Текст книги "Большая игра без правил"

Часть 22
Багряная осень

10 сентября (28 августа) 1904 года. Петербург. Конспиративная квартира ГУГБ на Кирочной улице дом 48.

Глава ГУГБ Тамбовцев Александр Васильевич

– Это страшные люди, ваше превосходительство… – Мой агент, которого я внедрил в боевую организацию эсэров-максималистов, был взволнован, и даже не пытался скрыть свое волнение.

А ведь мне рекомендовали его как самого смышленого и хладнокровного сотрудника Нижегородского охранного отделения. «Сосватал» этого парня мне Михаил Игнатьевич Познанский, воспользовавшись своими «фамильными» связями – его отец служил начальником Нижегородского губернского жандармского управления. Нам нужен был агент, который ранее не засветился ни в Питере, ни в Москве. Мне очень не хотелось, чтобы никто, даже случайно, не заподозрил в нем агента охранки.

Когда Никита (так звали агента) прибыл в Санкт-Петербург из Нижнего Новгорода, я тщательно проинструктировал его перед тем, как вывести на людей, хорошо знающих Михаила Ивановича Соколова – лидера эсеров-максималистов. Среди своих единомышленников Соколов был более известен как Медведь.

– Главное – не суетись и не спеши, – говорил я Никите. – Помни, что эсеры должны понять, что ты нужен им, а не наоборот. Прикидывайся недалеким увальнем, который своей головой старается не думать, предпочитая слушать тех, кто умнее его. Я думаю, что как волжанин Медведь будет испытывать к тебе определенные симпатии. Как-никак земляк. Но ты старайся поменьше рассказывать о себе – случайно можно проговориться и сказать лишнее. Сам в террористы не лезь – тебе это не надобно. Помни: Медведь любит проверять своих боевиков, предлагая им для начала убить какого-нибудь городового или сотрудника охранки. Если ты не сможешь это сделать, то тогда убьют тебя. В этом отношении у них очень строго. Если боишься, скажи мне сразу, я в обиде не буду. Мне нужен человек, который сделает свое дело без дрожи в коленках. В случае твоего отказа я зла на тебя держать не буду, а просто снова отправлю в Нижний. Ты же о нашем разговоре должен будешь забыть навсегда.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, – Никита прямо и смело смотрел мне в глаза, что мне понравилось – не хитрит и не пытается изображать рвение и старание, – я этих иродов никогда не боялся, думаю, что и сейчас не испугаюсь. Вот вам истинный крест! – Он размашисто перекрестился.

– Ну, что ж, Никита, тогда слушай и запоминай. Медведь и его банда готовит покушение на министра иностранных дел Российской Империи господина Дурново. Ну и, возможно, на кое-кого повыше…

– Неужели на государя-императора? – удивленно охнул Никита. – Вот ведь злодеи какие!

– Действительно, они злодеи, которых свет не видывал, – согласился я. – Человека для них убить, что муху прихлопнуть. Потому я и прошу тебя поберечься. Значит, так. Мы подготовили для тебя рекомендательное письмо от одного из ваших нижегородских эсеров. Тебе фамилия Долгополов известна? Нифонт Иванович Долгополов – он в ваших краях, как я слышал, птица высокого полета среди социалистов-революционеров.

Никита, услышав знакомую фамилию, кивнул мне.

– Как не слышать, слышал. Он вроде в Канавине в больнице работает старшим врачом.

– Все правильно. – Я достал из своей рабочей папки конверт с письмом. – Так вот, наши люди, хорошо знающие его почерк – ведь врач столько всего пишет за день – подготовили от его имени весточку для Медведя. В ней Долгополов передает ему привет и рекомендует тебя как идейного эсера, за которым начала ходить местная охранка. Потому-то тебе срочно и понадобилось уехать из Нижнего. Ну а ты в разговоре с Медведем невзначай скажи ему, что в Питере тебя приютил твой двоюродный брат, который работает в Новой Голландии истопником. Дескать, печки топит, дрова колет и, что самое главное, имеет доступ практически во все помещения. Потом пожалуйся, что брательник твой страшный скупердяй, и что он готов за копейку удавиться. Мол, собирает по рублику, чтобы скопить деньжонок побольше и уехать домой в Нижний. Хочет он там начать свое дело. Купцом станет или хозяином лавки.

– Все понятно, ваше превосходительство, – Никита кивнул. – Я все так и сделаю. Только надо обговорить, как мне с вами связываться. Ведь о том, что я работаю на вас, никто больше знать не будет?

– Не будет, – успокоил я Никиту, – кроме нескольких моих людей, за которых я ручаюсь как за себя. У меня нет никакого желания брать грех на душу, подвергая тебя смертельной опасности. Встречаться с тобой будем здесь, в этой квартире, в разное время и в разные дни. Вот тебе бумажка, здесь все написано, в какой день недели я буду здесь ждать тебя. Запомни, а потом отдай ее мне. Если кто тебя здесь увидит, то скажи, что у тебя тут зазнобушка живет. Мы тебе ее для правдоподобности организуем, – я лукаво подмигнул Никите, – не бойся, девица симпатичная и покладистая. Если же тебе понадобится срочно со мною встретиться, передашь мне просьбу об этом через своего «брательника». Он и правда работает в Новой Голландии, но только, как ты сам понимаешь, не истопником.

Проинструктированный мною Никита стал искать подходы к Медведю. И нашел довольно быстро. Через неделю при встрече со мной агент сообщил, что завтра тот встречается с Соколовым в Юсуповском саду, там и состоится разговор. Я дал Никите дешевые карманные часы с крышкой и цепочкой – из тех, что с удовольствием покупали фабричные рабочие, приехавшие в Питер на заработки. В них было встроен радиомикрофон, с помощью которого можно было прослушать и записать беседу моего агента с Медведем. Я вкратце рассказал Никите, как пользоваться этим девайсом, и пожелал ему удачи.

На следующий вечер я у себя в Новой Голландии внимательно прослушал запись его разговора с Соколовым. Как и ожидалось, Медведь больше говорил о посторонних вещах, хотя и попытался несколько раз подловить Никиту, проверяя его, действительно ли он с Нижнего Новгорода. Но тот молодец – держал ухо в остро и не прокололся, сумев произвести хорошее впечатление на Медведя. Как я и ожидал, главного террориста очень заинтересовал «брательник» Никиты, работающий в Новой Голландии. Но тему эту, как я и предполагал, Соколов с ходу развивать не стал. Он попрощался с Никитой, договорившись с ним встретиться через три дня здесь же, в то же время.

Сам Соколов вышел на Садовую и отбыл на извозчике в неизвестном направлении. Мы не пустили за ним наблюдение, не желаю спугнуть. А вот хвост, пущенный за Никитой, мы заметили. Неприметного вида мужчина, внешностью смахивающий на бедного студента, проводил его до дома на Галерной, где проживал «брательник» из Новой Голландии, и в котором, согласно легенде, остановился и сам Никита.

А вот вторая встреча Никиты с Медведем была для нас куда более информативной. Из нее мы узнали, что подготовка к покушению на Дурново идет полным ходом. Соколов решил взорвать министра, использовав для этого большое количество взрывчатки, упакованной в деревянные ящики, которые предполагалось уложить на телегу ломового извозчика. В общем, что-то вроде покушения на Наполеона в 1800 году на улице Сен-Никез. Ничто не ново под Луной: в нашем будущем с помощью заминированных автомобилей террористы всех мастей отправили на тот свет тысячи ни в чем неповинных людей.

– Ваше превосходительство, – взволнованно докладывал мне потом Никита, – этот ирод ведь что придумал! Он сказал извозчику, который должен привести в действие адскую машину, что взрыв произойдет через минуту после того, как тот дернет за веревочку, приводящую в действие часовой механизм, так что тот успеет отойти подальше. А на самом деле, как мне шепнул Медведь, адская машина сработает сразу. «Никита, – сказал он мне смеясь, – нам нужны герои, о которых народ после их смерти будет слагать песни, а новые чистые души придут к нам, чтобы отдать жизнь за свободу!» Ваше превосходительство, вы только представьте: несколько пудов взрывчатки рванут на набережной Мойки у здания Министерства иностранных дел, когда к ней подъедет карета с господином Дурново. Сколько невинных душ при этом погибнет! Ведь не только карету министра разнесет в щепки, но и само здание может рухнуть! Это убийцы, это нелюди!

Я слушал Никиту и взвешивал все риски. С одной стороны, хотелось бы как следует раскрутить это дело и собрать достаточно доказательств того, что американские банкиры финансируют террористов в России. Но, с другой стороны, такие маньяки, как Соколов, могли наломать немало дров и погубить десятки, а то и сотни людей. Надо будет переговорить на эту тему с императором. А пока…

– Никита, когда ты снова встречаешься с Медведем? – спросил я.

– Через два дня, как мы и договорились, – ответил мне мой агент. – Он хочет познакомиться с моим «брательником». Видимо, и против вас этот душегуб тоже задумал какую-то пакость.

– Хорошо, Никита, – я кивнул головой, – приводи его на Галерную. Мы побеседуем с этим самым Медведем. Посмотрим, что он там такое задумал…

12 сентября (30 августа) 1904 года. Петербург. Артиллерийский полигон Обуховского завода.

Присутствуют:

Командующий корпусом морской пехоты генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной

Заместитель начальника ГАУ полковник Алексей Алексеевич Маниковский

Три орудия, широко раздвинув станины, стояли перед Бережным на больших деревянных колесах с ребристой металлической шиной. Это настоящий прорыв в русской полевой артиллерии, да и не только в русской. Дело в том, что основные вероятные противники в будущей мировой войне – Франция и Германия – уже провели перевооружение своей армии на орудия калибра 75–77 миллиметров, и теперь вся их полевая артиллерия в одночасье оказалась слабее русской.

Кроме того, французы слепо придерживались концепции единого калибра и снаряда, и разработку орудий крупнее трехдюймового калибра с фугасными снарядами считали ненужной роскошью. Все потому, что в этой реальности итоги русско-японской войны не были очевидны по причине ее скоротечности. Так что разработка нового полевого орудия в старом русском калибре восемьдесят семь миллиметров, случившаяся всего через два года после начала серийного производства трехдюймовок, казалась личным капризом нового русского императора, тем более что детали заказа, сделанного ГАУ Обуховскому заводу, не были известны ни широкой публике, ни иностранным шпионам.

Новое полевое орудие калибра восемьдесят семь миллиметров с длиной ствола в тридцать калибров на облегченном лафете предназначалось для непосредственной поддержки пехоты огнем и колесами. За счет увеличенного относительно трехдюймовки угла возвышения в двадцать пять градусов новая пушка имела максимальную дальность стрельбы десять с половиной верст стальной осколочной гранатой, содержащей три фунта композитной взрывчатки (смесь тротила, гексогена и алюминиевого порошка), а также семь верст шрапнельным снарядом или осколочным снарядом с дистанционной трубкой (по максимальному времени горения трубки). Каждый пехотный полк постоянной готовности после планируемой армейской реформы должен был получить по одному дивизиону таких пушек в составе двенадцати орудий.

Для качественного усиления артиллерии в дивизионном звене были предназначены пятидюймовая гаубица с длинной ствола в шестнадцать калибров и шестидюймовая гаубица с длинной ствола в четырнадцать калибров. Их фугасные снаряды (соответственно два с половиной и полтора пуда весом) при стрельбе полным зарядом при оптимальном угле возвышения могли быть заброшены на десять верст. Из этих гаубиц должны были комплектоваться дивизионные артполки, состоящие из двадцати четырех пятидюймовых, и двенадцати шестидюймовых гаубиц.

Из шестидюймовых гаубиц той же конструкции должны были временно комплектоваться и артполки поля боя РГК, ибо более мощные и дальнобойные орудия нуждались или в отсутствующей пока механической тяге, или в транспортировке лошадьми в разобранном положении (качающаяся часть отдельно, лафет отдельно, что делало такую артиллерию осадной или крепостной).

Пока что в таком качестве прекрасно могли выступать уже давно разработанные и эксплуатируемые морские и береговые шестидюймовки Канэ, для которых вполне годилась стальная осколочно-фугасная граната, начиненная пятнадцатью фунтами композитной взрывчатки (против трех с половиной фунтов влажного пироксилина в снарядах старого образца). И моряки были довольны: наконец-то они получили приличный фугасный снаряд к самой массовой своей пушке, ибо двенадцатидюймовки – это разговор особый. А сухопутные и береговые артиллеристы теперь знали, что в их распоряжении все же есть малоподвижный, но очень мощный инструмент для прорыва долговременной обороны противника или для штурма крепостей. С другой стороны, пушками Канэ вполне можно комплектовать железнодорожные батареи, для которых малоподвижность самого орудия не является существенным недостатком.

Все три типа орудий были оснащены дульным тормозом, благодаря чему удалось значительно снизить массу лафетов. У всех трех имелись раздвижные станины, что позволяло быстро и точно, без поворота самого орудия, переносить огонь по фронту, а для гаубиц еще и вести огонь полным зарядом на малых углах возвышения (гаубицы с однобрусным лафетом в таких случаях обычно переворачиваются).

К моменту полигонных испытаний было изготовлено четыре 87-миллиметровых пушки и по две гаубицы каждого типа. Благодаря тому, что артиллерийским конструкторам Бишляку, Соколовскому и Липницкому была оказана помощь в выборе концепций орудий и производстве расчетов, работа пошла быстрее, при меньшем количестве ошибок, а конструкция получилась более надежной и проработанной. Кроме того, в штат конструкторской бригады включили инженера-технолога, который должен был способствовать тому, чтобы пушки и гаубицы получились максимально дешевыми в массовом производстве.

Этих конструкторов, как и многих других, по просьбе Белого и Маниковского ГУГБ перевело с частного Путиловского завода на казенный Обуховский, медленно, но верно превращающийся в государственное закрытое научно-производственное объединение – ему-то и поручили проработку всех проектов, связанных со ствольной артиллерией. Так проще оказывать методическую помощь и соблюдать секретность, к тому же при таком подходе легче добиваться необходимой в массовом производстве взаимозаменяемости.

При разработке все три артиллерийские системы были до предела облегчены, чтобы обеспечить массу, приемлемую для перевозки конной тягой, а для пушки еще и перекатывание силами расчета. Например, на гаубицах, стреляющих преимущественно с закрытых позиций, противопульные щиты были сделаны съемными и, по задумке автора идеи, перевозились на отдельной повозке. Их устанавливали лишь перед выходом батарей на прямую наводку. В обычной же контрбатарейной борьбе, когда вражеская граната (осколочно-фугасный снаряд) может разорваться с любой стороны от орудия, противопульный щит для расчета теряет всякий смысл, и большую пользу принес бы заглубленный в землю и обвалованный со всех сторон артиллерийский окоп.

Только что на полигоне грохотали орудия, снаряды вдребезги разносили мишени на прямой наводке или накрывали цели на максимальной дальности осколочно-фугасными снарядами. Испытания имели целью не только определить, достигнуты ли планируемые тактико-технические характеристики как орудий, так и боеприпасов, но еще и установить степень износа техники и вероятность поломок. Испытывалось и удобство транспортировки, а также перехода из походного в боевое и обратно положение. Именно на эти испытания приехал генерал Бережной, потому что, если все пройдет успешно, первым артиллерию нового типа должен получить его корпус морской пехоты. Не удовлетворяли его ни трехдюймовки образца 1900 и 1902 годов, ни тем более орудия начала последней четверти девятнадцатого века.

Именно он настоял на снижении отката путем внедрения дульного тормоза и на облегчении за счет этого лафетов. Дело в том, что до второй половины двадцатого века военные болели своего рода «тормозобоязнью», считая, что это повысит заметность орудий при стрельбе, и ради его отсутствия шли даже на значительные ухудшения тактико-технических характеристик. Это вызывало либо уменьшение начальной скорости снаряда (отчего страдала дальность и бронепробиваемость для бронебойных снарядов), либо резко росла масса артсистемы, ибо для того, чтобы выдержать неослабленную отдачу, требовался более прочный лафет. Но где-то с сороковых по шестидесятые годы двадцатого века конструкторы все шире и шире стали применять дульный тормоз. Требования по мощности, дальности и умеренному весу все время росли, а сам тормоз оказался не таким ужасным, каким его малевали.

И вот продолжавшийся почти десять суток грохот выстрелов стих, и наступила тишина. Только горы пустых ящиков и стреляных гильз указывали на то, что здесь только что шла учебная боевая работа.

– Могу вас поздравить, – сказал Бережной, пожимая руку Маниковскому, – для первых полигонных испытаний результаты просто отличные. Теперь скажите мне – что вы собираетесь делать дальше?

– Дальше мы вернем орудия на завод, – ответил Маниковский, – разберем их по винтику и определим степень износа и уязвимые места. Потом на основании полученных данных внесем изменения в конструкцию и произведем пробную партию пушек и гаубиц, которую и направим к вам на повторные испытания примерно через месяц. К весне по итогам ваших войсковых испытаний у нас уже будет готова конструкция для массового производства.

– Очень хорошо, – сказал Бережной, – только учтите, что приказ на наше выступление может поступить в любое время. Выбор в таком случае непростой: или воевать с противником наличными средствами (что возможно, если только у него отсутствует артиллерия), или же, наплевав на все, получить трехдюймовки со складов и потерять в мощности и подвижности огня.

– Мы постараемся решить эту задачу как можно скорее, – произнес Маниковский, – и вам не придется пользоваться устаревшим оружием. Но будем надеяться, что в течение двух ближайших месяцев ничего не случится – ведь мы и так работаем с максимально возможной скоростью.

– Да, – подтвердил Бережной, – мы надеемся, что вы успеете. На сем позвольте попросить у вас акт испытаний, чтобы я в нем расписался и мог выразить свое особое мнение, после чего я откланяюсь.

Полковник Маниковский пожал плечами и подал акт. Да, к настоящему моменту было сделано уже немало, но предстояло сделать в разы больше. И это касалось не только артиллерии. Технологические новшества, введенные на Обуховском заводе, теперь требовалось распространить на смежные производства – так же как свои новшества уже распространяет производство судовых моторов Тринклера. Но происходит все чудовищно медленно, потому что в России остро недостает не столько талантливых конструкторов (они есть), сколько инженерных кадров, технического персонала и обученных рабочих. И сколько ни дай, все будет мало.

15 сентября (02 сентября) 1904 года. Петербург. Новая Голландия.

Глава ГУГБ Тамбовцев Александр Васильевич

– Ай да Медведь! Ай да сукин сын! – невольно воскликнул я, получив данные наружного наблюдения и распечатку прослушки явочной квартиры, в которой Соколов – глава эсеров-максималистов – встречался с товарищем Герасимом (в миру – гражданином САСШ Сэмом Гольдбергом). А ведь они могли запросто нас провести, и лишь спецтехника из XXI века помогла нам узнать об их коварном замысле.

Моему агенту Никите, которого я внедрил в боевую организацию эсеров-максималистов, удалось войти в доверие к самому Медведю – Михаилу Соколову. Медведь сообщил, якобы «по секрету», приехавшему в Питер из Нижнего Новгорода однопартийцу о готовящемся чудовищном теракте – покушении на главу внешнеполитического ведомства России Петра Дурново.

Нет, террористический акт максималисты готовили вполне реальный – нам удалось довольно много узнать о его подготовке. Только у меня сразу же возникло подозрение: почему такой опытный конспиратор, как Медведь, рассказал о нем недостаточно хорошо знакомому ему человеку? Что-то тут было не так… Моя чуйка, еще ни разу меня не обманывавшая, просто кричала мне: «Он что-то скрывает! Но что именно?»

Я еще раз попытался спокойно, без эмоций, проанализировать все, что мне стало известно от Никиты и от других источников, освещавших деятельность эсеров-максималистов. Итак, подготовка к теракту, несомненно, имела место быть. Но только почему об этой подготовке Медведь рассказал Никите? Может быть, глава эсеровской боёвки в чем-то заподозрил моего агента и через него решил слить «дезу» ГУГБ? Да, но в таком случае максималисты обычно не церемонятся с теми, кого они подозревают в сотрудничестве с охранкой. Выстрел в спину или нож в сердце – нет человека, нет проблем… Да и к чему им сообщать подозрительному приезжему из Нижнего сведения о реальной подготовке покушения на министра иностранных дел? Как бы то ни было, но Никита жив, и Соколов продолжает встречаться с ним, при этом не выказывая никакой тревоги или настороженности.

Во время этих встреч Медведь продолжает ненавязчиво выпытывать у Никиты все о его двоюродном брате, который, согласно нашей легенде, работает истопником в Новой Голландии. Похоже, что глава эсеровской боёвки прикидывает, можно ли с помощью «брательника» Никиты проникнуть на тщательно охраняемую территорию Новой Голландии. Только для чего все это ему нужно? Не для того же, чтобы, проникнув, тут же добровольно сдаться властям? Это даже не смешно…

Или он хочет освободить из нашей тюрьмы своих арестованных коллег по террору? Так это тоже маловероятно. Террористы – люди далеко не сентиментальные, и рисковать своей жизнью ради того, чтобы спасти жизнь чужую, они не станут.

А вот попытаться уничтожить всю нашу контору, захватить наши секретные документы, приборы, а если повезет, то и мою скромную особу в качестве языка – это да. Если все это у них прокатит, то те, кто прислал в Россию товарища Герасима, отвалят Медведю солидный куш, после чего тут же его пристрелят. Михаил Соколов неплохо разбирается во всем, что связано с террором, но те, кто стоит за спиной Сэма Гольдберга – птицы более высокого полета. Весь их бизнес построен на крови, и убить одного человека – ну, дюжину, наконец, даже сотню-другую – это для них сущая мелочь. У этих ребят сотни тысяч погибших ради их прибылей – просто строчка в банковском счете.

Обдумав все как следует, я решил усилить наружное наблюдение за Медведем и Сэмом Гольдбергом, а в конспиративной квартире, где время от времени они встречались, чтобы обсудить свои черные дела, наши умельцы установили прослушку.

Никите же я разрешил свести Медведя со своим «брательником». Под видом человека, работавшего в Новой Голландии истопником, на встречу с террористом придет один из наших «мышек», который должен будет за сведения о расположении постов охраны и помещений в нашей штаб-квартире запросить солидную сумму денег. Все следует разыграть натурально, чтобы Медведь ничего не заподозрил. С недавних пор Соколова повсюду сопровождают несколько вооруженных до зубов боевиков. И случись чего, даже прекрасная подготовка нашего человека не спасет от жестокой расправы.

Прослушка в конспиративной квартире в Столярном переулке, где Медведь встречался с агентом Якоба Шиффа, подтвердила мои догадки. Сэм Гольдберг, узнав о том, что у Медведя появилась реальная возможность разгромить нашу «Тайную канцелярию» и добыть при этом совершенно секретную информацию, которая пролила бы свет на многие непонятные события, происходящие в последнее время по всему миру, пришел в восторг.

– Если все это у вас получится, – сказал он Медведю, – то я готов заплатить вам любую сумму в любой валюте. Люди, пославшие меня в Россию, за сведения о тех, кто окопался в Новой Голландии и оказывает оттуда столь пагубное влияние на нового русского царя, дадут вам денег столько, сколько вы захотите. Но как вы проникните в их логово? Ведь все подступы к Новой Голландии тщательно охраняются. Сотрудники ГУГБ прекрасно вооружены. Чтобы захватить всю территорию острова, мало будет и полка отлично обученной пехоты. У вас же его нет, а ваши головорезы могут лишь взрывать и убивать. Это, конечно, тоже неплохо, но им не справиться с «пятнистыми», которые по праву считаются первоклассными бойцами.

На это Медведь ответил, что, дескать, в своих планах он учел все сложности, которые могут возникнуть во время штурма Новой Голландии, и что он придумал хитрый способ выманить из нее тех, кто охраняет вход в эту «твердыню самодержавия».

– Товарищ Герасим, – самодовольно произнес он, – у нас появился шанс одним выстрелом убить двух зайцев. Или двух тигров, если вам так угодно… Мы собираемся взорвать царского сатрапа Дурново и захватить штаб-квартиру охранки – Новую Голландию. Как именно, я вам пока не скажу. Могу лишь сообщить, что для подготовки захвата Новой Голландии мне потребуется неделя, чтобы как следует все подготовить. Ну, и, конечно, деньги, чтобы планируемая акция прошла успешно. Деньги мне нужны сейчас…

Сэм Гольдберг проворчал немного – дескать, деньги он вот так, сразу, передать Медведю не сможет. Но потом, немного подумав, сказал, что десять тысяч рублей передаст главе боёвки максималистов при следующем с ним свидании, через два дня. На том они и порешили.

Обдумав полученную информацию, я пришел к выводу, что Медведь придумал неплохой план, который при некоторых обстоятельствах имел бы шанс на успех. Взрыв у здания Министерства иностранных дел и убийство Петра Николаевича Дурново – все это стало бы отвлекающим маневром. Во время неудачной попытки военного мятежа в марте этого года, после сообщения об убийстве царя из Новой Голландии на место происшествия немедленно была выслана оперативная группа с усилением. Медведь предположил, что так произойдет и в этот раз. В самой Новой Голландии при этом останется лишь минимум людей, с которыми вполне смогут справиться его боевики, если нападение на помещения ГУГБ будет внезапным. При этом хитрюга Медведь может придумать какую-нибудь коварную штуку, о которой мы пока даже не догадываемся.

Правда, на захват Новой Голландии ему придется бросить все свои силы, собрав их в один кулак. А вот тут-то он может и обломаться… Мы же получим уникальный шанс одним ударом уничтожить большую часть всех активных террористов России. А что, мысль весьма заманчивая, хотя и крайне рискованная… Но, как говорится, игра стоит свеч. Во-первых, под нож попадут эсеровские отморозки, которых в ином варианте развития событий пришлось бы долго и упорно разыскивать по всей территории Российской империи. За время, которое может понадобиться для того, чтобы их «приземлить», эти бешеные «медвежата» могут наломать еще немало дров. Во-вторых, если нам удастся захватить живыми и относительно невредимыми главарей этой шайки и их заокеанских спонсоров, можно организовать прекрасный внешнеполитический наезд на американских банкиров, которые финансируют откровенных террористов в России. Янки в этом случае уже никак будет не отбрыкаться, а мы получим право вполне легитимно принять некоторые достаточно болезненные меры против Якоба Шиффа и его кагала. Ну, и, в-третьих, император Михаил может принять несколько довольно крутых указов, чтобы отправить радикалов-террористов туда, куда им следует: кого на виселицу, кого за Полярный круг для постоянного местопребывания.

Только согласовывать этот план мне придется непосредственно с самим императором Михаилом, потому что для его успешного осуществления потребуется участие всех силовых структур Российской империи. Кроме того, надо будет привлечь и ребят свежеиспеченного генерала Бережного. Как мне кажется, по этому поводу император Михаил возражать тоже не будет.

18 (05) сентября 1904 года. Полдень. Балтийское море. флагман Балтийского флота эскадренный броненосец «Александр III».

Командующий Балтфлотом вице-адмирал Степан Осипович Макаров

Командующий Особой эскадрой вице-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов

Командир броненосца каперанг Николай Михайлович Бухвостов

Художник и друг адмирала Макарова Василий Васильевич Верещагин

Под низкими серыми тучами, которые гнал на восток западный ветер, колонна из шести новейших броненосцев 1-го ранга, споря с ветром и волнами, с 12-узловой скоростью упорно шла почти на вест, словно собираясь посетить с визитом вежливости Стокгольм. «Ретвизан», «Цесаревич», «Князь Суворов», «Александр III», «Орел», «Бородино». Ветер сносил на восток вырывающиеся из их труб густые клубы черного угольного дыма, затягивающего горизонт грязно-серой пеленой.

Тяжелые бронированные громады темно-шарового цвета грудью пропарывали свежую балтийскую волну, и казались несокрушимыми порождениями конструкторского гения. Но люди, стоящие на мостике «Александра III» уже знали, что пройдет всего два-три года, и эти гиганты будут обречены на вымирание, в одночасье безнадежно устарев морально. На смену им придут другие корабли, мощь каждого из которых будет сопоставима с целой эскадрой таких броненосцев[1]1
  При сравнении эскадренного броненосца типа «Цесаревич» с четырьмя двенадцатидюймовыми орудиями и линейного крейсера «Измаил» с двенадцатью четырнадцатидюймовыми орудиями (самого мощного, пусть и недостроенного линейного крейсера Русского императорского флота), получается, что при использовании на двенадцатидюймовом калибре облегченных «макаровских» снарядов образца 1895 года соотношение по весу залпа главного калибра – один «Измаил» равен семи «Цесаревичам». При использовании же полновесных двенадцатидюймовых снарядов образца 1907 года это соотношение составит почти один к пяти. А минутный залп, соответственно, из-за вдвое возросшей скорострельности одного орудия будет соотноситься как один к тринадцати с половиной или один к девяти с половиной. Выйди к нашей версии Цусимы навстречу адмиралу Того всего один «Измаил» – и японский флот можно было бы считать уничтоженным…
  «Измаилы» после модернизации СУО и противоминной артиллерии, которая должна была быть заменена универсальной, вполне могли прослужить на флоте не менее тридцати лет.


[Закрыть]. Через несколько лет в этих, казалось бы, совершенных механизмах для убийства на море устареет буквально все: способ крепления брони, паровые машины тройного расширения, работающие на угле, двухбашенная схема размещения главного калибра, наличие мощной артиллерии среднего калибра в батарейных казематах или башнях. Одновременно резко вырастут требования к орудиям главного калибра линкоров, к стойкости их брони и к экономической, боевой и максимальной скоростям хода.

– Да, – произнес адмирал Макаров, окинув взглядом колонну отчаянно дымящих броненосцев, – расстроили вы меня, Виктор Сергеевич, расстроили. Даже сердце у меня закололо. Таких красавцев придется отправить на сломовую верфь…

– Да не расстраивайтесь вы так, Степан Осипович, – произнес в ответ каперанг Бухвостов, бросив настороженный взгляд на адмирала Ларионова, – может, и не будет еще никакого «Дредноута», и не придется нам ничего списывать и резать.

– Будет, будет, Николай Михайлович, – адмирал Ларионов «утешил» каперанга Бухвостова, – давеча птичка на хвосте принесла весточку о том, что адмирал Фишер заказал все-таки мистеру Уотсу свою большую игрушку для единого главного калибра. По крайней мере, в Адмиралтействе началась проработка вариантов проекта линейного корабля с бронированием как у «Лорда Нельсона», водоизмещением пятнадцать-семнадцать тысяч тонн, крейсерской скоростью в двадцать один узел и с десятью-двенадцатью двенадцатидюймовыми орудиями главного калибра. А команда при этом будет не больше, чем на «Александре III» или «Цесаревиче» с «Ретвизаном».