Текст книги "Отряд, который снился"

Отряд, который снился
Александр Анисимович Охотин

© Александр Анисимович Охотин, 2018

ISBN 978-5-4490-2022-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Чертовщина

Это было чёрт знает что. Я даже подумал было, что мне это снится: снится, что проснулся и позавтракал; снится, что пришёл на остановку трамвая, приехал на работу в институт…

И всё-таки это был не сон. Да и выглядело всё слишком реальным для сна. Была ещё одна мысль: «Я сошёл с ума… Мне всё это грезится…»

Вот, скажите: сумеете представить себе, что неожиданно оказываетесь в нескольких километрах от места, в котором только что находились? Трудно такое вообразить, не правда ли? Вот и я раньше ни за что не смог бы себе этого представить. Но это раньше не смог бы, а теперь могу. Могу потому, что это случилось со мной.

Я стоял посреди тротуара, тянущегося вдоль высокой парковой ограды из железных прутьев и кирпичных, покрытых жёлтой штукатуркой столбов. За оградой парка – знакомая липовая аллея. По шоссе, за трамвайными путями, вдоль проспекта пробегают автомобили, дует несильный ветер. Я стоял и дико озирался по сторонам. Я всё ещё не верил в случившееся, не понимал, как там оказался.

Редкие прохожие глядели на меня как на сумасшедшего. Они обходили меня стороной, стараясь держаться как можно дальше. Их можно было понять, потому что вид у меня был, наверное, тот ещё.

Ну почему это случилось именно в тот день? Почему именно в пятницу тринадцатого? Вот и не верь после этого в приметы11
  Пятница 13-е у суеверных людей считается днем неудачи и несчастья, чертовым днем.


[Закрыть]. Хотя, конечно, приметы тут ни при чём. В приметы верят только наивные люди. Такие, которые легко попадаются на удочку разным прохвостам и обманщикам. Я в приметы не верю. В глупые приметы, разумеется: в несчастливые пятницы и понедельники, в тринадцатые числа, в чёрных кошек и в прочую чепуху. Но… верь не верь, а что случилось, то случилось.

А началось всё с обычного рабочего дня в институте физики космоса, в котором я работал. Сначала ничто не предвещало беды. Правда, и ничего хорошего не ожидалось, потому что у нас давно всё шло кувырком. Будто кто-то умышленно вредил. Нет, всерьёз никто об этом и не думал. Ну, о том, что нам вредят, но факт оставался фактом. С лабораторными макетами всё получалось, а со спутником – ни в какую.

Спутник, на котором был установлен наш двигатель, никак не желал перемещаться в дополнительные измерения суперпространства22
  Суперпространство – Существует гипотеза, что полное пространство Вселенной больше трёх. То есть, кроме трёх наблюдаемых нами измерений, образно говоря длины, ширины и высоты, имеются ещё семь или восемь измерений, которые мы не видим. Такое полное пространство называют суперпространством. Наблюдаемое же трёхмерное пространство является лишь частью полного суперпространства. Невидимые измерения называются дополнительными измерениями.


[Закрыть]. Он так и продолжал неподвижно висеть в одной точке геостационарной орбиты33
  Геостационарная орбита – орбита спутника, на которой время его обращения вокруг Земли равно Земным суткам. Именно поэтому с поверхности Земли такой спутник кажется неподвижным, как бы висящим в одном и том же месте. высота геостационарной орбиты над экватором равна 35786 километрам.


[Закрыть]. Дело уже пахло полным провалом. Даже страшно было представить, какими разборками это грозило. Но… в тот день все-таки получилось. Ну да, казалось, что получилось.

Итак, полвосьмого утра. Вся наша группа уже находилась в центре управления полётами. С нами связались космонавты с челнока «Русь-11». Они сообщили нам, что заменили на спутнике старые узлы двигателя на новые. Эти узлы были доработаны ведущим инженером Михаилом Дёминым.

Тридцать две минуты восьмого. Мы включили аппаратуру. Огромный экран на стене центра управления засветился. На экране появилось изображение, передаваемое из космоса телекамерой спутника.

Не знаю, показалось мне это или нет. То есть я тогда ещё сомневался, а теперь не сомневаюсь, потому что знаю точно, что это было на самом деле. Вот только странно, что кроме меня никто этого не заметил. Дело в том, что как только экран включился, я увидел, как на нём мелькнуло и тут же пропало изображение гигантского диска. Я спросил Дёмина, видел ли он это. Миша удивлённо взглянул на меня и сказал:

– Ты что? У тебя глюки в конце рабочей недели?

Я ему говорю:

– Миш, не знаю. Может, показалось, но уж как-то отчётливо показалось.

– Я и говорю, что глюки. С чего тебе мерещатся всякие НЛО?

– Да ладно. Показалось – значит, показалось.

– Слушай, Александр, – сказал Дёмин, – чёрт с ними, с этими НЛО, но спутник развернулся.

– Развернулся?! – удивился я. – Не может быть…

– Не может, но посмотри, куда ушло изображение Земли.

Я снова взглянул на экран, и меня прошиб холодный пот. Удивительно, что я сразу не обратил на это внимания. Если днём раньше в это же время Землю было видно почти в центре, то теперь её изображение ушло в правый нижний угол экрана. Мало того, Землю было видно не полностью, потому что часть её изображения ушла за края экрана.

Изменить ориентацию в пространстве по своему, так сказать, хотению спутник не мог. Для того чтобы спутник повернулся хоть на полградуса, мы должны были послать его бортовому компьютеру серию кодированных команд. Таких команд никто не посылал – это я знал абсолютно точно.

Пришедшие, вскоре, телеметрические данные повергли нас в шок. Оказалось, что спутник не просто изменил ориентацию в пространстве, он изменил орбиту. Теперь спутник был в пятистах километрах от места, в котором должен был находиться.

Этого не могло быть. Не могло быть хотя бы потому, что только что от спутника отстыковался челнок «Русь-11» и, значит, спутник в тот момент находился на своём законном месте. Так что же случилось? Что могло отбросить спутник на такое расстояние? Я тогда даже не вспомнил о том диске, который увидел на экране в первый миг.

Нам было не до разгадывания загадок, потому что не терпелось как можно скорее опробовать доработанный межпространственный двигатель. Это была наша последняя надежда избежать разборок за срыв работ. Вот поэтому мы и не стали корректировать орбиту спутника.

Девять часов утра. Дёмин задаёт координаты точки суперпространства, в которую должен переместиться спутник. Компьютер спутника сообщает, что данные успешно приняты и декодированы. Дёмин посылает спутнику команду «ПЕРЕХОД», и… я сначала не поверил своим глазам: «Неужели получилось?!» Да, спутник ушёл из нашего пространства и переместился в скрытые измерения.

Через несколько секунд после перехода на главном экране появилось изображение, передаваемое со спутника из суперпространства. Это изображение было получено с помощью установленных на спутнике гравитонных44
  Гравитон – квант гравитационного поля, то есть элементарная частица, из которого, образно говоря, состоит поле гравитации. Это наподобие фотона – кванта электромагнитного поля.


[Закрыть] объективов. Мы впервые увидели нашу вселенную со стороны. Это была поистине феерическая картина.

То, что у нас творилось, трудно описать словами. Радость, поздравления, шум, гам… Я ещё не думал о том, что вижу коллег по работе последний раз в жизни. Да вряд ли кто-то мог предположить, что случится через считаные секунды.

Неимоверно яркая вспышка разорвала, разметала реальность на сотни, на тысячи пылающих клочьев. Я секунд десять не мог открыть глаза, но ощутил, что уже не сижу за пультом, а стою на твёрдой поверхности. Ещё я почувствовал дуновение ветра и услышал звуки проносящихся мимо автомобилей.

Я не мог понять, откуда в центре управления ветер и весь этот шум. Понял только тогда, когда смог, наконец, расклеить веки. Понял и ужаснулся, потому что это был уже не центр управления в институте физики космоса, а Майский проспект. Тот самый, по одной стороне которого тянулся наш парк культуры, а по другой – жилые дома. Вот это был номер! В общем, чертовщина.

Но это было ещё не всё. Дело в том, что я не узнавал проспект. Парк я узнал. Это был тот самый парк, который я знал с детства и который ни с чем другим спутать не мог. Я ведь знал там каждое деревце, каждый кустик. Я даже помнил чуть ли не каждую трещинку в кирпичных, покрытых старой штукатуркой столбах ограды парка. В общем, с парком всё было в полном порядке.

На месте была и трамвайная остановка, и радиусный дом55
  Радиусными домами называют дома, имеющие форму дуги. Радиус – это один из параметров дуг и окружностей.


[Закрыть], с которого начинался проспект. Радиусный, как ему и положено, находился к югу от трамвайной остановки, на противоположной от парка стороне шоссе. Прямо за трамвайной линией. Дело было в самом проспекте. Он стал другим. Вместо знакомых четырёхэтажных сталинок66
  «Сталинки», сталинские дома – общее разговорное название домов, построенных в СССР с конца 1930-х годов до середины 1950-х годов.


[Закрыть] там возвышались огромные, словно башни, дома из красного кирпича.

Я был в шоке, но ещё не до конца осознавал трагичность случившегося. Первая здравая, казалось бы, мысль: «Чёрт с ним, с институтом, с работой. Надо скорее идти домой». А что, приду домой, сяду в кресло, закрою глаза, расслаблюсь. В четыре часа придёт с работы Оксана, приведёт из садика дочку Иринку, и всё встанет на свои места.

«Кстати, надо позвонить маме» – подумал я, и полез во внутренний карман пиджака за сотовым телефоном, но… телефона в кармане не было. «Что за чёрт! Куда он подевался?!» Это меня удивило, почему-то, сильнее, чем моё неожиданное перемещение, и изменившийся Майский проспект. Я чётко помнил, что, уходя на работу, брал с собой телефон. Где же он? Ну ладно. Чёрт с ним, с телефоном. Я решил, что надо просто пойти домой и успокоиться.

Улица Студёная, на которой я жил, находилась сразу за парком. Я вошёл в парк через калитку, встроенную в каменную арку. Я сразу заметил, что на этой покрытой жёлтой штукатуркой арке с внутренней стороны появилась новая надпись. Нет, старое «Ленка + Андрюжка = 2 дурока пара» тоже было на месте. Именно «Андрюжка» – через «ж», и «дурока» – через «о». Наверное, эти слова накорябали на штукатурке первоклашки или дошкольники.

Новая надпись была странная. Она располагалась выше «Андрюжки» и была не нацарапана, а сделана красной краской, чётко, будто через трафарет. Надпись гласила: «Смерть полицаям и фюреру!»

Я подумал, что это местные пацаны играют в войну, как мы когда-то. Странно, конечно. Ведь у ребят давно были другие увлечения. Про вторую мировую уже мало кто вспоминал.

Войдя в парк, я оказался на знакомой липовой аллее. Солнце туда почти не пробивалось, так как кроны деревьев почти смыкались над нешироким тротуаром. Вдоль тротуара по обе стороны тянулись между стволов лип аккуратно подстриженные кусты кизильника и стояли парковые скамейки, выкрашенные в разные цвета. Кое-где на скамейках сидели пожилые люди. Одни сидели просто так, другие читали газеты или просто разговаривали друг с другом. В общем, всё как обычно в это время дня.

Я перешёл на другую сторону аллеи и углубился в заросли из кустов жёлтой акации. Ох уж эти заросли. Когда-то, очень давно, таких диких зарослей там не было. Кусты акации были посажены по бокам асфальтированной дорожки, ведущей к озеру. Но нашлись люди в администрации района, которые «проявили инициативу». Видимо, не просто так, а чтобы «подзаработать». В общем, перепланировка изрядно изуродовала парк, а про ту дорожку вообще забыли. Со временем разросшаяся акация почти полностью закрыла проход.

Итак, я стал продираться сквозь кусты. Вообще, ходить там было неудобно, потому что от дорожки там остались лишь растрескавшиеся, покрытые многолетним слоем из опавших листьев, пыльного цвета асфальтовые островки. Сквозь эти островки, сквозь почерневшие от времени опавшие листья местами пробивалась чахлая трава. Под ноги постоянно попадались колдобины, обломанные ветки и вообще всякий хлам. Несмотря на это, я всегда ходил на трамвайную остановку и обратно только этим, коротким путём.

Я пролез сквозь заросли акации и вышел к озеру. Ну… «озеро» – это слишком громко сказано. На самом деле это искусственный водоём размером пятьдесят на пятьдесят метров, но все жители района называли этот водоём озером.

Оказавшись около озера, я буквально остолбенел. Очередная чертовщина. До меня окончательно дошла нереальность ситуации. Первое, что бросилось в глаза, это стоящие на двух постаментах скульптуры оленей. Их не могло там быть, потому что их сломали лет двадцать назад. Хотя нет, не двадцать, а двадцать четыре. В том году я как раз пошёл в первый класс. Конечно, могли этих оленей снова поставить, но тогда они не выглядели бы такими обшарпанными. Главное, ещё утром, когда я шёл на работу, этих скульптур там не было.

Но это было ещё не всё. На озере посреди водной глади возвышался постамент, на котором была установлена скульптура спортсменки с веслом. А ведь ту скульптуру сломали ещё раньше. Впечатление было такое, что я попал в прошлое на двадцать с лишним лет назад.

Но нет, это только парк был парком из прошлого. А как быть с Майским проспектом? Он что, из будущего? Да и в парке не всё было из прошлого. Скорее, парк был из настоящего с элементами прошлого.

Почему-то только теперь меня по-настоящему охватила тревога. Я почуял неладное, даже страшное. Я бегом бросился к восточному выходу из парка. Вот аттракционы, они все на своих местах. Абсолютно все: и карусели; и колесо обозрения, называемое в народе чёртовым колесом; и всё остальное. Там, как и всегда летом, было весело и многолюдно. Скамеечки вдоль аллеи, летний кинотеатр «Родина» – всё на своих местах. Но когда я подошёл в парковой калитке, я понял, что дело дрянь.

Итак, парковая калитка – каменная арка высотой метра три. Ставни из железных прутьев с фигурными завитушками. Но… улицы Студёной за калиткой не было. Там, за калиткой, я увидел пустырь, заросший полынью, крапивой и низкими кустами неизвестного мне названия. В траве валялись обломки досок, поржавевший железный хлам, кучи битого кирпича – в общем, всякий мусор.

За пустырём, метров через сто, среди зарослей из лопухов стоял полуразвалившийся щелястый забор из старых почерневших досок. За забором – неказистые, потемневшие от времени, бревенчатые избы с драночными крышами77
  Дранки – что-то наподобие черепицы из тонких широких деревянных щеп. Раньше дранки очень часто использовались для устройства крыш домов в деревнях.


[Закрыть].

Это была катастрофа. Я почувствовал себя одиноким, заброшенным в чуждый мне мир. Этим чуждым для меня миром был окружён единственный родной и знакомый с детства уголок – наш парк, в котором почему-то перемешалось настоящее и прошлое. Это было непонятно и страшно.

Страшно? Нет, страха уже не было. Просто что-то оборвалось внутри и не осталось ничего, кроме чувства одинокости и смирения с судьбой. Я не знал, что мне теперь делать, куда идти, к кому обратиться за помощью. Не знаю, почему у меня не возникла мысль обратиться за помощью в полицию. Впрочем, как оказалось, хорошо, что не возникла.

Я вернулся в парк и опустился на скамейку напротив чёртова колеса. Я сидел там, тупо наблюдая за происходящим вокруг. Впрочем, мне уже было наплевать на всё, что там происходило. Оно просто происходило, а я просто равнодушно, со смертной тоской, созерцал это.

Я безвольно сидел на скамейке, а время шло, и мне ужасно хотелось есть. Я ведь в тот день успел только позавтракать, да и то наспех. Я вспомнил, что около летнего кинотеатра находится павильон кафе. Я взглянул на часы. Было одиннадцать минут восьмого. Надо же, прошёл уже почти весь день. Но ничего, кафе работало до десяти вечера. Значит, время ещё было.

Я поднялся со скамейки и пошёл к кинотеатру. В голове крутилась мысль: «Вдруг там нет никакого кафе? Ведь исчезла же бесследно улица, на которой я живу… Нет, уже не живу, а жил». Но… кафе оказалось на месте.

Я зашёл в павильон и встал в очередь. Хотя… назвать это очередью было трудно. Кроме меня там была пожилая дама с двумя малышками – наверное, с внучками – и средних лет мужчина. Я выбрал блюда, дождался своей очереди и подал продавщице деньги – пятисотрублёвую купюру, которую брал на обед. Продавщица взяла пятисотку, повертела её в руках, рассматривая со всех сторон, и орёт:

– Это что такое?! Что ты мне суёшь?!

– Деньги, – отвечаю, – пятьсот рублей.

– Какие деньги?! Нахал! Забирай свой фантик и топай отсюда, пока полицаев не позвала!

Реакция продавщицы меня озадачила: «Что не так? Обычная пятисотка. Вчера только снял в банкомате». Я не стал испытывать судьбу: «Чёрт её знает. Позовет ещё полицаев. Почему она так их называет? Полицаями. Полицейским тоже что-нибудь не понравится… А может, хотя бы полицейские мне помогут? Признаюсь, что сошёл с ума, назову адрес… Нет, не надо, а то чёрт знает, что подумают и куда отведут». Я сунул пятисотку в карман и вышел из павильона.

Вернувшись к скамейке около чёртова колеса, я посмотрел на часы. Время подходило к восьми вечера. У меня появилась последняя надежда. Дело в том, что в это время в парке всегда прогуливаются три дамы из нашего дома: Наталья Антоновна, Марина Александровна, и Зинаида Викторовна. Я решил, дождаться их и попросить, чтобы они проводили меня, сошедшего с ума, домой. Я сел на скамейку и стал ждать, когда они появятся.

Время шло, но вокруг были только незнакомые лица. Было уже полдесятого, когда мимо меня пробежала стайка мальчишек лет десяти-двенадцати – загорелые, в летних шортах, в майках, в футболках. Один из них обернулся и, остановившись на миг, взглянул на меня. Я заметил в его глазах немалое удивление, а меня словно обожгло этим взглядом. Бывает же такое нереальное сходство!

Взглянув на меня, мальчишка повернулся и побежал дальше. Он догнал друзей и скрылся с ними за павильоном летнего кинотеатра. Через пару минут туда же пробежали человек десять, как я тогда подумал, полицейских. Мне, правда, показалось, что у них что-то не так с формой: то ли покрой не тот, то ли что-то ещё, чего я не понял. Подумал, что в очередной раз ввели какие-то новшества в полицейское обмундирование.

Вообще-то, меня в тот момент мало волновало обмундирование полицейских. Тем более, что это могло и показаться. Куда больше меня взволновал тот мальчишка. Если бы я увидел его лет двадцать или больше назад, я подумал бы что это он, Колька. Те же черты лица: высокий лоб, прямой нос, круглый подбородок. До боли знакомый взгляд карих глаз, Такие же, как у Кольки, тёмные волосы.

«Сколько же времени прошло после той трагедии? Ага, мы заканчивали четвёртый класс, значит, мне было одиннадцать лет. То есть прошло уже двадцать лет». Вновь всплыли в памяти те далёкие годы, тот пророческий сон и та трагедия.

Глава 2. Пророческий сон

О тех событиях я помнил всё. Даже тот сон, будто пророческий, предупреждающий о беде. Как же порой мне хотелось забыть всё это, выкинуть из головы все тяжёлые воспоминания, но мне это так и не удалось. А вообще-то и хорошо, что не удалось. Ведь забыть это, значит забыть Кольку, предать память о нём.

Я часто вспоминал свои детские годы, школу, Кольку и… те странные сны, в которых Колька был командиром нашего отряда – отряда Армии Света. Это были не просто сны, а будто сны наяву. Я не мог отличить их от реальности и помнил их от начала до конца.

В тех снах наш отряд совершал походы в другие пространства, спасал от порабощения завоевателями загадочные миры. Были там и битвы с теми, кто пытался поработить нас, нашу страну. Да много всего было в тех снах, всего и не перечислишь. А в жизни всё было обыденно – Колька был просто моим одноклассником и другом.

В нашем классе Колька был самым младшим. Дело в том, что он родился в июне, почти за три месяца до первого сентября. Когда ему было семь лет без этих трёх месяцев, его согласились принять в школу. В виде исключения. И не пожалели об этом, потому что учился он лучше всех в нашей школе.

Учителя очень удивились, когда узнали, что второклассник Летов помогал решать задачки по математике, физике и химии ученикам старших классов. Удивились и зауважали Кольку.

Учителя ставили Кольку в пример, несмотря на то, что часто бывали у него «разногласия с педагогическим коллективом». Ага, разногласия… Это ещё мягко сказано. Правильнее назвать это конфликтами.

Нет, Колька никогда не грубил учителям, общался с ними уважительно, но свою правоту он отстаивал бескомпромиссно и до конца. Он умел приводить веские доводы, и учителя, в конце концов, вынуждены были соглашаться с его «железной логикой».

Да-да, это сами же учителя так говорили: «железная логика». Может, именно за эту «железную логику», отличную успеваемость и добрый отзывчивый характер он и пользовался у них таким уважением.

Кольке не суждено было окончить школу. Он умер. Внезапно. Это случилось, когда мы заканчивали четвёртый класс. Для всех его смерть так и осталась загадкой.

После школы я отслужил в армии, а после армии поступил в университет и окончил его. После университета я работал в институте физики космоса. С Оксаной я познакомился, когда уже закачивал учёбу. Она училась тогда в педагогическом институте, на третьем курсе. Не прошло и полугода, как мы поженились. Потом у нас родилась дочка.

В общем, жизнь шла своим чередом. У меня всё складывалось самым лучшим образом. Как говорят в таком случае, жизнь удалась. Да, удалась, но… мне очень не хватало Кольки. Иногда мне казалось, что Колька где-то рядом. Иду, бывало, по улице, и мне кажется, что вот-вот он окликнет меня, и дальше мы пойдём с ним вместе. Но… этого уже быть не могло. Не было больше Кольки.

Когда я увидел того мальчишку, так удивительно похожего на Кольку Летова, в моей памяти всплыл ТОТ СОН. Тогда мне снился трудный бой. По-настоящему трудный. Казалось, что мы терпели поражение. Впервые. Это из-за того, что враги отрезали нам путь к нашей «военной базе» в Сумеречном Мире. Мы никак не могли к ней прорваться, чтобы использовать танки, самолёты, ракеты. Бой шёл почти на границе Сумеречного Мира и нашей улицы. Мы были последним препятствием на их пути.

Они были не людьми, а походили на кошмарных ящеров с огромными перепончатыми крыльями за спиной. Их чёрные крылья и жуткие морды с горящими глазами потом долго стояли перед моим мысленным взором.

Мы отстреливались, укрывшись за высоким земляным валом. Они тоже стреляли в нас, но не пулями, а огненными лучами. Лучи с грохотом пронзали пространство, но никого пока не задели.

Мы не могли даже высунуться из-за укрытия, но и они не могли прорвать нашу оборону. Пока не могли, но так не могло продолжаться долго. Скоро у нас закончатся боеприпасы, и монстры, уничтожив нас, ворвутся в наш мир.

Неожиданно, я почувствовал жгучую боль, от которой чуть не проснулся. Одно из чудовищ всё-таки попало в меня. Огненный луч вскользь задел мой локоть. Я дал очередь из своего акаэма88
  АКМ – автомат Калашникова, модернизированный.


[Закрыть], и сражённое чудовище рухнуло вниз.

Колька говорил, что у нас нет выхода, кроме победы. Вот и в том сне мы, несмотря ни на что, всё-таки победили. Победили, благодаря Кольке. Он первым взбежал на земляной вал и крикнул:

– Ребята! В атаку! – и ринулся на врагов, отвлекая их на себя. Он даже успел завалить трёх или четырёх монстров, прежде чем его пронзило множество огненных лучей. Колька упал замертво, но мы уже ринулись следом, и ужасные твари были повержены. Мы прорвались к базе, подняли самолёты, дали ракетный залп по удирающим в Мир Тьмы монстрам. Мы ворвались следом за чудовищами в Мир Тьмы и уничтожили их всех до одного.

Бой закончился. Мы принесли Кольку к границе между Сумеречным Миром и нашей улицей, уложили его на землю. Он лежал на земле будто живой. Казалось, что он просто спал, вот только не дышал и был очень бледен. На нём даже не было повреждено обмундирование бойца Армии Света. Хотя… это же сон.

Потом Колька исчез, а следом за ним стали исчезать остальные бойцы нашего отряда. Это было странное зрелище: они по одному уходили вдаль и, помахав мне рукой, просто исчезали. Вскоре я остался совершенно один.

Я попытался пройти через грань между Сумеречным Миром и нашей улицей, но… у меня ничего не получилось. Я бесконечно шагал к нашему дому, но дом становился всё дальше и дальше. Мне было одиноко и страшно, и чем дольше я шагал, тем становилось страшнее.

Наша улица пропала. Я понял, что заблудился. Я остановился и стал кричать, звать на помощь. Кого? Ведь вокруг не было ни души. Но нет, живая душа всё-таки появилась. Это был… гигантский муравей.

Нет, на самом деле это был не муравей. Это было даже не насекомое. У насекомых должно быть шесть лап, а у этого было четыре. Просто я воспринял это странное существо, как муравья. Наверное, это из-за усов-антенн, как у насекомых. У «муравья» была продолговатая, сужающаяся ко рту голова, почти человеческие глаза, наполовину прикрытые круглыми веками. Вместо челюстей – обыкновенный рот. Даже на лапах были пальцы. «Муравей» стоял передо мной на задних лапах. В таком положении ростом он был почти с меня. Передней лапой он держал медный колокольчик.

Если бы в снах всё подчинялось логике, я должен был бы испугаться. Но нет, я не испугался. Совсем наоборот, мне стало хорошо и спокойно. «Муравей» забавно пошевелил усами и заговорил детским голосом.

– Саша, не печалься о Коле. Хоть вы никогда больше не увидитесь, он всегда будет помнить о тебе. Ты тоже никогда-никогда не забывай его.

– Где он? – спросил я с последней надеждой.

– Он далеко, – ответил «муравей». – Никто не сможет попасть туда, не зная секрета, но Коля волшебник и он смог.

– Я хочу, чтобы он вернулся!

– Это невозможно.

– Но почему?!

– Ты поймёшь это, когда проснёшься и придёшь в школу.

– А, так это сон!

– Сон, но не совсем сон. Не понимаю, почему ты не можешь проснуться. Наверное, твое сознание запуталось в пространствах. Ничего, я помогу тебе проснуться, но я хочу, чтобы ты взял вот это, – муравей протянул мне колокольчик. – Когда тебе будет трудно, просто позвони, и я приду на помощь. Ты не будешь меня видеть, но я всегда помогу тебе. Не теряй колокольчик. Он будет связывать нас, и тогда мы навсегда останемся друзьями.

– Спасибо, – сказал я, взял колокольчик и положил его в карман.

– А теперь прощай, – сказал «муравей» и исчез. Я проснулся.

«Как хорошо, что это только сон», – это была первая мысль после пробуждения. Потянувшись, я почувствовал боль в локте. Взглянув, увидел след от ожога. Удивился, конечно. Ожог был несильный, и я не придал этому значения, хотя и не понимал, где я мог обжечься. Ну не во сне же.

Когда я одевался, из кармана брюк… выпал медный колокольчик. Надо же! Точь-в-точь такой, какой подарил мне приснившийся муравей! Я попытался вспомнить, откуда у меня этот колокольчик. О том, что он из моего сна, у меня даже мысли не было. Может, мне его дал кто-то из друзей, а я забыл? Или просто где-то нашёл и положил в карман, а потом он мне приснился? Нет, как я ни старался, мне так и не удалось вспомнить, откуда он у меня.

На урок я чуть не опоздал. Вбежал в класс, когда уже звенел звонок. Вошла наша учительница Маргарита Анатольевна. Всё как обычно. Маргарита Анатольевна открыла классный журнал и спросила у дежурной по классу:

– Фахуртдинова, кто сегодня отсутствует?

Ленка Фахуртдинова встаёт и отвечает:

– Сегодня отсутствуют Красильников и Летов.

Я оглядел класс. Взглянул на парту в среднем ряду, где всегда сидел Колька. Действительно, Кольки там не было. У меня на душе стало неспокойно, появилось смутное предчувствие беды. И точно, в конце урока в класс пришла Светлана Александровна – наш директор – и сообщила ужасную новость. Она сказала, что этой ночью умер Коля Летов.

Это был шок. Весь наш четвертый «А» неестественно притих. У меня всё похолодело внутри. Это был ужас, от которого я долго не мог оправиться.

***

Похороны состоялись дней через десять, если не больше, потому что врачи никак не могли установить причину смерти. Было начато уголовное расследование, потому что подозревали, что это было убийство. Врачи искали следы ядов, скрытые повреждения, ещё черт знает что, но… так ничего и не нашли.

Кольку хоронили всей школой. Сколько же было пролито слёз на тех похоронах. Похоронили Кольку во втором ряду от ограды кладбища, около двух молодых берёзок. Я потом не раз приходил на могилу и подолгу там сидел на врытой в землю скамеечке, напротив маленького дощатого столика. Мне казалось, что и берёзки около Колиной могилы тоскуют вместе со мной.

С тех пор, как не стало Кольки, мне перестали сниться те загадочные сны. Вместе с ним исчез, ушёл из моих сновидений наш несуществующий отряд, но осталась память о нём. Остались воспоминания о школе, о Кольке, а ещё этот медный колокольчик.

В это трудно поверить, но колокольчик будто и правда помогал мне. Может, конечно, это были просто совпадения, но стоило просто позвонить, и вскоре все неприятности заканчивались, будто их и не было. С тех пор я никогда не расстаюсь с колокольчиком. Я приделал к нему цепочку, и ношу его на шее как оберег.