Текст книги "Оперативное вмешательство"

Ну и, конечно, меня интересовали бакинские нефтепромышленники – главные люди в любой революции. Ибо, как гласит опыт истории, пока народ не дошел до отчаяния, максимум, на что его можно подвигнуть, это ворчание на кухнях. Интересно мне стало, что это за люди, с таким азартом пилящие под собой сук, чтобы потом со своей высоты кувырком улететь – кто в эмиграцию, а кто в расстрельный подвал «чрезвычайки». Да и вправить мозги этим людям тоже не лишнее, а если они вдруг не поймут моего внушения, то возможны разные другие варианты, вплоть до национализации всей нефтедобывающей промышленности. Но это уже совсем крайний случай, ибо, как мне сказала Мэри, полностью огосударствленная экономика неэффективна в той же степени, что «свободный рынок», хотя и по совершенно иным причинам.

Кстати, Птица ни в какую не хотела отпускать со мной своих гавриков на это, как ей казалось, опасное задание. Пришлось ей напомнить, что мы идем по мирам уже без малого два года: за это время мальчики и девочки изрядно подросли и окрепли, превратившись в юношей и девушек. У Матильды и Профессора цепкий взгляд, и иногда они способны разглядеть то, что ускользает от моего собственного внимания. Каждый раз, когда я привлекаю их к работе, после завершения дела они пишут рапорты, которые потом бывает небесполезно прочесть даже мне. Кроме того, они видели и пережили то, что иному взрослому хватит на две-три жизни, свели знакомство с очень интересными людьми разных эпох, а Профессор какое-то время даже приятельствовал с пажами Наварры, в том числе и с будущим светилом французской литературы Оноре де Бюэй де Ракан. Латынь, усвоенная нами в мире Подвалов, да еще висящее на поясе оружие сделали моего юного адъютанта для юных представителей французской аристократии «своим парнем», равным по положению и происхождению[3]3
  В средневековой Европе латынь была языком межнационального общения для аристократии, церковников и вообще образованных людей, а на своих национальных языках размовляло только простонародье. Увидев, что пажи Артанского князя свободно общаются на языке Данте и Вергилия, окружение Генриха Наваррского автоматически включило их в круг равных по положению.


[Закрыть]. Что касается Колдуна, то без него я буду на месте как без рук. Кто же мне еще вскроет главных фигурантов, являя окружающим их смердящее содержимое, чтобы потом герр Шмидт мог брезгливо поковыряться в нем палкой, давая полный расклад, что больной ел, что пил и какими дурными привычками страдает.

Отправлялись мы прямо из мира Содома. Конечно, хотелось бы шикануть и прокатить наших гостей вокруг Земли из Дальнего в Баку по суборбитальной траектории с выходом в ближний космос, но сие было сочтено ненужным излишеством. Как-нибудь потом, в следующий раз. Челнок вертикально, как воздушный шар, всплыл на высоту около двенадцати километров, так что Запретный город внизу стал похож на миниатюрный игрушечный макет, установленный в ящике с песком[4]4
  ящик с песком – рельефный макет местности с соблюдением масштаба.


[Закрыть]. Потом мы с Колдуном открыли портал – и вот уже в разрывах облаков далеко под нами город Баку, освещенный косыми лучами заходящего солнца. С высоты хорошо видна частая гребенка причалов в Бакинском заливе, частокол деревянных вышек в так называемом Черном городе, а также хвосты дыма и копоти, которые ветер сносит к северу вглубь Апшеронского полуострова. Моих гостей, несмотря на то, что изо всех сил старались напустить на себя невозмутимый вид, потрясла открывшаяся внизу картина. Из мира в мир – одна нога здесь, а другая уже там – они уже ходили, а вот парить в воздухе, будто птицам, им еще не доводилось.

Зависнув в воздухе на короткое время, необходимое, чтобы навигационная система с нуля привязалась к наземным ориентирам, челнок перешел к стремительному снижению. Неопытный человек мог бы подумать, что мы падаем, и только спокойное, даже чуть расслабленное поведение членов команды говорило о том, что все идет по плану. Хотя кто его знает: бойцовые и бывшие мясные лилитки смерти не боятся в принципе, «волчицы», по схожим причинам, тоже. В случае критической ситуации их неподверженная панике команда до последнего момента будет функционировать с максимальной эффективностью, чтобы потом дружно уйти в бессмертие, оставив слепки своих душ в коллективной памяти Воинского Единства. Но сейчас не тот случай. На панели управления – ни единого тревожного сигнала, а значит, полет протекает под полным контролем пилотов.

Но нам пора. Покинув рубку, моя временная команда по узкой металлической лестнице спускается в ярко освещенный десантный трюм. Где в первых рядах наготове стоят мои первопризывные амазонки, а позади них ротными колоннами, с прикладами у ноги – сводный батальон подполковника Бутусова. По дороге генерал Мехмандаров, стараясь сохранить невозмутимый вид, оборачивается и спрашивает у меня:

– И что, Сергей Сергеевич, у вас это все так всегда происходит, стремительно?

– Да нет, Самедбек Садыкович, далеко не всегда – отвечаю я. – Обычно процесс снижения протекает намного более плавно и размеренно, совпадая с финальным участком горизонтального полета. Просто сейчас команда отрабатывает так называемое боевое десантирование, применяющееся для того, чтобы спуститься по максимально крутой траектории и застать ничего не подозревающего врага врасплох.

Полковник Тахателов, спускавшийся по лестнице позади меня, хмыкнул и спросил:

– Неужели господин Накашидзе так для вас страшен, что вы собираетесь упасть на него внезапно, будто снег на голову?

– Для меня, Исаак Артемьвич, никто не страшен, – ответил я, не поворачивая головы. – Просто настоящий Каменный Гость всегда должен приходить к дон Жуану внезапно. Страшен этот человек, скорее, для ваших соплеменников, которых господин Накашидзе ненавидит какой-то прямо иррациональной ненавистью. Вот я и хочу как можно скорее разобраться, откуда в этом деле растут руки и откуда ноги, и кому еще выгодно, чтобы на территории России под прикрытием классовых боев разгорелась межнациональная смута. А внезапность в этом деле нужна для того, чтобы участники этого заговора не принялись разбегаться кто куда, будто крысы. Но хватит пустых разговоров, господа, кажется, мы уже прибыли…

20 (7) декабря 1904 год Р.Х., день шестнадцатый, вечер. Баку, набережная императора Александра Второго, резиденция Бакинского губернатора.

Падающий, казалось, прямо из зенита большой десантный челнок с «Неумолимого» появился в небе над Баку совершенно внезапно, возвещая о своем прибытии сокрушительным клекотом рассекаемого массивным корпусом воздуха. Головы праздношатающейся по набережной почтеннейшей публики самопроизвольно задрались вверх, на источник звука. Зрелище вызывало оторопь и трепет. С закатного неба на город валилось нечто серое, клиновидное, постоянно увеличивающееся в размерах, предназначенное для того, чтобы, преодолевая системы планетарной обороны, врываться в атмосферу на околокосмических скоростях.

Такое явление могло бы вызвать панику, если бы к тому времени в большинстве бакинских газет не вышли перепечатанные с петербургских изданий отчеты о прибытии из Манчжурии в русскую столицу молодого императора Михаила II на летательном корабле схожего вида. И в этих газетах русским по белому было написано, что летательный корабль, а также почетный эскорт, русскому самодержцу любезно предоставил Великий князь Артанский г-н Сергей Сергеевич Серегин. А это имя в последнее время было у публики на слуху. Газеты писали об Артанском князе много, но большинство материалов были весьма далеки от всяческого правдоподобия, а крупицы правды тонули в ворохах прямой лжи, домыслов и самых фантастических вымыслов.

Да и как же могло быть иначе, ведь еще недавно мир пребывал в полном неведении о самом существовании этого господина. Но прошло всего полмесяца, и вот уже Великий князь Артанский одна из самых известных и обсуждаемых публичных фигур. Он числится главным спасителем Порт-Артура, нанесшим зловредным японцам серию тяжелых поражений, и он же стоит за спиной мощнейшей «маньчжурской» лейб-кампании, с легкостью сменившей императора Николая на его брата Михаила. По одним данным, он колдун, движением бровей с легкостью потрясающий небо и землю, по другим – святой, по одному слову которого на бой выступают легионы ангелов, по третьим – талантливейший изобретатель, вроде тех, что в своих романах описывал милейший Жюль Верн. По четвертым – международный авантюрист, за хорошую плату поставивший себе на службу целую армию беспринципных головорезов. Но, несмотря на невероятную пестроту мнений, все они сходились в том, что подданным русского царя бояться Артанского князя нечего. Вот и обыватели, наблюдавшие снижение летательного корабля, не стали с визгом разбегаться, а, напротив, приготовились наблюдать за бесплатным зрелищем.

Приближаясь к земле, летательный корабль развернулся так, чтобы опуститься вдоль набережной, и проделал это с мягкостью и плавность, неожиданной в свете его предшествующего стремительного снижения. При этом двое господ, волею случая очутившиеся, там, где их должно было придавить металлическим днищем, за несколько мгновений до наступления непоправимого почувствовали, как их с опасного места мягко, но неумолимо выталкивает прочь некая сила неизвестной природы. В то же время часовой у входа в губернаторский дом ощутил нечто похожее на толчок невидимой ладонью в грудь.

Но вот летательный корабль замер, зависнув в паре дюймов над мостовой, в широкой части клина раздвинулись створки большого люка, и оттуда по аппарели на грешную землю спустилась престранная компания. Первым шел генерал восточной наружности, с широкой окладистой бородой – явно местный уроженец магометанского вероисповедания. Его шинель была распахнута, демонстрируя красную подкладку. Рядом за ним и немного позади, ярко блестя золотыми погонами с двумя просветами, шествовал короткобородый полковник, в котором даже издали опознавался армянин. Позади этих двоих шагал иностранный военный, которым мог быть только сам Артанский князь, легко узнаваемый по висящему на бедре мечу, сопровождаемый двумя отроками в такой же униформе. Замыкали начальственную компанию молодая рыжеволосая дама в стильном легком пальто и шляпке с вуалью, а также еще один отрок, внимательно оглядывающийся по сторонам. А позади всей этой компании – и вообще что-то несуразное: квадратный ящик, вроде фотографического аппарата, семенящий на тонких суставчатых ножках.

Часовой у губернаторского дома при виде генерала взял на караул, и не пошевелился даже тогда, когда следом за начальством из чрева летательного корабля колоннами стали выходить русские солдаты в полной экипировке, сопровождаемые артанскими офицерами. Часть из прибывших с Артанским князем войск тут же принялась оцеплять обиталище губернатора, а другая, не дожидаясь получения каких-то дополнительных указаний, с целеустремленным видом повзводно направилась в город, видимо, по каким-то заранее назначенным адресам. Ни строевых песен, ни разговоров, только пугающий обывателей мерный звук шагающих в ногу солдатских сапог. Все прямо как у Льва Толстого в «Войне и Мире»: Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert. (Первая колонна марширует, вторая колонна марширует)

Губернатор Михаил Накашидзе и в самом деле оказался застигнут врасплох. Застегивая на ходу мундир, он едва успел сбежать по лестнице на первый этаж, где нос к носу столкнулся со странными гостями, которых сопровождали солдаты, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Бакинский губернатор, обычно высокомерный со всеми нижестоящими, вдруг затрепетал всеми фибрами своей души, хотя ничего еще, собственно, не произошло.

– Самедбек Садыкович, вы ли это? – проблеял он, узнав в пылающем гневом визитере генерала Мехмандарова – достаточно известного в Баку человека.

Герой обороны Порт-Артура был великолепен. С суровым видом кивнув, он пророкотал:

– Да, это я, Михаил Александрович, и никто другой. А вы тут кого ждали своей нечистой совестью – шайтана с вилами или ангела с пылающим мечом?

Генерал был так грозен, что в воздухе ощутимо повеяло запахом страха, и господин Накашидзе даже сделал шаг назад, будто намереваясь обратиться в бегство.

– Скажите, чем я обязан столь неожиданному визиту? – пробормотал он, бегающими глазами озирая вломившуюся в губернаторский дом странную компанию.

– Мы к вам с ревизией по поручению государя-императора Михаила Александровича, – внушительным тоном ответил Мехмандаров. – Но главные здесь не мы с господином Тахателовым, а самовластный князь Великой Артании Сергей Сергеевич Серегин, которого его Императорское Величество попросил помочь вскрыть вашу зловонную клоаку и вычистить ее омерзительное содержимое. Он – тот самый неподкупный следователь, который должен выявить все ваши прегрешения, а судить вас будет лично государь-император. В России, после периода неописуемой мягкости к таким, как вы, снова наступило время Тайной Канцелярии, Слова и Дела, а также плах и топоров, без различия к общественному положению и высокому происхождению преступников. Вот, читайте…

С этими словами генерал Мехмандаров сунул под нос Накашидзе императорский карт-бланш.

– Но я ничего не понимаю… – бакинский губернатор замотал головой, будто конь.

– Зато мы все понимаем, – сказал Артанский князь и добавил: – Дима, теперь твоя очередь. Действуй.

Дима Колдун ничего не сказал, только внимательно посмотрел на господина Накашидзе, и от этого взгляда у бакинского губернатора вдруг появилось чувство, схожее с тем, когда от несвежей еды крутит живот и хочется немедленно облегчиться, чтобы не терпеть мучительные рези. Но только крутило у него не в животе, а в голове, да так, что слова сами просились наружу.

– Э, господа, – растерянно сказал он, – я тут ни при чем. Это все главноуправляющий на Кавказе князь Григорий Сергеевич Голицын. Это он сказал, что наглые армяне стали слишком много о себе понимать, и их следовало бы укоротить. А я только в точности собирался исполнять его указания…

– И это именно князь Голицин приказал вам натравить мусульманское население Баку на армян и даже, более того, раздать погромщикам оружие из государственных арсеналов, а полиции и войскам не препятствовать убийствам? – кипящим от гнева голосом спросил полковник Тахателов.

– Честное слово, я ничего не понимаю! – замотал головой Накашидзе. – Какие погромщики, какие убийства?

– Дима, – строгим голосом сказал Артанский князь, – врата истины отрылись недостаточно широко. Добавь еще немного откровенности, а то этот господин до сих пор пытается юлить и выкручиваться.

На бакинского губернатора было страшно смотреть: пот с его лба катился градом, руки тряслись.

– Я… – сказал он через силу, – ненавижу армян: они такие наглые, пронырливые, заняли все лучшие места. Чиновники на Кавказе в своем большинстве армяне, самые богатые торговцы тоже они, и они же тут самые главные смутьяны, подбивающие простонародье на бунт против законной власти. Если их не станет, то лучше будет всем. Но я не понимаю, о каких убийствах и каком оружии вы говорите? Ни главноуправляющий на Кавказе князь Голицын, ни министр внутренних дел господин Святополк-Мирский подобных указаний мне не отдавали. А без указаний от начальства я даже мухи зря не обижу.

– Сергей Сергеевич, – тихо сказал Серегину Митя-Профессор, – этот господин и в самом деле ничего не понимает. Если Димка продолжит давить, то его мозги превратятся в омлет. Я думаю, что указания организовать погромы поступят к господину Накашидзе уже после Кровавого Воскресенья, когда можно будет все. А уж тогда он все выполнит и перевыполнит, потому что эти указания будут вполне соответствовать его убеждениям.

– Скорее всего, что это именно так, – также тихо ответил Артанский князь, – а потому переходим ко второй части Марлезонского балета…

– Погодите, Сергей Сергеевич, о каком Кровавом Воскресенье говорит сей отрок? – так же тихо спросил полковник Тахателов.

Артанский князь сначала немного замялся, потом ответил:

– Это, Исаак Артемьевич, государственная тайна, причем не моя, а вашего императора. Так что, извините, ответа на ваш вопрос не будет. Могу только сказать, что я приложу все возможные усилия, сворочу горы и переверну небо, чтобы этого события никогда не случилось. В таком случае вы никогда о нем не узнаете. Но я, кажется, знаю, кто в нашем прошлом отдал приказ господину Накашидзе устроить резню. И будьте уверены, этому человеку тоже не поздоровится.

Тогда же и там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Вот паззл и сложился. С одной стороны в нем поп Гапон, плотно завязанный на эсеровскую боевку, с другой – курировавший эсеров директор департамента полиции господин Лопухин и его начальник министр внутренних дел князь Святополк-Мирский. Но решение принимали не они – слишком мелкие сошки. На самом верхнем уровне находятся Великий князь Владимир Александрович вместе со своей супругой Михенью, изо всех сил расшатывающие трон под злосчастным императором Николаем. На этом же уровне всесильный Витте, цель которого – буржуазная республика по французскому образцу.

Между собой эти двое до поры до времени ситуативные союзники. От Михени ниточка тянется к англичанам, а от Витте – к французским Ротшильдам, у которых этот поц от имени государства брал стабилизационные золотые кредиты. Договор Сердечного Согласия уже заключен, значит, англичане и французы сейчас союзники, имеющие весьма недружелюбные намерения в отношении Германской империи. Но вдвоем переть на кайзера Вильгельма у лимонников и лягушатников кишка тонка. Что бывает в таком случае, показал сороковой год. Поэтому им в компанию нужна Россия, которая отвлечет на себя половину германской армии…

А Россия себе на уме, враждебно относится к Британии и воевать с Германией тоже ни в какую не желает, тем более что у Вильгельма с Николаем неплохие личные отношения. Чтобы втянуть Россию в англо-французский альянс, ее нужно всячески ослабить и унизить, тем самым лишив геополитических амбиций. Русско-японская война и Первая Революция в России – это два хода в одной и той же операции. Чтобы ослабление и унижение не были чрезмерными, на переговорах в Портсмуте Витте добился некоторых смягчающих уступок со стороны Японии. С России не стали требовать контрибуцию и вернули ей половину Сахалина. При этом французы тут ни при чем, курировали Японию как раз англичане.

Стоп – в таком случае связь между семейством Владимировичей и Витте, скорее всего, ложная. Местный аналог гражданина Чубайса женат на разведенной еврейке, а это значит, что и ему, и его супруге закрыт доступ во все аристократические, и уж тем более великокняжеские дома. И ненавидит он аристократов, должно быть, люто. Воздействие на Владимировичей Витте должен осуществлять окольным путем, через Ротшильдов, тем более что в Британии они тоже представлены. Роль у Владимира Александровича простая, как три копейки, и к тому же одноразовая. В организации расстрела мирной демонстрации, иначе именуемым Кровавым Воскресеньем, он напустил на своего племянника страха, заставив того покинуть Санкт-Петербург, а потом организовал мизансцену так, что войска не могли не открыть огонь. Солдат вывели в оцепление намного загодя и продержали голодными на морозе весь день, после чего они были так злы на «бунтовщиков», что не задумываясь открыли огонь по толпе, несущей над собой хоругви и царские портреты.

После того как прозвучали залпы и пути назад больше не было, сошли со сцены и Владимировичи, утратив для заговорщиков всякую ценность, а вот великий интриган Витте остался. При этом, по здравому размышлению, надо признать, что между Лопухиным и Витте должна присутствовать непосредственная связь. Сколько министров внутренних дел ликвидировали эсеровские террористы, чтобы царь назначил на эту должность нужного Витте либерала? В то, что решение, на кого указать пальцем эсерам, принимал сам Лопухин, я не верю: слишком мелкая сошка. Но зато он мог дать эсерам «подходы» к Гапону, ибо его департамент полиции еще со времен Зубатова курировал этот условно «проправительственный» профсоюз. Теперь все сходится. Накашидзе в этой схеме – мелкая шестеренка: получил приказ от министра внутренних дел и выполнил его в меру своего разумения и энтузиазма. В противном случае необъяснимы две вещи. Первая – по какой иной причине сверхисполнительный губернатор Накашидзе вообще пошел на эту вопиющую провокацию, идущую вразрез с его должностными инструкциями? Вторая – почему, когда стало ясно, что произошло, его не отстранили от должности и не начали по этому поводу расследования? Еще один вывод из данного умозаключения: в настоящий момент угроза межнациональных столкновений в Баку отсутствует, ибо к их подготовке господи Накашидзе еще не приступал – в противном случае Колдун выдавил бы из него правду.

Тогда я сделал знак своим спутникам, чтобы они приблизились ко мне, и поставил вокруг нашего кружка полог тишины. То есть с этого момента никто не услышит, о чем мы будем говорить, зато мы прекрасно будем слышать все, что происходит вокруг.

– Из того, что я услышал сейчас от господина Накашидзе, и исходя из самой фактуры этого человека, – сказал я, – можно сделать вывод, что в деле организации азербайджано-армянской резни только выполнял приказ своего начальника, ослушаться которого он не смел. Его личная ненависть к армянам в данном случае – явление второстепенное: не будь распоряжений начальства, он выражал бы свои чувства путем мелких административных пакостей, а не через подстрекательство к беспорядкам и кровопролитию. Эту версию подтверждает и то, что в нашем прошлом господин Накашидзе за свои действия не понес никакого наказания, хотя любое вменяемое правительство должно было отстранить его от должности и начать расследование.

– И что из этого следует? – спросил генерал Мехмандаров.

– А то, что наше дело распадается на две почти не связанных между собой половины, – ответил я. – Дело о всеобщей стачке и поджогах на нефтепромыслах необходимо расследовать и предотвращать немедленно. А вот следствие по вопросам о возбуждении межнациональной армяно-азербайджанской вражды и последующей резни требуется переносить в Санкт-Петербург и искать ответ там. По-иному никак, ведь в этом деле замешан некий высокопоставленный господин, имеющий право отдавать господину Накашидзе указания…

– Таковых в России только два, – хмуро заявил генерал Мехмандаров, – главноначальствующий на Кавказе князь Голицын и министр внутренних дел князь Святополк-Мирский, но только, насколько мне известно, князь Голицын сейчас тоже в Санкт-Петербурге, а отнюдь не в Тифлисе, лечится от последствий ранения, которое он получил при покушении на него армянских террористов. Он не в отставке, но после того покушения как бы отстранился от дел по состоянию здоровья.

При упоминании об армянских террористах полковник Тахателов сморщился, будто от зубной боли – я заметил это, и предпочел свернуть этот разговор.

– Одним словом, – сказал я, – расследование дела о возбуждении межнациональных беспорядков переносится в Санкт-Петербург, куда я и заберу господина Накашидзе – сразу, как только мы покончим с более насущными вопросами. Пусть там с ним разбирается ваш государь и его люди. А пока, Дима, наложи на этого деятеля заклинание стасиса. В виде статуи этот тип мне будет гораздо симпатичнее.

Колдун щелкнул пальцами – и тяжело дышащий господин Накашидзе окаменел. Все, никто никуда не идет. Господин Мехмандаров уже набрал воздуха в грудь – видно, хотел что-то спросить, – но как раз в этот момент доставили первого фигуранта из числа тех, за кем я посылал по городу охотничьи команды. Точнее, вице-губернатор Лилеев пришел сам, своими ногами, не делая ни малейших попыток к сопротивлению, в сопровождении лишь подпоручика-артурца и двух мрачных солдат. С первого же истинного взгляда становилось понятно, что пределом компетенции для этого честного и прямолинейного служаки является пост градоначальника в не очень крупном городе, где круг решаемых проблем ограничивается чисто хозяйственными вопросами. В должности же вице-губернатора он и вовсе пустое место, ибо целиком под влиянием своего непосредственного начальства. Но сейчас он взвинчен и жестоко сбит с толку, а потому готов наделать глупостей. Как говорили в наши времена, стрессоустойчивость этого господина находится на уровне около нуля.

– Господа, – недоумевающим тоном спросил господин Лилеев, оглядывая нашу престранную компанию, – я совершенно не понимаю, что тут происходит. Меня, уважаемого человека, хватают, будто какого-то босяка, и силой тащат сюда…

– Никто этого господина не тащил, – буркнул сопровождавший вице-губернатора подпоручик, – все было в рамках вежливости и в пределах исполнения полученного приказа.

– Но вы же, господин подпоручик, сказали, что примените ко мне силу, если я не пойду сам! – взвизгнул господин Лилеев, – а это возмутительное насилие над личностью!

– У подпоручика Егорычева был приказ доставить без грубостей, – жестко сказал я. – Что он и сделал в меру вашего нежелания подчиняться распоряжениям.

– А вы, черт возьми, кто такой, господин хороший? – гордо вскинул голову вице-губернатор. – И что происходит с Михаилом Александровичем, почему он в таком странном виде и молчит, когда тут происходят возмутительные безобразия?

– Самедбек Садыкович, – устало сказал я, – как старший по званию среди подданных российского императора, объясните, пожалуйста, господину Лилееву текущую диспозицию. Должен же он знать, кто на ком стоял, и куда ему предстоит поехать, если мы сочтем, что он был связан с господином Накашидзе несколько больше, чем положено по службе.

Интересно было наблюдать, как пышущий гневом человечек, услышав слова «сам Артанский князь» и прочитав карт-бланш, сдувается прямо на глазах, словно проколотый воздушный шарик, разве по воздуху с шипением не летает. А уж перспектива по такому поводу поехать в Петербург и предстать пред светлы очи Михаила Второго и вовсе пугает его до колик. Если такое случится, то тридцать пять лет беспорочной службы полетят псу под хвост.

– Сергей Сергеевич, – мысленно говорит мне Дима Колдун, – я, конечно, не Анна Сергеевна, но даже мне понятно, что этот человек внутри пуст, как воздушный шарик.

– Вижу, – так же мысленно ответил я, – поэтому отставляем господина вице-губернатора в сторону. Он – специалист технический, и нужен будет при любой власти. Дождемся следующего фигуранта по списку, и будем решать уже с ним.

Следующим фигурантом оказался бакинский полицмейстер Федор Деминский, которого орлы подполковника Бутусова доставили с битой мордой и заломленными за спину руками.

– Пытался отстреливаться, – коротко сказал мне старший команды поручик Енджеевский, вручая мне новенький пахнущий порохом Смит-Вессон, – да только по счастью ни в кого не попал.

Один истинный взгляд на господина полицмейстера подтвердил, что этот человек по самые уши замешан в делах господина Накашидзе, да и по данным Ольги Васильевны, чины полицейского управления не только не препятствовали резне, но и принимали участие в ее организации. И было в господине полицмейстере нечто такое, что говорило, что у этого слуги больше, чем один господин. По одной линии указания к нему поступали от господина Накашидзе, по другой – от директора департамента полиции Лопухина, но был еще и третий хозяин, не входящий в официальную иерархию – с ним господин Деминский связывал свое материальное благополучие. Сложилось впечатление, что, выполняя указания Лопухина и третьего неизвестного господина, бакинский полицмейстер может действовать отдельно от губернатора Накашидзе, и даже не ставя того в известность.

Понятно, что местное полицейское управление надо чистить под корень, но сначала нужно подобрать для Баку нового полицмейстера и проследить, чтобы тот не оказался хуже прежнего. Пожалуй, будет полезно открыть портал в мир Содома и отправить туда господина Деминского на предмет свидания с герром Шмидтом. Потрошить его прямо здесь будет весьма неудобно, ибо еще неизвестно, что полезет из этого человека под влиянием заклинания «Полной Откровенности». Маг разума, способный наложить соответствующее заклинание, в штате нашего гестапо имеется, а Колдун во время второй части нашего марлезонского балета, когда мы начнем разрешать классовые противоречия, понадобится мне здесь.

– Значит, так, господа, – сказал я, – план прежний. Господин Накашидзе на время расследования, – «а на самом деле навсегда», – мысленно хмыкнул я, – отстраняется от власти. Исполняющим должность губернатора назначается генерал Мехмандаров, его товарищем – полковник Тахателов. Вице-губернатор Лилеев, если хочет сохранить стаж беспорочной службы, помогает им по технической части. Господина Накашидзе мы чуть погодя переправим в Санкт-Петербург, в казематы Петропавловки, а господин Деминский прямо сейчас отправляется к нам в тридесятое царство, к герру Шмидту на предмет проведения следствия. Я бы допросил его прямо здесь, но не хочу делать присутствующих заложниками тех зловонных тайн, что хранятся в этой голове.

Сказано – сделано. Ох и кричал господин полицмейстер, когда его с заломленными руками выталкивали на ту сторону в яростное пылание Содомского полдня… Совесть у этого человека не просто была нечиста – на ней явно не оставалось ни одного светлого пятнышка.

– Сергей Сергеевич, а что нам с Исааком Артемьевичем делать прямо сейчас? – спросил генерал Мехмандаров, когда портал закрылся и вопли стихли.

– Отправляйтесь в гостиницу, – сказал я, – и до завтра хорошенько отдохните. А завтра у вас начнется основная работа. Вам предстоит встретиться с главами общин – каждый со своей – и убедить этих уважаемых людей, что, вне зависимости от того, что им обещал господин Накашидзе или его помощники, ответ государства на любую межнациональную смуту будет стремительным и сокрушительным. А мы с господином Лилеевым приготовимся к встрече с нефтепромышленниками и противостоящими им революционерами, которых мои люди прямо сейчас ведут сюда. Задача сделать так, чтобы и овцы были целы, и волки сыты, пожалуй, может оказаться посложнее улаживания межнациональных смут.

Два часа спустя, там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Вскоре после того, как генерал Мехмандаров и полковник Тахателов отправились в гостиницу, в губернаторский дом стали доставлять первых «приглашенных». И вот – такая картина: входит уважаемый нефтепромышленник или пламенный революционер и первое, что видит перед собой – нерукотворный статуй господина Накашидзе. Скульптор – Д. Колдун. Весьма впечатляющее и поучительное зрелище. Ну а потом нефтепромышленников, хозяев приисков и управляющих рассаживают на мягких стульях по правую сторону от входа, а революционный элемент – по левую. Кстати ни те, ни другие отнюдь не были довольны своим недобровольным присутствием на этом внезапном ночном совещании. Но с вооруженным караулом не поспоришь. Нефтепромышленники громко возмущались – правда, только до тех пор, пока не натыкались на мою особу и не выслушивали из уст подполковника Бутусова текст императорского карт-бланша. Однако революционеры вели себя тихо и пришибленно, воспринимая происходящее как странную разновидность ареста, после которого их всех скопом отправят в местную тюрьму. Это было совсем не так, но говорить я с ними собирался только тогда, когда все будут в сборе.