Текст книги "Познать себя в бою"

ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ, ПЕРВЫЕ НЕУДАЧИ

Частые звенящие звуки подхватили с постели. Били в рельсу. Тревога! Привычно нащупывал в темноте одежду и сапоги. А рядом – топот пробегающих мимо палатки авиаторов полка. Дьяченко, посмотрев на меня с постели, недовольно проворчал:

– Ну что вы вскочили? Дома надоели учебные тревоги, и здесь не дают поспать. Какое отношение мы имеем к делам этого полка?

– Прекрати болтать! Быстрее одевайся! Догоняй нас. Мы пошли на КП, – предупредил я товарища.

Действительно, в последнее время учебные тревоги объявлялись часто. И это как-то притупило настороженность. Но сегодня меня эти сигналы заставили вспомнить разговор с хозяином квартиры в Бельцах. Быстро прибежал на КП полка, расположенный на границе летного поля. Здесь – большая группа летчиков. Они получали указания от начальника штаба полка. А над аэродромом нарастал гул моторов. Сомнений не было – идет рассредоточение самолетов. Чувствовалось напряжение во всем. Оно сразу передалось и мне. Протиснувшись к начальнику штаба, спросил:

– Что случилось? Боевая или учебная?

– Война! На границе уже идут бои. Может быть удар по аэродрому.

Война! От одного этого слова на несколько секунд оцепенел. Потом стал лихорадочно думать, что нам делать… Дальше гнать самолеты или вернуться в свой полк? В сознании быстро промелькнули последние события. А что в Бельцах? Как там дела? Обязательно будет налет на аэродром и город. Кто будет отражать удар? Мое звено здесь, в Григориополе, Фигичева – на площадке подскока. Это половина эскадрильи, причем наиболее подготовленная. Созрело решение: надо лететь в Бельцы.

Стоп! На наших самолетах вооружение не пристреляно и нет боекомплекта патронов и снарядов. Так в Бельцы лететь нельзя. Только а Маяки.

– Товарищ начальник штаба, разрешите нам возвратиться в свой полк. Дайте техников подготовить наши самолеты к вылету.

– Отставить! Сейчас все техники заняты. Две эскадрильи готовятся к вылету в Кишинев.

Но нам ждать нельзя. Принимаю решение готовить самолеты к вылету своим звеном. Опыт работы старшего авиатехника у меня еще сохранился.

– Довбня! Дьяченко! Быстро к самолетам. Будем вылетать в Маяки. – И мы побежали на стоянку, к нашим «мигам».

А с аэродрома уже начали взлетать звеньями И-16 и МИГ-3. Они брали курс на запад. Вскоре за Днестром светящиеся трассы прочертили сумрачное небо. Донесся грохот разрывов бомб. Земля под ногами вздрогнула. Молодцы соседи! Успели перехватить самолеты врага, не дали ударить по аэродрому!

Группа бомбардировщиков, атакуемая истребителями, разворачивалась влево. Стали заметны трапециевидные крылья, характерные для Ю-88. Строй бомбардировщиков начал рассыпаться и из него вывалились два горящих самолета. Стремительно падающими факелами врезались они в землю западнее Днестра. Мы стояли пораженные. «Вот она какая, война!» – подумал, увидев впервые настоящий воздушный бой.

Вскоре наша тройка подошла к аэродрому Маяки. Стоянки были пусты – все самолеты рассредоточены по краям кукурузных полей и замаскированы. После посадки и я подрулил к кукурузе. Ведомые же остановились рядом и выключили моторы. Пришлось вмешаться.

– Вы что построились как на параде? Забыли, что война? Отрулите немедленно в стороны!

К нашим самолетам подошел инженер полка. Я сразу же обратился к нему.

– Прошу срочно пристрелять оружие самолетов нашего звена и подготовить «миги» к вылету. Вооружение на моем самолете пристреляйте на сто метров.

– Это не по инструкции, – спокойно возразил Шолохович. – Положено на двести.

В эти минуты мне каждая секунда промедления казалась преступлением.

– Пусть слабаки стреляют на двести метров, а я буду стрелять на сто и меньше!

– Хорошо, хорошо. Пристреляем так, как ты хочешь, – согласился инженер, понимая, что время, действительно, не терпит, и видя при этом мою горячность.

На командном пункте я не нашел командира полка, обратился к начальнику штаба А. Н. Матвееву:

– Докладываю: ввиду особого положения, выполнение задания на перегонку самолетов прекратил. Звено вернулось в полк.

– Это хорошо. Ты мне и нужен. Смотри вот сюда, – он указал на карте обведенный красным карандашом населенный пункт. – Вот здесь, рядом с селом, приземлился без горючего на УТИ-4 Иванов. Полетишь туда на У-2. Сообщи командиру обстановку и пусть он немедленно вылетает в Маяки.

– Почему я, товарищ начальник штаба? Разрешите звену вылететь в Бельцы. Там дерется половина нашей эскадрильи.

Матвеев не прервал меня. По-видимому, понимал состояние летчика в такие минуты. Он как-то отрешенно, видать, уже пережил эту весть, сообщил:

– Уже меньше половины… Атрашкевич еще не прибыл из Пырлицы. Овчинников погиб в бою при налете вражеских самолетов на аэродром. Туда на усиление перелетела вторая эскадрилья. Вот чем они будут заправляться? Горючее фашисты спалили… Обстановка там сложная.

Вижу, задумался наш начштаба. А до меня как-то не дошел смысл его слов.

– Разрешите мне звеном лететь туда. Мы подготовлены на «мигах». На У-2 же можно любого послать.

– Незачем лететь в Бельцы. Быстрее к Иванову, ясно? Выполняй приказание! – Голос у него был твердый.

Ознакомившись с обстановкой у заместителя начальника штаба, расстроенный всем, что узнал, я направился к У-2. Трудно было поверить, что в эти первые же часы войны произошли такие события.

Командира полка нашел быстро. После посадки кратко доложил ему о трагедии на аэродроме Бельцы. Выслушав доклад, Иванов какое-то время стоял молча, устремив взгляд вдаль. Потом, дав мне указания и советы о дальнейших действиях, вылетел в полк.

Я остался один, проклиная последнюю перегонку «мигов», которая оторвала от эскадрильи. Вот только теперь я отчетливо представил события на аэродроме в Бельцах, которые сообщил работник штаба перед отлетом. Как все нелепо получилось! В первый день войны в нашей эскадрилье отсутствовало два звена, причем наиболее подготовленных. Кто в этом виноват? Плохая погода помешала нашей группе закончить перегонку техники в Кировоград и вернуться в свое подразделение. Однако в субботу мы эту задачу могли бы выполнить, если бы проявили настойчивость в Григориопольском полку. Выходит, что надо винить себя за потерю чувства настороженности в угрожающей обстановке.

Звено Валентина Фигичева, базируясь недалеко от города Унгены, несло в канун войны боевое дежурство и имело цель перехватывать нарушителей границы. В четверг гитлеровский разведчик углубился на нашу территорию. Звено обстреляло его. Это вызвало гнев командира дивизии. В субботу в Пырлицу для наведения порядка в звене Фигичева по приказу генерала Осипенко были направлены командир полка В. Иванов и командир эскадрильи Ф. Атрашкевич. Кроме того, в Кишинев был вызван командир звена Селиверстов. Вот и получилось, что, когда грянула война, в полку не оказалось командира, многих командиров эскадрилий и звеньев, подразделения были разбросаны.

Отсутствие на аэродроме утром 22 июня двух звеньев и Ф. Атрашкевича, а всего восьми наиболее подготовленных летчиков, привело к потере боеспособности эскадрильи. Находившиеся на аэродроме пять рядовых летчиков, не прошедших еще полностью переучивания на МИГ-3, во главе с адъютантом эскадрильи Семеном Овчинниковым и командиром звена Константином Мироновым сделали все, чтобы отразить налет большой группы бомбардировщиков, прикрытых «мессершмиттами». Но силы были неравные. Предотвратить удар по аэродрому не удалось. Гитлеровцы потеряли три самолета, но в бою погиб и Овчинников. Грустно было обо всем этом думать. Хотелось скорее вернуться в полк. Душа жаждала боя. Боевые друзья уже полдня воюют, а я жду горючее.

В середине дня наконец подъехал бензовоз. Тут же заправил самолет – ив Маяки. На аэродроме меня ждали Дьяченко и Довбня.

– Когда нам дадут задание? Надоело ждать под крылом самолета, – первое, что услышал от них.

– Сейчас иду на КП, все узнаю, – успокоил ведомых.

Доложил командиру о прибытии и тут же попросил:

– Дайте нам боевое задание. Уже половину дня все воюют, а мои ведомые как на курорте.

– Задача вам будет сложная. Вылетайте звеном и разведайте наличие самолетов противника на аэродромах Яссы и Романы. В бой не вступать. Главное

– разведка.

Тут же втроем сели готовиться к выполнению боевой задачи. Проложили на картах маршрут полета, обговорили действия при встрече с вражескими истребителями. Взлетели. К аэродрому Яссы группа подошла на предельно малой высоте. Сделали горку и перешли в вираж вокруг летного поля. Аэродром пуст. Все ясно – боятся сидеть здесь. Близко граница. Зато зениток было предостаточно. Били со всех сторон. Резко снизились и на малой высоте пошли вдоль шоссе на запад. Полуденное солнце было левее нас и поэтому дорога хорошо просматривалась. По ней двигались небольшие колонны и отдельные машины. При нашем появлении солдаты противника прыгали из кузовов и бросались в кюветы. Так хотелось полоснуть по ним из пулеметов. Но помня указание Иванова, мы сдерживали себя.

Решил ввести противника в заблуждение о направлении дальнейшего полета. Звено взяло курс на запад, пересекло реку Серет и зашло на Романы с запада. Аэродром нашли быстро – на зеленом фоне летного поля хорошо были видны самолеты. Скопление большое, как на авиационной выставке. Более двух сотен самолетов разных типов. Некоторые заправлялись горючим. Надо было зрительно запомнить места стоянок и количество бомбардировщиков, истребителей, разведчиков. А кружиться над аэродромом нельзя. Вокруг нас хлопья разрывов, светящиеся трассы малокалиберных зениток. Надо немедленно уходить, а то некому будет докладывать результаты разведки. Снова перешли на бреющий полет.

После посадки быстро начертили план аэродрома, расположение стоянок самолетов и зенитных средств. Меня, как говорится, бог не обидел зрительной памятью, но и ведомые дополнили данные. Иванов поблагодарил за отличную разведку.

– Товарищ командир, надо по этой выставке немедленно ударить всем полком. Это оттуда они вылетали на бомбежку нашего аэродрома в Бельцы! Надо их сжечь, пока самолеты на земле, – предложил я Виктору Петровичу.

– Не горячись! Такое решение без согласия дивизии мы принять не можем. За самовольство намылят нам шею. Выезжайте на стоянку и ждите распоряжений.

Солнце уже склонялось к горизонту, а команды для вылета на Романы не поступало. Дьяченко не переставал возмущаться:

– Ну зачем мы, как ошалелые, носились среди зенитного огня. Какой толк от того, что нанесли на карту аэродром с самолетами…

– Не ной! И так тошно, – оборвал я Дьяченко. – Время еще позволяет. Может быть, вылетим.

В это время с КП раздался телефонный звонок: быть в готовности номер один. Обрадовались, быстро забрались в кабины. Проходят минуты – ракеты на вылет нет. Прибежал телефонист и сообщил, что в направлении нашего аэродрома летят три девятки вражеских бомбардировщиков. Всем быть готовым к отражению налета. Распоряжение передано с КП. Что ж, мы не ударили по ним в Романах, теперь они ударят по нашему аэродрому! Брала злость на такую нераспорядительность и нерасторопность. А как известно, злость до добра не доводит.

Техник самолета И. Вахненко, внимательно всмотревшись в небо, крикнул:

– Товарищ командир! Летят!

Вглядываюсь в сторону, куда показывал он рукой. Увидел вдали группу бомбардировщиков. С первого контакта запустил мотор и вырулил со стоянки. Заработали двигатели на других самолетах. Зная, что взлет производится по команде с СКП с разных направлений, решаю подняться в воздух раньше всех. Но почему нет ракет на вылет по тревоге? Мучительные секунды и вдруг над КП взвились три красных огонька. Тут же взлетел и ринулся к бомбардировщикам. Вот они уже невдалеке. Самолеты выкрашены в черно-зеленые и желтые пятна. Конструкция совершенно незнакомая. Чуть довернул к бомбардировщикам и низкое вечернее солнце ослепило меня. Оно не дало мне рассмотреть более внимательно за эти короткие секунды сближения тип машин. Решаю, что противник сейчас будет бомбить аэродром. Бросаю свой самолет в крутой разворот. Захожу в хвост левому крайнему и метров с пятидесяти открываю огонь. Но успел дать лишь короткую очередь, как мой самолет от струи атакованного самопроизвольно делает бочку. Бомбардировщик, разворачиваясь влево, пошел вниз. «Этому достаточно», – подумал я. Развернул свой самолет на правый фланг группы. Делаю горку для атаки сверху… И тут оцепенел: на крыльях звезды…

Что я наделал! Атаковал своего. Лечу рядом с группой и не соображу, что делать дальше. Увидев, как устремились на группу позже меня взлетевшие «миги», бросаю самолет наперерез. Покачиваю крыльями, подставляю себя под их прицелы, не даю никому стрелять.

Вскоре наши летчики разобрались в обстановке и ушли на аэродром. Лишь один я летел рядом с группой и не мог решить, что делать? Стыд и позор жгли сердце. Мелькнула шальная мысль сделать переворот и – к земле… Удержало от этого поступка появление в воздухе других бомбардировщиков, в колонну которых пристроилась и атакованная мною группа. Значит, все! Все же идут на Романы! Вот там мое оправдание: блокировать аэродром и не дать взлететь истребителям.

Над аэродромом, под сильным зенитным огнем мой истребитель крутился минут пятнадцать. Я был готов атаковать вражеские самолеты. Но никто не взлетал. А наши бомбардировщики так и не подошли. Вероятно, обрабатывали другие цели, решил я и взял курс домой. Подлетаю к Яссам. Внизу столбы дыма. Все понятно. Наши бомбили скопление войск противника у реки Прут. В эти минуты я немного успокоился, понял, что у меня лишь один выход: в дальнейших боях оправдать свой поступок.

В Маяках, стараясь не попадаться на глаза летчикам, направился на командный пункт. Предстал перед Ивановым. Стою, молчу. Командир глядит на меня, и в глазах гнев и боль.

– Ну что, герой, отличился. Как тебя угораздило сбить свой Су-2?

– Не спрашивайте. Самому тошно. Зашел против солнца и на камуфлированной окраске не заметил звезд. Хотел после этого врезаться в землю.

– Ты что? Сдурел? Разве ты один в этом виноват? Не кидайся сломя голову, пока не разобрался, кто перед тобой.

– Группа уже была рядом с аэродромом, думал, немцы, решил быстрее атаковать, не дать сбросить бомбы. В общем, как злой пес сорвался с цепи!

– Ладно, успокойся. В другое время прокурор задал бы тебе другие вопросы… Подбитый самолет сел на вынужденную. Жаль, что штурмана ранил, Технику восстановят…

Несколько летчиков полка внимательно слушали этот разговор.

– Товарищ командир, почему не показали новые наши самолеты? По слухам, есть еще бомбардировщик Пе-2, похожий на Ме-110. Хотя бы альбомы с фотографиями наших самолетов прислали. А то будем бить своих, чтобы чужие боялись, – послышались голоса.

– Все высказались? – не выдержал Иванов. – Ваши просьбы командование полка учтет.

Он собирался что-то еще сказать, но невольно прислушался. Над аэродромом появились «миги». Мы поняли, что прибыла группа с аэродрома Бельцы.

Садились летчики с ходу. Один из истребителей с остановившимся мотором не долетел до полосы. Приземлился он на кукурузном поле. Летчик успел своевременно убрать шасси. Как позже выяснилось, у самолета Алексея Овсянкина мотор заглох ввиду полной выработки горючего. Но он не растерялся, справился со сложной посадкой.

На прибывших пилотах мы сосредоточили все внимание. Каждый хотел увидеть тех, кто сегодня уже схватился с врагом. Они для нас были героями. Атрашкевич, приведший группу, доложил командиру полка о событиях первого боевого дня.

Перед рассветом поступил сигнал боевой тревоги. На аэродроме было всего семь летчиков первой эскадрильи. Они быстро рассредоточили и замаскировали самолеты, в том числе требующие ремонта. В этой обстановке командир звена Миронов проявил высокие организаторские качества.

А на рассвете на аэродром вышел разведчик «Хеншель-126». На перехват его мгновенно поднялось звено Миронова. Действовали летчики мастерски. Они сбили разведчика. Возвращаясь на аэродром, встретили западнее Бельцы большую группу бомбардировщиков. Ю-88 прикрывали «мессершмитты». С ними уже вели бой четыре наших летчика. Дрались смело. Но соотношение в количестве было явно в пользу врага. Удар по аэродрому семерка не смогла отразить. Бомбардировщики сбросили бомбы на стоянки, по бензоскладу и казармам, где жили строители. Молодые, плохо обученные строители побежали врассыпную с аэродрома. Многие попали под бомбы.

– При отражении налета погиб Овчинников, – рассказывал Атрашкевич, – а на земле были убиты старший техник звена Камаев и моторист Вахтеров. Бензосклад был взорван, и аэродром остался почти без горючего. А на аэродром и на город уже заходила новая группа бомбардировщиков врага. Навстречу ей поднялся летчик Суров. У него на самолете кончалось горючее. И все же он сбил Ю-88. Но тут остановился мотор. На планировании он был атакован парой Ме-109 и подожжен. Так и погиб этот смелый боец. Автотранспорт был передан для эвакуации женщин и детей. Их отправку в Одессу организовал комиссар полка, – закончил свой рассказ Атрашкевич. – В Бельцах их оставлять нельзя.

– Все ясно. На ужине подведем итоги первого боевого дня.

В столовой я спросил у Атрашкевича, почему не прилетел Миронов.

– Как не прилетел? Вылетал вместе с группой. Видимо, кончилось горючее и где-то сел на вынужденную. Займись поисками его, – попросил он меня.

Подошел Валентин Фигичев, усмехнулся:

– Сашка, говорят, ты тоже сегодня отличился, сбил свой Су-2?

– Не тревожь душу. Лучше скажи, что произошло в Пырлице?

– Да особенно рассказывать нечего. Перехватили в четверг нарушителя. Он стал отстреливаться, ну и полоснул очередью из пулеметов. Увлеклись и проскочили границу. В субботу прилетел Иванов и прибыл Атрашкевич. Было много упреков… Прилетел даже представитель прокуратуры округа.

– Как это все получается? Они, гады, нахально нарушали нашу границу. А их нельзя трогать, – вступил в разговор Дьяченко. – Надо было их сбивать.

– Я сам жалею, что не уничтожил, а только продырявил этого разведчика. А сегодня утром накрыли нас артогнем и мы едва оттуда сумели вылететь под разрывами снарядов.

– А как погиб Овчинников? – спросил я у Атрашкевича.

– Вел бой на виражах. Но МИГ-3 это же не «Чайка». Его зажала пара Ме-109 и сбила. Упал на границе аэродрома.

На ужин собрались все летчики полка. Командир постучал ножом по стакану. Все затихли.

– Товарищи! Прежде чем начать ужин, я хочу провести краткий разбор действий полка в первый день войны с фашистской Германией и ее союзниками. Прежде всего почтим стоя память тех, кто отдал свою жизнь сегодня за нашу Родину. Погибли Семен Яковлевич Овчинников, Александр Матвеевич Суров, техник звена Дмитрий Аркадьевич Камаев и моторист Фаддей Викторович Вахтеров.

Минуту молча стояли, поглядывая на места, где всегда сидели однополчане. На тарелках лежали маленькие букеты полевых цветов. Сколько еще будет таких потерь? А может быть, и на мою тарелку ляжет букет цветов…

Майор Иванов рассказал о смелости и отваге наших летчиков в первых боях. По данным полковой разведки в районе Бельцы нами сбито около десяти самолетов. Миронов утром сбил разведчика «Хеншель-126». Атрашкевич сбил командира вражеской авиагруппы, майора, награжденного Железным крестом.

Затем Виктор Петрович сообщил о боевых успехах других частей дивизии. Летчики 4-го истребительного авиационного полка успешно отразили налеты вражеской авиации на Григориопольский и Тираспольский аэродромы. Полк также вел бои над Кишиневом и за день сбил около двадцати самолетов противника. Командир эскадрильи Морозов таранил Ме-109, а капитан Кафтанов, тоже командир эскадрильи, сбил три самолета. Я знал этого отважного бойца. До прибытия в полк он был летчиком-испытателем, в совершенстве владел боевой машиной.

В первые часы войны хорошо проявил себя и личный состав 63-го истребительного авиационного полка. Здесь также организованно отразили два налета румынской авиации. Было сбито более двадцати самолетов.

Такая информация Иванова обрадовала нас. Она как-то уменьшила боль души за погибших однополчан. Выходит, умело ведя бой, можно успешно бить хваленых гитлеровских асов.

Атрашкевич спросил командира части:

– Товарищ майор, а где Крюков и Миронов?

– Крюков по приказанию командира дивизии вылетел парой на разведку в район Плоешти и не вернулся. Пока никаких данных о нем нет. Миронов вылетел в Бельцы, но сюда, на аэродром, не прибыл.

Сообщение о Павле Павловиче Крюкове, характере его задания вызвало недоумение у летчиков. Полет далекий, «на пределе запаса горючего, район не изучен. Каждый невольно представил себя на месте Крюкова. Такую разведку надо тщательно готовить, проводить более сильными группами.

Майор Иванов сердито глянул в зал, и все притихли. Мы знали, что командир полка, кадровый офицер, не терпел каких-либо проявлений неудовольствия.

– Командирам эскадрилий приказываю завтра же организовать оборудование укрытий для всех самолетов и предупредить личный состав о том, что во время бомбежки нельзя бегать, а надо лежать на земле, в щелях, укрытиях. Прямое попадание в человека бывает очень редко. Если мы научим личный состав правильно вести себя при бомбежках, то жертвы на земле будут крайне редки. А теперь всем спать. Рано утром начнется боевая работа.

Долго не мог заснуть в ту ночь, волновался за Костю Миронова, моего друга. А надо бы за короткую июньскую ночь сбросить с себя нагрузку сегодняшнего дня. Заснуть мешали и думы о Су-2, а также моя попытка в одиночку блокировать аэродром в Романах. Все больше сознавал, что, взяв на себя такую задачу, я зарвался. Одному это сделать не под силу. На мое счастье, в воздухе не оказалось «мессершмиттов», а то мог бы «красиво» погибнуть на глазах летчиков и техников врага.

Раннее утро. С востока все заметнее светлело небо. И лишь на западе оно покрыто ночной мглой. С летного поля доносился нарастающий гул работающих моторов. Его перекрывал треск коротких очередей из пулеметов. Это технический состав проверял исправность вооружения. Отстрел оружия с сегодняшнего дня приказано производить со стоянок, а не в тире, как было установлено в мирные дни.

Летчики стояли поэскадрильно, вокруг своих командиров. Наблюдали за трассами, прочерчивающими с разных направлений темный горизонт. Все молчали, изредка посматривая в направлении командного пункта полка. Невольно думали об итогах вчерашнего дня, о том, «что день грядущий нам готовит». Семейных летчиков беспокоила судьба родных, оставшихся в Бельцах. Короткий сон не принес отдыха, одолевала дремота. Молчание нарушил Дьяченко.

– Эх! Поспать хочется, хотя бы пару часиков! Разве это отдых, каких-то четыре часа!

– Вот чего захотел! Вчера почти весь день провалялся под крылом самолета и сегодня повторить свой «подвиг» хочешь! За тебя дядя воевать будет? Доживешь до зимы, тогда и отоспишься, – откликнулся Фигичев.

– Но и вы вчера не так уж много сделали, – отпарировал Дьяченко. Он хотел еще что-то сказать, но сдержался.

Из командного пункта выходили Иванов и Матвеев. Что-то долго они «колдовали». Летчики с планшетами и карандашами в руках приготовились выслушать указания. Иванов посмотрел на всех внимательно.

– Линия фронта в пределах действий нашего полка без изменений и проходит по реке Прут. Наша задача на сегодня: нанесение ударов по скоплениям войск и колоннам противника в Румынии, отражение налетов вражеской авиации в полосе действий полка, а также, – сообщил командир, – ведение разведки и недопущение прорыва авиации противника в глубь Украины.

В эскадрильях Иванов приказал держать по одному звену в готовности для отражения возможного налета на наш аэродром.

– Конкретные боевые задания, – предупредил он, – будут поставлены позже. А сейчас – к самолетам.

Быстро погрузившись в кузовы автомашин, все разъехались. Заслушав техника Ивана Вахненко о готовности самолета, я стал ждать распоряжения на выполнение боевой задачи. Чувствовал себя в это утро скверно. Нет-нет да в сознании всплывала картина атаки Су-2, мучила неизвестность о Косте Миронове. Я глубоко волновался за его судьбу. Между нами давно уже сложилась настоящая дружба. Трое холостяков, я, Миронов и Панкратов, почти два года жили в одной квартире в Кировограде, а затем и в Бельцах. Вместе проводили свободное время. Где Костя сейчас? Что с ним? Эти вопросы не давали покоя.

Подвезли к самолетам завтрак, но поесть не успел. Подъехала легковая автомашина. Мне и Семенову приказали прибыть на командный пункт. Там нас ждал Иванов.

– Ваша задача, Покрышкин, разведать наличие переправ на реке Прут от Хуши до Липканы, – показал командир полка на карте. – Обратите особое внимание на район Унгены и Стефэнешти. Полетите парой. Ведомым пойдет Семенов. В бой не вступать, главное – разведка!

– Товарищ командир! У меня есть постоянные ведомые – Дьяченко и Довбня. Мы слетались. Разрешите лететь с Дьяченко!

– Полетишь с Семеновым. Он уже вчера получил боевое крещение – видишь, на щеке след от пули. Сбил одного Ме-109. Боевой опыт, хотя и небольшой, у него уже есть.

Как понимать? Недоверие за вчерашний казус с Су-2 или усиление пары обстрелянным летчиком? После вчерашней провинности мне не стоило настаивать на своем.

К Пруту наша пара подошла со стороны утреннего солнца. Река, вытянувшись белой полосой с севера на юг, хорошо просматривалась. Пора уже делать разворот вдоль восточного берега, со стороны солнца. Осматриваю речную гладь – нет ли где наплавных мостов?

Вижу, что западнее нас барражируют немецкие истребители. Три на нашей высоте, а два – выше, в стороне. Покачиванием самолета с крыла на крыло предупреждаю Семенова о воздушном противнике. Он мой сигнал понял. Невольно идем, не изменяя курса, навстречу «мессершмиттам», готовые сразиться, хотя их пять, а нас только двое. Я так ждал этой схватки с врагом, что кроме нее ни о чем не думал. Сближаемся. Всплыло в памяти твердое предупреждение Иванова:

«В бой не вступать! Главное – разведка!» Приказ командира – сильнее жажды боя. Развернулись на север, вдоль Прута. Но «мессеры» нас уже обнаружили и устремились вдогон. Оглядываюсь – вражеские истребители все ближе. Надо принимать бой, а то собьют, как куропаток.

Действую как на учении, быстро, но без суеты. Уменьшаю шаг винта, даю сектор газа мотора на форсированный режим работы. Энергичным разворотом устремляюсь навстречу противнику. Семенов рядом, и мы парой идем в лобовую атаку. В прицеле у меня средний самолет тройки противника. Суммарная скорость сближения более тысячи километров в час. Проходят секунды и я открываю огонь. Встречные трассы потянулись и к нам. Чуть не врезавшись в Ме-109, проскакиваю вплотную над ним и энергично перевожу свой самолет в вертикальную горку. В верхней точке сваливаю «мига» на правое крыло и ищу правее себя проскочившую под нами тройку «мессершмиттов». Я был твердо уверен, что она после лобовой атаки пойдет левым боевым разворотом. Так в действительности и получилось.

Вон они, ниже и впереди меня. Привычка к левым боевым разворотам у немецких летчиков подтвердилась. Тут же, не теряя ни секунды, ловлю в прицел ведущего тройки «мессеров». Только успел прицелиться, как правее крыла моего самолета проносится трасса: подоспела верхняя пара Ме-109, она и атаковала меня. Ситуация складывается не в нашу пользу.

Делаю снова рывок вверх. Темно в глазах от перегрузки. В верхней точке горки зрение быстро восстанавливается. Уверенный, что преследовавшая меня пара Ме-109 не могла создать такую перегрузку и находится где-то впереди и ниже, поворачиваю самолет вокруг вертикальной оси и вижу «мессеров» там, где и предполагал. Сейчас надо атаковать. Но в это время поймал взглядом самолет Семенова. Он ниже меня метров на четыреста. Что с ним? Почему белые хлопья дыма за хвостом? Его атакует тройка «мессеров». «Подбили и сейчас зажгут», – мелькнула мысль, и, прекратив преследование пары, перевожу свой самолет в вертикальное пикирование на тройку Ме-109.

Вхожу в атаку. «Надо сбить ведущего», – решаю. Проскакиваю мимо ведомых. Из-за большой скорости и просадки самолета на выводе из пикирования я оказался ниже Ме-109. Делаю горку. Вот он, самолет врага. В упор даю очередь по «животу», потом вторую… Из чрева «мессера» вырвалось пламя.

В эти секунды я забыл обо всем. Первый вражеский самолет падал горящим от моей очереди! Забыв об осторожности, глядел на этот факел в небе. Беспечность тут же была строго наказана. Взрывы снарядов, удары пуль сотрясали мой «миг». Истребитель оказался в перевернутом положении.

С трудом вывернул самолет и продолжал вести бой. Один против четырех. Надо было обеспечить безопасный выход из боя Семенова, самолет которого, бесспорно, поврежден.

Отбиваться от «мессершмиттов» на израненном самолете было нелегко. В правом крыле зияла огромная сквозная дыра. В левом крыле вражеский снаряд разворотил верхнее покрытие. На большой скорости самолет стремился перевернуться на спину. Едва хватало рулей удержать его. Но стремление спасти Семенова, боевого товарища, заставляло вести этот неравный бой. Отражая атаки «мессеров» и сам нападая на них, я не имел даже секунды, чтобы взглянуть на часы. Однако здравый смысл подсказал: «Семенов уже в безопасности, и надо уходить, пока не сбили».

Как только принял это решение, тут же, сделав резкий переворот, вертикальным пикированием вышел из боя. Летел к аэродрому на предельно малой высоте. А сам думал о Семенове. Что с ним? Дотянул ли до наших?

Перед посадкой проверил гидросистему шасси. Она оказалась перебитой. Выпустил их аварийно и благополучно сел. Едва зарулил на стоянку и выключил мотор. А выйти сразу из кабины не смог. Сковала страшная усталость. Техник самолета Иван Вахненко, осмотрев повреждения, стоял у кабины и в недоумении глядел на меня. У меня же в сознании восстанавливалась вся картина этого тяжелого боя: мои действия, взрывы вражеских снарядов в самолете.

Едва повернул голову, чтобы осмотреть стоянки. И тут я увидел подбегающего к моему самолету Семенова. Радость, что он жив, сразу же сняла всю физическую тяжесть. Выскочил из кабины, сбросил парашют и шагнул навстречу товарищу.

– Жив? Ну, вся тревога с души свалилась! – кричу ему. В этот момент он был для меня роднее брата. – Сильно тебя продырявили?

– Ни одной пробоины. Но как очутился здесь? Когда я уходил, то видел, как ты падал горящим, – с удивлением спросил он. – Я уже на КП доложил, что тебя сбили.

– Изуродовали самолет здорово, но не сбили. А горящим падал тот, кто собирался тебя сбить. А почему ты ушел из боя?

– Мотор начал барахлить. Свечи отказали, как только дал форсаж.

– Дал форсаж… А винт до этого облегчил?