Текст книги "Звездный балдж"

Изыскатель из моей молодости

«Бейте себя по лбу»
В качестве предварения

Написал я пьесу «Бейте себя по лбу». Суть – опора государства на голову человека. Голова ж – выдающийся артефакт Мироздания. И нынешние санкции Запада, может, благо, подворачивают ведь они лимбы наших мозгов к собственному интеллекту. Эксперт, по крайней мере, председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике и главный редактор журнала «Россия в глобальной политике Федор Лукьянов заявил: «Запад удивлен, Россия решила головой пробивать себе дорогу». В запевном куске пьесы беседуют в фитобаре санатория приехавшие сюда на лечение белоголовый будто лунь писатель и актриса Антонина.

Стол в фитобаре санатория, за ним расположился как в кабинете писатель. Стопка книг. Тетради для выписок. Писатель беседует с актрисой, которую помнит на сцене с минувшего века. В санатории она в столовой в зеленом, в тон к глубоко-зеленым глазам, макси-платье с кружевным воротником, над которым грациозно держится головка в венчике белокурых кудряшек. В окна видна сияющая под солнцем, укрытая будто голубоватым серебром снегов пойма реки Пышмы. На противоположном берегу домики деревни, золотится купол храма.

ПИСАТЕЛЬ. Вольный нестреноженный интеллект чудеса может вершить, Анта – если не против, так вас буду звать. Антонина согласно улыбается. На словах власти тревожатся вроде бы за него. Но остается Россия, к сожалению, страной невостребованного интеллекта. Вожди ж опять жуют мочало, как сказал бы Поэт.

Анта. Но кто достойные человека духовные ценности означит? Писатель. Нынешнее дно, когда все сводится к рублю, голимой выгоде, беззастенчивому меркантелизму, переживали и переживают многие народы и страны. Смотрел я спектакль Малого Государственного театра «Делец» по Бальзаку. Так заявляет там главный герой, что он уже слышит похоронный звон банкнот. Это вовсе не хэмингуеевское: слышать, по ком звонит колокол… Без читателей писатель – интеллектуальный бездомный. Бомж во плоти. И что, ждать, когда закроется за тобой крышка гроба? Было, в общем, хуже, стало подлей.

АНТОНИНА. Как печально все это слушать. Это правда, что сейчас американцы хотят нас задушить санкциями. Хотя интеллектом лишь можно вырвать страну из беды, опорой на собственный ум. И санкции это действительно благо для России, Сергей Ильич. За ум надо браться.

ПИСАТЕЛЬ. Давно пора. У нас ведь достаточно людей-искателей. Волю мыслить и творить дать им – они горы свернут. Людей, подобных Ивану Дементьевичу Черскому, которого живописал я в новом, байкальском романе, в стране немало. 22 года провел он в исследовательских скитаниях в Сибири 22 года. Байкал стал его лебединой песней. Здесь подвижник науки стал геологом, зоологом, палеонтологом, этнографом. На все 360 градусов развернут он был на искания. Острого ума его и дарования хватило бы на дюжину ученых. Он составил геологическую карту Байкала. В свое время знаменитому ученому-путешественнику Миддендорфу, приехавшему в Западную Сибирь, кто-то рассказал о сумасбродном штрафном солдате, собирающем раковины на берегах Иртыша. Так начиналось у Черского. За исследования Байкала Русское географическое общество присудило ему Золотую медаль. Голова его – богатственный артефакт российской истории. В одном ряду с Черским Пржевальский, Семенов-Тяньшанский, Обручев. Цвет России они. Поднимают иные на щит протестников, нытиков и критикунов. Вечно современны эти строки Пушкина: «Глупцы с благоговением слушают человека, который все бранит, и думают: то-то умник!» Непродуктивно ведь негодовать, Анта. Нужно брать и делать каждому то, что должно! Воля – бог русского человека. Родовое это, в крови его. И нет такому пути альтернативы. Скажете: все это история. Но вот современник наш, друг мой с молодости, изыскатель мирового класса Олег Биндер, с которым я на животе, можно сказать, прополз по распластанной на столе карте через магаданские веси с берега Охотского моря… Все шлюзы нужно отворить творящим.

Изыскатель из моей молодости
Поволяев и Биндер

Валерий Поволяев как писатель – вахтовик из Москвы на тюменской земле, начиная с той поры, когда написал он звучный на всю страну очерк «Дима из Надыма». Тюмень он любит и говорил нам с Анатолием Омельчуком: «Ребята, как я вам завидую, что вы здесь в Сибири живете, в центре планетарных событий». Родной для нас с Поволяевым Самотлор, где я работал некогда помбуром в бригаде Героя Социалистического труда Геннадия Левина. И записано в моем помбуровском удостоверении: «Участвовал в разбуривании Самотлора». Горжусь этим как орденом.

Что о Самотлоре, то не тронутым человечеством, кроме редко заходящих в топкие эти места охотников (они стороной, по «горам» – холмам обходили «блюдце» топей и вод) был он некогда. Давшее ему имя озеро в анналах изыскательской документности носит название Ленинградского. Впрочем, лучше всех это знает сегодня Олег Биндер. Я наговорился с ним на целый роман, о путях-дорожках его по планете и о любви, конечно. Когда в Тюмень прилетел мой старый добрый товарищ из Москвы, писатель Валерий Поволяев, он, как обычно, спросил: «Кого в сей раз порекомендуешь ты мне в герои моих документальных рассказов?» Ответ мой был однозначным: «Биндера Олега Лазаревича. Я его выпасаю с 1962 года, с той поры, когда впервые ступил на тюменскую землю, отправляясь из деревянной столицы деревень на изыскания газопровода Игрим-Серов».

Мы побывали в гостях у Поволяева в гостинице «Кволити-Тюмень» и два часа проговорили «за жизнь», за профессию изыскательскую. Валерий написал обо всем этом в газете «Семья», где трудился заместителем редактора.

Биндер работал заместителем директора института «Гипротюменьнефтегаз» по изысканиям. Руководил большим коллективом родственных мне по геолого-разведочному техникуму «графов», которые пешочком ходят по земле, шажками, топ-топ, топ-топ. Одно слово, топографы.

Объемные работы вел Олег в свое время, когда проектировали Западно-Сургутское нефтяное месторождение. Далее я даю цитату из рассказа Поволяева:

«В 1966 году поступил новый приказ – переместиться на Самотлор. А переместиться туда можно было только на гидросамолете – кругом вода, озера, озера, одно озеро от другого отделяют лишь тонкие перемычки.

Погрузились в гидросамолет. Взлетели. Пилотом был небезызвестный в тюиенском небе Виктор Курочкин. Внизу разноцветная вода. Одно озеро темное, другое светлое, третье – синее, четвертое – красное, пятое – зеленое, глаза от несмети цветов начинают разбегаться. Радуга.

Подобно опытным навигаторам, довольно долго искали на карте удобную точку приземления, наконец-то ее нашли. Надо было садиться.

Внизу знакомая картина: вода, вода, вода кругом вода, как песней продолжается. Огромное темное озеро. Пилот сделал над ним один круг, потом другой, третий – все не решался сесть, выбирал место. Биндер ткнул пальцем вниз: «Садись сюда!»

Пилот послушно отжал руль вниз, и самолет коснулся лыжами-лодками поверхности озера.

В тот же день озеру дали имя. Назвали его Ленинградским. Под этим именем нанесли на карту…»

Так в судьбу Биндера вошел Самотлор. А потом его судьбой стала фармацевт Валя по фамилия Парфенова. Валя, как написал о ней Поволяев, а так и рассказывал Олег, была девушкой, как сказали бы нынешние развязные молодые люди, с «кувырком в голове», а именно – старомодных понятий. Кувырок ассоциируется у меня с тем кувырком квантовой материи, который предрешил рождение Жизни, Человека и Вселенной. Сейчас в Дубне стали строить коллайдер, и через несколько лет, как ожидают ученые, прояснится картина вселенского кувырка, породившего Мироздание. Тут материя любви двух тюменцев свершила кувырок в Семью, которая живет счастливо уже многие годы.

Но вновь цитация из Поволяева:

«Парень, с которым Валя когда-то дружила, ушел в армию, и девушка не считала возможным не то, чтобы встречаться с кем-то – даже разговаривать. У нее был настоящий русский характер, какой был, например, у декабристок, пошедших за своими мужьями «во глубину сибирских руд». А тут кавалер тоже мне, пришел в аптеку, нужно выбирать какие-то лекарства, а он вперил взгляд в девушку. «Смелость города берет», – пронеслось в его в голове. И он «девушка, девушка», можно ли вас пригласить в кино, а кинотеатр «Темп» в двух шагах, как говорится.

– Нет! – сказала молодая провизорша. Как отрезала.

Биндер появился в аптеке на следующий день, потом еще и еще. Отлуп вполне соответствовал характеру девушки с «кувырком в голове». Но упрямец Биндер бил свою тропу, недаром же был он из страны Топографии.

В каждый свой приход в аптеку Биндер обязательно приносил букет цветов.

Валя Парфенова была пятой дочерью в семье, родители – сельские интеллигенты – воспитывали ее в строгости. Наконец, когда Биндер предложил ей руку, Валя согласилась. Жить было, честно говоря, негде – у Биндера ни кола, ни двора, только номер в гостинице да старый чемодан с обтертыми углами… все! Нужно было срочно обзаводиться жильем»…

Извлечения из «Спартака нашего времени»

Чем наша карта отличается от американской? Наша информационнее. Они идут впереди только за счет техники. Нормативные документы у них хуже.

Изыскатель Олег Биндер

Проснулся сегодня в 5 ноль-ноль. Это у меня абсолютное время – тишайшей крови.

 
Стихи приходят в пять утра,
Поют: «Поэт, вставать пора —
Там пилят липу в три обхвата,
Зови карандаши свои.
В цветущих кронах соловьи
Притихли, сжались виновато».
 

Виталий Огородников, собрат

мой по Слову и Изысканиям

Первые мысли на уме, а строки на языке о судьбе, дороге, колесах, дорогах – кровеносных артериях государства (вживаюсь по случаю в дела тюменских автомобилистов). Но колесо дня так резко покатилось, что раскатилось на полпланеты. Встретился с Олегом Биндером. Он мобильный, собранный, как теодолит у изыскателя за спиной и тренога на плече, когда он в путь стронулся. Олег прилетел утром с Дальнего Востока. Спрашиваю: «Сапоги в океане помыл?» «Конечно!» отвечает он с явной удовлетворенностью на лице и начинает рассказывать, какие там скалы. Я его останавливаю: потом, мол, продолжим в интерьере его жилища, как намечалось ранее. Я принес ему газету «Наша семья» с полосой Валерия Поволяева. Заглавие – «Где не ступала нога человека». Фотография: мы с Биндером в интерьере гостиницы «Кволити отель». В годы нашей молодости это была бы «Заря». Емкая цитата, венчающая полосу:

«В Тюмени Биндер пришел ко мне в гости с моим старым добрым товарищем Сашей Мищенко. Мищенко тоже когда-то оканчивал изыскательное отделение техникума и работу эту знает хорошо. Россию исколесил после армии, От Тихого океана до Балтики, от Памира до Ледовитого океана, и это будто мое высказал друг-поэт из Советского Володя Волковец:

 
Эх, носило ж меня бедолагу,
По России вдоль и поперек.
Как умру, то, наверное лягу
Я во всю длину своих дорог.
 

Два часа мы проговорили «за жизнь, за профессию изыскательскую», а потом гости мои засобирались домой – было уже поздно.

На прощание я их вдвоем и сфотографировал. Прямо в гостинице, у лифта. Чтобы память о том разговоре осталась не только в нескольких исписанных страницах, но и на фотопленке. Ведь кто знает, когда мы еще встретимся… Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой, Глобус крутится, вертится, словно шар голубой».

Олег Биндер – изыскатель из моей молодости…

Биндер, его первый полный рассказ о своей жизни…

2002 год, начало декабря, среда, я у Биндера в его богатом картографией кабинете. Рассказывает Олег о дорогах своей жизни.

– Так сложилось, что с юных лет я работал в геологии, геодезии, топографии. Родился в 1939 году, 28 Мая. Юность моя прошла в Магадане и Магаданской области, потому что отец мой был одним из первых участников экспедиции Билибина, который в составе ее был направлен до войны в Магадан. На Чукотку, в Певек. Моя юность и учеба прошли там. Для тех лет было так, что естественны были школы-интернаты, а жили мы в основном в маленьких поселках. Три начальника. Нач прииска, главный геолог – мой отец и нач лагеря заключенных. Золотодобычу они вели. Шахтный метод, бадьи. Военнопленные, из армии Власова. Судьба у них тоже была интересной. И майоры. и поковники, как-то попали в плен, бежали, сопротивлялись. Оттуда появилась у меня любовь к природе. К движению, к элементам познания природы. Другой специальности я как бы не хотел. Отец с повышением пошел с прииска в Магадан. Я с 5 класса там уже учился. Затем уехал в Новосибирск, продолжать учебу в НИГАИКе, вуз геодезии и картографии. После окончания потянуло меня на родину, и я опять очутился в Магадане на три года. Отец был на пенсии. Край нравится. Очень хороший. Достанем карту и посмотрим.

И вот карта расстелена во весь стол, и мы буквально ползаем по ней. Олег водит пальцем.

– Это моя трасса от Магадана… Карта Дальнего Востока… Отец чистый еврей. Вся родня еврейская. Линия врачей была. По маминой линии – она была ивановская ткачиха. Русские меня считали своим, а евреи – тоже. Отца очень уважал. Он с рюмочкой коньяка мог просидеть весь вечер, играя на пианино. И – рассказывать. Насчет паспорта. Отец записал русским. Натура у меня русская.

Бухта Нагаево. Вот здесь мы рыбачили, плавали, купались. Вот ж/д, Охотское море. Итак, идем, то бишь, ползем с Биндером по распласту карты во весь стол. Атка, Палатка, Сусуман, дорога жизни, на изыскания. Омсукчан. Здесь жил мой многострадальный репрессированный дядя Федя, тут и похоронен, и рвется моя душа в Омсукчан… Вот здесь я провел свои лучшие годы детства. Первый поселок Аратукан, дальше Туман, где я учился тоже. Сусуман. Ягодное.

Мяунджа. Все время сопки. Долины. Аян на Берегу моря. Трудности, переходы, заходы, элементы реки. Плавали на каяках… Мы топографы сопровождаем геологов. Прибрежная полоса. Это были поиски радиоактивных залежей. А мы эти точки засекали.

Прошел я путь весь магаданский, дорогу жизни, которая проходит через Палатку. Нулевой пикет мы дружно начинали с откупорки бутылочки. Поздравляли друг друга с началом полевого сезона. Полторы тыщи км двигались по пересеченной, почти горной местности. Арасукан, Сусуман и далее. Дальстройпроект фирма. Я был молодым специалистом. Топограф-исполнитель, который ничего еще не понимал ни в жизни, ни в работе. Но душа рвалась на природу. Я, кстати, занимался спортом, примерный мальчик. Шахматы. Маленько боксом. Я первый раз вино попробовал на выпускном вечере в институте. Пива пойла этого тогда вообще не было. Не знали. Водку вообще не признавал. Ну, Магадан. Школа специалиста была уже и школа жизни. Там, где были дороги, были заходы, была связь, было все как-то понятно. Шли мы от Охотска на катере «Ушаков». Нас выбрасывали на точки и мы пешим строем двигались до пяти-шести дней заходами. Кто на лошадях, кто пешком. Геологи замеряли приборами активность пород, мы привязывали эти точки и вот так вот шли. Теодолитные засечки. Привязка, на карте эта точка накалывалась, а затем по побережью были тригапункты. Мы опознавались. Точность до 10 метров. Определяли широту, долготу (наколов на карте). По Солнцу, по Полярной звезде. Смысл не в самой работе. Она была, по сути, простая. Главное – организация работ и эти переходы. Шли сначала по пляжу, потом описания должны быть не только обнаженные, но и уходили вглубь. По расщелинам поднимались мы наверх, и там уже движение шло наверху по медвежьим тропам. Стланик кедровый был настолько густой и мощный, он непреодолим (как на Байкале). На коренном берегу сразу находили медвежью тропу. Это на полтора-два метра как будто бульдозер шел. Охрана впереди. Были у нас винчестеры пятизарядные. Отряд из пяти-шести человек. Все на себе. Рюкзаки, теодолиты, оружие. С оружием один сзади, другой впереди. но сколько мы ни ходили по тропам, ни разу с медведем нос в нос не встречались. Он чувствовал нас и уходил. Идем же шумно. Все трещит. Такая банда идет, лучше Топтыгину с ней не встречаться. Если думал он, то так именно.

Медведи тоже как бы изыскатели были… Числа 15 мая уходили мы в маршруты. Возвращались поздно в октябре. Жили в палатках, как правило, самое тяжелое – бесконечное передвижение. Мы с катером, другие по берегу, с лошадьми. Рубились. Потом в определенное время мы в точках встречались. Мы их на пляже загружаем продуктами с катера, катер уходит на 6—7 дней или в Аян или в Охотск. Пляжи хорошие. В летний период времени ну купаться мал-маля можно, чаще не купаться, море чистое, голубое, настоящее, пляжи замечательные. Скалы, как на курорте, но вода прохладная, конечно. Окунешься. Летом жарко, спасение только на воде или на вершинах. Гнуса миллиарды. Комаров много, мошки. Мазались типа демитилфталатом. Помажешь кожу, она как кирзовый сапог становится. Дегтем мазались. Перебои с питанием были, конечно, но ружья нас выручали. Ну, во первых, рябчики, куропаток били. Я всегда был подбиральщик дичи. Мелкашки имели мы. С медведями было интересно. Он тоже умный зверь. Выходил, как и мы, на пляжи. Мы по коренному берегу когда идем – увидим его. Пестуны. Полтора, два года мишке. Около матери или только отошел. Вот их мы били порой: кушать-то надо. Потихоньку по расщелинам спускались. На расстояние выстрела из карабина. Это, конечно, не охота, а убийство. Мясо было хорошее. Горбуша когда шла – здорово.

Что еще о Магадане? Много было случаев интересных. В частности, в один из таких заходов, на две стоянки катера мы не могли выйти, но по рации нам сообщали, ракетами показывали. Летом по побережью Охотского моря мы двигались. Через определенные км были временные рыбзаводы. Фактически это были женские лагеря. Там, как правило, был один мужчина, или два, радист и начальник. И охрана 5—6 человек, солдат. Женщин 50—70 человек. Летние разделочные цеха были под крышами, были бараки, и сейнера приходили сюда. Разгрузка рыбы. Команда не выходила на берег. Это запрещалось категорически. Нормальные бабенки были. И вот в один из этих лагерей мы вышли полуголодные. А мы лишь слышали о таких зековских пунктах. Изможденные мы, развели костер, к нам сразу подошел вооруженный товарищ. Сказал: более трехсот метров сюда не приближаться. Кусок необжитого побережья, причал деревянный и бараки длинные. Мы сказали, что нам нечего кушать. Нам принесли охранники поесть. К начальнику лагеря один из нас сходил. Обговорили все. Нам разрешили там пожить, пока не подойдет наш катер. С неделю. Палатки. Машем руками бабенкам. Все равно наши ребята проникали туда, они проникали к нам, и примерно на 4—5 день стираются, моются, охрана уже сквозь пальцы смотрит. Махнула рукой. Помню, подошла одна молодая женщина и говорит: «Тоже вам постираю одежду» «Буду признателен». Меня обстирала. Обсушено было. А вечером получилось, что я первый раз попал в барак. Нары двойные деревянные. Потом мы стали и в наших изыскательских партиях практиковать такие. И я впервые увидел, как эти женщины-девушки отдыхают. Были приемники типа старых спидол. Самое главное, у них был большой рыбный чан, в котором заваривали бражку. Гитара, человек 8—10 женщин, приятных, молодых. Губы были накрашены у некоторых. Техники были, геологи в основном. Песня была: «Бежали по тундре с тобою вдвоем…» Все было на хорошем уровне, без всякого хамства, без матерщины. Кусок моря и кусок тайги – никуда не уйдешь. Без колючей проволоки. Я ушел в палатки, ребята остались там. Увидел, с выпивкой как отдыхать…

Много было приключений, много всего, и я проработал там 2 года. Фактически я проходил за это время почти всю Магаданскую область своими ножками. Вертолетом переброски. Из Магаданской области я вышел уже зрелым человеком. Это год примерно 1958 год. Я в аккурат закончил Саратовский геологоразведочный техникум и загремел в армию, на Сахалин. Поблизости, если по карте лаптем, обретался и Олег Биндер. Я мог самостоятельно пройти в тайге, развести костер. И так получилось, что у меня в Новосибирске оставалась любовь, и я вернулся. Разрывался между родителями и любовью. В конце концов вернулся в Новосибирск, где проработал в Гипротрансе на участке Абакан-Тайшет. Около года. Условия были гораздо лучше, но мой опыт и знания находили место, и там впервые познакомился с четким производством, которое называется изыскания. Понял я, что это есть. До того была топографо-геодезическая деятельность.

– Что это в словарь мой, Олег Лазаревич?

– Изыскания – это совокупность знаний, куда входят безусловно основы – это геодезия и картография, а далее – и элементы проектирования. Я зрелый ныне человек и на всех уровнях говорю, что изыскания – это полевое проектирование. Мне это потом здорово пригодилось. А сегодня в 21 веке, когда компьютеры, такие программы, я настоящий проектировщик. Машины сближают. Я без задачи проектирования не могу вести абстрактно изыскания, а проектировщик со мной общается при помощи самой машины, обмениваемся информацией и получаем результат. Проект. Мой продукт – не угол, азимут, измерения, сьемки, а – проект строительства.

Начало 64 года, Новосибирск. Встретил товарища, который говорит: «Слушай, в Тюменской области открываются новые месторождения, открываются новые организации». Я решил: давай поменяю горные районы Магадана на Западную Сибирь. Написал письмо, и в августе 64 года приехал в Тюмень. В августе 64-ого я приехал в газету. В «Тюменском комсомольце» начиналась моя журналистика. Метрах в трехстах от меня работал Биндер. Первый геодезист, о каком услышал я в Тюмени. Решил: напишу о нем. Через сорок лет это случилось, а то все выпасал… Разошелся, уехал вроде сгоряча-шутя, и скоро будет 40 лет. Одна запись за сорок лет: Гипротюменьнефтегаз. И конечно, здесь на тюменской земле. Если в магаданских весях была романтика, юность, то здесь я понял, что такое труд, который дает результат всей стране. Это было связано с неустройством, маленькими подвигами, пройти по тайге в 40-градусный мороз – подвиг. На любое месторождение, где было 2—3 разведочных скважины, спускали вертолетами нас, и мы начинали, как правило, с палаток. Или строили себе избушки в три наката. Впервые взял топор в руки на реке Калинка Западно-Сургутского месторождения, 24 км от Сургута. В августе поехали, а 15 сентября начальник партии Кащеев: «Что делать будем, ребята, надвигается зима… А мы в палатках». Гитары там, веселье, молодняк был. Начальнику партии Кащееву было 33 года. А нам – по 25… Работать по ноябрь. Первый товарный парк в Западной Сибири. Первую трубу надо было протащить. И все было первое, первое, первое. Там река Обь была. Большие лесные чащи (на «сибирской платформе» если геологически). Надо строить избушки. А как? Очень просто. Покажу. И мы стали валить пилами деревья, скрежет. «Снимите хоть шкуру, сделайте чашечку, чтобы плотнее было. А я вам привез мха побольше». Мы кладем дерево на дерево со мхом. А сделали просто крепость. И в октябре наступили денечки, когда стало все продувать, снегом заносить. Сидели все у печки. На 2 метра от нее холодно. Стали тыкать мох изнутри и снаружи. Потом: давайте изнутри забьем палаткой все. Снаружи тоже. Стало тепло. И выехали мы уже на 1 ноября домой в Тюмень, а морозы тогда были очень серьезные. 30 да плюс ветерок. Как выбирали товарный парк? Сборный пункт нефти. Молодой, симпатичный главный инженер Гипротюменьнефтегаза Каган Яков Михайлович. Малкова Зоя, которая говорила: «Здесь будет подстанция». Площадки. Бегаем, выбираем. Большая дружба была у людей. Заказчики, исполнители. Акт выбора сделан. И мы остались один на один с этим куском соснового леса. Км на км что у летчиков, когда говорят они, что небо миллион на миллион… Все это надо было разрубить через 100 м по просекам, все замерить. Обрисовать. И пошло-поехало. Вот такой был первый объект Гипротюменьнефтегаза. Первые наши познания. Тюменцев было мало, с Новосибирска я и другие, с Большой земли. И вот мы столкнулись с маленькой проблемой. Равнина на 100 процентов заболоченная. Это не Магадан, там на сопку выехал, раз с сопки на сопку все видно… Тут на дерево залез, ау! Море тайги. И плутали здесь. Пока не привыкли к этой равнине. Пока не стала она родной. В своей тарелке почувствовали себя. Первый шаг с 64 года, когда Сургут был деревней. И был у нас в палатке лозунг такой, пароль: «Привязал ветер», это значит завалил лося. А начальник экспедиции из Сургута вез нам свинину. В Сургуте была рыба. Было мясо. Картошка. Проблем с питанием у нас не было. Но были эти непреодолимые 20 км из Сургута. Калинка. Такие колеи, это море сплошное. На АТЛ. А потом пошли уже Самотлор, Федоровка, Мамонтово. 40 лет движения вперед.

– Ты ведь начал с рядового топографа и закончил… У тебя было в ОИЗе отделе изысканий 300 работающих. Сейчас 170.

– Когда в 1971 году я стал начальником отдела, у меня было 850 человек. 150 единиц техники, включая буровые, «Уралы», вахтовки. ЖКТ, МТТ, че только не было…

Но нынешние 160 человек отличаются по оснащенности. На 50 км сегодня при помощи электронных тахеометров и спутниковых систем я бросаю людей в один и второй конец. Методика другая. Мы радовались, когда получили клавишный арифмометр. Электронный тахеометр. Нажимаешь на кнопку – все результаты. Ноутбук. В поле с нами. Движок небольшой. Приобье все так делали. Пурнефтегаз…

Как выбирали город Ноябрьск? Можно сказать, я пальцем ткнул и получился город Ноябрьск. Когда стал вопрос, где строить город. Когда ясно было, что нужен он. Подготовили карту. Озеро Ханто. Я говорю: лучше здесь. Все подумали. Ну, Ханто это же чаша! Но Тарко-Сале. Райцентр. Нет, Ноябрьск и Муравленко. Ж/д есть, давайте еще смещаться. Четверть геологии. Выбрали наш институт. Так рождались Ноябрьск и Губкинский. Идеология, инфраструктура, дорога, поселок, тут и надо. В год Главтюменьнефтегаз осваивал до 50 месторождений. А сейчас дай бог 2—3. Но Ханто было бы дальше от вокзала. Казусы случались. Когда выбирали товарный парк на Холмогорах, вертолетом высадили нас, 1,5 км наши изыскатели в избушке. Нас 5 человек. В легком, без питания. Так пошло Холмогорское м-ние, потом – Карамовское и т. д.

На Ямбурге работы. Громадные прожекты. Белоярка. Тащим трубу от Белоярска в Надым. И далее. Задумка. К Тазовской губе. Красноярский край… За 40 лет освоено Приобье, Приполярье, Заполярье. На море, наверное, не выйдем. Ангара – превышение 600 метров, как делать с трубой тут? Богучаны… Игарка. 200 км. Здесь свои условия. 650 км на Диксон. Ночевали двое суток тут. Поселочек. Прожект века, сюда трубу, Диксон, терминал. Все, однако, рухнуло… Залив 8,5 км воды. Эхолоты. Он берет дно. Делали так. Точка 10-я, положим, глубина 15 м. Как пробурить? Геология. Схема Биндера. Плавучая платформа. Катер, мощная баржа, на ней наварены конусно-выносные площадки. Загоняются сюда вездеходы. А им доступно до 50 метров бурения. И вот эта плавучая система. Недостаточно жесткая оказалась. Кран мощный. Подкатили систему, плавкран застопорил себя и эту систему. Такая система позволила работать, работать и работать. Не страшна стала волна… Мы работали здесь с 10 июня на Тазовской губе, труба от Ямбургского м-ния до Находки. Газопровод. В мой рост труба. Сделали 200 скважин глубиной до 35 метров.

– Тебе Госпремию за это надо.

– Не верили, что можем сделать.

Уже уезжаем, гляжу какой-то понтон стоит. А когда подходят теплоходы и между причалом и ним дается понтон пассажирский, и по нему люди проходят как по мостику. С Тазовским речпортом договорился: отдай мне понтон! Загрузили мне краном. Потом мы его сгружаем, моторными лодками сталкиваем в реи и бурим с них. Как катамарана два. В средине буровая.

Еще интересно. Говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Жизненный опыт людей. Нач. речпорта – свойский парень, Семипалатинский топографический техникум, оказывается, кончал. Приехал в Тазовск, а топик уехал. Пошел опять в речное дело. Водный еще закончил. Он помог ценными советами. Море воды. Что делать? Кран – сваи малые, 4 метра. Механик. Давайте новые сваи делать. 12-м трубы сварили, втемяшил – намертво стоит свая. Процесс пошел.

Электронный теодолит дает сразу координаты. Тригапункт. Как космонавт сейчас вооружен геодезист. Топор, теодолит, нивелир (старое), лента, дальномер, бутылка. Сейчас все в электронном виде. С Западно-Сургутского м-ния пошло.

– С одной стороны, Олег Лазаревич, мы имели социализм со жмидавиловщиной и гигантоманией. Сейчас капитализм молодой, космотехника – из эпохи в эпоху перешли. В чем был драматизм того времени кроме романтики, особенности? И этого времени…

– Наш техпрогресс шел вне зависимости от строя. На мой взгляд, все из социализма идет. Сегодня нефтяники пожинают то, что было заложено в социализме. Ежу понятно. Запасы. Проедаем. Геологические службы пали. Объем бурения в десятки раз меньше. В год новых площадей также меньше. Вопрос: а нужны ли были такие темпы раньше? Если раньше мы это добывали, продавали и, будем честными, все маленько воровали, все маленько жили. Сегодня, к великому сожалению, Ходорковский, Юкос. Сейчас на гребаного капиталиста работаем. Кто он такой? Вот вопросы времени. Он на наших глазах был перекупщик. На валюте. Сегодня он уменьшил добычу… Аппарат Юкоса получает такие деньжищи золотые парашюты офисным мальчикам, а буровой мастер – крохи. Грабеж. Без грабежа не было б олигархов.

– Деньги, Олег, текут туда, где мозги. Есть такая формула. Так, может, в мозгах дело?

– Я бы сказал так: в России везде мозги. Возьмем тот же Юкос. Или Алекперов. Он не дурак. Он выходец тюменский. Они ж люди социализма. Мозги как были, так и остались. Но интересная произошла вещь. Произошло такое перераспределение, что и у меня мозги есть, но я гол как сокол. И у тебя мозги есть. Перераспределение в собственность… Я много работал в Китае, и на моих глазах осуществлялась Китайская модель. Горбачев: китайцы ловят черную кошку в темной комнате. Ни хера. Перестройка, Горбачев: партия единая и неделимая. Власть в одних руках. Далее: что меня возмутило? Собственность… Инвестирование – опора на собственные силы. Я так прибросил… В Китае посмотрел – принципы наоборот эти. А еще о земле. Они не говорили, что компартия является единая или нет. Собственность разная. Есть арендаторы. Есть госслужащие. Юань был народный. Конвертируемый, на доллар обменивался. Землю в пожизенное пользование… Они ведь накормили Китай. В джинсах ходили все в модных тогда. В рубашечках нейлоновых. И все кушали. И даже с мясом. Китай правильно построил тогда политику. Он не стал ломать дом. Он стал рядом строить. Как в деревнях делают. Мозги, деньги – прошло такое перераспределение национальных богатств России. Ваучер. 12,5 тыщ на один. А «Волга» стоила 10—12 тыщ. Где наши с тобой «Волги»? То же по нефтяной промышленности… Зарплата у меня 60—70 тыщ. Какие налоги я плачу? Чиновник администрации, зав отделом – пенсия громадная… И так произошло с перераспределением всех наших фондов в нефтяной промышленности. Без золотых парашютов… Стали миллионерами миллиардерами! Но они же ничего не родили. Унесли наработки богатства нашего времени. Получили все. А мы – хрен наны! Они получили доступ к деньгам. А дальше пошло все неуправляемо. Все бесконтрольно. Мне жилось и живется, правда, по моим-то скромным запросам хорошо и в социализме и сейчас. Но другое меня беспокоит – мои детки… Дочь с отличием закончила университет… Она преподавала немцам. И получала как командир полка. А дома потом – четыре-три тысячи…