Текст книги "Описание Отечественной войны в 1812 году"

Вторжение Наполеона в Россию

Вопросы, долженствовавшие решиться в Отечественной войне. – Ожидания Европы. – Нравственное состояние России. – Воззрение Государя на войну. – Приближение неприятельских войск к России. – Ускоренное движение их по Восточной Пруссии и Варшавскому Герцогству. – Приказ Наполеона к войскам. – Расположение неприятелей накануне вторжения и исчисление их. – Переправа неприятелей через Неман.

Народы Европы с трепетным ожиданием взирали на возгоравшуюся войну. Они желали ее и вместе страшились, потому что война сия должна была освободить их от ига или довершить всемирное владычество Наполеона. Покорение России было преддверием к величайшим изменениям, которые когда-либо предстояли просвещенному Миру. На полях нашего отечества надлежало решиться вопросам о гражданской и политической жизни Государства. Быть ли каждому из них управляему собственными законами или уложением Наполеона? Иметь ли каждому свою монету, вес, меры или принять меры, вес и монету, введенные во Франции? Отправлять ли торговлю путями, начертанными природой и взаимными потребностями народов, или подчинить себя самоуправству Французских таможенных постановлений? Быть ли Царствам самостоятельными или превратиться всем Европейским странам в одну общую страну, с одной общей столицей – Парижем? Оставаться ли древним Царственным Поколениям на своих вековых престолах или уступить их родоначальникам новых Монархий – маршалам Наполеона и Корсиканским выходцам? Существовать ли между Державами равновесию, которое три столетия обеспечивало их независимость, или вместо него быть безусловному владычеству прихотей завоевателя? Признавать ли законность престолов, как происходящую от власти Божией, или отбросить сие спасительное верование и взирать на венцы Царей как на добычу, доступную праву силы?

Одна Россия являлась оплотом, преграждавшим поток всеразрушительных правил, удерживала стремление быстрой реки, надменной тысячью поглощенных ей источников. От Александра ждала Европа спасения; но между тем как втайне она воссылала мольбы об успехах Его в предстоявшей брани, выставляла она полки под знамена Наполеона. Трудно описать, сколь велико было соревнование в его армиях участвовать в нашествии на Россию. Французы полагали, что война 1812 года будет последней, предпринимаемою Наполеоном, и тот из них, кого не назначали в армию, собиравшуюся на Одере и Висле, почитал себя несчастливым, навсегда лишенным блистательной будущности. Владетели Рейнского Союза и другие данники Наполеона знали, что только беспрекословной покорностью к завоевателю могли они некоторым образом обеспечить свое бытие, а потому войска их, кроме весьма малых изъятий, шли в Россию, готовые сражаться за Наполеона до последней капли крови. Ни Наполеон, ни полчища его не сомневались в победе, обрекали Россию на верную погибель, дробили и делили ее в мыслях, смотрели на поход как на торжественное шествие в Петербург и Москву.

В России желание войны было почти общее. Немногие постигали важные выгоды, приобретенные Тильзитским миром, следствием которого было присоединение к России Белостокской области и Финляндии. Происшедшая после сего мира остановка в торговле, затруднение в сбыте произведений за море, препятствия в денежных оборотах считались действием принуждения, угождений Наполеону, неудач военных. Роптало оскорбленное самолюбие великой Империи, издавна оглашаемой одними победными кликами. Радовались, что Правительство принимало деятельные меры к войне: рекрутские наборы производились с неимоверным успехом. Но какое-то всеобщее недоумение распространилось повсюду, когда приблизился час борьбы с тем исполином, чьи подвиги гремели даже в самых отдаленных концах России: то не был страх, но беспокойство, весьма понятное в Государстве, только по преданиям глубокой старины знавшем о нашествиях неприятельских.

Кто не жил во время Наполеона, тот не может вообразить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы современников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе безо всяких границ. К воинской славе Наполеона, наполнявшей воображение всех, присоединились необыкновенные явления в природе. Читаем в летописях наших, что перед вторжением Татар в Россию солнце и луна изменяли вид свой и небо, чудесными знамениями, как будто предуведомляло землю о грядущем горе. Так и перед Отечественной войной: только и слышно было о наводнениях, вихрях, пожарах. Киев, Саратов, Астрахань, Брянск, Рига, Архангельск, Кронштадт гибли от огня; дым пепелищ их мешался с дымом горевших лесов и земли. Общая молва приписывала сии бедствия рассыльщикам Наполеона. И в самом деле, в некоторых местах, как, например, в Подольской губернии, были пойманы шайки зажигателей. В Смоленске, Могилеве, Севастополе ловили Французских шпионов, которые осматривали и описывали Россию, выдавая себя за учителей, лекарей, художников. Говорили в народе, что через ряды пылающих городов, селений и храмов Божьих Наполеон хотел внесть в Россию оковы вечного рабства. Все были в ожидании чего-то чрезвычайного. На небе явилась комета. Простолюдины, глядя на бродящую в небесах звезду и огромный хвост ее, говорили: «Пометит беда землю Русскую!» Среди общей уверенности Европы в том, что Наполеон останется победителем, и среди недоумения России не колебался – только АЛЕКСАНДР. Может быть, некоторыми снисхождениями к желаниям Наполеона Он успел бы на короткое время отдалить войну; но отсрочка была бы непродолжительна. Одна уступка повлекла бы за собой другую, и кто мог указать, где кончились бы угождения тому, кто не был в состоянии превозмочь обуревавшей его страсти к завоеваниям, почитал для себя Европу слишком тесной? Оставалось поникнуть перед ним главой или вступить с ним в бой на жизнь и смерть. Александр избрал последнее. Один, без союзников, с теплой верой в Бога, с беспредельной доверенностью к Своему народу, не уклонился Он от войны с непобедимым дотоле завоевателем. Не для собственной только защиты извлекал Александр меч: Он хотел стать за независимость Держав, за права угнетенного человечества. С этой точки зрения смотрел Он на войну и требовал, чтобы в этом смысле понимали ее те, которых назначал Он быть исполнителями Своих предначертаний. Когда уже нельзя было сомневаться в разрыве с Наполеоном, Император писал собственноручно к Главнокомандующему первой армией: «Прошу вас, не робейте перед затруднениями, полагайтесь на провидение Божие и Его правосудие. Не унывайте; но укрепите вашу душу великой целью, к которой мы стремимся: избавить человечество от ига, под коим оно стонет, и освободить Европу от цепей».

Так мыслил Император Александр, ожидая нашествия двадцати народов. В это самое время Наполеон, отправившись из Дрездена, быстро следовал чрез Глогау и Позен к берегам Вислы. В Торне дал он окончательное повеление войскам идти к границам России. Одни направились чрез Эльбинг и Кенигсберг к Ковно, другие к Белостоку и Гродно. Потом ездил он на четыре дня в Данциг, который, со времени Тильзитского мира, был укрепляем им с особенным тщанием, как опора вооружений против России и складочное место для его армии. 29 Мая Наполеон прибыл в Кенигсберг, где занялся устройством продовольствия. Все сухопутные дороги, ведущие из Пруссии к нашим границам, покрыты были обозами с амуницией, госпитальными вещами и всякого рода запасами и снарядами, которые также были везены на судах по Висле, Фриш-Гафу, Прегелю и каналам в Восточной Пруссии. За каждым полком следовали большие обозы, запряженные лошадьми и волами, и стада рогатого скота. Наполеон особенно заботился, чтобы при войсках было сколь можно более припасов, которые, как равно и имевшийся на людях провиант, запрещено расходовать до переправы через Неман. На походе войска долженствовали получать продовольствие от жителей. В повелениях корпусным командирам неоднократно повторялось: «надобно, чтобы все повозки, какие вы собрать можете, были наполнены мукой, печеным хлебом, пшеном, водкой, всем, что для госпиталей нужно. Для приобретения победы мне понадобится собрать на одном пункте до 400 000 человек, и следственно, в таком случае, нельзя надеяться на пособие страны: все должно иметь с собой, а в исполнение сих повелений, лошади, рогатый скот, повозки, хлеб Пруссии и Варшавского Герцогства обираемы были беспощадно». Поселян принуждали везти последние остатки их имущества вслед за полками, предававшимися грабежу. Намереваясь захватить Русскую армию врасплох, Наполеон почитал насильственные средства необходимыми. Все это делалось на походе, на бегу, в торопливости, отчего край подвергался разорению, безнравственность в войсках увеличилась, а между тем тяжелые обозы начали отставать и не достигали Немана. Крестьяне, насильно взятые в погонщики, стали бегать, уводя с собой лошадей. Погонщиков заменяли солдатами из Фронта, которые поморили лошадей, по непривычке обращаться с ними. Экипажи Наполеона, в прежние войны ограниченные самым необходимым числом, теперь состояли из множества карет, колясок, фургонов, вьючных лошадей и лошаков, нагруженных всеми возможными припасами, даже предметами самой прихотливой роскоши. Генералы и частные начальники подражали своему повелителю. Идя в Россию, они истощали свое воображение, чтобы в этой, неведомой для них стране, в степях наших, как они говорили, не встретить в чем-либо недостатка. Цепь несметных неприятельских обозов, подобно саранче, истребляла все, что встречалось на ее пути.

Неприятельские войска час от часу более и более скоплялись на Немане. О беспрестанном умножении их и приготовлениях к переправе показывали лазутчики, беглецы, наконец, и наши передовые цепи. Нам видно было, как неприятели свозили лес и барки и усиливали вдоль реки разъезды. На многих местах пробовали они глубину Немана, под видом купания, и доходили до половины реки. В Мерече, на вопрос нашего пикета, для чего они это делают, Поляки отвечали, что, переправившись чрез Неман, скажут причину. В ночное время слышны были с Русского берега движения, бряцанье сабель, топот и ржание лошадей, крики погонщиков. Только нельзя было знать точного направления неприятелей, потому что они ходили то вверх, то вниз по реке, в разных местах делали обозрения и съемки и расширяли дороги. У нас усугубили надзор, подтверждая, чтобы пикеты и разъезды смотрели зорче. Парламентеров запретили пропускать в главные квартиры и велели отбирать от них депеши, а переговорщиков оставлять на передовых цепях до получения ответа. Без письменных видов от главнокомандующего не разрешали въезда из-за границы и выезда из России. Береговым жителям дозволили производить рыбную ловлю только для их пропитания, да и то возле нашего берега, с подтверждением не выезжать на середину реки. Со 2 Июня остановили ход почты в чужие края, и всякое сообщение с противоположным берегом Немана прекратилось.

Восточная Пруссия и Варшавское Герцогство были наводнены войском. Выехал и Наполеон из Кенигсберга через Велау и Инстербург в Гумбинен, где получил из Петербурга донесение от Лористона, что ему отказано в дозволении приехать в Вильну и вместо того дано знать от Российского Министерства Иностранных Дел, чтобы он свои требования. изложил письменно. Вот обстоятельство, которое, равно как требование Князем Куракиным паспортов для выезда из Парижа, было принято Наполеоном за достаточную причину вторгнуться в Россию без объявления войны. «Дело решено, – сказал он. – Русские, которых мы всегда побеждали, принимают на себя вид победителей. Они вызывают нас, за что, конечно, впоследствии придется нам благодарить их. Останавливаться на пути – значит не пользоваться благоприятным случаем, который нам предоставляется. Отказ Лористону прекращает мою мнительность и избавляет нас от непростительной ошибки. Почтем за милость, что нас принуждают к войне; перейдем Неман»[37]37
  Fаir, Mаnusсrit dе 1812, I, 79.


[Закрыть]. Наполеон приказал выдать Князю Куракину пропуск для проезда за границу и написать Лористону, чтобы и он потребовал себе паспортов. Потом разослал повеления корпусным командирам об ускорении марша, и без того поспешного, и отправился в Вильковыск, где продиктовал следующий приказ: «Солдаты! Вторая война Польская началась. Первая кончилась под Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась на вечный союз с Францией и войну с Англией. Ныне нарушает она клятвы свои и не хочет дать никакого изъяснения о странном поведении своем, пока орлы Французские не возвратятся за Рейн, предав во власть ее союзников наших. Россия увлекается роком! Судьба ее должна исполниться. Не почитает ли она нас изменившимися? Разве мы уже не воины Аустерлица? Россия поставляет нас между бесчестием и войной. Выбор не будет сомнителен. Пойдем же вперед! Перейдем Неман, внесем войну в Русские пределы. Вторая Польская война, подобно первой, прославит оружие Французское; но мир, который мы заключим, будет прочен и положит конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы».

Приказ был разослан не по всей армии. Наполеон запретил отдавать его в двух вспомогательных корпусах: Австрийском и Прусском. Он полагал, что восторженные слова его не произведут желаемого действия на сих союзников, в искренности коих он сомневался. Князю Шварценбергу и Макдональду велено в простых выражениях известить корпуса о начале неприятельских действий. Макдональд исполнил волю Наполеона в следующем приказе, объявленном Прусскому корпусу: «Россия желает войны, и война началась. Великая армия, к которой вы принадлежите, видит вас с удовольствием в своих рядах. Наши Монархи доверяют вашей храбрости; они следят за вашими действиями и готовят вам хвалы и награды».

11 Июня, после обнародования приказа, Наполеон выехал из Вильковыска по дороге к Ковно. Армия его занимала следующие места: на левом крыле, в Тильзите, Макдональд; в центре, против Ковно, Наполеон с гвардией, тремя пехотными корпусами: Даву, Нея и Удино, и двумя кавалерийскими: Нансути и Монбрена. Правее от него, на марше к Пренам, Вице-Король, с двумя пехотными корпусами, своим и Сен-Сира, и кавалерийским Груши. К Гродно и Белостоку приближался Король Вестфальский, с тремя пехотными корпусами: Понятовского, Ренье и Вандама – и кавалерийским Латур-Мобура. На оконечности правого крыла, к Дрогочину, подходил Князь Шварценберг с Австрийцами.

План военных действий Наполеона заключался в следующем: 1) Сам Наполеон, с гвардией и корпусами: Даву, Удино, Нея, Нансути и Монбрена, всего 250 000 человек, хотел устремиться из Ковно на Вильну, чтобы внезапным нападением на центр 1-й армии разбить ее, прежде нежели успеет она соединиться. 2) Брат его, Вестфальский Король, с корпусами Понятовского, Ренье, Вандама и Латур-Мобура, всего 80 000 человек, должен был из Гродно произвести такое же движение против 2-й армии. 3) Пасынок его, Вице-Король Италийский, с корпусами, своим, Сен-Сира и Груши, всего 80 000 человек, направлялся на Новые Троки и Рудники, чтобы врезаться между двумя нашими армиями, пресечь взаимное между ними сообщение, не дать им соединиться и, в случае сражения при Вильне, примкнуть к Наполеону. 4) На оконечности левого фланга, велено Макдональду с 30 000 переправиться у Тильзита и угрожать нашему правому крылу. 5) Князь Шварценберг с 30 000-ным корпусом должен был переправиться у Дрогочина, идти на Слоним и там, судя по обстоятельствам, или обратиться против Князя Багратиона, или заслонить от Тормасова путь действий главной неприятельской армии.

Во всех неприятельских корпусах, назначенных для первоначального вторжения в Россию, было под ружьем 477 000 человек, в том числе 80 000 конницы[38]38
  Rоgniаt, Rеропsе аux Nоtеs сritiquеs dе Nароlеоп, 187. – Сhаmbrаy, Histоirе dе l’Eхреditiоn dе Russiе, I, 169.


[Закрыть]. В этот счет не входили: 1) нестроевые; 2) маршевые батальоны, следовавшие в Россию из Франции и других подвластных Наполеону Государств; 3) два пехотных корпуса, остававшиеся позади: 9 Виктора, который в то время подходил к Висле, и 11 Ожеро, стоявший в Берлине, для наблюдения за спокойствием в северной Германии и предохранения ее от какой-либо высадки Наполеоновых неприятелей. Невзирая на то что 11 Июня корпуса Вице-Короля не дошли еще до Немана и находились у Олецка, а корпуса Короля Вестфальского у Новгорода, Наполеон решился открыть военные действия с теми силами, которые были соединены против Ковно. Он не хотел дожидаться прибытия брата своего и пасынка, рассчитывая, что если поспешить переправой через Неман с 250 000 человек, собранными у Ковно, то успеет разбить порознь разобщенные корпуса нашей 1-й армии.

Передовые неприятельские разъезды в разных местах были на самом берегу Немана. Вдруг к одному из них, на всем скаку запыхавшихся лошадей, подъехала сопровождаемая двумя всадниками карета и остановилась посреди биваков одного Польского конного полка. Из кареты вышел Наполеон со своим начальником Главного Штаба Бертье. Оба сбросили с себя мундиры. Наполеон надел сюртук и фуражку Польского полковника Поговского и вместе с Бертье, тоже переодевшимся, поехал по направлению к Ковно, от коего биваки были расположены в одном пушечном выстреле. Он сошел с лошади и долго осматривал окрестность. Через несколько часов предпринял он вторичное обозрение, с Инженерным Генералом Аксо, и потом приказал, чтобы к вечеру начинали наводить три моста на Неман между Ковно и Понемунями.

На этом пространстве, почти возле самого Немана, стояли пехота, конница и артиллерия, в густых, необозримых колоннах. Запрещено было разводить огни и велено хранить величайшую тишину, чтобы никакой бивачный дым, никакой шум не изменили присутствию неприятельских сил на рубеже России. Солнце село; наступила темнота, и Наполеон прибыл к Неману руководствовать переправой. При нем пущены понтоны на воду, и 500 Поляков 13-го полка отчалили от берега на лодках. Они заняли лежавшую на нашей стороне небольшую деревню. Тут был лейб-казачий разъезд. Начальник его, Жмурин, поскакал донести командиру полка Графу Орлову-Денисову о переправе неприятелей и испрашивал приказаний: ударить ли на них или отступить? Разъезду велено собраться и отойти назад; о произошедшем посланы донесения. Между лейб-казаками и Поляками произошло несколько ружейных и пистолетных выстрелов. Гул их огласил песчаные берега Немана. Так началась война, которая должна была превзойти все войны, какие когда-либо освещало солнце.

Мосты были наведены в несколько часов и после полуночи, 12 Июня, заколыхались под тяжестью полчищ, и сотой доли коих не суждено было возвратиться на родину, увидеть отеческий кров. С выражением радости смотрел Наполеон несколько времени на переправлявшиеся войска. Потом переехал он сам на наш берег. Проскакав верст 5 по сыпучему песку и печальному еловому лесу и не найдя никакого следа Русских войск, он возвратился к Неману. Пошел проливной дождь, и хотя не остановил движения колонн, но испортил дороги, замедлил переправу. На следующее утро, 13 Июня, Французский авангард занял Ковно без сопротивления: казачий разъезд, там находившийся, отступил и сжег мост на Вильну. Под вечер Наполеон прибыл в Ковно, где имел первый ночлег на Русской земле.

От вторжения неприятелей в Россию до отступления русских от Вильны

Распоряжения на случай вторжения неприятельского. – Высочайшие повеления при вторжении Наполеона. – Приказ армиям. – Рескрипт Графу Салтыкову. – Письма Государя к Графу Салтыкову и к Шведскому Наследному Принцу. – Отправление Балашева к Наполеону. – Отъезд Государя из Вильны в Свенцяны. – Отступление 1-й армии. – Движение неприятеля из Ковно. – Очищение Вильны Русскими войсками. – Вступление Наполеона в Вильну.

Близость вторжения Наполеона в пределы России не была сокрыта от Государя. Его Величество знал, что на великое пространство левого берега Немана налегли, как черные тучи, войска неприятельские и что в самом скором времени хотел Наполеон переправляться. 10 Июня Государь писал Графу Салтыкову: «Ежечасно ожидаем быть атакованы. С полной надеждой на Всевышнего и на храбрость Российских войск, готовимся отразить неприятеля». Прошел еще день. Настало 12 Июня. Поутру Император получил донесение о намерении неприятелей переходить немедленно через Неман. Тотчас велено: Платову ударить во Фланг их, как скоро они переправятся[39]39
  Повеление Платову, от 12 Июня, № 287.


[Закрыть]; Князю Багратиону поддерживать Платова[40]40
  Повеление Князю Багратиону, от 12 Июня, № 286.


[Закрыть]; Литовскому Военному Губернатору отправить из Вильны внутрь Империи казенные деньги, архивы, планы[41]41
  Отношение Барклая-де-Толли к Литовскому Военному Губернатору Римскому-Корсакову, от 12 Июня, № 282.


[Закрыть]. Три повеления сии начинались следующими словами, которые совершенно опровергают укоренившееся ложное мнение, будто Наполеон застал нашу армию врасплох: «Все силы Наполеона сосредоточены между Ковно и Меречем, и сего числа ожидается переправа неприятеля чрез Неман».

Для прочих лиц, находившихся в главной квартире, близость неминуемой войны была тайной. Даже окружавшие Государя не знали, что уже пробил час развязки. Как глубокая тишина предшествует бурным явлениям природы, так в самый день 12 Июня, когда должно было совершиться одно из величайших по своим последствиям событий, в Вильне все было спокойно. Проведя несколько недель в тщетном ожидании нашествия неприятельского, привыкли к мысли, что еще не скоро грянет военная гроза. Скучая единообразной жизнью, Генерал-Адъютанты просили Его Величество удостоить Своим присутствием приготовленный ими в тот день бал в Закрете, загородном доме Генерала Беннигсена. Император принял приглашение. Во время бала приехал курьер с донесением, что неприятели наводят мосты на Неман. Министр Полиции Балашев, к которому явился курьер, тихонько доложил Государю о полученном известии. Император приказал Балашеву хранить его в тайне. Бал длился еще около часа. Никто не догадывался о важности привезенного донесения.

Большая часть ночи с 12-го на 13-е проведена Государем в трудах и без сна. Ему одному предлежало подъять исполинское бремя защиты Империи и прав человечества. Сперва занимался Государь с Главнокомандующим 1-й армии Барклаем-де-Толли, который был и Военным Министром. По выходе от Его Величества Барклай-де-Толли писал ко всем корпусным командирам следующее: «Неприятель переправился близ Ковно, и армия сосредоточивается за Вильной; почему предписывается вам начать тотчас отступление по данным вам повелениям»[42]42
  От 12 Июня, № 290.


[Закрыть]. Платову и Князю Багратиону сообщено о немедленном начатии решительных действий[43]43
  От 12 Июня, № 291 и 292.


[Закрыть]. Потом Император послал за Государственным Секретарем Шишковым и сказал ему: «Надобно теперь же написать приказ к войскам, а в Петербург к Графу Салтыкову о вступлении неприятеля в наши пределы. Скажи, что Я не помирюсь, покуда хоть один неприятельский воин будет оставаться в нашей земле». В сих словах содержится вся тайна того, каким образом Александр намеревался бороться с Наполеоном. В них видна высокая мысль Его, развитием коей была вся Отечественная война – погибнуть или победить! В них заключается и все совершившееся впоследствии: торжество Александра и падение Наполеона с неизмеримой высоты. Слова сии будут переходить из рода в род и с благоговением повторяться поздним потомством. Они должны служить назидательным уроком для грядущих времен, и, если бы Провидению угодно было когда-нибудь подвергнуть Отечество наше новому испытанию, если бы соединенная Европа, как в 1812 году, возмечтала поколебать Россию, народ Русский вспомнит слова Александра и бестрепетно пойдет на бой, повторяя их.

Красноречивый исполнитель воли Монарха выразил следующим образом Его мысли и намерения в приказе армиям и рескрипте Графу Салтыкову:

ПРИКАЗ АРМИЯМ

«С давнего времени примечали Мы неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем Нашем желании сохранить тишину, принуждены Мы были ополчиться и собрать войска Наши, но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах Нашей Империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого Нами спокойствия. Французский Император нападением на войска Наши при Ковно открыл первый войну. Итак, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается Нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и защитника правды, Всемогущего Творца Небес, поставить силы Наши против сил неприятельских. Не нужно Мне напоминать вождям, полководцам и воинам Нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог».

ФЕЛЬДМАРШАЛУ ГРАФУ САЛТЫКОВУ

«Граф Николай Иванович!

Французские войска вошли в пределы Нашей Империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое наблюдение союза. Я, для сохранения мира, истощил все средства, совместные с достоинством Престола и пользой Моего народа. Все старания Мои были безуспешны. Император Наполеон в уме своем положил твердо разорить Россию. Предложения самые умеренные остались без ответа. Незапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний. И потому не остается Мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные Мне Провидением способы к отражению силы силой. Я надеюсь на усердие Моего народа и храбрость войск Моих. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их с свойственной им твердостью и мужеством. Провидение благословит праведное Наше дело. Оборона Отечества, сохранение независимости и чести народной принудило Нас препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем».

Кроме сего рескрипта, последовавшего на имя Графа Салтыкова, Государь писал ему в частном письме: «Война началась; неприятель перешел на нашу границу выше Ковно. Сосредоточив все силы свои под Вильной, будем готовы отразить его с помощью Всевышнего». Император известил о вторжении второго Своего союзника, Шведского Наследного Принца. Он писал к нему: «Твердо надеюсь на Провидение Божие, на правость Моего дела, храбрость Моих войск. Остаюсь также в полной уверенности на дружбу Короля и вашу». Посланнику Своему в Швеции приказал Государь объявить Стокгольмскому Двору, что настало время исполнить договор, заключенный 24 Марта, то есть: принудив Данию силой или склонив ее доброй волей к уступке Норвегии, сделать с Русскими и Шведскими войсками высадку в Германии, в тыл Наполеона. Для приступления к сему походу Швеция ожидала подписания мира с Англией, о чем в Стокгольме шли переговоры.

Высочайший приказ, прочитанный во всех полках и артиллерийских ротах, воспламенил сердца воинов мщением против врага России. Если бы знал тогда Наполеон рвение Русских сразиться с ним, если бы мог он вникнуть в глубокий смысл Царского изречения, объявленного народу и войску: «Не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем», если бы известна была ему решимость Государя и преданность к Престолу Русского народа, то, верно, отбросил бы он суетную надежду покорить Россию! Hе отечеству нашему, но скорее самому Наполеону можно было применить собственные слова приказа его, отданного им при переходе через Неман: «Он был увлечен неизбежным роком – судьба его долженствовала совершиться».

Непоколебимо было намерение Государя не мириться с Наполеоном в недрах России, но Он хотел впоследствии склонить его к переговорам. Положив бороться до истощения сил, Император Александр предвидел, что начавшаяся война повлечет за собой неслыханное до того времени разрушение городов и селений, гибель несчетного множества людей. Исчисляя мысленно все бедствия, какие должны были испить Его подданные, столь близкие Его добродетельному сердцу, предпринимая брань на жизнь и на смерть, Александр вознамерился еще предложить Наполеону остановить военные действия. 13 Июня, в 10 часов вечера, Император велел позвать к Себе Балашева и сказал ему: «Ты, верно, не ожидаешь, зачем Я тебя призвал. Я намерен отправить тебя к Наполеону. Я сей час получил донесение из Петербурга, что Нашему Министерству Иностранных Дел прислана нота от Французского Посла Графа Лористона, с изъяснением, что неотступное требование паспортов Князем Куракиным для выезда из Франции принимается за разрыв, и вследствие того дано приказание Лористону просить пропусков и ехать из России. Итак, в первый еще раз Я вижу причину, хотя весьма слабую, которой пользуется Наполеон, как предлогом к войне, но и та ничтожна, потому что Князь Куракин требовал паспортов сам собой, не имея от Меня на то повеления. Он видел, что все едут из Парижа, и Наполеон, и Маре, и, заключая, что после них не от кого будет получить паспорта, настоятельно требовал его прежде отъезда Наполеона. Наполеон присылал ко Мне своего Генерал-Адъютанта Графа Нарбонна, который когда-то был Военным Министром; в соответственность сего, решился Я отправить тебя. Хотя, впрочем, между нами сказать, Я не ожидаю от этой посылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы. Я дам тебе письмо к Наполеону. Будь готов к отъезду»[44]44
  Из собственноручных записок Балашева.


[Закрыть].

Во втором часу пополуночи Государь опять послал за Балашевым, прочитал ему письмо Свое к Наполеону[45]45
  Копии с сего письма в архивах не отыскалось.


[Закрыть] и, отдавая оное, велел сказать Наполеону словесно, что если он намерен вступить в соглашение, то переговоры могут тотчас же начаться, однако с одним непременным условием, чтобы армия его отступила за нашу границу. «В противном случае, – присовокупил Государь, – даю Наполеону обещание: пока хоть один вооруженный Француз будет в России, не говорить и не принимать ни одного слова о мире». Отправленное с Балашевым письмо было последнее, писанное Александром к Наполеону. С сей поры Император прекратил с ним всякие сношения и предоставил решение борьбы оружию. Тщетно, впоследствии, Наполеон писал к Александру: презрительное молчание было единственным ответом. Тщетно в России, Германии и Франции отправлял Наполеон посланников к Государю с предложениями вступить в переговоры: посланные не были допускаемы Александром, и первого из них выслушал Он в Бонди, в пяти верстах от Парижа, когда столица Франции, покоренная Его оружием, умоляла о великодушии. Потом еще принимал Александр посланных от Наполеона, но когда? В то время как покинутый войском и Францией, побежденный, лишившийся престола завоеватель из Фонтенбло выпрашивал у Александра уголка земли, где мог бы сокрыться от проклятий, какими осыпала его вселенная. Тогда Александр внял мольбам развенчанного, безоружного и не отказал Своему врагу и семейству его ни в покровительстве, ни в защите. Предложение Наполеону о переговорах было также последним действием Императора в Вильне. Получая в течение 15-го числа беспрестанные донесения о продолжении неприятельской переправы через Неман во многих местах, Его Величество отправился в Свенцяны, на заре 14 Июня. Барклай-де-Толли остался в Вильне. Государь пробыл в Свенцянах шесть дней, доколе сосредоточивалась армия, что, как легко вообразить, исключительно составляло предмет Его особенного попечения. Корпусным командирам было приказано, чтобы при отправлении рапортов своих к Главнокомандующему они представляли таковые же к Его Величеству. В нужных случаях Император прямо от себя давал повеления Генералам, всегда извещая о том Барклая-де-Толли, с которым находился в беспрерывной переписке. Иногда Государь писал к нему в день по три раза и входил во все подробности движения корпусов, авангардов, отрядов, обозов, госпиталей. Главнокомандующий, с своей стороны, представлял Императору копии отдаваемых им предписаний. Корпусные командиры, заблаговременно извещенные, куда им отступать, при получении о том повеления, тотчас привели войска в движение, одни несколькими часами ранее, другие немного позже, что зависело от времени, когда доставлены были к ним приказания. 13 Июня, к вечеру, вся армия находилась в полном отступлении, продолжавшемся и в следующие два дня. Корпуса Тучкова и Графа Шувалова, при которых был Главнокомандующий, отступя к Вильне, заняли позицию перед ней, примыкая правым крылом к Вильне, левым к Двору Подвысокому. Граф Витгенштейн шел чрез Вилькомир на Солок, Багговут на Ширвинты, Дохтуров из Лиды на Ольшаны; гвардия не трогалась из Свенцян, сборного пункта армии. Каждый генерал посылал разъезды сколь можно ближе к неприятелю и к соседним корпусам, чтобы находиться во всегдашней между собой связи.