Текст книги "Глаза зверя, стерегущего добычу. Часть 2"

Глава 2. Дыхание войны

2003 год, 23 июня. Багдад, округ Дияла.

– Ахмед, что ты там копаешься? Давай, заводи уже! Надо сматываться отсюда!

Ахмед, коренастый мужик, лет сорока пяти, высунул голову из-под крышки капота потрёпанной Тойоты Карго Ван и в пол голоса ответил:

– Сейчас! Ещё немного подождём!

– Говорю тебе, Ахмед, не придёт он! Мы уже и так охране примелькались! Поехали быстрей!

Человека, торопившего Ахмеда, звали Салех. На вид он был немного по моложе своего товарища, но такой же крепкий и широкоплечий. Оба были из шиитского района Кадхамия. Десять минут назад их фургон Тойота остановился прямо напротив КПП американской авиабазы «Рашид». Из-под капота машины повалил густой пар, и Ахмед, который сидел за рулём, вылез из кабины и принялся прямо на дороге ковыряться в моторе. Салех остался сидеть на пассажирском кресле рядом с водительским. Его что-то беспокоило, он то и дело бросал встревоженные взгляды в сторону главного входа на авиабазу.

Изначально этот военный объект принадлежал иракской армии, но в марте началась война с возглавляемой Соединёнными Штатами коалицией. Иракские военные без боя бежали с авиабазы и теперь здесь хозяйничали американцы.

Опасения Салеха, видимо, были не напрасными. Со стороны КПП за ними наблюдали уже несколько пар недовольных глаз. Дверь пропускного пункта распахнулась и оттуда вышел солдат в серой камуфляжной форме с нашитой эмблемой в виде американского флага и каске. На шее у него висел автомат. Солдат несколько секунд потоптался на пороге, а затем направился к машине.

– Эй, вы, двое! – заорал он на всю улицу. – А ну убирайте отсюда свою колымагу! Здесь не положено стоять!

Ахмед выскочил из-под капота.

– Прости, уважаемый! – молящим голосом обратился он к солдату. – Проклятая развалина доконала меня! Дай мне одну минуту, я всё починю!

Солдат подошёл поближе, недоверчиво оглядел фургон. То, что простой иракец говорит по-английски немного удивило его.

– Минута – это много! Даю тридцать секунд!

В это время из КПП вышел ещё один военный. Этот был без оружия, одет легко. В камуфляжных штанах и такой же камуфляжной футболке. Он тоже подошёл к машине и спросил:

– Что здесь происходит?

Солдат моментально вытянулся по стойке «смирно».

– Сэр, двое местных поставили свою развалюху и не желают убираться! – доложил он.

– Спасибо, сержант! Можете быть свободны! Я разберусь!

– Есть, майор!

Сержант, явно обрадованный тем, что разбираться с местными самому не придётся, взял под козырёк и через секунду испарился.

Оставшись один, майор обошёл вокруг машины, мрачно оглядел её со всех сторон. Проходя мимо Ахмеда, что-то быстро сунул ему в руку.

– Можете проваливать! – нарочито громко выкрикнул американец, так, что его голос был слышен даже за стенами КПП. – Если ещё раз задумаете здесь сломаться, арестую!

Ахмед радостно забегал около майора, захлопнул крышку капота и одним махом запрыгнул на водительское сиденье. Мотор завёлся с пол-оборота, и Тойота с несвойственной для такой развалюхи прытью сорвалась с места.

– Да хранит вас Аллах, достопочтенный! Обещаю, больше не сломаемся! – в открытое окно крикнул Ахмед.

Тойота уже неслась по пустынному шоссе вдаль от авиабазы, вздымая за собой целый хвост рыжей пыли.

Ахмед вытащил зажатый между пальцами клочок бумаги, полученный от майора. Развернул его. На смятом листке наспех было нацарапано карандашом «Thu 11am».

– Ха-ха-ха-ха! – Ахмед разразился радостным смехом. – Смотри, Салех! В четверг в одиннадцать утра! А ты говоришь: «не придёт, не придёт»! Деньги все любят!

– Хвала Аллаху! – отозвался Салех. – Я думал нас схватят! Слишком какой-то мутный этот майор!

– Да наплевать на это, Салех, какой он, мутный или нет! Главное – жадный до денег!

– Куда мы сейчас едем?

– К Далиле!

***

Далила Хамраз и её сын Абигейль жили в самом южном районе Багдада – Доре. Когда-то, это был, пожалуй, самый цветущий и цивилизованный район Багдада, утопающий в финиковых пальмах, с шикарными усадьбами, ресторанами и антикварными магазинами. Подавляющее большинство населения Доры – ассирийские христиане. Это была настоящая отдушина свободы и равноправия. Здесь женщины-христианки запросто ходили по улице с распущенными волосами. Здесь можно было даже купить алкоголь, несмотря на повсеместный запрет. Существовало мнение, что Дора по истине столица христианства посреди мусульманского мира.

Далила и Абигейль тоже были христианами. Мало того, они были последователями Сиро-Яковитской Православной церкви. Но назвать их набожными, конечно же, нельзя. Далила получила высшее медицинское образование в Москве и работала врачом-хирургом в местной больнице. Настоящая современная женщина, не признающая никаких религиозных предрассудков, ни христианских, ни мусульманских. Высокого роста, с потрясающей фигурой, с распущенными до талии волосами, Далила не могла не оставить равнодушным ни одно мужское сердце. Её муж и отец Абигейля Нафер Хамраз придерживался таких же взглядов. Он был профессиональным военным. Воевал на стороне Саддама во время войны в Персидском заливе в девяносто первом. Через месяц был убит прямым попаданием в его БТР американской противотанковой ракетой.

После этого, Далила возненавидела режим Хусейна. Она искренне обрадовалась, когда в марте две тысячи третьего в Ирак вошли американские войска. Далила действительно верила, что американцы свергнут ненавистную ей диктатуру, установят мир и порядок.

Однако, уже через месяц стало понятно, что с приходом американцев ситуация в стране только ухудшилась. В тихую Дору начали сползаться бандитские группировки. Одни провозглашали себя шиитами, другие суннитами. Хотя кто-то из них вряд ли даже приблизительно представлял, что означают эти направления в исламе. И эти группировки принялись вести бесконечные разборки между собой. Каждая такая разборка выливалась в массированные террористические акции против христиан. Начались откровенные гонения на «неверных». Американские военные никак не препятствовали бесчинству бандитов. Христианские семьи постепенно стали покидать родной город.

Но Далила не сомневалась в правоте американской демократии. Она всё также искренне верила, что все эти потрясения временные, что доблестные американские парни возьмут ситуацию в городе под свой контроль, уничтожат террористов, предадут суду Саддама Хусейна, проведут честные демократические выборы. А потом, через месяц, максимум через два, в Багдад опять вернётся мир и свобода.

Больница Аль-Халес, в которой работала Далила, была переоборудована в военный госпиталь. Раненых американских солдат сюда свозили в основном с расположенной неподалёку авиабазы «Рашид». Вот здесь-то на красавицу-хирурга и обратил внимание один из офицеров с этой самой авиабазы. Офицера звали Фрэнк Митчелл. Высокий, статный, с изысканными манерами, он произвёл сильное впечатление на Далилу. В звании майора, он служил в составе первой дивизии морской пехоты США, а на авиабазе занимал должность начальника боевого охранения. Далила не смогла устоять перед чарующей улыбкой бравого американского военного. Митчелл не просто оказывал знаки внимания молодой женщине, а делал это красиво и со вкусом. В обязанности майора входило не только охранять базу, но также и сопровождать группы раненых до госпиталя. Каждый раз появляясь в больнице, он преподносил Далиле букет цветов, и обязательно справлялся, как идут дела у Абигейля. А однажды, заметив, что на работе Далила носит старенький, местами рваный халатик, подарил ей и всему отделению настоящие американские комплекты медицинской формы для хирургов. Далила не могла забыть тот день, как все коллеги с завистью смотрели на её потрясающего знакомого. А он даже ничего не потребовал взамен для себя. Только попросил, чтоб побольше уделяли внимания двум тяжелораненым бойцам. Вдобавок, Фрэнк Митчелл такого же возраста, как она, да ещё и не женат…

Далила после того, как лишилась мужа, вот уже двенадцать лет жила одна с сыном. Она всё привыкла делать самостоятельно. Она и забыла, что значит быть женой, что значит быть рядом с любимым мужчиной. А ей всего сорок три года. Абигейлю двадцать. А ему тоже ох, как не хватает отца. Он и молоток-то почти не умеет держать в руках.

В дом к Далиле частенько наведывались бывшие сослуживцы её мужа Салех и Ахмед. Они хоть и являлись мусульманами, но с Нафером дружили очень крепко. И после его смерти семью Хамразов не забывали. Регулярно заезжали в гости, помогали по хозяйству. Неженатый Ахмед несколько раз пытался ухаживать за молодой вдовой. Правда, Далила не очень отвечала ему взаимностью. Салех и Ахмед казались очень порядочными мужчинами. Они не позволяли себе никаких вольностей или бестактности по отношению к Далиле. Но что-то в них настораживало молодую женщину. Слишком уж они были какие-то скрытные, ничего про себя не рассказывали. Даже про службу с её мужем мало распространялись. Другое дело Фрэнк Митчелл… Весёлый, открытый, разговорчивый. С Абигейлем они сразу стали друзьями. Майору не разрешалось покидать расположения базы, но иногда ему давали увольнения на день или два. И тогда Фрэнк немедленно отправлялся в гости в дом Хамразов.

Сегодня понедельник. У Далилы закончилось воскресное дежурство в больнице. В десять часов утра, валясь с ног от усталости за ночную смену, она наконец добралась до дома и открыла входную дверь. В нос ударил привычный запах домашнего уюта, который разительно отличался от запаха больницы. В квартире тишина, Абигейль, как обычно, всё ещё валяется на диване.

– Аби! Ну-ка вставай, бездельник! – прямо с порога закричала Далила. – Время уже десять утра!

Абигейль был студентом-медиком. Понятное дело, что, как и его мать, он решил стать врачом. А потому, вот уже второй год учился в Багдадском университете на медицинском факультете. Сессию в этом году так и не получилось завершить полностью. После вступления американских войск в Ирак, больше половины студентов, а ещё больше преподавателей разбежались из университета. И начнутся ли в нём занятия на следующий год, тоже было под большим вопросом. В какой-то степени, Абигейль был даже рад этому. Не нужно было больше готовится к экзаменам, сдавать зачёты и писать курсовые. По крайней мере, до октября. Хоть можно вдоволь побездельничать и поспать до обеда. Жаль только стипендии не будет и жить придётся только на зарплату матери.

Далила раздражённо вошла в комнату Абигейля.

– А ну вставай! Я кому сказала?

И она, не примерившись, звонко хлопнула Абигейля через одеяло.

– Мам, хватит! Ну ещё чуть-чуть! – сквозь сон забормотал её сын.

– Я тебе дам, «чуть-чуть»! Я сейчас в душ, а когда вернусь, чтоб уже на ногах был и постель убрана!

Далила развернулась и быстрым шагом направилась на выход из комнаты. В это время на улице перед самым домом раздался писк тормоза и звук мотора остановившейся машины.

«Кого там ещё принесло?» – с тревогой подумала Далила. Словно в ответ на её мысли в дверь постучали. Мать Абигейля осторожно подошла к окну. Прямо перед домом она увидела знакомый фургон Тойота, а на пороге неразлучную парочку – Салеха и Ахмеда. Далила облегчённо вздохнула, открыла дверь.

– Салам алейкум, милая Далила! – раздался зычный голос Ахмеда. Его лицо расплылось в дружеской улыбке так, что большие черные усы достали почти до самых глаз. Он с нежностью обнял молодую женщину. Ахмед никогда не позволил бы себе прикоснуться к мусульманке, но здесь они в доме христиан. Здесь можно отступиться от привычных правил и законов.

– Малейкум ас-салам, дорогой! – ответила Далила. Потом также искренне они обнялись с Салехом.

– Проходите за стол! – пригласила она гостей. – Я сейчас приготовлю чай!

– Ты только посмотри, какой лукум мы принесли! – Ахмед протянул ей запечатанный пакет со сладостями.

– Эх, Ахмед, такая хозяйка и одна пропадает! – отозвался Салех. – Ну я понятно – трое детей! А ты-то, Ахмед, совсем не женат! И как только ты упускаешь такое счастье!

Ахмед грустно пожал плечами. Все трое задорно рассмеялись и сели за большой квадратный стол в гостиной.

Глава 3. Поединок

Сегодня физкультура. Терпеть не могу этот урок. Посещал я его очень редко. Из-за проклятого ложного крупа у меня почти всё время были освобождения. Но иногда волей-неволей, но приходилось приходить на эти уроки. Не знаю, как это объяснить, но уроки эти были какие-то неприятные, тоскливые, напряжённые. Весёлыми они были только для хулиганов, вроде Сашки Земского да Мишки Барсукова. Вроде и учитель неплохой, Владислав Григорьевич. Ему было лет восемнадцать. Он очень тщательно следил за детьми. На его уроках всегда был порядок. Никто не дрался, не баловался. Хотя, за такими «чертями», как Земской и Барсуков, даже он, и то не всегда мог уследить. Но уж чтобы кто-то расшибся или ударился при выполнении упражнений, такого в жизни не было. Матери всех детей, даже те, кто были замужем, души в нём не чаяли. И в самом деле, и внешне он был очень приятным человеком. Но вскоре его забрали в армию. Вся школа рыдала на его проводах.

Через два года он вернулся… Но вернулось уже нечто… От прежнего Владислава Григорьевича не осталось и следа. Вернулась крайняя мразь. Наглая, хамская, лишённая каких-либо моральных устоев. Типичный армейский отморозок. Одним словом, «настоящий мужик» вернулся.

Но это ещё было всё впереди. А пока, Владислав Григорьевич самый милейший из всех учителей. И сегодня он заболел. Сегодня будет кто-то другой. Освобождение у меня закончилось и, хочешь не хочешь, но придётся идти на эту физкультуру. Конечно, можно было сходить в поликлинику, разныться про плохое самочувствие, и выпросить очередное освобождение. Но вот только просто так, «по-тихому» мне его никогда не давали.

Поход в поликлинику всегда был тяжёлым испытанием. В поликлинике мне обязательно делали что-нибудь такое, отчего я выл во всю глотку. Внутренне, конечно же. Выть по-настоящему в детской поликлинике было нельзя. По крайней мере, мне. Другие дети орали, как резанные, запросто. Наверное, это были послушные дети, им можно. Я не знаю, чтоб со мной сделали советские доктора, если б я заплакал наяву. Скорее всего, друзья мои, вы бы не читали сейчас этой книги. В меня втыкали шприцы с десятисантиметровыми иглами, в пальцы засаживали стальные перья для взятия крови. Перья гнулись, их выправляли об стол и всаживали вновь… Но позволить себе заплакать я мог только про себя. Здесь нужно было соблюдать особую осторожность. В меня пристально всматривались все участники «экзекуций». И начинали задавать вопросы:

– А чего это я слишком часто подношу ладони к глазам?

– А почему это вдруг глаза заслезились? Здесь нет яркого света!

– А чего это я постоянно оглядываюсь на дверь? Там нет никакой мамы!

Так это что, здоровый советский малый, которому в армию пора в семь лет, плачет? Да это маменькин сынок! За такое палкой и в колонию для малолетних!

Как видите, дорогие читатели, плакать в советской поликлинике категорически запрещалось даже в мечтах.

А ещё, у меня было слабое горло, и я часто болел ложным крупом. Поэтому меня регулярно водили к «ухо-горло-носу». Визиты к этому доктору я просто «обожал». В его кабинете была особая достопримечательность – советское кресло отоларинголога. Занятная вещь, скажу я вам. На что оно похоже, трудно сказать. Уж точно не на лечебное оборудование. Но однажды я увидел точно такое же кресло в учебнике истории, на средневековой испанской гравюре – кресло для пыток святой инквизиции.

Я садился в это кресло, врач брал в одну руку что-то вроде огромных кусачек или ножниц, в другую руку железный крюк, засаживал мне всё это в горло, до самого желудка, и начинал шуровать… На языке врачей это называлось «выдрать жабры», а выражаясь человеческим языком – чистка миндалин.

Что можно сказать про эту процедуру? Сказать, что это больно? Или очень больно? Но это покривить душой. Что могла бы сказать рыба, умей она говорить, если б ей действительно заживо вырвали жабры? Кстати, кашлять или давиться во время процедуры было также запрещено.

После визита к «ухо-горло-носу» прямиком в кабинет окулиста. Это непременно. Куда ж без него. Ведь плохое зрение я сделал себе сам, потому что не слушаюсь и балуюсь. И сутки напролёт смотрю телевизор! Это не имеет значение, что старенький черно-белый «Рекорд» способен работать только полчаса в день и только раз в неделю. Раз плохое зрение, значит смотрит! Это ведь легче всего, взять и назначить причину. И думать больше не надо. А попробуй-ка, определи почему у человека плохое зрение без причины? Это уже всё, сбой программы! Советский мозг такое точно выдержать не сможет.

Так что, надо решать, что ж делать с таким безответственным обалдуем – в детдом его, или огромные линзы на «бельма»? Вот тогда будет знать, как ночью о «чертовне» думать! Тут начиналось самое интересное. Врач, увидев, что я не могу прочесть даже первую строчку таблицы, приходил в ярость. Доставалось, в основном, моей бабушке, так как она чаще всех ходила со мной к врачу.

«Что привела-то неполноценного? Не знаю я, чего у него с глазами! Веди его, куда хочешь – в школу для дураков, в милицию!.. Только сюда не води!»

Вот вам и медицинский диплом вместе с клятвой Гиппократа. Хотя в Советском Союзе клятву Гиппократа не давали, давали ещё более страшную и жесткую «Клятву Советского Врача». По сравнению с ней, клятва Гиппократа так, тьфу…

Плохое зрение у меня образовалось в результате многократных приступов ложного крупа. Но это бывает только у хороших и послушных мальчиков. А я в своей близорукости виноват исключительно сам! Здесь советская медицина бессильна!

Так что неизвестно, что лучше. Может лучше даже сходить на физкультуру.

Перед самым уроком, наша классная Галина Викторовна объявила, что раз Владислав Григорьевич заболел, вести физкультуру сегодня будет Ирина Владимировна. Ничего себе! Вот это, новость! Ирина Владимировна – это мама Серёжи Солдатова. Серёжка был единственным учеником в нашем классе, у которого мать работала в этой же школе учителем. Но вела она физкультуру только в старших классах.

Ирина Владимировна была довольно привлекательная блондинка, тридцати лет, очень стройная, на первый взгляд не злобная, не идиотка, не коммунистическая фанатичка. Но особого расположения или доверия к Серёжкиной мамаше я не испытывал. Была у неё одна противненькая черта характера, которая перечёркивала всю её эффектную внешность. В свои тридцать лет она изо всех сил старалась косить под подростка. Особенно перед парнями. Косила во всём. В одежде, в походке, в манере разговаривать. Словом, всем своим видом пыталась показать, что никакая она не учительница, а своя девчонка в классе.

Ко мне относилась с насмешкой, с пренебрежением, как к человеку второго сорта. Ещё бы, крутая фанатка «настоящих мужчин». Куда уж мне до них. А вот её сын далеко не отличался брутальностью. Невысокого роста, хлипкого телосложения. Серёжа Солдатов был, пожалуй, один из самых тихих и скромных детей во всей школе.

Вела Ирина Владимировна физкультуру в восьмых, девятых и десятых классах. Как раз там, где учился Александр Макеев и его банда. Тут можно даже не уточнять, что двухметровый альфа-самец был настоящим кумиром Ирины Владимировны. Она буквально рассыпалась и таяла перед милейшим пареньком Сашей Макеевым. Да и не только перед ним. Перед его отмороженными головорезами тоже.

Я нехотя переоделся в спортивную форму. Я нарочно переодевался очень медленно, чтоб как можно дольше оттянуть «удовольствие» посещения физкультуры. Обычно Владислав Григорьевич сам приходил к нам в класс и всех строем вёл в спортзал. Но сегодня не пришёл никто и все ученики пошли на занятия сами. Спортзал располагался на первом этаже школы в отдельной пристройке. Самым последним на урок физкультуры потащился и я.

Войдя в спортзал, я сразу заметил множество учеников из старших классов и какое-то несвойственное оживление. По залу с хозяйским видом расхаживал Макеев, а в углу, где располагалась шведская стенка и лежали сложенные стопкой кожаные маты, толпился почти в полном составе отряд «самбистов». Я только потом увидел, что в центре этого сборища стоит Ирина Владимировна. Все собравшиеся вели ожесточённый спор, временами переходящий в словесную перепалку.

Мои одноклассники робко жались у стены зала под стойкой с баскетбольным кольцом. Похоже, они, как и я, не очень понимали почему Макеев со своими товарищами до сих пор не убрался на свой урок и что за истину сейчас выясняет Ирина Владимировна с восьмым «А». Мало-помалу, подогреваемые любопытством, мы тоже собрались вокруг горячей дискуссии.

А спор разгорелся действительно не на шутку жарким.

– Ирина Владимировна, а почему вы так говорите, что мы все не умеем бороться? Мы все самбо занимаемся! – надрывным голосом кричал один из «самбистов». Зовут Борис, фамилии не знаю. Кличка Винегрет.

– Да, Ирина Владимировна, зачем вы так говорите? Вы про нас ничего не знаете! – вопил его товарищ справа. Его я даже имени не помню, зовут Шкварка.

– Я не говорила, что вы не умеете бороться! – возражала Ирина Владимировна. – Я сказала, что для таких занятий нужна специальная подготовка!

– Ирина, какая подготовка? – бас Макеева моментально перекрыл все остальные голоса. – У нас каждый день на тренировках такая подготовка! Ты нас на уроках, как маленьких заставляешь мячики катать, через палочку прыгать! Это что, физподготовка? Это вон, пусть мелкотня со скакалками возится!

Макеев с ожесточением кивнул в нашу сторону. О да! Он настолько уверовал в свою наглость и в свою неотразимость, что позволял себе называть Ирину Владимировну по имени и на «ты». Впрочем, последняя только млела от такого обращения. Не знаю уж откуда, но в школе давно уже распространился слушок, что Ирина Владимировна ещё и не замужем.

Постепенно, мы начали вникать в суть происходящего. Какая-то доля правды в словах Макеева была. Я частенько видел занятия Ирины Владимировны на улице. Её уроки действительно были скучными и однообразными. Лёгкая разминка, пробежка, незамысловатые упражнения со снарядами. Конечно же, такой стиль занятий раздражал Макеева и его приятелей, которым хотелось бешенства, состязаний, безумных игр, где можно было бы выплеснуть всю свою необузданную энергию. А сегодня, на предыдущем уроке, произошло одно событие, очень серьёзно повлиявшее на всю школьную программу физического воспитания в целом. Уж не знаю каким образом, но в руки Макеева попала методичка школьных занятий по физкультуре, утверждённая, между прочим, Минобразованием РСФСР, где предполагалось среди учеников старших классов проводить уроки по основам самообороны, основам классической борьбы, и даже проводить учебные схватки. Понятное дело, такое Макеев упустить не мог. Методичка была немедленно подставлена под нос Ирины Владимировны с требованием объяснений, почему столь ценный учебный материал игнорируется уже которое занятие.

Ирка Солдатова, хоть и не отличалась особой далёкостью ума, но всё же сообразила, что позволить такие занятия среди отмороженных недоумков страшновато. Она, конечно, готова была исполнить любую прихоть «настоящих мужчин», вот только здесь был слишком велик риск получения травм. Они ведь меры не знают, покалечат друг друга, а за это уже придётся отвечать ей.

Но Макеев и его команда уже вцепились в содержимое методички «мёртвой хваткой». Сам же Александр взял на себя обязанности третейского судьи. А Ирина в своё оправдание так и не придумала ничего путного, кроме как ляпнуть фанатикам единоборств, что они недостаточно хорошо умеют бороться. Это произвело эффект воткнутой палки в осиное гнездо. Спор разгорелся с такой силой, что все участники даже не заметили, как прошёл их урок, прошла перемена и начался новый урок у совсем другого класса. Отвоевать у учителя право на законные упражнения по физкультуре сделалось уже делом чести для всего восьмого «А».

– Ирина Владимировна, почему это у нас недостаточная подготовка? – продолжал выть Винегрет. – Вы видели, как мы боремся? Я сам скоро КМС стану!

– Ребята! Ребята! Борис, подождите! – голос Ирины еле прорывался через крики учеников. – При чём здесь КМС? Я говорю, что для этих занятий особая подготовка! Инструктаж! Нужно провести занятия по технике безопасности…

– Опять двадцать пять! – взвыл Макеев. Он с раздражением швырнул методичку на пол и заходил по залу, как загнанный конь. Прошёлся мимо нас.

– А, мелкотня! Чё молчите-то? Поддерживайте, раз пришли!

Вместо поддержки второклашки испуганно попятились назад. На Макееве была надета майка без рукав и шёлковые трусы по последней моде. На майке была изображена запрещённая в СССР группа «KISS». Он специально одевал такую майку, чтобы все видели его накаченные бицепсы. А в целом, красотой телосложения Александр Макеев не очень-то блистал. Фигуру имел несуразную и несмотря на то, что был спортсменом, больше напоминал орангутанга нежели человека.

– Да ладно, не ссыте! Я сегодня добрый! Бить никого не буду! – лицо Макеева расплылось в довольной улыбке. – А, и Медведь здесь!

Он подошёл ко мне в плотную. Насмешливо смерил меня взглядом.

– Так, опять без книги? Я тебе что прошлый раз говорил? А ну, нюхай!

Макеев сунул мне под нос кулачище, размером как раз с мою голову. Но почему-то внушительный кулак не очень меня впечатлил. Такие мы уже видали! Я обратил внимание на необычный браслет на его запястье. Какие-то причудливые костяшки, нанизанные на резинку. Полнейшая безвкусица. Впрочем, для такого, как он, сойдёт.

– Понюхал? Вот так, смотри у меня! – бросил Макеев на ходу. Ему пришлось спешно меня покинуть, потому что Ирина Владимировна сделала какое-то очень громкое заявление.

Ирина скрестила руки на груди, с важностью задрала нос к верху, и ещё раз отчетливо произнесла:

– Да! Никакие вы не КМС! И у вас не достаточная подготовка для такого рода занятий!

Очевидно, её уже надоело объясняться перед сопляками, и она встала в независимую позу.

На мгновение в зале наступила тишина.

– Ирин, а давай ты сама посмотришь! – вперёд выступил Макеев. – А что, давай с кем-нибудь из нас по-спарингуй! Ты ж говорила, что у тебя разряд по дзюдо! Давай, попробуй!

– Чего? С кем-нибудь из вас? – усмехнулась Ирина. – Да я любого из вас одной левой уложу!

– Ого! Ничего себе! – рассмеялся Макеев. – Слыхали, пацаны? Одной левой!

Среди «самбистов» наступило замешательство. Все загалдели вразнобой, так что ничего нельзя было понять.

– А зачем любого? – опять забасил Макеев. Он вывел из общей кучи довольно крепкого парня, обнял его за плечи и поставил перед Ириной. – А вот, давай с Юриком! Смотри, Ирин – Юрик, третий взрослый разряд! Чего? Давай с ним! Если положишь его на лопатки, даже не на лопатки – если просто завалишь его, то всё, обещаю, больше никогда не будем приставать к тебе с этой методичкой!

– Прекрасно! Я согласна! – с гордостью выпалила Ирина.

– Да-а-а-а-а-а! Ура-а-а-а! – спортивный зал сотрясли неимоверные крики радости трёх десятков человек. Кричали даже мои второклашки. Я обратил внимание на Серёжку Солдатова. После слов матери, он как-то сильно изменился в лице. Но на него никто не обратил внимание. Все бросились стаскивать маты на середину спортзала. Командовал всеми, разумеется, Макеев:

– Мелкотня, не стоим, помогаем! Всё, место расчистили, мячи эти на хрен убрали! Маты на середину укладываем! Динамин, к дверям! На стрёме будешь! Если кто пойдёт, рукой махнёшь!

Только я остался стоять у стены. К счастью, Макеева я больше не интересовал. Серёжка Солдатов подошёл к Ирине и со страхом в голосе спросил:

– Ма, ты чего, в самом деле хочешь драться с ним?

– Не драться, а спортивное состязание по борьбе! Что здесь такого? – невозмутимо ответила его мать. – Видел, как поступают настоящие мужчины? Вот учись! А то даже подтянуться одного раза не можешь! Стыдно за тебя! Вон встань рядом с Медведевым и смотри! На пару две размазни!

Серёжка угрюмо подошёл ко мне. Ирина была чрезвычайно возбуждена. Ей самой уже не терпелось доказать «настоящим парням» и особенно её любимчику Макееву, что она не задрипанная училка по физре, а лидер, современная женщина, способная отвоевать своё право своими же руками. А самое главное, продемонстрировать своему сыну-хлюпику, как следует вести себя в подобных ситуациях. Про разряд по дзюдо Ирина, конечно же, наврала. Уж очень ей хотелось возвысить себя в глазах своих учеников. Единоборствами она не занималась никогда в жизни. Говорили, что у неё был какой-то разряд по лёгкой атлетике, благодаря которому, её и взяли учителем физкультуры без спортивного образования.

А вот про её соперника такого сказать было нельзя. Юрка Быковский занимался самбо по-настоящему. Наверняка, и разряд, про который говорил Макеев, тоже был настоящим. Юрка отличался крепким телосложением и таким же высоким ростом, как у Ирины.

– Так, всё, начинаем! – в воздухе прогремел голос Макеева. – Борцы – на середину! Юра! Ирина Владимировна!

Ирина и Юрик вышли на середину квадрата из кожаных матов, встали напротив друг друга. Юрка был одет в белую майку и черные трусы с красными полосами по бокам, а на Ирине тёмно-синяя обтягивающая футболка с длинными рукавами и голубые эластичные брюки.

Я с бьющимся сердцем наблюдал эту картину, но до конца поверить, что Ирина Владимировна, хрупкая женщина, будет по-настоящему бороться с парнем я так и не мог. Всё происходящее мне казалось фарсом, разыгранным спектаклем, да чем угодно, только не тем, что сейчас на этих матах состоится реальный поединок. Я искоса взглянул на Серёжку, увидел его испуганное лицо. Какое-то смутное чувство тревоги зародилось у меня глубоко в душе и с каждой секундой начало подступать всё ближе и ближе.

– Напоминаю правила поединка! – как заправский рефери, объявлял Макеев. – Удары не применяем! Болевые и удушающие тоже! Боремся по нормативу – четыре минуты! Победит тот, кто положит противника на лопатки!

Ирина, желая показать важность мероприятия, выслушала серьёзно и внимательно. Юрик слушал с усмешкой и едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Всё! Пожали друг другу руки! Начали!

Макеев с секундомером в руках выбежал за пределы матов.

Ирина и Юрик сошлись на расстоянии вытянутой руки, упёрлись ладонями в плечи и начали легонько толкать друг друга, топчась на одном месте.

Все дети в зале сразу взорвались криками и визгами:

– Давай, Юрик! Нырни ей под руки и захвати за пояс! Тогда ты сможешь бросить её через бедро!

Подросток и женщина бессмысленно кружились по матам, не делая никаких попыток повалить друг друга. Неизвестно, как Юрик, а Ирина, очевидно, совершенно не представляла, что нужно делать дальше.