Текст книги "Возвращение Одиссея. Будни тайной войны"

– Читать не читал. Слышал, – ответил Олег. – Его же, по-моему, даже расстреляли. Директора этого.

– Да, шлепнули. Причем чуть ли не на следующий день после оглашения. Это Гришин постарался его убрать, московский партайгеноссе. С судьями, видать, грамотно поработал. У наших следаков на суде, как приговор зачитали, у самих от удивления чуть челюсть не выпала. Там ему в принципе-то червонец всего светил, от силы пятнашка.

– А за что он его убрал?

– Известное дело. За разговорчивость. За то, что сдал их всех, по списку. Они же все у него кормились. И Гришин, и Щелоков, и... всё прочее Лёнино окружение. Но он сам-то, Соколов, надо правду сказать, тоже уже обнаглел. Зарвался. Чувство меры вконец потерял. У него при аресте аж целых семь иномарок конфисковали. В управу нашу потом Московскую передали. Это и по нонешним-то временам автопарк такой... не хилый. А уж по тем-то, когда люди за колбасой соевой в очередях давились, и вообще... что-то невообразимое. Часов, опять же, швейцарских под сотню нашли. Ими потом всех, кто в этом деле задействован был, награждали. Как ценным подарком.

– Тебя-то чего ж обделили? «Командирские» все носишь, первого года выпуска, – улыбнулся шатен в серой дубленке.

– А за что нас награждать. Мы ведь массовка. Обслуживающий персонал, – повернулся к нему водитель в кепочке. – Нам с тобой, Геня, одна только награда положена. Тромбофлебит. Да белые тапочки на стертые ноги.

– А я слышал, у него всего один «Фиат» только старенький был. И ценностей тоже вроде не так уж и много нашли, – глядя в окно, как-то так немного рассеянно, не назойливо проронил Иванов.

– У кого? – нахмурившись, посмотрел в зеркало заднего вида автор предыдущего не очень радостного замечания.

– У Соколова.

– И где ж ты это слышал?

– Да тоже... от ветеранов. Движения.

– Ну... не знаю, – пожал плечами товарищ в темно-синей куртке и тут же добавил дипломатичным тоном: – За что купил, за то, как говорится, и продаю. Хотя я так думаю, наш брат – сермяга, истинной правды об этом деле никогда так и не узнает. На нем же небось и по сей день еще гриф «Сов. секретно» лежит.

– Наверно, – согласился Олег и после некоторой паузы, почувствовав, по всей видимости, некоторую ее неловкость и желая ее сгладить, снова обратился к человеку в водительском кресле: – А чего ж машины этого Соколова в московскую, а не вам отдали?

– Кому это нам?

– Николай Николаичу. В службу.

– Да зачем они нам в ту пору-то. Иномарок тогда по Москве мало ходило. Слишком приметно.

– Ну... все-таки как-никак двигатели помощней. Скорость.

– А у нас «Волги» были, «двадцать четверки». Два бака, восемь цилиндров. По трассе за «Поршами», бывало, ходили, и ничего, дистанцию держали. А в городе, чтоб с места резво рвануть, «пятерочки», с движками форсированными. Так что... справлялись. Нынче, конечно, другие времена. Сейчас без таких вот... мустангов уже не обойтись. – Васильич с любовью похлопал по кожаной оплетке руля. – Сейчас это уже не роскошь. Даже не из-за скорости. Просто чтоб в потоке не выделяться. А все ж таки иной раз «Волжанку» вспомнишь и... заскучаешь. Особенно длинную – «сарайку». У них же передок был еще усиленный, как у танка. Раз, помню, тоже гнались за одним. Опять же, в этих все местах. Внизу на Воронцовом, тогда еще улица Обуха. А зимой было дело, скользко. Там изгиб есть такой небольшой, ну и занесло нас. И прямо носом в стену дома. Боковую. А она возьми и посыпься. – Он снова повернулся к своему соседу справа: – Представляешь? Стенка... кирпичная! А у нас даже радиатор не потек. Фары побили, правда... бампер.

– Так вы чего, в квартиру, что ли, прямо въехали? – буркнул его сосед справа, который уже гораздо более собранней и внимательней, чем еще каких-нибудь пару минут назад, производил осмотр прилегающей к их передвижному посту наблюдения местности.

– Да нет. Там, на первом этаже, магазин в то время был. «Вино – воды». Мы как раз в подсобку к ним вписались. В складское помещение. Ну, значит, вылезаем из машины. Стоим, смотрим. Вдруг слышим: вой, визг, топот. Директор бежит. Такой... полу-Хаим, полу-Хачатур. Я вас посажу, кричит. Платить мне будете за порчу государственного имущества. Постояли мы так, послушали его. А потом Митрофаныч, старшой наш, царство ему небесное, медленно так «мурку»[30]30
  Удостоверение работника МУРа, выдаваемое сотрудникам службы наружного наблюдения.


[Закрыть] из кармана достает. И говорит ему. Так просто, от балды. Давайте-ка, говорит, гражданин, не будем надрывать связки и морозить гланды, а пройдем к вам внутрь, в ваше подсобное помещение. Есть, мол, у нас неопровержимые данные, что у вас тут неучтенная партия ликеро-водочной продукции пылится. А это ж уже при Горбатом было, в самый разгар антиалкогольной. Тут наш директор сначала покраснел, потом побледнел, потом посерел. Ножки у него подкосились, в снег прямо так, на коленочки, бух. Не губите, говорит, ребята. Я вам, говорит, за тот ущерб, что моя стенка вашему бедному автомобилю нанесла, ящик самого что ни на есть отборного... армянского разлива.... – Рассказчик повернул голову направо. – Ты чего это... заерзал?

– Да, Васильич, все... кончай... со своими байками. – Его сосед, в серой дубленке, нахмурясь и высоко подняв локоть, демонстративно поднес к глазам свое левое запястье. Несмотря на некоторую неопределенность возраста своего соседа, он был заметно моложе его и, что было еще гораздо более очевидно, беднее опытом, но по этой фразе, равно как и по некоторым другим отмеченным ранее поведенческим нюансам, расположившийся на заднем сиденье Иванов мог сделать вполне однозначный вывод о том, кто был официально старшим в этом тандеме.

– А что случилось? – вздернул вверх правую бровь Васильич.

– Что случилось? Время уже.

– Да еще целых пять минут. – Рука, покоившаяся на кожаной оплетке руля, изменила угол своего положения, и из-под обреза темно-синего рукава блеснул «нержавейкой» корпус «Командирских». – Даже семь.

– Все равно. Надо быть наготове.

– А ну-ка, Геннадий Андреич, тезка великого дядюшки Зю, посмотри-ка на меня... внимательно, – довольно неожиданно скорее приказал, чем попросил сидящий на водительском месте товарищ.

– Зачем? – слегка встрепенулся тезка Геннадий Андреич, но голову налево все же повернул.

– Давай, давай... в глаза смотреть, – устремил на него свой немного хитроватый прищур Анатолий Васильич. – А теперь скажи-ка мне, друг мой ситный, будь столь любезен, сколько сейчас человек идет прямо на нас, по тротуару.

– Трое. Две бабы уже близко, один мужик чуть подальше, – слегка вызывающим тоном ответил вопрошаемый.

– А сзади? – Заметив некоторую заминку, вопрошающий тут же ответил сам: – Тоже трое. Только двое, наоборот, вдалеке. А одна бабулька сейчас как раз приближается к нам, между прочим, с вашей, сэр, стороны.

– Молодец, как я их видеть-то должен? Все зеркала на тебя настроены. Сэр.

– Хорошо. Скажите мне тогда, милостивый государь, сколько человек сейчас находится в зоне нашей видимости на бульваре?

Шатен, чуть опустив вниз голову, после секундного раздумья, немного неуверенно протянул:

– Тоже... трое. Здесь, по нашей стороне, вдоль пруда мама с дочкой идет. На той... на скамейке... дедок сидит, с палочкой.

– Ан нет, – покачал головой его визави с бесцветными волосами. – Четверо. На нашем берегу со стороны Покровки еще одна бабулька ползет.

– Да ты ее тоже в зеркало боковое срисовал.

– Ну, конечно, в зеркало. Нет, дорогой гражданин начальник, это не зеркало боковое, а зрение. Дядя Толя, может, и вправду болтлив стал к старости... не в меру, но квалификации еще, слава богу, не потерял. И наготове он всегда, от первой минуты до последней.

– А почему вы сказали «четверо на бульваре»? – вмешался в диалог сидящей перед ним пары Иванов, почти прилипнув лбом к слегка затонированному левому боковому стеклу. – Их же там... раз, два, три... четыре... пять, шесть... семь. Вон, по тому берегу, за «поплавком», женщина с собакой гуляет. Видите? А возле «Лебедя» этого... вон, за закутком таким огороженным, двое каликов чего-то там разливают.

– Где? – с притворно громким удивлением повернул голову в указанном направлении только что продемонстрировавший столь удивительную наблюдательность дядя Толя и тут же этой самой головой сокрушенно закачал: – Ах да, да, да, да, да. Ты смотри, проморгали.

– И на старуху бывает проруха, – в унисон ему вздохнул его начальственный шатенистый сосед, но, скосив глаза в сторону уже внимательно наблюдающего не за обстановкой на бульваре, а за ними самими Иванова, не выдержал и улыбнулся.

– А-а! Понятно, – выразительно протянул Олег и снова, но в этот раз уже гораздо более пристально посмотрел в окно на зафиксированных им, но не учтенных его коллегами лиц, мотивы пребывания которых в данное время в данном месте для него теперь более менее прояснились. Он немного помолчал и, переведя взгляд обратно, на своих только что слегка поиздевавшихся над ним спутников, снова спросил: – А как вы думаете, с какой точки его лучше всего можно здесь контролировать? Фиксировать. С прудов... с бульвара или... может быть, с этой стороны, с тротуара?

– Во-первых, это элементарно можно сделать из касс. Искомое нами лицо может, кстати, уже там находиться. Пока мы здесь сидим, в кассы нырнуло семь человек, а вынырнуло до сих пор всего лишь четверо. – Сидящий на правом переднем месте спутник в серой дубленке, повернув голову налево, вежливо спросил у своего соседа: – Все правильно, Анатолий Васильич? Я не обсчитался?

– Правильно, – демонстративно снисходительно кивнул Анатолий Васильич и тут же уже своим обычным голосом добавил: – Между прочим, самое удобное место для наблюдения и... спокойное... на той стороне, за прудом, на проезжей. Припарковал машину вон, скажем, там, возле дома номер двенадцать дробь «А», достал хорошую оптику и... весь ландшафт как на ладони.

– Но наши же там тоже ходят, – возразил его начальник. – В момент срисуют.

– Срисуют, – согласился автор озвученной чуть ранее гипотезы. – Это я так, в идеале. Кстати, хорошо, что они не летом здесь все это затеяли, когда бульвар весь зеленью закрыт. И в выходные.

– Почему... хорошо, что в выходные? – тут же выглянуло сзади лицо Иванова.

– Потому что в будний день здесь народу в пять раз больше, если не в десять. А машин и подавно. Мы бы тут хрен еще где приткнулись. В будни обычно тут в это время только перед самим театром место свободное есть. Но нам перед театром не надо. А здесь, где мы сейчас, и дальше туда... до казахского посольства, все забито. Да и пробки частенько бывают. Отсюда и аж до самих Мясницких Ворот. Не в час дня, правда, попозже. Кстати, очень интересный момент. Сейчас только в голову пришло. Так можно, никуда не выходя, просто из тачки, потихонечку в этой пробке тащась, в правом ряду, элементарно вашего этого ходока срисовать.

– Да ладно тебе, Васильич, тоже скажешь. Фантазер, – махнул рукой Геня. – Это ж надо мертвяком полным в пробке стоять. А она здесь всегда худо-бедно тянется. А он, ходок этот, должен еще в кассе четверть часа проторчать. Если я не ошибаюсь. – Он слегка обернул назад свою голову.

– Ну... четверть-то не получится. А минут десять придется, – сделал разъяснение расположившийся на заднем сиденье третий член экипажа и тут же наклонился вперед: – А в кассе... «наших» нет?

– Ну... а ты как думаешь? – исчерпывающе ответил товарищ в серой дубленке.

– А... там, дальше... за театром, на улице? – тут же спросил автор предыдущего вопроса, по всей видимости, полностью удовлетворенный полученным на него ответом.

– Есть, есть, успокойся, – улыбнулся Геня и, немного помедлив, как бы делая одолжение, небрежно бросил: – Вон, видишь, крыша красная торчит. «Крайслер», мини-вэн. Он стоит возле дома тринадцать, прямо напротив входа в «Автобанк». Но это не наш. А вот за ним уже «Тойота» спряталась. «Королла». Отсюда не видно. Ну... вот. И вообще... – он слегка повернул назад свое лицо, на котором снова мелькнула едва заметная улыбка, – волноваться особенно не стоит. У нас на противоположной стороне бульвара установлен стационарный пост. Приборы наблюдения. Видеозаписывающая аппаратура. Так что... из поля зрения никто не выпадет.

– А где этот пост? В машине?

– Да нет. Зачем в машине? В здании.

– В здании? А в каком? Там же везде вроде жилые помещения. Офисы, – не унимался Иванов.

– Ну...

– В «Оптике»?.. В «Академхимбанке»?.. В «Фонде Ролана Быкова»? – быстро перечислил Олег, внимательно проскользив взглядом по противоположной стороне бульвара.

– Какой любопытный молодой человек, – подал голос сидящий на водительском месте товарищ в темно-синей куртке и кепке.

– Действительно, – поддержал его сосед справа. – Это уже, извините, секреты фирмы.

– Понял, – сдержанно и чуть суховато промолвил Иванов и снова повернулся в сторону левого бокового стекла. Он еще раз, то есть уже раз, наверно, двадцатый, медленно обвел взглядом всю находящуюся в пределах зрительной досягаемости панораму местности предстоящей операции. Джип «Чероки», являвшийся их временным пунктом наблюдения, был припаркован возле дома номер девятнадцать, почти сразу же за пересечением Чистопрудного бульвара с улицей Макаренко, и приблизительно где-то в полусотне метров, а то и того ближе от входа в театр. Нельзя сказать, чтобы это место было абсолютно идеальным непосредственно для самого наблюдения за объектом. Стоянка возле театра, на которой Бутко должен был оставить свой автомобиль, находилась вне их поля зрения: ее скрывал, во-первых, кованый чугунный забор, берущий свое начало у ближнего угла этого самого дома номер девятнадцать и тянущийся затем вдоль тротуара метров на двадцать пять – тридцать, огораживая небольшой дворовый скверик, а во-вторых, зачем-то поставленные на территории, прилегающей к храму искусств, двадцатифутовые грузовые контейнеры, выстроенные в два плотных ряда. Но продвинуть джип еще немного поближе к театру было никак нельзя – он бы стал слишком заметен: на всем расстоянии от него до театра, на проезжей части, с интервалом около десятка метров, стояло еще всего только две машины – девяносто девятая «Лада» серого цвета и серебристый старенький «Ниссан». Но зато, что касается обзора местности слева от проезжей части, с этим все обстояло как раз совсем наоборот – она была практически как на ладони.

Начав этот обзор с дома номер четырнадцать, стоящего в глубине, на противоположной стороне бульвара, и пробежав глазами по длинным пустым скамейкам, вытянувшимся в ровную, но довольно редкую вереницу вдоль берега, над уже подернутым легкой ледяной корочкой зеркалом пруда, Олег пару секунд понаблюдал за старичком, который еще недавно сидел на одной из скамеек, а сейчас, с палочкой в руке, стоял под развесистым, но уже безнадежно облысевшим кленом и, чуть наклонясь, высыпал из кармана своего черного пальто какие-то крошки деловито снующей возле его ног дюжине отощавших сизых голубей. Затем он перевел взгляд на подходящее практически впритык к правой оконечности вытянутого овалом пруда немного странное и довольно эклектичное с точки зрения своего архитектурного решения белое здание, с тремя разными по высоте уровнями, украшенное по фасаду первого этажа восемью пилястрами с псевдодорическими капителями, промежутки между которыми занимали огромные полуциркульные окна. Олег вдруг вспомнил, что раньше на этом месте стояло совсем другое здание, в котором располагался какой-то индийский ресторан. Ему его, правда, ни разу не удалось посетить, в силу явной молодости лет, но он об этом особенно и не жалел, вспоминая об исходившем от ресторана насыщенном запахе куркумы, именуемой в простонародье карри, от которого его почему-то моментально начинало подташнивать. Нынешнее же здание, судя по украшающим его боковую стену опознавательным признакам, носило немного романтичное, орнитологическое название «Белый лебедь» и являлось вместилищем некоего спортивного клуба не вполне угадываемой видовой ориентации.

– А он, этот ваш «ходок», из-за которого... весь сыр-бор... он, вообще, на чем погорел? А, Олег? – раздался вдруг голос с переднего водительского сиденья.

– В смысле, погорел? – переспросил Олег, хотя прекрасно понял смысл заданного ему вопроса. На вчерашнем совместном заседании Василий Иванович Ахаян лишь в самом общем плане ознакомил присутствовавших коллег из ФСБ с предысторией всего этого дела. И хотя о том, что Бутко (за которым в течение двух ближайших дней планировалось силами соответствующих подразделений этого самого ФСБ установить плотное комплексное наблюдение) является чьим-то там агентом, не было сказано ни слова, тем не менее чекистская аудитория является той средой, где подобные вещи и не требуют никаких особых разъяснений – они улавливаются уже практически на уровне подсознания. Улавливаются, но не озвучиваются в силу определенных неписаных правил и норм корпоративной этики, налагающих своего рода табу на чрезмерный интерес к внутренним делам соседних служб и ведомств. В «наружке», правда, в силу специфики самого рода деятельности, народ всегда был попроще и этими самыми нормами корпоративного политеса особенно не злоупотреблял, разумеется, только в тех случаях, когда речь не шла о повышенном интересе к секретам и тайнам их собственной епархии.

– Ну... в смысле, вербанули его как? – подтвердив упомянутую выше особенность, уточнил человек в темно-синей куртке и поднял глаза в зеркало заднего вида.

– Ну... это уже, извините, секреты фирмы, – хотел было ответить уколом на направленный чуть ранее в его адрес аналогичный укол Иванов, но передумал и сказал только одно слово, вернее, даже не сказал, а как-то так неопределенно протянул: – Ну...

– Да ты меня в детали не посвящай, – поспешно махнул рукой автор вопроса. – Скажи просто, на бабах или на бабках. Тут же, как правило, только одно из двух.

– Или оба одновременно, – добавил его сосед справа.

– Или так, – согласился товарищ на водительском месте и на этот раз, вместо того чтобы снова устремить взгляд в то же зеркало, вопросительно подняв правую бровь, слегка обернулся назад.

– Да, пожалуй, скорее первое, – снова не очень определенно и немного небрежно ответил адресат вопроса и опять перевел взгляд в направлении дальнего от него бокового окна.

– Понял, – вздохнул человек в темно-синей куртке и тоже устремил свой взор в автомобильное стекло, только прямо перед собой. – Между прочим, бабы – самый гиблый вариант. Сколько народу через них попухло. Вон, Огородника того же, тоже на бабе подловили. Красотке колумбийской. – Васильич на секунду замолчал, но тут же протянул изменившимся голосом, из которого мгновенно исчезла присущая ему прежде некоторая неторопливая вальяжность: – Та-ак. – Его слегка расслабленная фигура едва заметно напряглась, выпрямилась и наклонилась вперед, к рулю. – Вот, похоже, и наш... дорогой товарищ. Темно-зеленый «Пассат»?

Олег, проигнорировав прозвучавший вопрос, резко сдвинулся влево и буквально вдавил свой лоб в гладкую прохладу бокового стекла, но было уже поздно. Промелькнув мимо него мгновенной тенью, аккуратный компактный контур «Фольксвагена», цвета то ли капусты брокколи, то ли темного армейского камуфляжа, через пару секунд сбавив скорость, повернул направо и скрылся за уплотнившимся от бокового угла зрения частоколом кованого чугунного забора.

Сидящий на правом переднем месте шатен в серой обливной дубленке снова поднял вверх и чуть приблизил к глазам левое запястье.

– Тринадцать семнадцать. Две минуты опоздания. Нормально? – Он вполоборота повернул голову в сторону Иванова и, получив от того утвердительный кивок, сам в знак подтверждения кивнул в ответ и мгновенно перевел глаза вперед. Буквально тут же в его правой руке появился приемо-передающий пульт радиопереговорного устройства размером чуть поменьше стандартной сигаретной пачки, от которого к самому устройству, прикрепленному под днище «бардачка», тянулся тонкий растягивающийся спиралевидный провод. – Внимание, внимание... – нажав на тангенту пульта, шатен быстрой скорострельной очередью выпаливал в эфир уже, по всей видимости, давно ожидаемую его невидимыми абонентами информацию, – объект прибыл на место. База, как поняли меня, прием.

– Вас понял, объект нами зафиксирован, – низким баритоном не очень громко прохрипела База из прорезей микрофона на передней панели зажатого в руке пульта. – Внимание всем постам. Объект покинул «коляску» и вышел на «трассу». Доложите о готовности.

– Пост номер один готов, – быстро и собранно, хотя, как показалось Иванову, немного небрежно, ответил Базе товарищ в серой дубленке.

– Пост номер два готов... номер три готов... четыре готов, – дружной очередью выстрелились из эфира остальные доклады.

Олег, слегка нагнувшись вбок и ухватившись руками за спинку расположенного перед ним сиденья, устремил свой взор в лобовое стекло автомобиля. Глаза его непроизвольно прищурились, губы сжались в тонкую, еле различимую полоску. Он понимал, что это бессмысленно: вход в театр был вне зоны их видимости, а появления Бутко на тротуаре бульвара следовало ожидать не раньше, чем через десять минут, но все равно, словно завороженный, уперся почти уже двоящимся взглядом в край чугунного забора, за которым скрывались так хорошо знакомые ему по памяти классические очертания небольшого элегантного перистиля, полукругом обрамляющего входную часть фасада этого известного каждому московскому театралу, да и не только театралу, симпатичного здания.

– Та-ак, – знакомым тоном протянул сидящий на водительском месте обладатель темно-синей куртки, тоже, казалось, не отрываясь, смотрящий куда-то прямо перед собой. – Дедок вроде свинтить собрался. Ну точно, к переходу поплелся, на ту сторону. – Он слегка повернул голову в сторону своего соседа справа. – Ну что... похоже, очищается. Поляна...

– Не говори гоп... – начал было сосед, но закончить не успел.

– Опа, сглазил, – снова послышался голос предыдущего оратора.

– Что такое? – чуть дернулся в его сторону обладатель серой обливной дубленки.

– Собачник, – скосив глаза в боковое левое зеркало, пояснил Васильич. – От Покровских Ворот к пруду тянется. С нашей стороны.

Иванов, сбросив с себя, наконец, чары своего внезапного оцепенения и резко сдвинувшись по сиденью до упора влево, опять прижал лоб к заднему боковому стеклу. Он увидел, как на бульварной дорожке, возле левой оконечности пруда, появилась долговязая мужская фигура, в длинном «дутом» то ли плаще, то ли пальто, какого-то темного цвета, с серым шарфом, завязанным на шее небрежным узлом, и в кепке, отворот которой был опущен вниз, закрывая слишком, по всей видимости, чувствительные к холоду уши ее владельца. Рядом с мужчиной на то вытягивающемся, то снова убирающемся поводке-рулетке неспешно семенил похожий на маленького медвежонка огненно-рыжий чау-чау.

– Любопытная личность, – прокомментировал увиденное Олег, не обращаясь ни к кому конкретно, словно просто рассуждая вслух. – В принципе и на иностранца немного тянет.

– На иностранца? – неопределенным тоном протянул сидящий перед ним товарищ, первым обнаруживший появление собачника, и, сдвинув на затылок свою куцую кепчонку, почесал покрытое бесцветными волосами темя.

– С натяжкой определенной, конечно, – поспешил уточнить из-за его спины Иванов и перевел взгляд направо, туда, где сидел тезка великого дядюшки Зю.

– Сейчас посмотрим... – веско вставил тезка, – по поведению его... манерам.

Прошло еще несколько минут томительного ожидания, которые если не показались Олегу вечностью, то, во всяком случае, напомнили ему о том неприятном, муторно-тревожном состоянии, которое он испытал пять дней назад, болтаясь в кресле самолета, попавшего в грозовое поле, где-то на полпути между Франкфуртом и Москвой. За это время с бульвара по направлению к «Современнику» успела свернуть какая-то дама среднего возраста и роста довольно неприметной наружности. При этом, правда, оставалось только догадываться, направилась ли она в кассы либо прошла мимо, имея пунктом своего конечного назначения расположенное чуть дальше, в глубине двора, отдельное здание дирекции театра. Почти одновременно с ней из-за края чугунного забора буквально выскочила другая женская фигура в стареньком, но, похоже, имевшем некогда весьма элегантный вид пальтеце и бордовом шерстяном платке, как-то несуразно, словно второпях, обмотанном вокруг ее головы и шеи. Женщина ускоренным шагом почти побежала по бульварному тротуару вниз, по направлению к Покровским Воротам. Буквально через какой-то десяток секунд она поравнялась со стоящим на обочине джипом «Чероки» темно-серого цвета, водитель которого и сидящий с ним рядом на переднем сиденье сосед были, казалось, полностью погружены в изучение широко развернутой карты московских улиц, края которой практически до самого лба закрывали их лица. В это время их находящийся сзади третий спутник, сосредоточенно наморщив лоб и не рискуя слишком близко придвигаться к стеклу, сопровождал взглядом стремительно ускользающий от него профиль, мучительно пытаясь при этом вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах он мог видеть это уже явно немолодое, почти полностью лишенное какой-либо косметики и, по всей видимости, мало заботящееся ее отсутствием, чем-то озабоченное женское лицо, для которого сейчас, похоже, не существовало не только какого-то случайно попавшегося ему на пути джипа, с его бравым экипажем, но и всего остального окружающего мира.

В восприимчивой акустике внутреннего пространства автомобиля внезапно раздался звонкий шлепок, порожденный резким соприкосновением ладони и лба.

– Вспомнил, – опуская руку, с какими-то радостными нотками в голосе громко произнес Олег.

– Что... вспомнил? – вскинул вверх левую бровь сидящий перед ним шатен в серой дубленке, быстро и ловко сворачивая опущенную на колени карту московских улиц.

– Да бабу эту, в платке. Это же актриса.

– Какая еще актриса? – еще выше поднял бровь шатен.

– Забыл фамилию, – сокрушенно качнул головой Иванов. – Из головы вылетело. Она еще в кино играла. Не главные, правда, роли. Может, помните, про войну был такой фильм... старый... несколько серий, тоже название забыл. Она там медсестру или врача играла. В рекламе еще тоже снималась. – Получив вместо ответа почти синхронное легкое пожатие плеч обоих своих спутников, Олег немного помолчал, потом задумчиво добавил: – Надо же. А я не знал, что она в «Современнике» играет. Может, в гости к кому зашла. Изменилась, конечно, не узнаешь. Хотя, может, такая и есть. Без штукатурки.

– Тсс, – резко оборвал его товарищ на правом переднем сиденье.

– Ты чего, Ген? – тут же наклонившись вперед, почти шепотом произнес забывчивый знаток театра и кино.

– Да подожди ты, Олег, со своими актрисами, – с едва уловимыми нотками раздражения в голосе ответил Гена. Он сейчас с сосредоточенным видом гончего пса, почувствовавшего приближение добычи, устремил внимательный взор в противоположное от него боковое окно автомобиля. – Тут у нас еще один... фрукт появился,... любопытный. А, как тебе, Васильич? – Последняя фраза была обращена уже к его соседу в водительском кресле.

– Да, эта личность уже поинтересней, – процедил сквозь зубы сосед, вполоборота, как бы между делом, небрежно поглядывая в то же окно.

Иванов мгновенно перевел взгляд в указанном направлении. На противоположном берегу пруда, к скамейке, расположенной практически прямо напротив входа в театр и, соответственно, напротив той скамейки, на которую, согласно переданным ему инструкциям, должен был присесть, выйдя из касс, Бутко, неторопливо подходил, вернее, уже подошел крупный, плотный мужчина лет, как можно было судить, где-то от тридцати до сорока, в роскошном длинном кашемировом пальто темно-синего цвета и в немецкой кепке картузного типа, получившей в русском народе устойчивое прозвище «жириновка». Мужчина немного вальяжно опустился на скамейку, небрежно закинул ногу на ногу и, достав из бокового кармана пальто сложенный вдвое журнал с яркой глянцевой обложкой, принялся его бегло просматривать, или, по крайней мере, делать вид, что просматривает, неспешно переворачивая страницы.

– А откуда он подошел? – по-прежнему, почему-то не повышая голоса и не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Иванов. – Я чего-то просмотрел.

– Он не подошел. Он подъехал, – ответил товарищ в водительском кресле, зачем-то слегка опустив вниз на лоб козырек своей кепки, так же устойчиво прозванной в том же народе «пидоркой». – Вон видишь «Лексус» – джип четыреста семидесятый.

– Метрах в тридцати впереди «девятки» нашей остановился, – уточнил его сосед и добавил, подмигнув при этом Олегу: – Очень удачно.

Олег тут же идентифицировал на обочине проезжей части противоположной стороны бульвара, возле дома номер двенадцать, дробь «А», характерные контуры бежевого «Лексуса», на половину своей высоты возвышающегося над приземистой черной лентой узорной бульварной ограды; затем перевел взгляд чуть вправо и зафиксировал стоящие уже возле дома номер просто двенадцать, без всякой дроби, неприметные серые «Жигули» девятой модели, нахождению которых на данном месте он до того не придавал абсолютно никакого значения. Он опустил глаза на свои часы. Стрелки показывали тринадцать двадцать шесть. Оперработник снова устремил свой взор на листающего журнал мужчину на скамейке и, нахмурившись, чуть прикусил нижнюю губу. Изысканно лощеный вид последнего в сочетании со стоящим неподалеку весьма породистым средством передвижения, надо заметить, не очень удачно гармонировали, если не с откровенно пролетарской, то, во всяком случае, с достаточно разночинной атмосферой, традиционно свойственной этому московскому бульвару.

– А теперь, уважаемые дамы и господа, внимание направо, – голосом экскурсовода пропел обладатель серой дубленки.

Олег мгновенно откликнулся на озвученное предложение. На их стороне, чуть дальше вперед, напротив выхода из театра, на тротуаре он увидел двух дам предпожилого возраста, очень живо обсуждающих какую-то, по всей видимости, весьма интересную для них обеих тему.

– А эти откуда появились? – снова безадресно протянул он.

– А эти вышли из касс, – снова ответил ему Васильич и добавил, подняв вверх указательный палец правой руки: – Я так думаю. Уточним на Базе? – вежливо обратился он уже к своему соседу справа, но, не дав тому времени среагировать на этот полувопрос-полупредложение, тут же добавил: – Кстати, маленький анекдот на эту тему. Телефонный звонок. Алло, это база? База. Позовите Каца. Он вышел. Тогда Лифшица. Его нет. Тогда Рабиновича. Его тоже нет. А кто говорит?.. – Васильич бросил выразительный взгляд назад. – Говорит Иванов. И, после паузы, первый голос: это что, военная база? – Снова опередив назревающую реплику соседа и, предположительно, не самого восторженного содержания, он быстро продолжил: – Это для разрядки. Чтобы наш молодой лейб-гвардейский коллега... – он похлопал сидящего сзади Иванова по плечу, – совсем уже ориентацию в пространстве не потерял... от чрезмерного зрительного напряжения.