Текст книги "Низвержение Зверя"

Часть 30. Канун Победы

22 июня 1943 года. 05:15. Второй Белорусский фронт, селение Визна, КНП 1-го мехкорпуса ОСНАЗ.

Командующий корпусом генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.

Из Москвы в родной корпус я едва вырвался. Если бы не близость наступления, Василевский и Шапошников не отпустили бы дорогого гостя на фронт. Собственно, за те полтора года, что мы уже сражаемся на этой войне, по теоретическим вопросам с местными светилами я общался считанное число раз. Год назад, разрабатывая отражение наступления по плану «Блау», мы имели еще почти нашу историю, при небольших поправках в Прибалтике, Крыму и на Донбассе. Теперь же ситуация не имеет ничего общего с двадцать вторым июня сорок третьего года нашего славного прошлого: даже на Берлинском направлении, где продвижение минимально, положение примерно соответствует середине августа сорок четвертого года. Все остальное с нашей историей и близко не соотносится. Казаки Буденного, моющие копыта своих коней в Атлантическом океане – о таком «наш» товарищ Сталин не мог и мечтать. И все чаще Верховный, открывая книги по истории Великой Отечественной Войны из нашего мира, задается резонным вопросом: «почему?». И ответы на этот вопрос все еще порой отзываются в нашем генералитете тектоническими содроганиями.

Совсем недавно с должности командующего Туркестанским военным округом был снят товарищ Тимошенко – его обвинили в развале работы, разжаловали в генерал-майоры и отправили в распоряжение управления кадров Наркомата обороны. А там и до Лубянки недалеко. Вот и маршал Шапошников переживает за старого боевого товарища, хотя в годы Гражданской войны они вместе не служили, а во времена «до без царя» подпрапорщик Тимошенко и полковник Шапошников существовали и вовсе в разных мирах. Но Борис Михайлович зря волнуется. Насколько я понимаю, самое скрупулезное расследование не выявило в действиях бывшего маршала ни следов предательства, ни его участия в различных фрондирующих группировках. В предательстве и измене родине обычно бывают замечены товарищи, в годы Первой Мировой побывавшие в немецком плену (предшественник Канариса, Вальтер Николаи собирал расписки в сотрудничестве от пленных, как филателист марки), а унтер-офицер Тимошенко на прошлой войне с немцами в плен не попадал. Что касается участия во всяких фрондерских коалициях, то для этих игр товарищ Тимошенко слишком прост. Тухачевцы и прочие деятели просто боялись к нему «подходить», ибо в один момент он мог выдать всех.

И эта же простота задает товарищу Тимошенко служебный потолок – комдив. Вот комдивом он теперь и будет. Счастлив тот командир, который знает эту черту и выше нее не лезет. Мой личный потолок – возглавлять мехкорпус ОСНАЗ: после входа в открытый прорыв я имею возможность навязывать противнику свою волю в маневренном сражении, вправе завязать с врагом бой в выгодных условиях или уклониться от него в невыгодных, отчитываюсь непосредственно перед Верховным, и вся моя деятельность оценивается только с точки зрения выполнения конечной задачи. Ни общевойсковой армией, ни тем более фронтом я бы командовать не взялся, о чем у меня уже был разговор с товарищем Сталиным, когда он пытался меня «повысить».

В эту же строку и история с маршалом Буденным. В нашем прошлом «повышенный» сверх всякой меры в качестве командующего фронтами и направлениями Семен Михайлович был таким же неудачником как и Тимошенко; ТУТ после перевода на должность командующего конно-механизированной армией маршал Буденный за полтора года выпил у немцев не одно ведро крови, был снова любим и обласкан советским вождем и неоднократно проклят Гитлером. Это именно Буденный вместе с Рокоссовским сейчас геройствует во Франции, замыкая вокруг Германии кольцо окружения, и за это честь ему и хвала. Европейские эрзац-войска, количество которых германское командование считало бесконечным, неожиданно закончились, и по этому поводу у Гитлера, должно быть, случилась отдельная истерика. Французы, бельгийцы и отчасти голландцы, которые уже находятся на Восточном фронте, теперь могут не опасаться, что в случае перехода на стороны Красной Армии их семьи бросят в концлагерь или зарежут на алтаре во имя «арийского бога». И все это тоже в немалой степени благодаря усилиям товарища Буденного.

На фоне сложившейся в Европе стратегической обстановки задача, поставленная перед моим мехкорпусом, проста и незатейлива. После того как войска Второго Белорусского фронта взломают вражескую оборону под Ломжей, мой корпус в два рывка должен преодолеть маршрут Ломжа-Плоцк-Калиш и, обойдя район Варшава-Лодзь с севера, выйти на бывшую границу бывшей Российской империи. С юга подобную задачу на окружение столицы бывшей Польши предстояло решать мехкорпусу Катукова. И ни шагу за старую германскую границу, очерчивающую земли, принадлежавшие сначала Прусскому королевству, а потом и кайзеровской Германской Империи. Там, на той стороне, проживает преимущественно немецкое население: накрученное геббельсовской пропагандой, оно поголовно пойдет в фольксштурм и эти, как их там, рабочие полки – и будет насмерть драться на пороге своих домов. К тому же у нас нет никакого шанса с разбегу перескочить укрепления старой германской границы, поскольку на данный момент они полностью оснащены вооружением и заполнены достаточно боеспособными войсками.

Кейтель и прочие оставшиеся в живых генералы знают, что их части, непосредственно занимающие линию фронта, в случае нашего наступления обречены на уничтожение. Поэтому немецкое командование тут, в Польше, держит только заслоны, а основные силы сосредоточены по ту сторону своей старой границы. Что ж, разумное решение. Поступи также советское командование в преддверии сорок первого года – и никакого блицкрига у немцев уже никак не получалось. Дополнительным аргументом в пользу отвода войск на старую границу для германских генералов стал зависший на фланге Варшавской группировки мехкорпус Рыбалко. Когда начнется наступление, его части будут продвигаться с юга на север параллельно укрепленным полосам, построенным с целью отражения прямого наступления на Берлин. И это стало последним аргументом для Кейтеля и компании. Слишком хорошо эти господа запомнили наш парадный марш в оперативной пустоте из Брянского выступа к Сумам…

Очень скоро после того, как мы встали тут на отдых после «Большого Багратиона», вся Польша оказалась буквально забита немецкими войсками. Два самых старых и славных мехкорпуса ОСНАЗ на Берлинском направлении стали для германского командования весомым аргументом в пользу именно такого размещения войск. Но с начала апреля, когда наконец началась весенне-летняя кампания, это столпотворение стало потихоньку рассасываться. Мои заочные ученики начали вырывать из тела вермахта один кус мяса за другим, и на штопку дыр в тришкином кафтане Кейтелю понадобились резервы. Не прошло и двух месяцев, как напротив нас стало пусто словно на какой-нибудь Чукотке. Помимо небольших заслонов и контрпартизанских формирований, основным контингентом противника в ближних и глубоких тылах являются так называемые «черные СС», или «живорезы», со своими походными алтарями разъезжающие на машинах по польским селениям и устраивающие массовые жертвоприношения. В свою очередь, за этими командами охотится наша авиация, господствующая в небе над Польшей – при обнаружении она уничтожает их без всякой пощады. После трагических событий в Минске наше командование относится к этой задаче более чем серьезно и, наверное, только поэтому польская нация пока не вырезана до последнего человека.

Как я понял, Берлин, как и вообще всю коренную территорию прусского государства, по замыслу Верховного главнокомандующего мы оставляем на десерт. Исключение – только для Кенигсберга и Восточной Пруссии. Проводить Восточно-Прусскую наступательную операцию, являющуюся частью плана «Румянцев», как и в нашем мире, будет генерал Черняховский, и для этого войска подчиненного ему Прибалтийского фронта насыщены большим количеством штурмовых бригад и оснащены особо крупными погремушками. Но это уже не наше направление, просто интересно – возьмет Иван Данилович этот оплот прусского милитаризма за три дня или быстрее? Насколько я знаю, на совещании, посвященном этому вопросу, товарищ Сталин сказал, что целостность столицы Восточной Пруссии не является для него предметом первой необходимости и при отказе от почетной капитуляции разрешено ударами авиации и тяжелой артиллерии снести Кенигсберг с лица земли до основания. Собственно, и в нашей истории было то же самое, когда от прусского Кенигсберга в российском Калининграде не осталось почти ничего.

Но вот истекли последние минуты тишины – и двадцать второго июня, ровно в четыре утра, вдоль линии фронта взревела советская артиллерия и заулюлюкали гвардейские минометы. Линия фронта тут еще с зимы была укреплена на совесть, и, чтобы средствами фронтовой и корпусной артиллерии, без привлечения артиллерии прорыва РВГК, привести ее в небоеспособное состояние, требовалось от четырех до шести часов артподготовки. Но через пятнадцать минут артиллерийский огонь стих. Вместо зубодробительного удара в челюсть получился звучный шлепок по мягкому месту. Но большего и не требовалось. Линию фронта в полосе нашего прорыва занимали не фраубатальоны и фолькшстурм, а части так называемого французского легиона, – при виде приближавшихся к их окопам штурмовых артсамоходов они сразу выбросили белые флаги, хорошо заметные в бинокль.

Эта армия, похоронив немногочисленных героев, сдалась немцам в сороковом году – и с таким же энтузиазмом перед лицом превосходящей силы французские солдаты сдавались советским бойцам. Это была не их война, тем более что по другую сторону фронта уже прекрасно было известно, что сдавшихся без сопротивления наши даже не считают пленными, передавая правительству товарища Мориса Тореза. Плохо может быть только тем, кто добровольно вызвался воевать с большевиками, то есть с нами. Союзничество с бошами французское правосознание не воспринимает совершенно, и расстреливать таких «добровольцев» будет не НКВД, а их собственная бывшая голлистская контрразведка, пошедшая на союз с СССР. С теми же, кто был мобилизован насильно, не случится ничего страшного, и уже через короткое время люди, вылезшие навстречу нашим штурмовикам с поднятыми руками, отправятся на родину – либо как солдаты новой французской армии, либо как комиссованные медкомиссией гражданские лица.

Со стороны Ломжи, откуда-то из-за леска, по этой идиллической картине ударил «ишак» – шестиствольный миномет. Эдакое гитлеровское недоРСЗО. Во-первых – в залпе всего шесть стволов, во-вторых – порох в реактивных снарядах дымный, так что даже после того как боекомплект уже выпущен, жирные жгуты дыма еще долго демаскируют огневую позицию. В последнее время фрицы из ваффен СС стали использовать ишаков для огневых засад: дадут залп, потом цепляют этот девайс к машине – и дёру. Но если штурмовики Ил-2, призванные обеспечивать наш вход в прорыв, уже висят в воздухе над передним краем, то от них никак не скроешься. Одна тройка нырнула за лесок – туда, откуда велся огонь, – и кого-то там отштурмовала из пушек и эресов. В ответ в небо встал клуб огня, перемешанного с жирным дымом, который явственно говорил, что парни попали в машину с боекомплектом и больше там никто никуда не идет. От залпа «ишака» досталось в основном сдающимся французам. Мины легли в самую гущу – так что убитых и раненых было немало. Бойцы штурмового батальона пострадали гораздо меньше, в том числе и потому, что при первых признаках обстрела они залегли, а французы, решившие, что война для них уже закончилась, не были настолько расторопны.

Впрочем, попытка серьезного сопротивления была на этом исчерпана. Стоящий во втором эшелоне обороны фраубатальон бросился к передовым штурмовым частям чуть ли не как к своим спасителям. Если бы эти немки попали в руки к местным полякам, то судьба их была бы очень печальной, а смерть – чрезвычайно болезненной. Но у наших бойцов приказ горгочущих по-немецки дамочек не обижать, направляя их на специальные сборные пункты. С фольксштурмовцами аналогично. Русский солдат с бабами и ребятишками не воюет, и сразу после того как их родные земли будут освобождены, этих некомбатнтов вернут по домам.

Но вот, кстати, все! Где-то далеко впереди взлетает зеленая ракета, возвещающая, что путь свободен и нашему мехкорпусу пора форсировать линию фронта.

22 июня 1943 года. около полудня. Второй Белорусский фронт, 20 километров восточнее города Цеханув, подвижный КП рейдирующего 1-го мехкорпуса ОСНАЗ.

Командующий корпусом генерал-лейтенант Вячеслав Николаевич Бережной.

С момента входа в прорыв прошло шесть часов марша в оперативной пустоте. Вражеских войск в ближних немецких тылах почти нет, потому что отдавать нам на съедение крупные соединения Кейтель не хочет (тогда игра в тришкин кафтан станет совсем безнадежной), а мелкие могут легко стать добычей польских партизан. С этим делом тут изначально был полный бардак. Еще год назад по лесам, помимо просоветских отрядов Гвардии Людовой и антисоветской Армии Крайовой, бродили болтающиеся между ними Батальоны Хлопски: одни из них дружили с коммунистами, другие – с антикоммунистами. Для полного разнообразия восточные области Польши посещали советские партизаны (вроде батьки Ковпака), а также украинские националисты из ОУН УПА. Часть отрядов националистов служила немцам прямо, а остальные, провозглашая борьбу против германцев, косвенно действовали в их интересах. Одним словом, веселье цвело и пахло.

Однако год назад после переворота в Лондоне с АК случилась чудесная метаморфоза. Все высшее руководство эмигрантского правительства панской Польши разом оказалось в застенках гестапо и после некоторого бурления в кишках этой малопочтенной организации отдельные деятели польской эмиграции (вроде генерала Сосновского) снова появились в Польше (то есть генерал-губернаторстве), но уже как «союзники» немцев. Генерал Андерс, которого НКВД застукала на контактах с немецкой разведкой, как оказалось, был не один такой в этой среде. Против москалей эти люди готовы были идти в союзе с кем угодно и на каких угодно условиях. И начались пляски с бубнами. Часть отрядов АК, изрядно потеряв в численности, перешла на сторону немцев, став специальными полицейскими батальонами; другая часть (большая), отшатнувшись в противоположную сторону, вступила в союз с коммунистами; третьи так и остались неприкаянными, утратившими всякие жизненные ориентиры. Правда, таких было меньшинство, особенно после сатанизации Третьего Рейха. Поляки, служившие Гитлеру, продолжили делать это, несмотря на культ «арийского бога» и энциклику Папы Римского, а те из них, кото считал немцев большими врагами, чем русских, только сильнее сплотились вокруг Гвардии Людовой, боевого крыла Польской Рабочей Партии – единственной реальной антифашистской силы в Польше.

А потом случился декабрь сорок второго года, грандиозное наступление Красной Армии с поэтическим названием «Битва Шести Фронтов» (она же официально операция «Багратион» с негласным номером два). Большую часть специальных польских полицейских батальонов еще в июле отправили в Белоруссию бороться со злыми советскими партизанами. Уж очень немцам хотелось высвободить от этой работы свои охранные дивизии, переформировать их в пехотные и отправить на фронт. Но капкан «Большого Багратиона» с одинаковым равнодушием сожрал не только деблокирующую группировку из всякого сброда, собранную с целью вскрыть Смоленский котел, но и скопившуюся там польско-литовско-украинскую полицайскую плесень. Вот и бывшие АКовцы, пошедшие служить немцам и оказавшиеся в несчастливом для себя месте, сгинули все и сразу, ибо выскочить из этой ловушки оказалось невозможно. К тому же после минской трагедии бойцы стрелковых дивизий РККА, НКВД и истребительных батальонов, в которые превратились вышедшие из подполья партизанские отряды, были безжалостны к пособникам немецко-фашистских оккупантов и пленных брали только в исключительных случаях. Таким образом, партизаны тут, в Польше, сейчас только просоветские или придерживающиеся к нам дружественного нейтралитета, ибо служить германцам – это все равно что служить самому Сатане. В тех, кто поступил подобным образом, тут стреляет каждый куст, поэтому подельники Сосновского всеи правдами и неправдами стараются держаться поближе к старой германской границе. Тем более что в «живорезы» поляков не берут. Рылом своим неарийским не вышли.

После шести часов выматывающей гонки по польским проселкам корпусу следовало бы сделать остановку. В первую очередь механикам-водителям требовалось осмотреть машины, а тыловым службам раздать бойцам и командирам горячий обед из полевых кухонь. Ну и небольшой отдых никому бы не повредил. Для такого полуденного привала во время планирования операции был выбран городок Цеханув, некогда являвшийся резиденцией польских королей, ныне же по своему значению не отличающийся от обычного райцентра. Из пятнадцати тысяч, что составляли его население до войны, город уже потерял три тысячи жителей. Из них около двух третей были польскими евреями, которых жрецы новоявленного культа «арийского бога» с особым садизмом и цинизмом убили в самом начале сатанизации, а остальные, разделившие их судьбу чуть позже, принадлежали к польской интеллигенции: врачи, учителя, агрономы, ксендзы… Одним словом, с учетом такого анамнеза встретить нас в Цехануве должны были достаточно тепло.

Передовая механизированная бригада моего корпуса (опять Слон, он же полковник Рагуленко) была уже в минутах сорока от этого городка, когда на связь вышел Ту-2Р – «дирижер войны», который барражировал вдоль маршрута следования нашего корпуса.

– «Медведь», я «Орел-4», – по каналу общего оповещения сообщил летнаб[10]10
  Летнаб (летный наблюдатель) высотного разведчика находится в шаровой установке под брюхом самолета, вместо автоматической пушки оснащенной двадцатикратной бинокулярной наблюдательной установкой с просветленной оптикой, просматривающей всю нижнюю полусферу.


[Закрыть] высотного разведчика, – наблюдаю в городке Цеханув признаки начала массового жертвоприношения. Повторяю, наблюдаю признаки начала массового жертвоприношения в городке Цеханув. Прошу прибавить ходу…

М-да. Тут можно пожалеть, что мы не десантный ОСНАЗ на СВП – вот уж кто действительно способен пробежаться по полю боя на цыпочках. Но десантура – это дорогое удовольствие. Советский Союз может позволить себе, помимо линейных частей и штурмовых бригад шесть мехкорпусов ОСНАЗ, четыре конно-механизированных армии (по факту тоже ОСНАЗ, подчиняющийся лично товарищу Сталину) и только два корпуса морской пехоты на СВП. Впрочем, Слон тоже слышал разведчика (иначе зачем он говорил не на командном канале, а на частоте общего оповещения) и наддал ход. Еще с того случая в Раве-Русской «живорезы» были по жизни страстью Слона и топтал он их с особым вдохновением. Чтобы не было их нигде и никак.

Ну а я тем временем соображал. Не вязались у меня в голове концы с концами. Черные жрецы – они не герои и не фанатики, а трусоватые садисты, и их наличие на пути моего корпуса не может не вызывать удивления. Возможно, они уверены, что нам не удастся с хода застать их врасплох и у них еще будет время собрать причиндалы и в организованном порядке отступить на запад. А это значит, что нас ждет танково-артиллерийская засада. И неважно, что местность перед этим Цеханувом совершенно открыта для наблюдения сверху. Танки, даже тяжелые «Тигры», вполне можно прятать в хатах, разобрав одну стену. Не надо быть гением тактики и стратегии, чтобы просчитать наш маршрут, а также удаление от линии фронта, на котором мы потеряем бдительность. Ну а «живорезы» – это только вишенка на торте, фактор, который заставит нас мчать вперед не разбирая дороги. Все может быть и не так: никакой засады нет и эти конкретные жрецы – беспечные раззявы, – но в голову мне все равно лезут самые сложные и опасные варианты.

– «Орел-4», ищи признаки артиллерийской засады, – сказал я, переключившись на командную частоту, – повторяю: подозреваю, что живорезы – это только приманка, поэтому ищи признаки танковой или артиллерийской засады…

Чуйка не подвела. Сначала в ту сторону на малой высоте промчалось несколько троек ИЛов, под плоскостями которых грозно щетинились эресы, потом на окраине этого Цеханува, взметнув клубы пламени, что-то грохнуло – и в небо стал подниматься жирный черный дым. Как сообщил разведчик, он приказал «Горбатым» обойти поселок по широкому радиусу и атаковать с запада на восток. Вот тут-то они и обнаружили на восточной окраине несколько домов и сараев, у которых были разобраны задние стены, а внутри, значит, пряталось нечто бронированное и стреляющее. Если жрецов у алтарей штурмовики обстреляли из пушек и пулеметов, то тут они не удержались и пустили эресы, и по чему-то механизированному даже попали. По крайней мере, горело ярко и жарко – совсем не так, как обычно горят хаты. Тут требовалось придержать Слона, чтобы не совал голову в ловушку, а за его спиной по флангам веером развернуть вторую и третью бригады, беря городок в классические клещи; но это означало потерю темпа, а значит, гибель большого количества местных гражданских…

Нет, я, конечно, помнил о той Польше, какой она была в мое время – похожей на помесь бабуина и гиены. Пышущие ненавистью жирные морды братьев Качьньских, лицемерную харю Дональда Туска, снос памятников советским солдатам-освободителям… И в то же время я помнил о том, что есть рыцарственный генерал Рокоссовский – прямая противоположность тем уродам, а также командующий народным войском польским генерал Берлинг, руководитель партизанского движения Мариан Спыхальский, ну и множество других поляков, вставших рядом с нами биться с германской гадиной… и среди них – поручик Ярузельский, который сейчас, должно быть, ведет своих солдат в атаку на Краковском направлении. Они есть настоящий польский народ, а такие как Туски и Качиньские – это не более чем плесень.

Куда подевались рыцари и как получилось, что их сменили сплошные гиены и бабуины – это, конечно, отдельный вопрос. Как мне кажется с моей колокольни, рыцари все как один оказались кондовыми сталинистами, и когда лысая свинья Хрущ начал топтать мертвого Сталина, то по возможности постарался уничтожить всех, кто был предан этому великому человеку. Верно в свое время сказал по этому поводу Михаил Шолохов: «Да, культ был, но была и Личность». А у Хруща и его последователей к началу двадцать первого века измельчавших до размера политических инфузорий, личностей нет и в помине. В лучшем случае они напоминают какого-то усредненного Горбачева, а в худшем – Новодворскую. Тошнотворное зрелище…

Но, впрочем, сейчас дело совсем не в этом. За тем, чтобы здешняя история не пошла тем же паскудным путем, что и наша, должны проследить товарищ Сталин и товарищ Берия, а наше дело – воевать самым настоящим образом. Горящие дома, кстати, это тоже далеко не в нашу пользу. Если рядом с пожаром уцелели еще какие-то танки и самоходки, то пламя пожара будет маскировать взблески их выстрелов. А это паршиво. Еще хуже, если там, среди уцелевшей вражеской техники, не только легкие «Мардеры», но и парочка «Тигров». Перестреливаться с ними Т-42 из танкового батальона Слона могут до усрачки и без всякого реального результата, а вот на ближней дистанции преимущество получит уже «Тигр». «Осы» (ПТСАУ-57) из противотанковой батареи бригады тоже ничего не сделают «Тигру» на дальней дистанции, пока тот в укрытии. Отсюда мораль, что в штате танковых батальонов механизированных бригад для качественного усиления надо иметь по одной роте тяжелых танков ИС-1 или по батарее рубочных ПТСАУ-100. В нашем прошлом эти хорошо забронированные в лобовой проекции машины щелкали «Тигры» так, что только шум стоял. К тому же они раза в два дешевле ИСа, поскольку проще в производстве.

Потери же в самом начале рейда нам абсолютно противопоказаны, поэтому скрипя зубами отдаю Слону приказ притормозить километрах в полутора от окраин городка. При этом вторая механизированная бригада должна развернуться веером вправо, обходя этот зловредный населенный пункт с севера, третья мехбригада – влево, с обходом с юга, а танковой бригаде подполковника Олейникова следует ускорить движение и, развернувшись в боевые порядки вместе с мехбригадой Слона, выставить вперед тяжелый танковый батальон на «ИСах». И тогда мы посмотрим, чьи пушки мощнее и чья броня крепче. Между тем самолеты-штурмовики должны из всех сил мешать эсесовцам резать польский мирняк. Пусть летуны не дают им поднять головы, а для нас сейчас первоочередная задача – снести танковую засаду с минимальными потерями в людях и технике; иное грозит в перспективе срывом боевой задачи.

Тогда же и почти там же, город Цеханув, восточная окраина, позиции 102-го тяжелого панцербатальона СС.

Командир батальона гауптштурмфюрер СС Михаэль Виттман.

Я снова в деле. Русские опять пошли в наступление, и наш тяжелый панцербатальон бросили затыкать дыру. Точнее, не так: нас заранее выставили на предполагаемом маршруте передвижения Вестника Смерти. Победить в этом бою не было никакой возможности, отступить в порядке – тоже. Наши «Тигры» – слишком тяжелые и еще несовершенные машины, чтобы передвигаться на сколь-нибудь значительные расстояния своим ходом. Проведя бой и сбив темп вражеского наступления, мы просто не имеем возможности отступить на следующий рубеж, поскольку через некоторое время машины одна за другой начнут ломаться прямо на марше, как ломались несовершенные на тот момент панцеры большевиков два года назад; лишь небольшое число их несокрушимых КВ было подбито на поле боя, остальные мы нашли брошенными на обочинах русских дорог. Но теперь все поменялось. В настоящий момент уже наши панцербатальоны необходимо доставлять по железной дороге буквально к полю боя, а уж о том, чтобы утюжить на «Тигре» вражеские окопы, не стоит и мечтать. Шахматная подвеска, хоть и дает большую плавность хода, но слишком нежна для того, чтобы насиловать ее эдаким способом.

Впрочем, сразу стало понятно, что мы здесь всего лишь расходный материал, несмотря на всю свою мощь, и от нашей засады Вестник Смерти даже не почешется, как не чешется медведь от единичного укуса осы. Если бы таких тяжелых панцербатальонов, как у меня, было много, они могли бы серьезно повлиять на ход войны, но сейчас русские истребляют «Тигры» в боях быстрее, чем наша промышленность успевает их строить. Я об этом знаю как никто другой, потому что мой 102-й тяжелый панцербатальон уже четыре раза подвергался почти полному уничтожению, и я оказывался одним из немногих счастливчиков, которым удалось спастись с поля боя. Первый раз это случилось в самом начале октября прошлого года на Украине, недалеко от города Новоград-Волынского. Два месяца спустя под Витебском в Белоруссии сгорел второй состав моего батальона. Третье формирование сгинуло в боях за карпатские перевалы в феврале, а в четвертый раз меня и еще нескольких человек майской ночью вывезли на самолете из котла под Дебреценом, а все оставшиеся там погибли или попали в русский плен, который, как говорят, страшнее самого ада. И всякий раз все панцеры большевиков, подбитые моими менее удачливыми камрадами, записывались на мой счет, чтобы ведомство Геббельса могло трубить о подвигах знаменитого черного барона Микаэля Виттмана.

И теперь пятое (надеюсь, не последнее) формирование моего батальона, едва успев получить с заводов новенькие, еще пахнущие краской панцеры, отправилось в этот городок к северу от Варшавы. Никаких «Мардеров»; шесть «Тигров» последней серии и шесть «четверок» с удлиненной пушкой и увеличенной толщиной брони (теперь даже стыдно вспоминать тот «окурок», что торчал из башни этого неплохого танка еще два года назад). Прибыв в Цеханув, нам следовало поджидать там нападения злого и неистового Вестника Смерти, который уже полгода невесть зачем торчал под Белостоком, как памятник самому себе. И рядом с ним, на сотню километров южнее, маячил его первый и лучший ученик по прозвищу Генерал Хитрость. Этих двоих вместе с подчиненной им мощью на прямой дороге к Берлину вполне хватало для того, чтобы у генерала Кейтеля постоянно было тяжело в штанах. Даже не вступая в бой и не неся потерь, два этих прославленных большевика вынудили наше командование держать против них до половины всех немецких сил.

Довольные таким положением дел, русские принялись обгрызать нас на других направлениях, где сил было явно недостаточно. Ведь, кроме Вестника и его любимого ученика, у них имелись и другие ударные соединения, которым тоже надо было дать обширную практику. Именно в тот день, когда мы выгружались из эшелонов в этом Цехануве, передовые части одной из их панцергрупп ворвались на окраины Вены. И теперь, вместо мощнейшей группы армий «Висла», некогда преграждавшей русским прямой путь к Берлину, в генерал-губернаторстве нет почти никого, кроме третьесортных заслонов и отдельных ударных частей вроде моего тяжелого панцербатальона. Остальные «жировые накопления», некогда любовно собранные тут Кейтелем, как-то незаметно рассосались на латание дыр на других направлениях.

Чуть позже нас в эту помойную дыру, полную польского сброда, прибыл батальон храмовников под командование штурмбанфюрера Курта Диппеля с приказом принести все население этого дурацкого городка в жертву нашему истинному арийскому богу. Жрецы и их помощники оказались чистокровными, вроде меня, арийцами высшей пробы, а для грязных работ в батальоне имелось три роты вспомогательного состава из галицийцев. Тоже недочеловеки, только обожающие истинных арийцев и оттого весьма полезные. А еще они очень не любят местных поляков, поэтому все приказания по их истреблению выполняют с восторгом и азартом, сильно обижаясь на Римского Папу, за сотрудничество с нами наложившего на их народ вечное проклятье. Они особенно злы оттого, что верить в еврейского бога им запрещено Папой как проклятым, а поклоняться арийскому божеству им не положено как недочеловекам, так что им не остается ничего другого, кроме обожествления своих господ – истинных арийцев…

Массовая акция должна была начаться с началом русского наступления, а пока храмовники, оцепившие Цеханув так, что не вылетит и муха, потихоньку развлекались, таская на алтарь самых хорошеньких девчонок… Все дело в том, что Вестник Смерти, узнав, что служители культа режут местный сброд, помчится сюда не разбирая дороги, чем повысит наши шансы на успех засады. Кстати, я и мои мальчики тоже несколько раз ради интереса побывали на тех представлениях в так называемом Мазовецком замке. Очень возбуждающее зрелище – особенно в свете понимания того, что уже через пару дней нас самих, быть может, вдавит в землю русский паровой каток. Приятно было идти по улице и смотреть, как от тебя в испуге шарахаются молоденькие самки недочеловеков, ведь издали наше черное танкистское обмундирование легко спутать с формой храмовников.