Текст книги "Познать себя в бою"

В те дни я пришел к выводу: свои мысли надо изложить на бумаге, продумать схемы, доказательства. Опираясь на палку, я отправился в село Маяки за покупками. Приобрел там мыло, зубную щетку и порошок. А главное – общую школьную тетрадь. Купил и миниатюрный чемоданчик, который легко можно было поместить за бронеспинку самолета при перелетах на другие аэродромы. А такая перспектива явно вырисовывалась ввиду отступления наших войск на восток.

В тетради крупно написал заголовок – «Тактика истребителей в бою». Потом начал записывать свои соображения и расчеты, делать схемы.

Как-то поздно вечером ко мне ввалилась группа летчиков эскадрильи. Они и застали меня с тетрадкой. Окружили, с шутками стали допрашивать. Особенно «старался» Дьяченко.

– Товарищ командир, открой секрет, что ты все это пишешь?

– Делаю кое-какие выводы из своего боевого опыта.

– Это что? Новый роман «Война и мир»? – Все засмеялись. А Назаров даже упрекнул:

– Боевой летчик, а занялся писаниной. Ты что, решил бросить летать?

– Нет! Летать не брошу. Да вот думаю, как воевать тактически грамотно.

Кратко рассказал о том, какие мы допускаем недостатки.

– Ну и какие же твои выводы? – настойчиво допрашивал меня Степан Назаров.

– Разные, с учетом обстоятельств в бою и выполняемой задачи. Например, такой вопрос: ты сбил самолет и продолжаешь вести бой. Стоит ли смотреть, куда он падает?

– И как сам думаешь?

– Смотреть нельзя, а то окажешься рядом со сбитым вражеским летчиком.

Пилоты притихли, задумались. Кто-то спросил:

– А как же с докладом о сбитом самолете? Начальство потребует точное место падения.

– Хочешь быть сбитым – тогда смотри. Или другой вопрос. Лучше летать парой или звеном?

– Конечно, звеном, – высказался Фигичев. – Три самолета сильнее, чем два.

– В количественном отношении три самолета сильнее, а в маневренности? – парировал я. – Одно из важнейших требований к истребителям: высокая маневренность группы.

Разговор у нас завязался интересный. Воздушные бойцы не раз участвовали в схватках, анализировали действия. Конечно, каждый из нас выводы делал разные.

– Ну что ж, Саша, сочиняй. Война только разворачивается. Чтобы побеждать, надо соображать в бою.

– Чтобы соображать в воздухе, надо готовиться к этому на земле, – заключил я. – Бой требует мысли, ребята.

Конечно, анализ прошлых боев занимал меня. Но товарищи воевали, а я сидел на земле. Не вытерпев, на третий день после возвращения в полк, опираясь на палку, пошел в свою эскадрилью. В последнее время я, правда, мало занимался делами подразделения. Все время отдавал своему звену и полетам на боевые задания. Сейчас, проходя по стоянке, с интересом наблюдал за работой технического состава, подготовкой летчиков к очередным вылетам. Встречали меня дружелюбно, с добрыми пожеланиями, а иногда и с шутками.

– Понятно, почему пришел на аэродром с палкой, на подломанных «шасси»,

– улыбаясь, сказал Селиверстов. – Хочешь, чтобы техники тебя подремонтировали…

– Надоело лежать, хочется уже летать.

– Ты что, так и полетишь с костылем? Выбрось эти мысли и лечись. Фашисты пока наступают. Но мы все равно разобьем их.

– Я, Кузьма, не могу, чтобы за меня другие били врага.

– Успеешь еще навоеваться. Подлечись сперва. Мы сейчас как раз вылетаем на штурмовку. Расплатимся с зенитчиками и за тебя.

Пожелал успеха звену Селиверстова, а сам отправился дальше. На одной из пустующих стоянок обратил внимание на работу механика по вооружению. На крыльевой подъемник он прикреплял пулемет БС, видимо, снятый с разбитого самолета.

– Над чем мудришь?

– Хочу сделать зенитный пулемет на случай налета на аэродром.

– Собираешься из этой самоделки сбивать «мессеров»?

– А что же делать? На аэродроме же нет ни одной зенитки. Вот прицел не могу рассчитать, а то сегодня уже пристрелял бы.

– Могу тебе помочь в расчетах. Давай бумагу и карандаш.

– Вы эту задачку решите. В каждом вылете видите противника своими глазами и знаете теорию стрельбы.

– Если будем делать сами, не скоро справимся. Надо поставить прицел с разбитого «мига», – посоветовал механику. И пообещал поговорить по этому вопросу с инженером полка. В затею механика особенно не верил, но хотелось поддержать его хорошее стремление. Я и сам любил изобретать, всегда с уважением относился к людям, ищущим что-то новое в технике.

На одной из стоянок вокруг «мига» со снятыми капотами суетилась группа технического состава. Всегда они так собирались, чтобы общими усилиями быстрее отремонтировать поврежденный в бою самолет. Руководил ими Копылов. Он лишь недавно был назначен старшим инженером полка вместо погибшего Шолоховича.

Увидев меня, Копылов воскликнул:

– Вот и хозяин явился! Для тебя готовим этот самолет. Новый мотор поставили, заменили бензобак и все пробоины заделали. Летай и сбивай фрицев.

Я обошел кругом самолет. Уж очень много заплат было у него на крыльях и фюзеляже. Одно радовало, что поставлен присланный с завода мотор.

– Когда будет готов к облету самолет?

– Скоро. Сейчас начнем ставить капоты. А ты сможешь его облетать с больной ногой?

– Смогу. Когда будет все готово, скажите мне.

– Хорошо.

Иду по стоянке и с удовольствием вдыхаю запах аэродрома. Все кажется родным, знакомым. Даже острый привкус бензина. Сейчас под лучами восходящего солнца он испаряется вместе с росой и вызывает стремление скорее подняться в воздух.

Вскоре самолет был готов к облету. Внимательно осмотрел его, особенно проверил соединения рулей с рычагами управления. Эта привычка у меня выработалась еще в мирное время. Помню, из-за неправильного соединения тросов управления с рулями глубины я чуть не разбился на планере.

Отложив свой костыль в сторону, надел парашют и с помощью техника забрался в кабину. Мотор работал чисто на всех режимах.

Взлетел, намерен был идти в зону и там на пилотаже испытать мотор и самолет. Но облет был сорван. После взлета шасси не становились на замки. Пилотировать в таком положении было нельзя. Но на посадку сразу не пошел. В воздухе проверил, как слушается самолет рулей на виражах. Лишь потом сел. Техники быстро устранили неисправность и можно было снова взлетать на облет.

В это время подъехал на стоянку командир эскадрильи Соколов. Он собрал летный состав, поставил задачу на штурмовку аэродрома в Бельцах, где базировалась уже авиация противника.

С трудом удалось уговорить Соколова взять меня в его группу. Командир полка Иванов также дал согласие на этот вылет, если успеют подготовить мой самолет. Ненависть к врагу, стремление самому участвовать в ударе по аэродрому в Бельцах, где в первый день войны погибли техник звена Камаев и летчики Овчинников и Суров, лишили меня осторожности. Я решил лететь на фактически необлетанном самолете.

Наступило время вылета. Группа запускала моторы и выруливала на старт. Я и мой ведомый ждали взлета. В воздух пошло первое звено, а за ним – и наша очередь. Даю полный газ, самолет несется по взлетной полосе. Еще секунды – и он оторвется от земли. Вдруг мотор «обрезал». Наступила тишина. Она как бы ударила по ушам. А впереди лог с речушкой, где самолет наверняка скапотирует. Зажимаю тормоза колес и, не давая самолету развернуться, останавливаюсь на границе летного поля. Ведомый, взлетев, пристроился к группе. В недоумении сижу в «миге» и не соображу, что случилось? Что произошло? Почему мотор перестал работать?.. Пробежал взглядом по приборам – бензин есть, зажигание включено, бензокран включен правильно.

Вижу, подъезжает на «эмке» Иванов. Он вскочил на крыло, спрашивает:

– Покрышкин, что случилось? Почему прекратил взлет?

– Сам не пойму, товарищ командир. Внезапно мотор «обрезал».

– Может, бензокраны перепутал и перекрыл доступ горючего?

– Да нет. Бензокраны включены правильно.

Иванов пристально посмотрел на меня и приказал:

– Отруливай в сторону! Быстрее освобождай посадочную полосу.

Говорил командир отрывисто. И мне показалось, что он плохо подумал об этом случае. Стало как-то не по себе. Подошли техники. Я увидел в их глазах тревогу и сомнение. Самолет хвостом вперед быстро затолкнули в кукурузу. Вскоре появился инженер Копылов.

– Что произошло?

– Мотор прекратил работу.

– Давай я попробую.

Инженер сел в кабину, запустил мотор, дал полный газ. Мотор ревел, готовый сорвать самолет с колодок под колесами. Копылов показал мне большой палец и выключил зажигание. Вылез из кабины, подошел.

– Саша, мотор работает отлично…

– Давайте я сам еще попробую!

Сажусь в кабину, а на меня устремлены настороженные взгляды. Запустил мотор и дал газ – мотор ревет. Стоящий у консоли крыла Копылов с усмешкой смотрел на меня. Убрал газ на малые обороты и снова перевел на максимальные обороты. И вдруг мотор вновь «обрезало».

Копылов тут же сменил меня в кабине. Но сколько ни пытался запустить, мотор не сделал ни одного оборота. Открыли центропланные бензобаки – горючего, как говорят техники, под завязку. Стали искать неисправность. Хорошо зная МИГ-3, я попросил проверить горючее в заднем баке. Ведь из него бензопомпа забирает горючее и нагнетает в карбюратор.

Скоро вскрыли причину отказа мотора. Оказалось, что при замене центропланных бензобаков кто-то из техников неправильно установил предохранительные клапаны. Поэтому горючее из центропланных баков не поступало в задний, из которого шло питание мотора. Незначительное количество горючего, просочившись через клапаны, натекало самотеком и на какое-то время обеспечивало работу мотора.

Техники, окружив самолет, приступили к устранению неисправности. Смотрю на них и думаю: вот еще один пример скоротечного освоения «мигов». Вспомнились ошибки Семенова, приведшие его к гибели. Ошибка техника самолета могла бы тоже закончиться трагически.

Командир полка, выслушав доклад Копылова о причинах прерванного взлета, прямо-таки рассвирепел. Я никогда его не видел таким.

– Разгильдяй! Отдам под трибунал! – пригрозил он технику. – Чуть летчика и самолет не угробил!

А тот лучше всех нас понимал, чем могла закончиться его ошибка. Он стоял растерянный, не в состоянии вымолвить слово в свое оправдание.

– Не его надо судить, товарищ командир, а тех, кто новые самолеты прислал нам с запозданием.

– Он тебя чуть не угробил, а ты оправдываешь, – отозвался командир на мою реплику. – Копылов, назначьте на самолет Покрышкина техником Вахненко!

Услышав это приказание, Вахненко радостно улыбнулся мне. У нас с ним давние, дружеские отношения.

Устранили неисправность на самолете сравнительно быстро. К этому времени вернулась с задания группа Соколова. Одного самолета в ее составе не было. Летчики рассказали, что произошло.

Удары по этому аэродрому в предыдущие дни наносились, как и прежде, отдельными звеньями. Этот метод не мог принести ощутимые результаты, но растревожил врага. В ожидании очередного налета противник поднял в воздух восемнадцать истребителей. Они встретили нашу группу над аэродромом. Завязывать с ними бой было невыгодно. Поэтому «миги», сбросив бомбы с пикирования на стоянки вражеских самолетов, заняли оборону в воздухе и стали уходить в восточном направлении. В этот период оторвался от основной группы командир третьей эскадрильи Назаров. Его тут же атаковали «мессеры». На горящем самолете летчик врезался в землю.

Вечером перед отъездом в общежитие поставили нашей эскадрилье задачу завтра снова лететь на штурмовку аэродрома в Бельцах. Штаб дивизии продолжал выдерживать график налетов на эту цель.

Утром Соколов собрал летный состав, дал указание о подготовке к боевому вылету. Слушая его, летчики думали о возможной встрече с истребителями противника, о сильном зенитном прикрытии аэродрома, под огнем которого придется штурмовать вражеские самолеты.

Командир эскадрильи постарался учесть опыт прежнего вылета. Два звена намечались для нанесения бомбового удара и последующей штурмовки пулеметным огнем. Моей паре ставилась задача прикрыть штурмующих от истребителей противника и подавлять зенитки.

Шли на бреющем. Перед границей вражеского аэродрома группа сделала горку для сбрасывания бомб. Мы с Дьяченко сразу же ушли вверх. В воздухе «мессершмиттов» не было. Я бросил взгляд на летное поле.

Группа сработала точно. Бомбы рвались среди «мессеров», «юнкерсов» и бензозаправщиков. Взрывы, пламя, дым… Это возмездие за их налеты. Мы застали противника удачно – шла заправка самолетов горючим. Опомнившись, зенитчики открыли огонь по нашим истребителям. Мы с Дьяченко тут же атаковали батареи «эрликонов».

Пикируем. Вижу, зенитчики бегут по укрытиям. Пушки на время замолкают. Другие же батареи, а их много вокруг аэродрома, скрещивают трассы огня по нашим самолетам. Моя пара штурмует батареи одну за другой. Но сил мало. Мы не в состоянии подавить зенитчиков. Замечаю, что Ме-109 запустил мотор и выруливает на старт. Бросаю свой «миг» в пикирование на него, беру «мессер» в прицел и прошиваю его очередью. В наборе высоты пулеметная зенитная трасса попадает в консоль крыла моего самолета. Но он держится в воздухе. А из атакованного «мессера» повалил дым. Летчик не выскакивает из кабины – видимо, ранен или убит.

«Миги» делают последний боевой заход. Они должны на бреющем полете взять курс домой. А зенитки врага продолжают стрелять. Мы с Дьяченко пикируем на них, обеспечивая безопасный отход от аэродрома наших «мигов».

Догоняю группу и вижу только четыре самолета. Где же еще два?.. Осматриваюсь, ни одного самолета в воздухе. Разворачиваюсь назад, гляжу на вражеский аэродром. Но и над ним нет отставших. Да и зенитки не стреляют. Видимо, два «мига» получили повреждения и ушли раньше. Еще раз осматриваю небо – ни одного самолета. Догоняю группу.

Летим домой, а тревога все больше охватывает меня. Пытаюсь восстановить в памяти всю динамику штурмовки. Ни один наш самолет на аэродром не падал. Сознание не хочет соглашаться с возможной гибелью кого-то из летчиков. Хочется верить, что они идут где-то в стороне или впереди четверки на поврежденных самолетах.

Сразу после посадки сруливаю и смотрю на наши стоянки. Нет самолетов Соколова и Овсянкина.

Собрались группой, еще не успели поделиться соображениями, как подъехал Иванов. Он стал расспрашивать летчиков о паре Соколова. Никто не мог сообщить что-либо конкретное и достоверное. По обрывочным данным можно лишь было предположить, что в конце штурмовки пара Соколова стала удаляться от аэродрома. Было похоже, что она занимает положение для нанесения новой атаки. Но дальше их никто не видел. Да и не мудрено – каждый был занят выполнением боевой задачи. Радость от удачного удара по врагу омрачилась: нет с нами Соколова и Овсянкина.

Все последующие дни, вернувшись с выполнения боевых заданий, летчики в первую очередь интересовались, нет ли сообщений о Соколове и его напарнике. Но штабы полка и дивизии никаких данных не имели. Однако штурмовку аэродрома в Бельцах мы прекратили. Другие заботы появились у командования.

Немецкие и румынские войска вышли на Днестр в районе Бендер. Стали накапливаться там. По-видимому, готовилось наступление на Одессу. Севернее Балты также обстановка складывалась напряженная. Поэтому поредевшие в своем составе истребительные полки нашей дивизии переключились на эти два направления. Через день после нашего налета на аэродром Бельцы меня вызвал В. П. Иванов.

– Покрышкин, принимай эскадрилью, – приказал командир полка.

– А как же Соколов?

– Если вернется, то пойдет ко мне замом.

– А что скажет командир дивизии?..

– Это не твоя забота. Без командира эскадрильи нельзя. Принимай и командуй!

– Есть, принять эскадрилью! Разрешите, товарищ командир полка, заодно высказать и несколько соображений? Если так и дальше будем воевать, то скоро командовать будем некем.

– Война, Покрышкин… Потери неизбежны.

– Все валим на войну, – не сдержался я. – Дело в том, что нас посылают на задания мелкими группами. В таких условиях трудно подавить зенитчиков врага. А у противника прикрытие сильное. Да вы сами летали и видели!

– Все это я понимаю. Вот почему посылаю вас шестерками или восьмерками, а не отдельными звеньями. Прошу тебя учесть это.

– Понятно, товарищ командир.

– Ну, вот и договорились. А сейчас готовь эскадрилью к перелету на аэродром Раздельная. Там совместно с четвертым авиаполком будете выполнять задачи. Я туда к вечеру подлечу.

– Есть! Постараюсь свой полк не опозорить.

В Раздельной эскадрилья сразу же получила задание на штурмовку колонн противника на дороге от Кишинева к Днестру. А моей паре было приказано прикрыть группу истребителей 4-го авиаполка при нанесении ими удара по Кишиневскому аэродрому. Подошли к цели на предельно малой высоте. Группа сделала горку, сбросила бомбы на стоянии самолетов и сразу же ушла в южном направлении. Моей паре, как прикрывающей группу, следовало не задерживаться над аэродромом. Но разве можно просто так уйти с боезапасом! Круто спикировав, прорвались сквозь сильный зенитный огонь и, перейдя в пологое пикирование у земли, ударили по самолетам. Я зажег Ю-87. Бреющим наша пара пошла на догон уходящей шестерки. Вернулись все без потерь.

В этот день и с утра следующего мы всей эскадрильей штурмовали колонны на дорогах. Чтобы избежать потерь, действовали в полном составе, так же, как это делали в Сынжерее.

На второй день, к вечеру, Иванов поставил мне неожиданную задачу:

– Севернее очень тревожная обстановка. Готовь свое звено на сопровождение бомбардировщиков, близко тебе знакомых.

– Су-2?

– Хорошо, что помнишь, – усмехнулся Виктор Петрович. – Вот и постарайся теперь оправдаться перед ними. Они пойдут бомбить переправы в Могилев-Подольском. Ваша группа ударная. Встреча над аэродромом в Котовске. Вылет немедленный.

– Разрешите мне лететь двумя парами.

– Полетишь тройкой. Больше не могу дать. Других задач много, а самолетов мало. Желаю тебе успеха.

САМООБЛАДАНИЕ И МАСТЕРСТВО

Действия полка с начала войны были сосредоточены на юго-западном направлении. Мы наносили удары по наступающим войскам противника на Пруте, а в Молдавии – и на Днестре. Вот почему задача на сопровождение бомбардировщиков в северном направлении, которую поставил командир полка, была неожиданной. Ведь предстояло действовать в расположении армии, в состав которой наша авиадивизия не входила. Обстановка на этом участке фронта была незнакома.

Перед уходом с КП я спросил у В. П. Иванова:

– Где проходит линия фронта?

– Посмотри сам на карте! – кивнул Иванов на стол начальника штаба. – Но эти данные приблизительные. Они уже устарели. Точное положение наших войск, как всегда, будем узнавать сами.

Наносил обстановку на свою полетную карту, а меня все сильнее охватывало беспокойство. Тревожиться было отчего. Линия фронта проходила на восток, южнее Умани, на Кировоград. Противник здесь нависал над всем южным флангом советско-германского фронта, грозя окружением.

– Опять отступаем! Когда же будем наступать? – вырвалось у меня.

– Для обороны-то сил нет, а тебе давай наступление. Не задерживайся. Бомбардировщики ждать не будут. После выполнения задания садись в Раздельной. Завтра будем перелетать в Маяки и действовать в северном направлении.

Летим на Котовск. Правее меня, в стороне и выше метров на сто – двести, идут Дьяченко и Лукашевич. Получилась импровизированная группа: в составе одного самолета и пары. Что ж, приходится мудрить, чтобы обеспечить хорошую маневренность и не быть скованными в клине тройки.

Пришли на место сбора, стали в круг. Ожидаем подлета бомбардировщиков и взлета истребителей непосредственного сопровождения группы Су-2. Делаем над аэродромом круг за кругом, а бомбардировщиков нет и истребители не взлетают.

Гляжу на часы. Время встречи мы выдержали. Меня возмущает эта неорганизованность. Утюжим воздух, расходуем горючее. Можно, конечно, сесть и подождать на земле подхода группы, но на «чужом» аэродроме нас наверняка своевременно не обслужат. Чего доброго, в таком случае сорвем задание. Нет, будем ждать в воздухе. Решение оказалось правильным. С Балты к Котовску вскоре подошла девятка Су-2. Тут же взлетела тройка истребителей. У них тоже своя импровизация. Ведущий звена – МИГ-3, а ведомыми у него – два И-16. Пристроились к бомбардировщикам, и группа взяла курс на север. Сопровождающих истребителей – шестерка. Защита вроде надежная. Жаль, мало Су-2, только девятка. Не хватит сил для серьезного удара по переправам. «Не могут отказаться от „булавочных уколов“, – подумал я.

Под нами Днестр. Летим на север, вдоль реки. По восточной стороне ее наши войска, по западной – противника. Так мы информированы в штабе полка. Спокойно идем левее реки. Моя группа летит западнее бомбардировщиков, с превышением до шестисот метров. Главное внимание сосредоточиваем в сторону спускающегося к горизонту солнца. Именно оттуда можно скорее всего ждать удара.

Пришлось отказаться от сопровождения методом «змейки». Большие обороты мотора, большая скорость – можно остаться без горючего на обратном пути. Вот что значит ожидание в воздухе. При возможном нападении «мессершмиттов» рассчитываю вести бой на вертикалях за счет превышения над бомбардировщиками.

Недалеко от Ямполя группу неожиданно обстреляли вражеские зенитчики. Били из «эрликонов». Что такое? Неужели и здесь фашистские войска? На моей карте в этом районе должны быть наши. Выходит, противник расположен значительно южнее, чем это обозначено на карте в штабе полка. Звено истребителей из Котовска не выдержало. Пикируя, начало обстреливать зенитчиков почти с тысячи метров. Была бы связь, обругал бы их. Какой прок от таких «атак»? Израсходуют боекомплект, не с чем будет вести бой при нападении вражеских истребителей. А тройка продолжала «резвиться». Летчики и дальше, по пути, стреляли по отдельным зениткам.

При таких действиях трудно рассчитывать на успешное сопровождение бомбардировщиков. Придется, видимо, эту задачу полностью брать на нашу группу.

Впереди, за окраиной Могилев-Подольского, видны на Днестре восемь понтонных мостов. Вот она главная цель. Ради удара по этим переправам мы здесь. Внимательно осматриваю воздушное пространство. Вражеских истребителей пока не видно, зенитки тоже не стреляют. Бомбардировщики стали на боевой курс. С нетерпением жду, когда над мостами взметнется вода. Зенитчики врага, видно, прозевали наш налет – в воздухе разрывов нет. Вниз пошли бомбы. Через секунду взрывы накрывают четыре моста. Молодцы! Точно попали в цель! В это время вокруг бомбардировщиков вспыхнули шапки разрывов. Вдруг от прямого попадания крупнокалиберного снаряда разлетается на куски самолет ведущего нашей девятки. Остальные самолеты, круто снижаясь, стали уходить от переправы. Пятерка Су-2 взяла курс на юг, и за ней пошло звено истребителей из Котовска. Тройка же Су-2 направилась на восток, в сторону Умани. Оставлять их без прикрытия нельзя: при нападении вражеских истребителей их неминуемо всех собьют. Я решил сопровождать своим звеном эту группу.

Но сейчас можно ударить по врагу. Мы сваливаемся сверху на зенитки, которые продолжают вести огонь по уходящим бомбардировщикам и атакуем расчеты зенитных орудий. Перейдя на малую высоту, идем вдогон оторвавшейся тройке. Оглядываю воздух. На юге, куда ушла первая группа, вижу, что истребителей атакует четверка Ме-109. Энергично доворачиваю и на максимальной скорости спешу на помощь. Не успели мы подойти, как один из И-16 сваливается к земле и взрывается. МИГ-3 пикированием вышел из боя и направился в южном направлении. Второй И-16 также пикирует к земле, пытается выйти из боя, идет к нашей группе. За ним – пара «мессершмиттов». Другая же пара вражеских истребителей устремилась к пятерке Су-2.

Теперь все решают секунды. И-16 на попутно-пересекающем курсе проскакивает нас. Его вот-вот догонят «мессеры». Они увлечены преследованием, не замечают нашу группу. Ме-109 рядом. Дьяченко, находясь от меня справа, чуть довернул свой самолет и в упор расстрелял ведущего пары. Тот с разворотом врезался в бугор. Его ведомый, спасаясь, резко пошел вверх, а затем к Днестру.

Преследовать некогда. Надо спешить к пятерке Су-2. Она осталась наедине с парой «мессершмиттов». Наши истребители шли на пределе, догоняя эту пару. А «мессеры» в эти секунды пристраивались в хвост отставшему от строя Су-2. Он, видимо, был подбит, шел в пятидесяти метрах над землей. Эти мгновения решали судьбу экипажа бомбардировщика. Фашистские летчики, увлеченные атакой, не заметили, что сами находятся под прицелом.

Вот «мессеры» уже рядом. Я понимал, что мой удар должен быть точен. Надо бы сбить ведущего, пока он не открыл огонь по Су-2. Однако, имея небольшое преимущество в скорости над Ме-109, я при такой атаке несомненно попадал бы под удар ведомого. Бой диктовал свои условия: сначала бить по ведомому, а уж затем – по ведущему. Небольшой доворот для прицеливания, очередь в упор по мотору и кабине. Ме-109 тут же вспыхнул, пошел к земле.

Секунды – и в прицеле ведущий. Моя очередь и его по Су-2, по-видимому, совпали по времени. «Мессер», хотя я и попал в него, боевым разворотом ушел из прицела. Но враг сразу же попал под удар идущей выше пары Дьяченко. Они не прозевали этого мгновения. Очередь была точной.

Я успел лишь бросить взгляд в сторону боевых друзей. В этот момент сильный взрыв зенитного снаряда встряхнул мой самолет. И сразу же умолк мотор. Монотонный и безотказный гул всегда воспринимался в неразрывности с окружающей обстановкой, с состоянием нормальной работы в полете. Он как бы сопровождал тебя в бою. Внезапно наступившая тишина отдалась страшной угрозой.

Охватившая тревога мгновенно заставила бросить взгляд на землю. Внизу – необозримые поля пшеницы. По проселочным дорогам, поднимая клубы пыли, двигались колонны вражеских войск. Где-то далеко в памяти мелькнуло событие над переправами в Унгены. Тогда сразу же после попадания зенитки подумал: «Где мне придется садиться вынужденно?» Но там, хотя и с перебоями, мотор работал. А сейчас он молчит! Неужели это гибель?..

И вдруг меня как будто ударило по ушам. Это был рев моего мотора! Самолет рванулся вперед. Радость охватила меня! Сколько он молчал? Может быть, всего несколько секунд? Я не мог определить. Но это мгновение мне показалось вечностью…

Что случилось с мотором, почему он сначала остановился, а потом внезапно заработал? Все это было пока не ясно. Да и мысли были отвлечены другим событием: на пшеничное поле между дорог приземлился Су-2. Его я не успел уберечь от атаки «мессера». Помочь чем-то ему в беде у нас не было никакой возможности. Надо было охранять основную группу. Перейдя на малую высоту, наша тройка шла за четверкой Су-2.

А вскоре к нам присоединилась еще одна группа Су-2. Это вернулись экипажи, которые вначале взяли курс восточнее.

Из всей группы домой возвращалась семерка бомбардировщиков. Два экипажа мы потеряли.

Над Котовском Су-2 взяли курс на Балту. Я решил садиться здесь, а не идти в Раздельную. Самолет поврежден, и не хотелось снова искушать судьбу. Необходимо было также доложить командованию этого полка о тех событиях, которые произошли в нашем полете. Я сомневался, что летчик «мига», бросив в бою напарника и прикрываемых бомбардировщиков, сможет точно и правдиво изложить, как протекал этот бой.

Как только колеса коснулись земли, самолет повело влево. Понял, что повреждена левая нога шасси. Рулем поворота и тормозом удалось удержать самолет. Рулить было невозможно и я выключил мотор.

Низко над аэродромом, покачивая крыльями, пронеслись два «мига». Это отсалютовали мне боевые друзья. Они взяли курс домой. «Миг» с выключенным мотором на посадочной полосе сразу же привлек внимание. Подъехала машина с техническим составом, санитарка. Инженер полка, узнав, что я здоров, приказал отбуксировать самолет с посадочной полосы к кукурузе, что росла на границе аэродрома. Мы с инженером внимательно осмотрели истребитель. Вскоре разобрались в причине кратковременной остановки мотора.

Видно, судьба берегла меня в этом вылете. Зенитный снаряд «эрликона» попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать! Видимо, в таких острых и опасных ситуациях сознание работает тоже мгновенно, какими-то импульсами, толчками, охватывая сразу большие периоды, спрессовывая их до крайних пределов…

Повреждение у самолета было несложным. Почти все осколки от снаряда попали в колесо шасси, не задев мотора и бензобака. Инженер с удивлением посмотрел на меня;

– Да!.. Повезло! Случай неповторимый!

– Это верно. Однако на войне и не такое бывает. Прошу быстрее отремонтировать мой самолет, – попросил я инженера.

– Не беспокойся! К утру все сделаем.

На КП полка я доложил о выполнении боевого задания моей группы и истребителей их части.

– Меры к летчику примем, хоть он и молодой, – сразу же отозвался командир. Потом заметил: – Не освоили «мига», не умеем еще с толком летать на этом истребителе.

Затем сообщил, что бомбардировщики разбили четыре понтонных моста и потеряли два экипажа.

– Одного Су-2 и одного И-16, – поправил меня начальник штаба.

Пытаюсь объяснить, что прямым попаданием зенитного снаряда был сбит над переправой бомбардировщик, а второй сел на поле между вражескими колоннами…

– Из бомбардировочного полка передали, что этот Су-2 прилетел. Экипаж не растерялся, сумел быстро устранить причину отказа работы мотора, взлетел и пришел домой, – перебил меня начальник штаба полка.

Видно, он был рад сообщить об этом. Удивительный случай. Позже мне рассказали о самообладании и находчивости летчиков этого экипажа. Они оказались вроде бы в безнадежном положении. Но и в этой ситуации не растерялись. После вынужденной посадки летчик сел за турель. Очередями из пулемета он заставил залечь бежавших к самолету гитлеровцев. А штурман, бывший когда-то авиатехником, моментально нашел повреждение. Пулей была перебита бензотрубка. В бортовой сумке для карт штурман, не забыв технические привычки, хранил запас мелких запчастей. Как они теперь пригодились! Быстро поставил дюрит на перебитую трубку, закрепил его стяжным хомутом. На глазах оторопевших фашистов Су-2 взлетел и ушел в воздух. Как говорится, поминай как звали! Вот так высокое самообладание, профессиональные навыки и запасливость спасли самолет и его экипаж.

– Задачу ты выполнил, в сложной ситуации остался жив. Поедем на ужин, – предложил мне в заключение разговора командир полка.

Но с меня уже сошло напряжение от боевого вылета. Мысленно был в своем родном полку с боевыми друзьями.