Текст книги "Великие Цезари"

Любопытно, а что ворковала в гнездышке любви, плывущем по водам Нила, властелину мира любвеобильная царица? Быть может, о былом и вечном величии Египта, запечатленном в черном базальте храмов и гигантских истуканов со скипетром и державой? Может быть, говорила о том, какую необоримую силу дают правителю эти незамысловатые символы власти? Да он и сам мог видеть, как придворные беспрекословно подчиняются по мановению руки без демократических словопрений, как у него на родине. Быть может, здесь он утвердился в мыслях о пересмотре римской конституции, чтобы в государстве не осталось места выборным махинациям и популистской говорильне, в результате чего возникают гражданские войны и лучшие сыны Ромула убивают друг друга вместо того, чтобы улучшать экономическое состояние великой державы новыми завоеваниями? Похоже, именно здесь, когда он ежедневно мог наблюдать, как четко работает отлаженный механизм исполнения повелений царицы, он вполне мог утвердиться в мысли, что монархия – прекрасный инструмент для управления государством. Управлять одному гораздо проще, удобнее и эффективнее. Власть должна быть единой и неделимой. Впрочем, это отлично понимали и на его родине такие люди, как Марий, Сулла, да и Помпей, хоть он и рядился в тогу республиканца.

Они, как пишет Светоний, «часто пировали до рассвета». И уж эти рассветы Цезарь наверняка запомнил до конца жизни. Таких романов, как с Клеопатрой, у великого завоевателя уже не случалось, да и не до того ему было. Разве что во время очередной войны в Африке он согрешит с женой мавретанского царя Эвноей, но об этом в конце главы.

Так Цезарь и доплыл в нирване и сладких грезах почти до границ с Эфиопией и, скорей всего, еще бы задержался в волшебных объятиях коронованной чаровницы, однако всему есть предел, и первыми ему напомнили об этом его же солдаты. Им надоело сопровождать «лысого кобеля» по жаре и без всякого дела, поэтому они стали открыто роптать. Им давно хотелось домой, в родную Италию, где после триумфа им обещано долгожданное жалованье и надел итальянской земли.

Действительно, Цезарь застрял в Египте на целых девять месяцев, и давно пора было отправляться в Рим и начать обустраивать государство по своему усмотрению. Но тут опять случилась задержка. Надо было привести в чувство зарвавшихся восточных царьков, вновь поднявших головы на фоне затянувшейся гражданской войны.

Фарнак, сын Митридата и его наследник, во время гражданской войны державший сторону Помпея, и когда последний был разбит при Фарсале и погиб от вероломных египтян, а Цезарь был занят Александрийской войной, под шумок занял Каппадокию и Малую Армению, что вызвало естественный протест римлян, считавших эти царства своими вотчинами. Поэтому один из Цезаревых генералов Домиций Кальвин, наместничавший в Азии, решил навести порядок и двинулся на Фарнака, несмотря на то что тот, осознав, что зарвался, готов был на определенных условиях (он покинул Каппадокию, но хотел выторговать себе Армению) обойтись без войны. Для Домиция было большим риском идти на карательную экспедицию в гористую часть Армении всего с одним легионом (остальные два были отосланы Цезарю для войны в Египте). Тем не менее он пошел и потерпел полное поражение.

Цезарю теперь надо было не только привести в чувство зарвавшегося Фарнака, но и вернуть римскому оружию престиж непобедимости.

Когда Цезарь через Сирию добрался до расположения войск Фарнака рядом с местечком Зеле, противник запросил мира, и «послы поднесли Цезарю золотой венок, – как пишет Аппиан, – и, по своей глупости, предложили ему обручиться с дочерью Фарнака». Для римского консула это было действительно почти оскорблением. Он воскликнул: «Неужели этот отцеубийца не получит своей кары немедленно?» Тотчас вскочил на коня и ринулся с тысячью всадников в атаку. Стоит ли говорить, что была одержана победа, Фарнак бежал, потеряв не только завоеванные им малоазийские царства, но и свое кровное, которое Цезарь отдал его брату Митридату Пергамскому, помогавшему ему в Александрийской войне. Вся эта кампания продлилась всего пять дней.

«Сообщая об этом в Рим, – пишет Плутарх, – одному из своих друзей, Матию, Цезарь выразил внезапность и быстроту этой битвы тремя словами: «Пришел, увидел, победил». По-латыни эти слова, имеющие одинаковые окончания, создают впечатление убедительной краткости».

Да, «Veni, vidi, viсi». Прошло две тысячи лет, а эта фразочка все еще в ходу и верно служит всяким горделивым честолюбцам.

После этой молниеносной войны Цезарь не раз говорил, что не удивляется Помпеевым победам на Востоке – легко воевать с теми, кто не умеет этого делать и поднимает лапки кверху при всякой неудаче. Попробовал бы счастливчик Помпей повоевать с галлами или с теми же германцами, которые плетут новую войну сразу после поражения. Целых девять лет потребовалось даже такому гениальному полководцу, как он, чтобы достичь кое-какого результата. А сколько раз все дело висело на волоске?

А с другой стороны: легко было Цезарю одерживать победы над слабым и запуганным противником там, где Помпей уже проделал всю главную военно-политическую работу.

Ну а теперь следовало поторопиться в Рим, где без него вновь стало неспокойно. Помимо обычных и всегда чрезвычайно острых взаимоотношений должников и кредиторов, постоянно пучивших общественное спокойствие в столице, а также недовольства населения растущей платой за жилье и цен на хлеб, добавились и новые проблемы. Столичным жителям очень не нравилось поведение оставленного на хозяйстве в Риме Марка Антония. Мало того что он беззастенчиво грабил казну и со своими собутыльниками ежедневно предавался оргиям (Марк Антоний был невоздержан как в отношении вина, так и женщин), еще и не постыдился занять дом Помпея и даже начал его перестраивать, так как, по его разумению, он был недостаточно вместителен для многочисленных гостей на его пирах. Помпей тогда казался римлянам олицетворением республиканских идеалов, и подобные поступки Антония оскорбляли их гражданские чувства. «Цезарь все это замечал, – пишет Плутарх, – однако положение дел в государстве вынуждало его пользоваться услугами таких помощников». Заметим, что услугами именно такого сорта людей он постоянно и пользовался.

Похоже, что Марк Антоний и его приятели не только пьянствовали и блудили, но и разглашали государственные тайны. Во всяком случае, хоть это в столице и было секретом Полишинеля, до расположенных в Кампании легионов дошли верные слухи, что Цезарь решил вновь послать их на войну, на этот раз в Африку, куда стеклись все его недруги. Здесь оказались и Катон, и Лабиен, и Афраний, и Петрей, а возглавлял войска, как проконсул и император, Метелл Сципион, располагавший внушительной вооруженной силой из десяти легионов, не считая войск поддерживавшего его нумидийского царя Юбы.

Так вот ветераны Цезаря взбунтовались, они устали, они не хотели воевать и мечтали об обещанном жаловании и отдыхе на итальянской земле.

Цезарь появился среди митингующих на Марсовом поле солдат, как всегда, внезапно. Когда полководец взошел на трибуну, легионеры притихли, чтобы услышать, что он будет говорить.

Они не хотят больше воевать? Хотят в отставку? Он понимает, что они устали. Понимает. Поэтому у него нет возражений. Вы уволены. Но обещанный долг отдам вам, квириты, когда буду справлять триумф после похода в Африку с другими войсками.

Он сказал: квириты! То есть граждане, а не воины или соратники, как всегда их называл. И что тут началось! Нет, орали солдаты, не называй нас квиритами! Мы твои преданные солдаты и пойдем за тобой, куда скажешь! Не называй нас квиритами!

Вот! Всего одно слово не только спасло положение, но и дало Цезарю еще одно подтверждение того, что он создал не простую армию, воевавшую за идею или деньги. Его легионеры сражались не только ради добычи, но и лично за Цезаря. Они почитали за честь воевать под его знаменами и счастливы были умереть ради его воинской славы. Можно привести много ярких примеров, когда солдаты и центурионы с радостью жертвовали своими жизнями в ратных подвигах лишь ради милостивой оценки и похвалы великого полководца.

Приведем один из таких эпизодов. Перед Фарсальской битвой Цезарь спросил центуриона Гая Крассиния о том, каковы, по его мнению, шансы на успех и каков настрой солдат. Тот ответил: «Мы победим, Цезарь, и живого или мертвого, но ты меня похвалишь». Вот так: «живого или мертвого». Похвала Цезаря ему была дороже собственной жизни. Гая Крассиния Цезарь не только похвалил, но и наградил, но, увы, посмертно. Он доблестно сражался, и был убит ударом меча в рот.

Но продолжим о событиях на Марсовом поле. Цезарь во время этого гвалта спустился с трибуны, но его окружили и просили наказать виновных, но не отказываться от них в африканском походе. Цезарь сделал вид, что колеблется, а затем взошел на трибуну и сказал, что берет их с собой, но за исключением десятого легиона – его он считал лучшим, но раз и тот оказался замешанным в бунте, то Цезарь в нем больше не нуждается. «Но и ему, – сказал он, – я отдам обещанное, когда вернусь из Африки. Когда война будет закончена, я всем дам землю, и не так, как Сулла, отнимая ее у частных владельцев и поселяя ограбленных рядом с ограбившими, так что они находятся в вечной вражде друг с другом, но раздам вам землю общественную и мою собственную, а если нужно будет, и еще прикуплю».

Надо ли говорить, каким ликованием встречены были эти слова. Только солдаты десятого легиона, не осознав, что полководец просто блефует, были подавлены и умоляли наказать их, согласны были даже на децимацию, то есть на казнь каждого десятого по жребию. Но Цезарь сказал, что верит в их искреннее раскаяние, зла не держит и берет их с собой в Африку вместе с другими легионами.

Цезарь был прекрасным оратором, это отмечают даже такие признанные на этом поприще соперники, как Цицерон. Но с солдатами он не слишком утруждал себя красноречием. Что он им обычно говорил? Подобно Помпею, он не пичкал их лозунгами о светлых республиканских идеалах, необходимости защиты родины от узурпатора и тому подобными. Он говорил им, что они самые лучшие солдаты, самые стойкие и мужественные, самые доблестные и отважные, напоминал о прежних победах. Никто, уверял он их, не умеет воевать так, как вы, поэтому вы непобедимы и ваши подвиги бессмертны… То есть он не просто даровал им славу победителей, но давал еще и частичку своего божественного бессмертия, которое даровано только ему, потому что простые смертные когда-нибудь да ошибаются, когда-нибудь да терпят поражение и гибнут, только солдаты Цезаря, ведомые его гением, его счастьем, его фортуной, никогда не будут побеждены, и их военная слава поэтому бессмертна. Поэтому неудивительно, что они почувствовали себя униженными, втоптанными в грязь, когда вождь назвал их квиритами, как и всех прочих римлян.

Сейчас это назвали бы культом личности. Действительно, фанатичная преданность солдат своему полководцу была беспредельна.

В этот приезд в Рим в сентябре сорок седьмого года Цезарь повторно получает звание диктатора. Он пробыл в столице всего три месяца. Ему срочно было необходимо отправляться в Африку, чтобы не дать возможности помпеянцам сконцентрировать и упрочить свои силы для броска в Италию. Хотя едва ли войска Сципиона были морально готовы к этому. Среди них было скрытое брожение и зависть к солдатам Цезаря. Они очень бы хотели оказаться на их месте. И хоть внешне легионы африканского проконсула и выглядели внушительно, и солдаты подчинялись командирам, но внутри они были поражены заразой зависти.

Сципион, не обладавший и малой долей полководческого таланта Цезаря, решил дожидаться противника на африканской территории, хоть его окружение и советовало ему идти на Рим. Он укреплял города, строил фортификационные сооружения и так далее.

Цезарь тем временем собрал десять легионов, но у него не хватало кораблей для их переправки в Африку. Пришлось отправлять солдат с мыса Лилибей в Сицилии частями, а из этого ничего хорошего не вышло, потому что те, кто высадился первыми, не знали, где высадятся идущие следом, и поэтому войска оказались разрозненными.

Сам полководец, когда сходил на африканский берег, споткнулся, что считалось дурным предзнаменованием, но не отличавшийся суеверием Цезарь решил использовать это в своих целях: упал на землю, обхватил ее руками и воскликнул: «Ты в моих руках, Африка!»

И она действительно оказалась в его руках, хоть победа далась и непросто. В хорошо укрепленном африканском городе Утике окопались самые рьяные враги под водительством Катона, самого ненавистного Цезарю человека. Остальные были ему в лучшем случае безразличны, он знал, что стоит их обласкать или подкупить, они, как и все прочие, побегут за ним.

Но Катон, знамя республики и хранитель ее идеалов, был не таков. Он был ему ровней, и мы об этом уже начинали рассуждать, и в следующей главе разовьем эту тему в совершенно драматическом ключе.

Но оставим на время Катона, оказавшегося после смерти Помпея лидером и главой антицезарианских сил. Надо сказать, что и Цицерону предлагали возглавить правительство в изгнании, но он отказался. Он предпочел спокойно наблюдать над тем, «чья возьмет» в Италии.

Когда после молниеносной восточной кампании Цезарь высадился в Брундизии, среди встречавших был и Цицерон, очень опасавшийся, что всесильный теперь Цезарь, в руках которого были и Восток, и Запад, вряд ли проявит свойственное ему милосердие. Но победителю Цицерон был теперь не опаснее мухи, которая не жужжит и не кусает.

Так и пусть живет. Он ничем не унизил прославленного оратора и даже соскочил с коня, когда увидел шедшего ему навстречу Цицерона. Он всячески обласкал бывшего помпеянца и дал понять, что зла не держит.

Цицерон был нужен ему как человек, все еще имевший определенное влияние в кругах так называемой сенатской оппозиции. За те три месяца, что победитель Помпея провел в столице до похода в Африку, он сумел навести в Риме порядок и провел целый ряд мер по улучшению работы государственного аппарата. В частности, было увеличено число чиновников и священнослужителей. Увеличивается также и число сенаторов. Пополнившие их число были, конечно, людьми Цезаря.

Но об этом мы более подробно расскажем в главе, посвященной реформам Цезаря, а теперь вернемся в Африку. Ее берега оказались поначалу настолько негостеприимны, что конникам приходилось кормить своих лошадей морскими водорослями, смывая с них соль. В ожидании подкреплений Цезарь избегал решительного сражения, изматывая противника стремительными марш-бросками, однако стычки происходили довольно часто, и конница Лабиена и царя Юбы постоянно терзала пехоту Цезаря.

В одном из эпизодов Лабиен и Петрей одержали верх над Цезарем и преследовали бегущего противника, хоть Цезарь и пытался повернуть знаменосцев лицом к врагу. Под Лабиеном пала лошадь, и его унесли с поля боя, а Петрей прекратил преследование, сказав, по Аппиану: «Не будем отнимать победу у нашего полководца Сципиона».

Повторилась та же ситуация, что и при Диррахии, когда Помпей не стал преследовать и добивать Цезаря, полагая, что дело сделано.

Тем временем Цезарь по своему обыкновению переманивал на свою сторону и местных правителей, в том числе и мавретанского царя Богуда, красавица-жена которого всерьез вскружила голову старому эротоману. Сведения об этом романе скупы, но можно предположить, что нашего героя после Клеопатры потянуло на еще одну смуглянку с экзотическим цветом кожи и новым любовным антуражем, непохожим на римский. Конечно, тут преследовались также и военно-политические цели: ему нужны были вспомогательные войска, конница, фураж, продовольствие, и в этом ему мог помочь Богуд, и его жена, конечно же, становилась в этом деле активным агентом влияния.

Другой мавретанский царь Бокх II тоже попался на удочку бывшего катилинарца Ситтия, влиятельного и богатого римлянина, осевшего в Африке. Имея договоренности с Цезарем, он уговорил Бокха напасть на нумидийское царство, пока там не было войск царя Юбы, помогавшего Сципиону. Узнав о том, что столица Кирта под угрозой, Юба вернулся в страну, что Цезарю было и нужно, – теперь нумидийская конница не тревожила постоянно его пехотинцев.

В конце января подошли десятый и одиннадцатый легионы, и теперь у Цезаря было тридцать тысяч войска против пятидесяти тысяч Сципиона. И он решил идти в наступление, но противник уклонялся от генерального сражения.

В «Записках об африканской войне» есть много ярких эпизодов, и на одном из них мы остановимся. Одно из судов с переправлявшимися в Африку солдатами Цезаря попало к врагу. Сципион, обеспокоенный тем, что из его войска солдаты массами дезертируют к противнику, решил действовать методами Цезаря: проявить милосердие к пленным и предложить им служить в своем войске. Он сказал им, что понимает их положение, – не по своей воле служат они проходимцу и губителю республики, и теперь у них есть шанс послужить правому делу в борьбе с узурпатором; если они перейдут на его сторону, он их простит, наградит деньгами и так далее.

Центурион четырнадцатого легиона (имя не указано) ответил, что он тридцать шесть лет командует центурией в армии Цезаря и считает это для себя величайшей честью, и сражаться против Цезаря считает безумием не только для себя, но и для Сципиона, которого императором он назвать не может. Чтобы он понял, с кем имеет дело, центурион предлагает выставить против него и еще девятерых его товарищей хоть целую когорту, и тогда проконсул увидит, что такое настоящее воинское искусство и доблесть.

И это, надо сказать, не было чистым бахвальством. Численность легиона составляла тогда от трех до трех тысяч шестисот человек, а в каждом легионе было десять когорт. Стало быть, центурион предлагал биться десятерым против отряда в более чем триста человек. Если учесть, что сражались мечами, а не огнестрельным оружием, шансы на победу у смельчаков, может быть, и были. Но Сципион, конечно, не пошел на подобный эксперимент, счел себя оскорбленным и приказал убить дерзкого центуриона.

Еще один эпизод, характеризующий Сципиона, таков. Как император он носил пурпурный плащ, такого же цвета были и наряды царя Юбы, который сказал римскому полководцу, чтобы он не соперничал с ним в цвете одежды, и Сципион поменял красный плащ на белый.

И, наконец, в марте сорок шестого года Цезарь вынудил противника дать генеральное сражение. Оно случилось вблизи города Тапсе и описано автором «Записок об африканской войне» (а описание войны дано уже не Цезарем, а одним из его офицеров) примерно так. Цезарь выстроил свои войска перед валом, в то время как войска Сципиона не полностью были готовы к бою, – часть из них находилась не в строю, а была занята достройкой лагеря, где царила неразбериха. Это заметили солдаты Цезаря и стали уговаривать полководца дать команду к бою, но у того были свои соображения. Он якобы не хотел в этот час начинать битву, но, несмотря на то что центурионы стояли грудью против солдат и не давали им ринуться в атаку, они сами подали сигнал, и поэтому Цезарю пришлось дать пароль «счастье» и начать боевые действия.

По другим сведениям (Плутарх), Цезарь вообще не участвовал в этом сражении. Еще до его начала полководца сразил эпилептический припадок, и его в бессознательном состоянии отнесли в безопасное место.

Но так или иначе была одержана полная победа, причем солдаты уже не слушались команды и, несмотря на политику своего командующего, даровавшего жизнь побежденным в гражданской войне, на этот раз словно с цепи сорвались и в плен никого не брали. В этой страшной резне, по сведениям автора «Записок об африканской войне», у противника было уничтожено около десяти тысяч, а победитель потерял всего полсотни. Это против десяти-то тысяч! Плутарх приводит цифру потерь в армии побежденных в пять раз большую. Вообще-то к этим цифрам надо относиться с крайней осторожностью.

Сципион сел на корабль и погиб в морском сражении во время бегства в Испанию. Верные военачальники Помпея Афраний и Петрей нашли свою смерть здесь, на африканской земле. Афраний был захвачен в плен, а затем убит; Петрей вместе с царем Юбой, попав в безвыходное положение, решили найти смерть от мечей друг друга. Петрей в этом поединке убил Юбу, а сам не смог поразить себя в грудь, поэтому попросил сделать это своего раба.

Часть разбитого войска отошла к хорошо укрепленному городу Утике, где гарнизоном командовал Катон.