнал всесоюзный Совет.

Пример? Извольте: на целый свет Хрущёв, например, голосит нецензурно.

Как видим, обстановка становилась все напряженней и напряженней, все явственней и явственней проявлялись признаки приближавшейся бури. Как же правильно назвать характер происходившего в нашей стране на сухом языке социологической науки, например марксистской, – ведь Хрущёв сам себя считал выдающимся марксистом всех времен и народов? Если устроить инвентаризацию взглядов классиков, в особенности В.И. Ленина, то среди прочего нам попадется на глаза понятие «революционной ситуации». Ленин выделял три ее признака. Первый признак – это кризис верхов (когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому). Второй признак – это резкое падение жизненного уровня населения. Наконец, третий признак – это активизация массовых выступлений обездоленных низов. Как видим, в СССР генезис всех этих трех признаков зашел уже довольно далеко.

Во-первых, у Хрущёва уже не получалось по-прежнему лихо насаждать безропотно молчавшему обществу свои безответственные решения, а само общество, причем во всех своих важнейших сегментах, уже устало терпеть над собой тупое экспериментаторство. Во-вторых, люди были недовольны своим материальным положением. Условия жизни населения в течении хрущевского десятилетия, конечно, постоянно менялись, временами даже улучшались. Но прирост общественного богатства шел гораздо быстрее, чем повышение личного благополучия. А ведь давно установлено, что наиболее существенные социальные взрывы происходят не там, где общество во всей своей совокупности переживает кризис, а там, где наступает пора справедливо распределять плоды хозяйственного подъема, а кто-то по справедливости делиться не желает (об этом, например, в одном из своих тюремных писем рассуждал опальный олигарх М. Ходорковский, знающий о профилактике трудовых конфликтов не понаслышке). При Хрущёве ситуация усугублялась еще и тем, что даже при позитивной динамике экономического роста случались такие пиковые моменты, когда жизненный уровень людей падал стремительно. И, в-третьих, как мы только что видели, протестная энергия всех слоев населения становилась все более и боле весомым фактором внутриполитической жизни.

Тем самым, на марксистском языке, происходившее в СССР в последние годы правления «марксиста» Хрущёва, который, правда, на самом деле никаким марксистом не был, следует оценивать как вызревание революционной ситуации. Да и не только на марксистском, на любом ином языке социологической науки, тем более на языке здравого смысла, ситуация могла быть названа если и не революционной, то предгрозовой – верхи были уже ни на что способны, а низы хотели – очень хотели – есть! И пускай историки стыдливо бояться называть вещи своими именами (советские историки не могли допустить самой мысли, что в «стране победившего социализма» могла сложиться революционная ситуация, а либеральным историкам «политическая целесообразность» не позволяла признать, что кризис тех лет был вызван вовсе не «провалом советского эксперимента», а вторжением западнического либерализма в традиционное и солидарное жизнеустройство нашего народа), суть выявленного нами явления остается неизменной.

Конечно, из истории нам известно, что далеко не каждая революционная ситуация перерастала в революцию. Например, за сто лет до Хрущёва свои реформы проводил еще один либеральный деятель – Александр II. На рубеже 50—60-х годов XIX века он также сумел довести Россию до возникновения в ней революционной ситуации. Но тогда революции так и не произошло. Почему? Потому, что для революции недостаточно только объективных факторов, необходимы еще и субъективные, а именно наличие значимой политической силы, способной аккумулировать недовольство низов и повести за собой большинство общества. В XIX веке таковой не нашлось. А в XX веке? В аналитических сводках КГБ засвидетельствовано, что в стране то тут, то там возникали локальные политические группы. Объединение подобных «тайных обществ» во всесоюзном масштабе было лишь делом времени, особенно если учесть «доброжелательное» внимание к нашим внутренним проблемам со стороны наших «друзей» – прежде всего американцев.