Текст книги "Рожденье сочетается со смертью. Избранные стихи и сонеты"

Александр Петров
Рожденье сочетается со смертью.
Избранные стихи и сонеты

От автора

Дорогие читатели, вы держите в руках книгу, вобравшую в себя стихи и сонеты, написанные автором в разные годы его долгой жизни.

Поводами для сочинения были незабываемые события, встречи с интересными и любимыми людьми, яркими женщинами, друзьями, этапы непростого жизненного пути.

Некоторые стихи – разговор автора с самим собой, философское размышление о жизни, попытка осмыслить пройденный путь, заглянуть в будущее.

Хочется надеяться, что читателям придется по вкусу юмористическая и даже озорная манера автора в интерпретации жизненных перипетий.

Хочется верить, что каждый, прочитавший этот сборник стихов и сонетов, сможет найти в нем строки, которые надолго останутся в памяти.

С наилучшими пожеланиями,

Александр Петров

Москва, 2022 г.

Стихи

Киник

 
Жизнь – это бочка бездонная
Переплывает лужу.
Счастье – собака бездомная,
Рёбра наружу.
 
 
Бочка по ветру движется,
В котором и тучи полощутся,
Собака с блохами лижется,
В бочку ей лезть не хочется.
 
 
Бочку придует поближе —
В собакин всмотреться оскал лица,
А та ведь не только лижет —
Отбежит подальше и скалится.
 
 
Послушай, отродье собачье!
Не хочешь загнуться часом?
Вот морду и не отворачивай.
А вдруг в этой бочке мясо?
 

1963

Зима

 
Снегом заметает
Твёрдые поля,
В снежной дымке тает
Синяя земля,
Птицы улетели,
Жалобно крича,
Ветрами метели
Рубятся с плеча.
 
 
Выйдет ночью тёмной
Лютый царь снегов,
Лес не сбросит сонный
Ледяных оков,
Треснет от мороза
Тонкий ствол сосны,
Капельками слёзы
Стынут до весны.
 
 
Кровь застынет в жилах,
Не найдёшь приют,
На полях унылых
Ветры вьюги вьют,
Пролетая, бросят:
Уходи скорей!
И пургой заносят
Трупы снегирей.
 

1964

Вольный перевод с арабского[1]1
  Подстрочный перевод М. Салье, Сказки 1001 ночи (9-я ночь). М., Гослитиздат, 1958, с. 88


[Закрыть]

 
Какую б в самом деле
Я глупость совершил,
Когда бы с веткой ели
Сравнить тебя решил.
 
 
Бывает эта ветка
Одетою мила,
А ты прелестна, детка,
В чём мама родила.
 

1964

Мой голос

 
Мой голос утонул в сухом ворчанье ветра,
Который, торопясь, со свистом нёс песок.
Он поднимал его на самом крае света
И щедро рассыпал барханами у ног.
 
 
Мой голос утонул в слепящем зное солнца —
Он падал на песок и плавил без следа,
Мой голос утонул в гортанной песне горца,
Который сам не знал, зачем попал сюда.
 
 
Мой голос утонул в извилистых каньонах,
Оставленных хвостом прожорливой гюрзы,
Мой голос утонул в глазищах скорпионов,
В которых ни огня, ни гнева, ни слезы.
 
 
Мой голос утонул. И не услышав эха,
Я понял, что пескам чужды певцы полей,
И без обычных фраз курлыканья и смеха
На север улетел со стаей журавлей.
 

1966

Предчувствие осени

 
Ещё горяча вечерами земля,
Ещё золотятся стогами поля,
Ещё над малиновым всплеском зарниц
Не носится крик улетающих птиц.
 
 
Над узкой рекою с высоких полян
Ещё выстилается синий туман,
И путает кроны высоких берез
Молочная лента невидимых звёзд.
 
 
А утро, шмелиной струною звеня,
Готовит природу для нового дня
И пригоршней света на шелест травы,
И тихою песней повядшей листвы.
 

1966

Дорога

 
Подковами изрытая,
Подошвами побитая,
Исчерчена колёсами
Морщинами-полосами,
Дождём нещадно полита
И трижды в матерь проклята,
И снегом запорошена,
Но хожена, не брошена,
 
 
В пути встречаешь новую —
Бетонку, не грунтовую,
Широкую, весёлую,
Брезгливую с просёлками,
Стрелою вдаль летящую
Дорогу настоящую.
 
 
Ты к ней подходишь медленно
Развилкой неуверенной
И исчезаешь начисто.
Как застыдившись, прячешься.
 

1966

Старуха

 
Не плачь, старуха, у разбитого корыта.
Что толку слёзы тратить над пустым?
Ты лучше вспомни, где тобой зарыта
Сума с червонцами и жемчугом скатным.
 
 
Ты помнишь, как пробравшись шагом тихим,
Помочь их прятать слуг не позвала
В ту ночь давным-давно, когда в купчихи
Морская тварь тебя произвела?
 
 
Да и тебе ли позабыть об этом,
Которая в пустынной тьме ночной
Жила своих сокровищ тайным светом,
Теплом их грелась – для себя одной.
 
 
А что теперь ты будешь с ними делать?
Кому отдашь? Одна изба низка
Горюет здесь, да ветер оголтелый
Песком заносит место тайника.
 
 
Не плачь, старуха, это всё не горе,
А как в твоём корыте – пустота.
Ступай и брось свои червонцы в море.
А жемчуг меж песчинок раскатай.
 

1966

Ночной глаз

 
Жёлто-зелёное круглое чудище
С ямой бездонною – чёрным зрачком.
Чуть зазеваешься – тут же очутишься
В зеркале выпуклом гномом-сморчком.
 
 
Крутится-вертится влажное зеркало.
То в сатанеющем гневе оно
Взъярено, взбешено в сторону съехало,
То добродушного смеха полно.
 
 
Стянутым луком оно выгибается,
Стрелы ресниц раскалив докрасна,
Злится, грозит мне, слепит, улыбается
Взглядом в замочную скважину сна.
 
 
Жадно читает чужие события,
Жалко вздыхает над каждой строкой,
Хочет запомнить, а нужно забыть её —
Сон покупают ценою такой.
 
 
Глаз, прекратите за мною покашивать!
К чёрту шпионов! Не то поутру,
Только проснусь, я хозяина Вашего
За уши, если найду, отдеру.
 

1967

Карст

 
Сплошная чернота вокруг, не тень.
Глаза слепы. Их нет, как смерть – ничто.
Хоть чёрного кота прижми к зрачкам – и то
Темней не станет в этой темноте.
 
 
Но свет велик. Впусти его, тогда
Взлетят колонн величественны стены,
И заискрит их спутник неизменный —
Летящая в безмолвии вода.
 
 
Удар, и капля оставляет след.
Не точит, но творит, сама увечась,
Дворцы чудес, пусть им стоять не вечность —
Какой-нибудь десяток тысяч лет.
 
 
Ведь наверху сквозь листопад и дёрн
Вцепилась жизнь корнями, как руками,
И тает, растворяясь, грубый камень
Под пресным протекающим дождём.
 
 
Всё тоньше кровля. Белая гора
Увидит – для неё, наверно, скоро,
Как рухнут в пропасть мрачных коридоров
И листопад, и ливни из ведра,
 
 
И завладеют солнце и трава
Бесстыдно обнажёнными ходами…
И будут горы стариться с годами
В тоскливые останцы-острова.
 

1967

Латвия, зимний лес

 
Антициклон. Морозный воздух
Искрится иглами росин,
И в пышных инеевых розах
Ресницы белые осин.
 
 
Замёрзший лес сквозь веток полог
Холодным светом озарён.
Застряло солнце в лапах ёлок
Молочно-белым фонарём.
 

1967

Муравейник

 
Какие песни в полночи поются,
Какие сказки ночью говорят…
Над чем смешным так весело смеются
Ночные звёзды, выстроившись в ряд?
 
 
Они мигают хитрыми глазами,
Игриво тычут пальцами лучей,
Как будто их смешит переползанье
На той планете, круглой и ничьей.
 
 
Так я, плутая в лиственной глуши
И в муравейник ткнув кривой дубиной,
Гляжу, как заметались мураши,
Смеюсь над ними, тешусь от души
Над их смешной бедою муравьиной.
 
 
И мы для звёзд такие же смешные,
Поём наивно, сказки говорим,
Себе дороги строим – окружные,
Себе чадным светильником горим,
 
 
И без намёка смеха возлагаем
На щит побед величие идей,
И старимся, болеем, умираем,
И ненавидим, любим новый день,
 
 
И в сумасшедшей гонке и натуге,
Как в хомуте гнедого рысака,
Нам не понять – или отречь в испуге,
Что вся Земля и все её заслуги —
Обычный муравейник. Свысока.
 

1967

Подражание Беранже

 
Я день и ночь
Хотел бы мочь
Стихи писать о милой,
Но нет того,
И я всего
Могу вздыхать о милой.
 
 
Здесь степь кругом:
Идти пешком
И выжить – дело случая,
А я б пошёл,
Но частокол
И проволока колючая.
 
 
Нельзя уйти,
Да что грустить!
Пошлю письмо любимой,
Созвездье в нём
Горит огнём
Из нежных слов любимой.
 
 
А мне в ответ
Её конверт
Шальные ветры бросили,
Читаю я:
Любовь моя
С другим встречает осени.
 
 
Ужасно жаль!
Молчу, держа
Слова лихие милой
И боль тая,
Ночами я
Пишу стихи о милой.
 
 
Но вся хандра
Пройдёт с утра —
Уверен в самом деле я:
Достанет мне
Ещё вполне
Девчонок после дембеля!
 

1967

Сентябрь

 
Немо заката полыхание —
Земли вечерней затухание,
Одно лишь севера дыхание
Волнит седины паутин,
Ночь надвигается, топорщится,
Уж видно, в небе звёзды морщатся,
И сонный месяц в них полощется,
Как окунь в шёлковой сети.
 
 
Сентябрь над сохнущими травами
Дрожит осенними растратами,
А лес, скрипя ночными страхами,
Пророчит вещим колдуном,
Что скоро льдом тяжёлым скована
Река застынет, будто вкопана,
И ледяной косою скошена
Погибнет жизнь над мёрзлым дном,
 
 
Что будет холодно и ветрено,
И слишком много вьюге вверено,
Что за века зима промерена
И пересчитана в часы,
Весна цветёт такая дальняя,
Так мало веры будет в таянье,
Что вся бессильная, случайная
Поляжет мёртвой волчья сыть…
 
 
Осинки ветви заплетённые,
Что жили только лето тёплое,
Не верят в сказы леса тёмные,
Я не пугаю их, молчу.
Ведь знаю: будет, как предсказано,
И оставляю мысли праздные,
Но расправляю листья красные
И тоже верить не хочу.
 

1967

День рождения

 
Завтра мне двадцать два.
Старею, браток, старею.
В жизни – сплошной завал,
Хоть намотай на рею
Тонкий кручёный фал.
Завтра мне двадцать два.
 
 
Кто из моих друзей
Так на мели остался?
Тот – финансист газет,
Этот – купец, зазнался.
Счастья спешит газель
В руки моих друзей.
 
 
Но что я повесил нос?
Они ребята что надо!
Завтра в любую из гроз
Шлюпки их будут рядом,
Крикнут: встречай, матрос!
И что я повесил нос?
 
 
Как налетит братва,
Сядем за кружкой эля,
И не расти трава!
Какие такие мели,
Тем более в двадцать два?
А завтра мне двадцать два.
 

1967

Голубика

В.Б.

 
Голубика-ягода
Прячется, упрямая,
Измотался прямо я,
Прыгая над ямами!
 
 
Голубика, голубика,
Я ищу тебя, свищу,
Вот ты где! А ну, сбеги-ка —
Всё равно не отпущу,
 
 
Потому что ты теперь
Рассекречена,
Вот и прятаться тебе
Больше нечего!
 
 
Прямо с ветки выпиваю
Голубичий синий сок
И смахнуть не успеваю
Слёз росиночки с усов.
 
 
Что за слёзы, голубика?
Будет плакаться!
Ещё завтра Витька Быков
Полакомится.
 
 
Приведу его сюда я,
Покажу: смотри – она!
Голова его седая
Засияет, как луна.
 
 
Ляжет в траву: красота!
Будет радоваться,
От куста до куста
Перекатываться.
 
 
А когда начнёт спускаться
Вечер сизой тучей
Станем мы собираться
За забор колючий.
 
 
И обратный путь далёким
Покажется,
Почему-то будут ноги
Подкашиваться…
 
 
Голубика-ягода
Хмелем поотравленная,
Пьяная-препьяная,
Пьянь отъявленная!
 

1967

Пуск

 
С утра хлестал противный дождь,
Бетон отсвечивал зеркально,
А глина к рубчикам подошв
И к шин шипам – не оторвёшь —
Пластом налипла капитально.
 
 
Смотрело солнце октября,
Себе просвет сквозь тучи выев,
Как, растворяя в лужах грязь,
Вошли на старт и стали в ряд
Машины наши боевые.
 
 
Степной туман со всех сторон
Раскатным эхом перекопан:
Столбом стоит моторный звон,
И кто-то шарит полигон
Стеклянным глазом перископа.
 
 
А стены бункера мостят
Плакаты лозунгов иконных,
И словно в воздухе висят,
Самоуверенно блестя,
Большие звёзды на погонах.
 
 
Сижу над кнопкой-пятаком
И прячу руки по карманам,
Хочу не думать ни о ком,
А уши выгнулись торчком
Навстречу лающим командам.
 
 
А рядом рвут майоры рот,
Рукою не прикрыв зевоты,
Им всё приелось, всё старо,
Они лениво пьют ситро
И загибают анекдоты.
 
 
Готовность час. И я тотчас
Ныряю в шлемофон, включаю
И, не спуская с пульта глаз,
Всем командирам напоказ
Невозмутимость излучаю.
 
 
Минута! Тихо. Все стоят.
Чуть лихорадит, но не очень.
Под пальцем кнопку затая,
Жду только слова. Пуск! И я
Давлю со всей дурацкой мочи.
 
 
И заревело, затрясло,
Загрохотало дробно, часто.
Но не посмотришь: как назло
На перископное стекло
Толпой набросилось начальство.
 
 
Назад. Мотор гудит нудней,
Ночные мысли всё тупее,
А сны всё ближе и видней…
Прошёл ещё один из дней
Моей солдатской эпопеи.
 

1967

Сокровища зимы

 
Чудесница зима,
Прекрасное чудовище,
Из тайников взяла
И ссыпала сокровища
На холод и мороз
Богатыми покровами…
 
 
И жемчуга в нанос
Тяжёлыми сугробами
Упали на полях,
И яхонты-рубины
Пылают на ветвях
Серебряной рябины.
 
 
А ночью звёзд игра
Алмазных разыграется —
Богатство через край!
Кому оно понравится,
Не жалко – забери
Потоки онемевшие —
Сапфиры, янтари,
В коре окаменевшие…
 
 
Но всё тепло отдай,
Едва возьмёшь каменья,
И – статуя – оттай
Весной для погребенья.
 

1968

Девушка в лодке

 
Озеро, лодка, девушка.
Взрел июль.
Тянутся стебли хлебушка
Не к нему ль?
 
 
В поле трава покошена,
В стог клади,
Сеном чуть припорошенный
Я блондин.
 
 
Усталь! В окоса щёточку!
Пласт лежу
И на малютку-лодочку
Всё гляжу.
 
 
Рядом волна взлохмачена,
Ветер свеж,
А красота заманчива,
Гладь да нежь,
 
 
Хоть разбегись – да в озеро,
Вплавь – да к ней,
Только б улыбку бросила
Понежней,
 
 
Только б сказала весело:
Вот смешной!
Что тебе причудесилось
Плыть за мной?
 
 
Я загадала: сбудется
Счастье, да!
Если тот парень пустится
Вплавь сюда.
 

1968

Девчонка на дороге

 
Я повстречал девчонку на дороге
В пальтишке красном. В школу шла она.
В огромных ботах маленькие ноги,
А на губах улыбка, как весна.
 
 
Осенним хмурым днём, в дожди и слякоть,
Под бременем девчоночьих забот
Она смеялась, не хотела плакать,
Лишь веер брызг из-под огромных бот.
 

1968

О поэте

 
Тот человек поэтом назовётся,
В чьих мыслях рой неспетых песен вьётся.
 
 
Ночь для кого бессонна не затем,
Чтоб мучась корыстью желаний человечьих,
Плести, потея, немощь слов и тем,
 
 
А для того, чтоб рой
      тот в строй
            систем
Свести
      и песни спеть,
            не покалечив.
 

1968

Весна

 
Наконец-то весна, наконец-то ручьи,
Наконец-то весёлое солнце
Напоит допьяна золотые лучи
И над пьяной зимой посмеётся.
 
 
А старуха метели устала крутить —
Пропади они пропадом, черти!
Уж гулять, так гулять, а кутить, так кутить —
Всё одно недалёко до смерти.
 
 
И кричит она: эй, разойдись ледоход,
Разбегитесь снега на тропинках!
Молодёжь, веселей закружи хоровод
На моих развесёлых поминках.
 

1968

Метаморфозы

 
Уверенность утеряна,
Загублена решительность,
Умеренность исчерпана,
Помята положительность.
 
 
Остались лишь эмоции
Да грубые желания,
Да вечные пропорции
Плечами пожимания.
 
 
Стал человек из тонкого
Бесхитростным и глупеньким,
Из твёрдого и стойкого —
Шатающимся хлюпиком.
 

1968

Ночной рейс

 
В колдобинах, в наезженных наростах
дорога пыль
скопила за века.
Натужно завывал на поворотах
натруженный мотор
грузовика.
Под фарами метались
тени псами,
змеились звёзды, падая с высот,
и огрызался чёрными зубцами
под вспышками зарницы
горизонт.
Но видела далёкая зарница,
как в кузове грохочущем,
в пыли
незыблемо спокойны наши лица,
лишь складки меж бровями залегли.
Мы мчались в ночь,
в тревог её законы,
туда, где охранялись патрулём
и ждали нас
товарные вагоны,
прогнувшись под несгруженным
углём.
 

1968

Дерево

 
Ветер свистеть замаялся,
Тучам висеть наскучило,
Уж непогода майская
Сосен стволы замучила,
 
 
И без тепла и радости
Злое рожденье проклято
В жалобной листьев завязи,
Съёжившейся от холода.
 
 
В небе луной не хожено,
Звёздным дождям не плачется,
Всё, что проснулось, ожило
Снова по норам прячется,
 
 
Тлеет в траве потерянно
Ранних цветов бессмыслица…
Только сухое дерево
Так же бесстрастно высится.
 
 
Крепкое и безмолвное,
Как из гранита твёрдое,
Сильное, но бескровное.
Мёртвое.
 

1968

Тополь

 
Апрель. Морозы позади.
Я клин увидел журавлиный
И тонкий прутик тополиный
Перед казармой посадил.
 
 
Теперь ему набрать суметь
Побольше соков и силёнок,
И будет этот тополёнок
Высоким тополем шуметь.
 
 
И кто-то скажет перед ним:
Вот человек сумел оставить
Хороших дел живую память
Чудесным деревом таким!
 
 
Другой ответит: но тогда
Не только тополя сажал он —
Берёг он землю от пожара,
А это стоило труда!
 
 
Да, я сажаю деревцо,
Но к бою быть готовым должен —
Мой автомат стоит, надёжен,
И все патроны налицо.
 

1968

Предчувствие беды

 
Предчувствие беды, предчувствие удара
Нависло роковой гранитною плитой.
Из десяти смертей свинцовых, как подарок,
Надеждой затаён мне выстрел холостой.
 
 
Зелёная краса, беспечная, как ливень,
Трепещет над землёй разбуженным теплом,
А мне весенний день безрадостен и длинен,
И чужд своим земным творящим ремеслом.
 
 
Мне б в грохоте лавин, в землетрясений бойне
Кипеть, а не дрожать и снисхожденья ждать.
Так утром тяжело, обидно, страшно больно
Бездельного глупца заботой утруждать.
 

1968

Тёмный переулок

 
Я тёмный переулок в шумном городе,
Я потайная лестница в стене,
Я диссонанс назойливый в аккорде,
Я раб, продавший душу сатане.
 
 
Я чёрная зияющая пропасть
На белом склоне праздничной горы,
Убийца, зверь, вампир, сама жестокость,
А все вокруг немыслимо добры.
 
 
Я иноземец, хитрый и коварный,
Любую святость страхом подкуплю,
Курю костров шаманских дым угарный,
Не чувствую, не верю, не люблю.
 
 
И зависть гложет добрых беспощадно,
Идёшь и смотришь: на любом углу
Они в глаза заглядывают жадно
И задирают гадостно полу.
 
 
Эх, люди, люди! В очередь кошёлки
Готовите, не зная наперёд,
Что бес такие мелкие душонки
Не покупает. Даром не берёт.
 

1968

Упрямство

 
В землю – прочно ногами,
В стену – прямо лбом,
Буду твёрдым я, как камень,
В деле любом,
 
 
И упругим, как сабля, —
Гни, не согнёшь,
И живучим, как капля, —
Врёшь, не возьмёшь,
 
 
Как земля терпеливым
В час канонад
И предельно счастливым,
Как космонавт.
 
 
И тогда в гульбе весенней
Сгинет тоска,
Но стена невезений
Так высока,
 
 
Что в тени утопила
Все фонари,
Ах, нечистая сила,
Бог тебя дери!
 
 
Лоб в нутро твое вжимаю —
В синь разрисуй —
Проломлю тебя, сломаю,
В пыль разнесу.
 

1968

Пленница

 
Когда нарекли орлице
Пленницы злую долю,
Когда уносили птицу
Вольным полем в неволю,
 
 
Плакал суровый беркут,
Захлёбывался рыданьем
И грудью о камень сверху
Падал тяжёлым камнем.
 
 
Но что им, жестоким людям,
Хищникам этим лютым,
В их ли сердцах вместиться
Жалости к глупой птице?
 

1968

Самообман

 
Разбросало море волны,
Словно волосы девчонка…
Надоели мне до чёрта
Качки, штормы, с ветром войны,
 
 
В тихой гавани осесть бы,
С рук повывести мозоли,
Жить в палатке и по зорям
Расставлять на рыбу сети…
 

1968

«Я циником стал бы давно…»

О.Т.

 
Я циником стал бы давно,
Когда бы, о, Чистая Сила,
Не ты с изумрудным копьём.
 
 
Спасибо, что в сердце моём
Ты рану для песен открыла.
Закрыть никому не дано.
 

1968

Жду осени

 
Жду осени, дождей и листопада,
И плёнки льда на лужах поутру,
И на ночь сказок строгого заката,
И чутких дрём недолгую пору,
 
 
Когда седа природа, некрасива,
Но в красках удивительно мягка,
Когда последний красный лист осины
Сорвать не поднимается рука.
 
 
Жду осени, устав от нестерпимой
Толкучки чувств, тромбонов и огней,
Как встречи ждут с единственной, любимой,
Всегда прекрасной матерью своей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
Ах, осень, осень! Музыка ты грустная,
С ночного льда волнующими хрустами,
С рыданиями ветра вдоль аллей
И плачущим стриптизом тополей.
 

1968

Бревно

 
Катилось по лесу бревно.
Катилось тупо, непреклонно.
Звенел ли клён самовлюблённо,
Шумел ли тополь – всё равно,
Своей накатываясь тонной,
Всё мяло, корчило оно.
 
 
Со стоном падали берёзы
И, с возмущением крича,
Дубы ломались: сгоряча
Скрипели кары и угрозы,
Но лишь земля у их плеча —
Печалью вспыхивали слёзы.
 
 
Бревно катилось тяжело.
За ним укатанной равниной
Лежало мёртвою лавиной
Всё, что вчера ещё жило,
Дышало каждою травиной,
Мечтало, верило, росло.
 
 
Да, тупость управляет всласть.
Дряхлеет, но ещё родится,
И без зазрения гордится,
Что с пользой применяет власть,
А может под гору катиться,
Давить и будущее красть.
 

1968

Октябрь

 
Какая-то неведомая сила
Вдруг овладела севером моим
И ясную тревогу в мир вселила.
То нетерпеньем радостным гоним
 
 
Спешит октябрь с мятежного востока,
Почуяв власть хмельную наяву
И юной силой хвастая, жестоко
Срывает ветром жёлтую листву.
 
 
Но меря шаг неслышною стопою,
И осени согласья не спросив,
Он тучи гонит прочь перед собою,
По-детски светел, весел и красив.

 

1968

Эхо

 
Только эхо, стонущее эхо
Мне в ответ на мой призывный крик.
Эхо, эхо, ты моя утеха,
Я уж к одиночеству привык.
 
 
Сколько раз измучен тишиною
Я ловил с волнением твой звук,
Эхо, эхо ты моё лесное,
Мой надёжный, мой печальный друг.
 
 
Часто, эхо, хворостина, веха,
Твоему я трепету внимал,
Но, бывало, ты прости мне, эхо,
За другие звуки принимал.
 
 
Ты ж в метели и весною вербной
Мне в ответ на мой призывный крик.
Эхо, эхо, ты одно мне верно.
Я уж к одиночеству привык.

 

1970

«Из глубины зелёных снов…»

Т.К.

 
Из глубины зелёных снов
Идёт беда
И как ночной совиный зов,
Зовёт туда,
Где чёрный выгнулся узор —
Разрыв земли,
Через который мой позор
Перенесли.
 
 
И перерублено сплеча
Лежит оно,
Не замирая, не стуча,
Обагрено,
И храм несбывшейся мечты
Упал в пыли
И уронил свои цветы
В разрыв земли.
 
 
Руины спят во сне земном,
Ушли следы,
Тоской наполнен, как вином,
Струится дым…
Тайком со дна своей души
И не со зла
Ты мне своё уменье жить
Передала.
 

1970

Предвидение

 
О, смерть! Мы все тобою взвешены,
Лишь я не в счёте остаюсь.
Что ты! Меня погубят женщины.
Я это знаю и боюсь
Того ужасного мгновения,
Когда пойму, что я погиб.
О, знать бы это до рождения!
И в этом мире наваждения
Моей бы не было ноги.
 
 
И был бы я тогда хромой.
Одна штанина бахромой
Мела бы пыль по тротуарам,
И с кепкой старою в руке,
С мечтой о стёртом пятаке
Я был бы вечным, злым и старым.
 

1971

Ноченька

 
Когда октябрь дождливой пеленой
Смутит красу осеннего убранства,
Когда, вечор, утихнет шум дневной
И темнота надвинется стеной,
Заполнив мерным ропотом пространство,
 
 
Тогда стою подолгу у окна,
В слепую мглу тянусь душой смятённою,
И в эту ночь осеннюю и тёмную
Мне песня слышится, печальна и нежна…
 

1971

Память

О.Т.

 
Не остались мы с тобой друзьями,
Даже если б и хотели сами,
Не позволила бы дружбы нам оставить
Память.
 
 
Если ж вновь сквозь хляби и мороки
Наши перекрестятся дороги,
И при встрече скажешь ты бесстрастно:
Здравствуй!
 
 
Разве я смогу найти жестокость
Мимо прошагав, кивнуть – и только?
Разве проворчу проклятье глухо —
Глупо?
 
 
Нет, пожму тебе я руку просто
И скажу: какой ты стала взрослой!
Усмехнусь: и я, наверно, тоже
Пожил.
 
 
На дела ли пепел слов набросим
Или на знакомых мы, но вовсе
Не помянем, весело болтая,
Давнее…
 

1971

Случайное свидание в ночном лесу

 
О, как я помню этот небосвод,
Томящийся невыплаканной скорбью,
Детей берёз, больных осенней корью,
Дубы, согбенные под бременем забот…
 
 
На запад мчались тучи.
     В свете чёрном
О землю тьма ударилась ничком.
Я свозь неё бежал.
     И сердца ком
Плясал в груди осатанелым чёртом.
 
 
Да, я спешил. И стрелки злой судьбой
Неумолимо приближали полночь,
Никто, никто не мог прийти на помощь,
Украсть моё свидание с тобой,
Сломать мне ноги, выколоть глаза,
Звериным воем увенчать увечье,
Но ты ждала, влекла движенье встречи,
И не было движения назад.
 
 
А помнишь ночь? Измятая трава,
Шальных углей оранжевые всплески,
Нестройный хор русалок в перелеске
И тайные, дрожащие слова,
Томящие негаданной напастью,
Пустые, не слагающие фраз,
И рук кольцо, изломанное страстью,
И тайный миг любви, подобный счастью,
Так и не ставший вечностью для нас.
 
 
Кончалась ночь. Уже в похмелье вялом
Забрезжил растревоженный рассвет,
И будто уличённый в воровстве
Укрылся сон под нашим одеялом…
 
 
И снова тучи. Полчища, рои,
Над полем, где мы нехотя прощались,
Они куда-то мчались, мчались, мчались,
Настойчивые, словно муравьи,
И озаряли небо синим светом…
О, как я помню вперемешку с ветром
Растрёпанные волосы твои.
 

1971