Текст книги "Римский орел"

Глава седьмая,
в которой воплощается в жизнь старинная римская пословица

– И куда мы теперь, друг Череп? – спросил Плавт, останавливаясь у развилки.

– Меня зовут Геннадий, – напомнил Черепанов.

– Хорошее имя, – отозвался кентурион. – Эллинское. Означает: благородный. Верно? Но ведь ты не эллин. Кто дал тебе такое имя, варвар?

– Родители. Тебе что-то не по вкусу, Гонорий?

Спору нет, этот римлянин – крутой парень. Но именно таким крутым парням надо время от времени напоминать, с кем они имеют дело.

Секунд десять Черепанов и Плавт играли в «кто кого переглядит».

Римлянин первым отвел глаза, засмеялся:

– Все в порядке, Геннадий. Хорошее имя. И ты тоже хорош. Так куда бы ты хотел направиться?

– Туда, откуда меня увели.

– Что за место? Твоя родина? – Римлянин был заинтересован.

– Нет. Селение. Примерно в двадцати переходах отсюда. Там остался мой друг, и я беспокоюсь, как бы с ним не случилось худого.

– Как называется это место?

Черепанов пожал плечами:

– Понятия не имею. Мы… прибыли издалека.

В общем, случайно. И даже толком языка здешнего не знали.

– Случайно? – Кентурион одарил Геннадия долгим взглядом, приподнял бровь. Но понял, что его товарищ не склонен давать объяснения.

– Твой друг похож на тебя? – спросил римлянин.

– Отчасти.

– Вряд ли он пропадет, – уверенно произнес кентурион. – Не думай об этом. Ты не можешь ничего сделать. Сейчас. Поэтому мы пойдем туда, куда хочу идти я. А я хочу вернуться домой.

– В Иллирию? – Черепанов помнил, в какой из римских провинций родился его товарищ.

– Дом легионера – его легион. Но для начала нужно выйти к границам империи. Это – там. – Кентурион махнул рукой. – Пойдем со мной, Череп. Мой легат[11]11
  Легат – военный или гражданский чиновник высокого ранга. В данном случае – командир легиона.


[Закрыть] Максимин – великий человек. Понравишься ему – поможет отыскать твоего друга. Он знает варваров, и они знают его. Думаю, твой земляк не останется незамеченным среди варваров, если он и впрямь похож на тебя.

– Пожалуй, – согласился Черепанов.

«Уж Леха-то, с его темпераментом и с охапкой артефактов двадцать первого века, внимание на себя наверняка обратит, – подумал подполковник. – Лишь бы только не грохнули его из-за этого темперамента и ценного имущества».

Но римлянин прав: Геннадий не в состоянии помочь Алексею. Даже дороги в тот поселок не отыщет – заплутает в здешних чащах и болотах.

– Я пойду с тобой. Куда?

– На юг. – Кентурион вскинул на плечо мешок и решительно двинулся по левой тропинке.

Геннадий последовал за ним. В конце концов, он с самого начала собирался добраться до Рима. Даже Леху в этом убедил. И решительный кентурион – именно тот человек, которого стоит иметь рядом, когда оказываешься в чужой стране. С первого взгляда видно, что Плавт – из тех, на кого можно положиться. Из тех, у кого на лбу написано: «Хочешь со мной поссориться? Давай! Увидишь, что будет!» В любом случае выбора у Геннадия нет. «Volentem fata ducunt, nolentem trahunt»[12]12
  Volentem fata ducunt, nolentem trahunt (лат.) – желающего судьба ведет, нежелающего – тащит.


[Закрыть] – как говорят земляки Плавта.

Глава восьмая,
в которой господа офицеры совершают разбойничий налет

Если сравнить этот лес с азиатскими джунглями или южноамериканской сельвой, – нет, никакого сравнения. Нормальная растительность юга России. Первосортный лиственный лес. Старый. С кучей грибов и ягод. С великолепными дубовыми рощами на возвышенностях, с бесчисленным зверьем. Пуганым, к сожалению.

Тем не менее Черепанов чувствовал себя в этом лесу как дома. Куда лучше, чем его римский приятель. Который, впрочем, не жаловался.

В первый день они отмахали километров сорок. Форсированным маршем. Черепанов слегка запарился (не мальчик, чай), а кентуриону – хоть бы что. Пер по лесу, как лось. Причем волок на горбу килограммов тридцать всякого барахла, не считая оружия. Когда Черепанов посетовал: жаль, лошадей нет, – римлянин только фыркнул:

– Сразу видать, ты не легионер! Знаешь, как нас зовут? Мулы!

– Что? – не понял Черепанов.

– Помесь лошади и осла! Потому что не всякий осел унесет столько, сколько воин великого Рима.

– И что же он несет? – поинтересовался Черепанов.

– Во-первых, оружие. Гладий, кинжал, пилум, пила…

– Пила – это что? – спросил Черепанов. Что такое пилум, он знал.

– Тоже копье, но поменьше. Метать. Затем скутум. Это большой щит. Потом шлем, составной доспех (лорика сегментата)[13]13
  Кожаная рубаха с нашитыми на нее металлическими пластинами: лорика заменила распространенную ранее кольчугу-безрукавку, поскольку обеспечивала большую свободу движений.


[Закрыть]. Это оружие. Во-вторых: сундучок для личных вещей, фляга, миска и котелок, запас пищи дней на пять, сагум…[14]14
  Сагум – шерстяной плащ.


[Закрыть] Когда сухой, он весит немного, но если намокнет… Дальше: строительный инструмент – кирка, мотыга или лопата…

– Слушай, – перебил Геннадий, – как же можно унести такую прорву?

– Еще как можно! – с удовольствием заявил кентурион. – Это вы, варвары, как обезьяны: все в руках тащите (Черепанов решил на «варваров» не обижаться). А у нас для того фурка есть.

– Это что?

– Такая палка. С поперечиной. И с веревкой. – Плавт изобразил руками нечто вроде подобия небольшого лука, привязанного к шесту. Очень удобно. Но это еще не все. Если местность голая, то каждый еще два кола несет. Для лагерного частокола. Ну и кошель, конечно, который у хорошего легионера никогда не бывает легким.

Черепанов представил себе навьюченного подобным образом солдатика…

– И со всем этим барахлом он еще ходит?

– Еще как! – гордо заявил Плавт. – Тридцать миль[15]15
  Римская миля – тысяча двойных шагов, примерно 1,5–1,6кмa


[Закрыть] в день. Римский сол…

– Стой! – оборвал его Геннадий.

Кентурион мгновенно заткнулся и остановился тоже мгновенно: замер с поднятой ногой.

Черепанов осторожно обогнул его, наклонился: точно. Тоненькая бечевка, выкрашенная в зеленый цвет, натянута поперек тропы. Ни хрена себе! Неужели мина на растяжке? Здесь? Сердце екнуло.

Подполковник осторожно снял со спины мешок, сложил на землю оружие. Другой конец бечевки прятался в кустарнике. Черепанов проследил его… И ощутил мгновенное разочарование. Самострел. Причем настороженный на зверя, а не на человека: слишком низкий прицел. Но ногу вполне могло продырявить.

– Ага. – Гонорий протиснулся сквозь кусты, увидел самострел. – На кабана. Молодец, Череп. Глазастый.

Последнего слова Геннадий не понял, но догадался.

– А ведь это хорошая новость, – продолжал между тем римлянин. – Значит, где-то поблизости люди.

– Считаешь, это хорошо?

– Ну да! – Кентурион даже удивился. – Запасы дополним. Сориентируемся. Может, там и женщины найдутся. Мой маленький приап, – Гонорий похлопал по соответствующему месту, – без женщин очень скучает.

Черепанов хмыкнул:

– И как ты собираешься их искать?

– Я бы подождал здесь, – ответил римлянин, – но не думаю, что это хорошая мысль.

– Плохая, – согласился Черепанов. – Август кончается. Если уже не кончился.

– Август[16]16
  Август – титулование римского императора. Впервые принят «наследником» Юлия Цезаря (Кесаря, но для имен будет сохранено более привычное для нас произношение) Юнием Октавианом и означает «священный». Наш месяц август, соответственно, сохранил римское название. Кстати, июль также назван в честь первого римского императора, Юлия Цезаря. Вообще в русском языке на удивление много латинских слов, что и позволяет герою кое-как изъясняться с римлянином. Здесь нет особой натяжки и нет нарушения принципа, которого я придерживался и придерживаюсь при создании романов историко-приключенческой серии: во всем, кроме первой посылки (попадание наших современников в мир прошлого) – никакой фантастики: голый реализм и историческая достоверность. Но разумеется, латинское произношение и грамматика Черепанова поначалу оставляют желать… Например, следующая фраза: «Я предпочитаю идти, когда тепло и сухо, чем когда мокро и холодно» в варианте Черепанова (опирающемся на его словарный запас) звучит на латыни примерно так: «Мой приоритет ходить в сухой и теплый погода, не водный и холодный». Но для удобства чтения я «адаптирую» реплики героя в соответствии с правилами русского языка.


[Закрыть] умер? – удивился Плавт. – А, ты говоришь о месяце.

– Да. На носу осень. Не знаю, как ты, а я предпочитаю идти, когда тепло и сухо, а не когда мокро и холодно.

Поэтому они перешагнули через веревочку и двинулись дальше. Но вскоре после полудня им улыбнулась удача.

Плавт остановился и потянул носом воздух:

– Чуешь?

– Что?

– Дым. Дымом пахнет.

– Пожар? – насторожился Черепанов.

Римлянин принюхался еще разок, и узкие губы его растянулись в улыбке.

– Не-ет… Пожар по-другому пахнет. Ну-ка, пойдем! – и решительно свернул в чащу.

Спустя четверть часа Черепанов убедился, что кентурион был прав: то был не лесной пожар, а расчистка под поле. Горели обложенные хворостом пни на вырубке.

– Ну у тебя нюх! – восхитился Геннадий.

Гонорий ухмыльнулся… Но как-то криво.

– Ты меня обманул! – воскликнул подполковник.

– Но ведь это не пожар! – возразил Плавт. – Пошли, нечего время терять! – И вытянул из петли на поясе импровизированный меч. На первой же после побега стоянке кентурион подрезал древко квеманской рогатины по руке, обмотал куском кожи, а края наконечника отточил поострее. Получилось вполне приличное оружие: нечто среднее между длинным кинжалом и коротким мечом.

По хорошо заметной тропинке они вышли к дому – нет, домом это называть не стоило. Халупа, отличавшаяся от соседнего сарая только размерами.

Кентурион скинул мешок и огромными прыжками устремился к избушке.

Подполковник за ним не побежал. Поэтому у него хватило времени увидеть на земле свежие следы раздвоенных копыт. Относительно свежие. И менее заметные, но все же различимые на взрытой почве отпечатки чуней. Большие и маленькие. Да, можно было не торопиться. Обитатели халупы, кем-то предупрежденные, успели сделать ноги. Геннадий их понимал. Наверняка слух о «подвигах» двух чужеземцев уже успел широко разойтись. Ни один разумный человек не стал бы рисковать и встречаться с парой кровожадных отморозков, если у него за спиной нет небольшой армии. Тем более слухи склонны преувеличивать все, в том числе боевые возможности чужеземцев.

Так что подполковник никуда торопиться не стал. Подобрал мешок римлянина и без лишней спешки двинулся к избе, полагая, что в ней уже никого нет.

Существовала, конечно, вероятность засады, но Черепанов не мог представить здесь такой засады, которая бесшумно взяла бы Гонория Плавта Аптуса.

Геннадий ошибся. Изба не была пуста. В ней обнаружился один из местных жителей, не ударившийся в бега, вероятно, по причине преклонного возраста.

Замшелый дедок с грязно-желтой бородой до колен, который в настоящий момент беседовал с разочарованным римлянином.

Беседа не складывалась. Вообще-то кентурион не был профаном в языкознании. Как успел выяснить Геннадий, Плавт свободно говорил по-гречески и по-сирийски; немного знал парфянское наречие (на уровне армейского разговорника: «стоять!», «бросить оружие!», «где стоит ваша часть?», «нам нужен провиант!» – и далее). А вот в местном языке кентурион ничего не смыслил: не пожелал гордый римлянин изучать язык своих «хозяев». Дедок, как и следовало ожидать, латыни не ведал. Но в старческий маразм не впал и охотно отозвался на приветствие Черепанова.

Подполковник с облегчением скинул на лавку мешки.

– Спроси, где его родичи? – потребовал кентурион.

Геннадий спросил.

Ушли родичи. Давно ушли. Не догнать.

Насчет «давно» старый пенек врал, но Черепанов не стал его уличать.

Пока Черепанов беседовал, Плавт «проводил обыск» помещения. Со сноровкой, выказывающей большой опыт. Хотя что в такой избушке спрячешь? Все на виду. И горшки-лари-бочонки. И окорока свиные копченые – прямо над очагом висят.

Единственными существенными находками были старый меч из почерневшей бронзы и помятый, но старательно выправленный медный шлем с куцыми ошметками некогда красного султана.

– Спроси его: золото у них есть? – потребовал кентурион.

«Откуда у них золото, у такой бедноты?» – подумал Черепанов. Хотя, может, это и не беднота? По местным масштабам.

– Где золото прячешь, дед?

Старик замахал руками: какое золото, почтенные?

– Серебро, оружие?

Ответ аналогичный.

– Пятки ему прижечь надо бы… – деловито произнес Плавт.

– Может, он не врет? – Идея пытать старичка подполковнику не очень понравилась. – Зачем нам их деньги? У нас в мешках минимум два кило золота.

Золото они на капище взяли.

– Золота много не бывает, – философски заметил кентурион. – А мне очень много золота нужно, Череп. У меня в Риме большие долги остались. Очень большие долги…

Судя по выражению лица кентуриона, свои долги он собирался платить не золотом, а железом. Но Геннадий не стал вдаваться в подробности.

– Думаю, старик не врет, – повторил он.

– Может, и не врет. Вот и узнаем. А заодно узнаем, где их бабы попрятались. Не могли они далеко уйти – со скотом и детишками.

Оказывается, не один Черепанов следы приметил!

– Давай спрашивай! – потребовал кентурион. – А ты, дед, учти: я шуток не шучу! – Плавт сунул старику под нос лезвие ножа.

Дед скосил глаза на нож, но не шибко испугался. А когда Черепанов спросил, куда спрятались его родичи, бесстрашно заявил, что незваные гости их никогда не найдут. Они могут убить старого Кнеуха, Кнеуху все равно.

– Я тебе нос отрежу. И уши. Где они?

Внезапно Черепанову показалось: ему все это снится. И во сне повторяется то, что было в жизни. Только тогда он сам сидел со связанными за спиной руками и маленький жилистый краснокожий человечек вертел у него перед носом блестящим кривым ножом. И кричал на чужом языке. А большой чернокожий человек переводил этот крик бесцветным равнодушным голосом…

Глава девятая,
в которой Геннадий Черепанов вспоминает кое-что из того, о чем предпочитает не вспоминать

Он приземлился на дерево. Относительно удачно, ничего не сломал. Даже не ободрался. Без особого труда, обрезав стропы, спустился вниз. Посидел немного на травке, приходя в себя, ожидая, пока спадет неизбежный после стресса колотун и восстановятся силы.

Объективно говоря, ситуация была аховая. Триста километров по чертовым горам, по проклятым местам, где цивилизацией и не пахнет, где, по слухам, из двуногих – только птицы и дикари с отравленными стрелами. Будь это боевой вылет, было бы легче. Хотя бы потому, что у него был бы спаскомплект – с картами и полным «джентльменским набором» для выживания. Да и искали бы его старательно и до победного конца. Всего и дело-то – оставаться где-нибудь поблизости от обломков самолета и просигналить подмоге, когда она прилетит. Нет, ерунда. Это идеальный вариант – если ты грохнулся на собственной территории. А на чужой… На чужой первыми к месту падения явятся совсем другие парни. И эти парни будут настроены очень недружелюбно. Еще бы! Извечная ненависть ползающих по земле к парящим в небе. А если «парящие» в придачу имеют обыкновение швыряться напалмовыми, вакуумными, кассетными и прочими смертоносными игрушками, если они способны превращать гектары земной поверхности вместе со всеми их обитателями в огненные озера…

Так что объективно дикари лучше.

Геннадий поглядел наверх, где запутался в ветвях парашют. Высоковато. Обрезанные стропы болтались метрах в двух над головой – не допрыгнуть. То есть в принципе залезть можно: ствол густо оплетен всякими ползучими лианами. Но игра не стоила свеч.

Черепанов встал. Подвигал руками-ногами-головой, проверяя, как чувствует себя организм. Что ж… бывало и лучше. Но серьезных травм нет, и это хорошо. Значит, в путь.

За три дня он прошел километров двадцать пять. Будь у него мачете и веревка – результат увеличился бы вдвое. Самый отвратительный вариант горной местности – это горная местность, сплошь заросшая всякой ботаникой. Часто – колючей. Еще чаще – изобилующей представителями фауны. Мелкой и зловредной. Больше всего Геннадий опасался подхватить какую-нибудь дрянь вроде лихорадки или местного энцефалита. Зато с более крупными представителями животного мира проблем было значительно меньше. Вопреки кинематографическим стандартам, Черепанова не укусили ни ядовитая змея, ни паук размером с чайное блюдце. То есть он видел и змей, и пауков, но поскольку не хватал их руками и не наступал на хвосты, то змеи и пауки тоже его не трогали. У них были свои дела, у Геннадия – свои. Правда, вечером второго дня его навестила пума. Остановилась шагах в десяти от костра и с большим интересом наблюдала, как человек кушает поджаренного на костре грызуна, напоминавшего при жизни очень большую морскую свинку. Возможно, пума рассчитывала, что человек с ней поделится. Но Черепанов и в лучшие времена не был склонен к благотворительности, к тому же не собирался прикармливать диких зверей. Страха он также не испытывал. Пума размерами не превышала немецкой овчарки и ни малейшей агрессии не выказывала. А пожелай она напасть – ее трудности. У Черепанова под рукой имелся старенький, но вполне надежный кольт, которым чья-то добрая душа снабдила аварийный комплект.

И Геннадий не сомневался, что успеет им воспользоваться, если что. Но пума не напала. Посидела неподалеку с полчасика и удалилась. Огня, что характерно, она совершенно не боялась.

А на следующий день Геннадий нашел труп.

Собственно, день не складывался с самого начала. С утра. Началось с того, что пришлось выбросить остатки «морской свинки» – мясо кишело маленькими красными и ужасно кусачими муравьями. Потом пришлось обходить полкилометра сплошных зарослей, сквозь которые без мачете пробиться невозможно. Вдобавок вода во фляге заканчивалась, а ручейки, которые то и дело попадались в прошлые дни, куда-то запропастились. Наконец Черепанов вышел-таки к речке. Но радости в этом было мало, потому что речка текла по дну узкой расщелины с совершенно отвесными и кое-где даже отрицательными склонами. До дна было рукой подать – метров двадцать. Минута – при наличии веревки. Или пара секунд полета. Других способов добраться до воды не имелось.

И при этом чертова расщелина шла аккурат поперек маршрута.

Зато левее Черепанов углядел древесный ствол, очень удачно улегшийся поперек пропасти. И обрадовался.

А зря. Потому что весь следующий час пробивался к заветному месту через колючий кустарник, для прочности «усиленный» живой сетью из каких-то ползучих растений. Злой и исцарапанный, с помощью ножа и матерщины он наконец пробился к цели, однако цель оказалась – с подвохом. Естественный «мост» успел изрядно подгнить, облезть и покрыться слоем сизой скользкой плесени. Но мысль о том, чтобы совершить еще один бросок через колючки, сделала Геннадия достаточно решительным. Одному Богу известно, как ему удалось не навернуться. Ствол местами сгнил настолько, что руки тонули в мокрой трухе. Там же, где не было гнили, ствол на ощупь напоминал полированную гранитную колонну, щедро политую шампунем.

А внизу, между ма-аленькими (если смотреть сверху) камешками, весело струилась речка.

Но Черепанов все-таки не сверзился, перелез, взобрался на очередной холм, увенчанный здоровенным деревом, напоминавшим кедр… И увидел труп.

Труп выглядел давнишним: плоти на костях почти совсем не осталось. Хотя, может, потрудилось здешнее зверье.

Черепанов не любил трупов. Ни старых, ни свежих. Этот же ему особенно не понравился. Поскольку был совсем маленьким, явно детским. И был приколочен к дереву с помощью ржавых стальных костылей.

Чисто рефлекторно Геннадий проверил: на месте ли револьвер. На месте.

Преодолевая отвращение, Черепанов подошел поближе. На красноватой коре были выцарапаны какие-то знаки. Костыли вогнали прямо в них.

С макушки почти голого черепа черной паклей свисали длинные пряди волос. Чертовски маленький скелет. Даже если учесть, что здешние аборигены отнюдь не великаны. И еще одна неприятная деталь: локтевые и коленные суставы скелетика были раздроблены. Разумеется, это могли сделать и после смерти бедняги. Так же, как и прибить к дереву могли уже мертвое тело…

Дальнейшие действия Геннадия вряд ли можно было назвать разумными. Просто откуда-то изнутри возникло непреодолимое желание сделать это. И он сделал. Подобрал с земли камень побольше, выбил из дерева костыли, снял маленький скелетик, вырыл ножом неглубокую яму и похоронил останки.

На это все у Геннадия ушло несколько часов.

В общем, глупость. И он отдавал себе отчет, что делает глупость: практика выживания подобной лирики, мягко говоря, не одобряет. Но Черепанов не мог поступить иначе. Не мог, и все.

Компенсируя потерянное время, остаток дня он двигался ускоренным маршем, и к вечеру ему повезло: наткнулся на источник – маленький родничок, сочащийся между камней, на которых обнаружился еще и ужин: десятка полтора большущих улиток.

Все бы хорошо, но Геннадия не оставляло отвратительное чувство: будто кто-то смотрит в затылок. Когда стемнело, Черепанов, вопреки обыкновению, костра разводить не стал. Четвероногого зверья он уже не боялся. А вот зверья двуногого, способного на извращенное убийство ребенка… Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и в цивилизованной нынче Европе еще лет двести-триста назад «лишних» младенцев живьем в сугроб выкидывали… Однако ж Геннадий был убежден, что обилие подлецов вокруг – недостаточный повод, чтобы самому стать подлецом. Хотя и осознавал, что подобные убеждения серьезно препятствуют карьере.

Спал Черепанов на дереве. Привязавшись ремнем. Не самый комфортабельный вид ночлега. Особенно если по тебе постоянно бегает какая-то мелкая живность.

В общем, ночь прошла – и слава Богу. А утро…

Утро преподнесло неприятный сюрприз. Когда, цепляясь за лианы и покряхтывая от боли в отлежанных местах, Геннадий спустился на землю, прямо у него над ухом раздался негромкий удар. Черепанов скосил глаза и увидел воткнувшуюся в бугристую кору стрелу. Перышки на ее охвостье были ярко-алыми, а наконечник вошел в дерево совсем неглубоко. И потому было отлично видно, что он вымазан какой-то черной липкой дрянью. Отчасти поэтому Черепанов не стал делать лишних движений, когда из зарослей материализовались трое аборигенов. Причем только один из них держал в руке лук. Остальные были вооружены вполне современно: армейскими винтовками. И одеты были аборигены соответственно: двое с винтовками – в линялые шорты, а вот голова третьего украшена плюмажем из ярких перьев.

Этот третий выглядел особенно неприятно, хотя и остальных никто не назвал бы симпатягами: плоские коричневые физиономии, похожие на маски из крашеного дерева. А вот морда третьего и впрямь была маской: ее покрывал слой серой глины, на который были нанесены синие, красные и черные полосы. Выглядело жутковато. Но Черепанова куда больше беспокоили не морда «замаскированного» и нацеленный в живот кончик стрелы, смазанный черной дрянью. Даже карабины пугали меньше. Карабин – привычное оружие. Но отравленная стрела…

– Ты! Пистолет. Брось! – скомандовал раскрашенный на ломаном английском.