Текст книги "Нервные люди"

Иван – мужик лет сорока пяти – кряжистый и немногословный, никогда, впрочем, не интересовался политикой и жил исключительно сам по себе, единоличником, никак и нигде не отсвечивая. В споры не лез, в общественные дискуссии не встревал, знай, мотыжил как святой Франциск свои грядки. Не мудрено, что про него все забыли. А тут такая удача, сам, можно сказать, нарисовался.

В толпе сразу же раздались ликующие голоса:

– А что, он молодой, плечистый, с хорошей дикцией. Потомственный пролетарий. А пролетарии всех стран, как нам известно из истории… должны все совершать совместно с крестьянами.

– Ты давай, дорогой – впрягайся, а мы уж тебя поддержим, жми, наяривай.

Тот сначала отнекивался как мог, но революция – великая сила, заломала, затянула, увлекла даже, казалось бы, такого кроткого и аполитичного человека, как Иван.

И вот настал день отчетно-перевыборного собрания, которое должно было перерасти в маевку и далее в мужицкий бунт – бессмысленный и беспощадный.

Собрались все, как обычно, под сосной. Сначала все шло по набившему уже за столько лет оскомину регламенту: «Собрали столько-то, на вывоз мусора не сдали такие-то, нажгли, охренеть, столько-то». Потом потихоньку перешли к самому интересному вопросу: «Кто будет следующие пять лет запускать руку в общественный кошелек?». На мгновенье повисла гнетущая тишина, что, как известно, всегда является затишьем перед бурей.

Безмолвие нарушила бухгалтерша, проскрипев словно несмазанная дверная петля:

– Предлагаю единогласно оставить нашего уважаемого Прокопия Алексеевича на третий срок. Есть ли у кого возражения?

И тут же быстро-быстро затараторила:

– Хотя, думаю, тут нам и так все понятно. Я, собственно, только для проформы и спрашиваю.

Есть – загудело собрание. При этом сразу несколько рук выпихнули Ивана в середину круга.

Иван откашлялся и перечислил по врученной ему бумажке все грехи Председателя от младых ногтей вплоть до последних седин в бороду включительно.

По мере того, как Иван зачитывал обвинение, Прохорчук, словно хамелеон, менял лицо от розового до темно-фиолетового.

Видя, что звереющая толпа его вот-вот поднимет на вилы, и при этом ясно понимая, что все сказанное им в свое оправдание будет немедленно истолковано против него (тем более и сказать-то особо нечего), Прокопий принял единственно верное на тот момент решение – контратаковать:

– Баня моя вас, значит, не устраивает? А твоя, гляжу, Петрович, баня тебе очень даже по душе, та, что ты из соседнего строевого леса сманстрячил. Думаешь, я не видел, куда те сосны делись, под которыми все присутствующие по два центнера боровиков каждый год снимали.

– А не ты ли, Алинушка, десять соток нашего лесного фонда своим глухим забором обнесла?

– А ты, Степан, жучок свой со счетчика хоть иногда снимаешь, хотя бы так – для профилактики?

На каждого у меня из вас в этой тетрадочке что-нибудь да имеется – он помахал над головой потрёпанным блокнотом, – слышите, на каждого. И в нужный момент я эту тетрадочку достану и покажу кому следует, даже не переживайте.

В ответ в толпе кто-то всхлипнул, по рядам волной прошел противный запах то ли валерьянки, то ли еще каких-то медикаментов.

Поняв, что с кнутами он слегка перестарался, Прокопий решил отсыпать совсем уж было раскисшему обществу немного пряников:

– Да, кстати, чуть не забыл. А вот если мы будем жить дружно, то вместе мы много чего добьемся – дорогу отсыплем, гравийную, я уже с муниципалитетом, кстати, договорился. А там, глядишь, и газ проведем, даже не сомневайтесь, у меня глава поселения знаете где … вот он где. Прохорчук сжал кисть в кулак и внушительно помахал им над головой.

В толпе раздался вздох облегчения.

Прохорчук, понимая, что уже выиграл этот раунд, позволил себе, артистично подбоченясь, изречь красивую фразу, услышанную им недавно по телевизору:

– И вот в такое ответственное время среди нас находятся смутьяны, что начинают раскачивать лодку. Не о чем мне с вами после этого больше разговаривать, позорники. Надо было бы взять по-хорошему самоотвод и пропадайте без меня к чертовой матери. Ну да ладно, я отходчив на ваше счастье.

После чего Прохорчук кивнул бухгалтерше – давай, мол, продолжай голосование.

Тогда из-за широкой спины председателя раздался осторожный скрип:

– Ну, кто еще того же мнения, как этот… оппортунист Иван?

Неуверенно поднялась одна рука, но тут же опустилась. Это был глуховатый Дмитрий Петрович.

– Кто за то, чтобы сохранить уважаемого Прокопия Алексеевича на занимаемой должности?

В ответ взвился лес рук. Степан поднял с растерянности аж обе.

– Единогласно.

Голосование состоялось. Все расходились по домам тихо, изо всех сил стараясь не смотреть друг другу в глаза.

Прокопий сдержал-таки свое слово. Через пару месяцев у них на поле зашумела работа – зарычали грейдеры, на место вечно непролазной хляби посыпался гравий. При этом, случайно оно произошло или намеренно, гравий закончился ровно за десять метров до участка Ивана. Его, однако, это обстоятельство не сильно расстроило, ибо машины у Ивана отродясь не было.

Гораздо больше его задевало то, что в последнее время он стал ощущать на себе косые взгляды соседей, причем среди недоброжелателей попадались даже бывшие соратники по классовой борьбе. Бывало, до него долетали обрывки фраз:

– Ишь, склочник, председатель ему не угодил.

– Сам в председатели, поди, захотел, понятно ж, воровать так сподручнее…

– Чуть нас без дороги не оставил, горлодер. Бывают же такие дрянные люди…

Чтобы не трепать себе нервы попусту, Иван принимался с удвоенной энергией возделывать свои грядки, да так, что по осени он собрал небывалый урожай пасленовых. Все соседи обзавидовались. А Прокопий Прохорчук по осени поставил себе гостевой домик с барбекю.

Уважаемый Паспортный стол

Вот вы все говорите, что страшно далеко наше чиновничество стоит от народа и страданий наших совершенно разделять не собирается. И я вас в этом понимаю, уважаемые мои. Потому как сам так раньше рассуждал, причем ровно до той поры, пока мне не попала в руки одна прелюбопытная деловая переписка, которая как раз-таки и убедила меня в совершенно обратном. А именно в том, что в разных чиновничьих кабинетах вовсе не звери какие обитают, а вполне себе люди с доброй душой и трепетным, отзывчивым сердцем, которые завсегда войдут в незавидное положение нашего простого россиянина, ну или, если хотите – россиянки. Прочтите, уважаемые мои, этот вот незамысловатый текст, который я предоставляю вашему вниманию, а выводы уж как-нибудь сделаете сами:

«Уважаемый Паспортный стол!

Позвольте выразить вам свою благодарность за оперативно и качественно осуществленную процедуру замены основного удостоверения моей личности в связи с достижением ею сорокапятилетия. В течение первой недели после обмена моего паспорта на новый я в полной мере наслаждался жизнью обладателя, хрустящего и пахнущего типографской краской документа. Однако вскоре я почувствовал в своей судьбе некоторый дискомфорт, особенно когда с удивлением обнаружил, что мой пол ошибочно обозначен в соответствующей графе как женский.

С первыми половыми проблемами я столкнулся почти сразу – в городской бане, в мужское отделение которой меня с позором не пропустил бдительный вахтер. Особенно омрачило вечер то обстоятельство, что внутри заведения меня уже ждали коллеги по работе и два ящика «Жигулевского». Справедливости ради надо отметить, что впоследствии мне все-таки удалось протиснуться внутрь вместе с толпой цыпочек, приглашенных туда в эскортных целях.

В связи с тем, что в настоящее я испытываю всяческие неудобства при посещении культурных заведений города, прошу вас исправить ошибочно присвоенную мне половую принадлежность на соответствующую моим текущим запросам, причем, по возможности, до наступления Дня защитника Отечества.

С уважением,

Егоров Петр Иванович»

«Уважаемая Петр Иванович!

Мы вынуждены уведомить вас, что не нашли оснований для изменения вашего гендерного статуса. Ко всему прочему хотелось заметить, что вопрос корректировки половых состояний находится вне компетенции сотрудников Паспортной службы. Для того чтобы мы смогли пойти навстречу вашему пожеланию, нам необходим протокол освидетельствования соответствующей вам личности районным медицинским учреждением, указывающий на ее принадлежность к интересующему вас полу.

С уважением….»

«Уважаемый Паспортный стол!

Я прислушался к данным вами рекомендациям и обратился в районную поликлинику с просьбой провести мое половое переосвидетельствование и по его итогам выдать мне документ, что я являюсь особью мужского пола. К сожалению, мнения четырех членов комиссии разделились в отношении 50 на 50. Подозреваю, что в результатах экспертизы виновато недостаточное искусственное освещение, близорукость одного из членов комиссии, а также утрата ее председателем – Ивановой Марьей Ивановной 1925 г.р. – необходимых для проведения данного теста навыков и компетенций. Решающим доводом в пользу того, чтобы оставить меня в моем текущем гендерном статусе, явилась все та же злосчастная графа «пол» в паспорте. Но это еще не все.

На основании данного протокола освидетельствования районный отдел Загс аннулировал мой брак с Егоровой Анастасией Павловной как противоречащий гражданскому законодательству Российской Федерации и выписал мне штраф в размере десяти минимальных окладов. Но, к сожалению, и это еще не все.

В ремонтной бригаде, где я тружусь уже более десяти лет, участились случаи проявления по отношению ко мне фактов дискриминации по половому признаку. Так, на днях, когда я культурно отдыхал с коллективом после окончания вечерней смены, у меня отобрали пластиковый стаканчик, сопровождая это действие оскорбительной репликой «Дамам больше не наливать», и все это вместо того, чтобы по-братски наполнить его по шестому кругу.

Или вот, к примеру, еще один совершенно вопиющий случай, когда один не вполне трезвый электрик по фамилии Хрюкин фамильярно хлопнул меня по попе со словами «Поехали, красавица, кататься».

Считаю, что такой откровенный кобелиный шовинизм унижает мое личное достоинство, а также нарушает международную конвенцию по правам женщин в моем лице. Учитывая, что столь высокомерное отношение сильного пола причиняет мне невыносимые моральные и нравственные страдания, прошу вас пересмотреть принятое решение об отказе во внесении необходимых изменений в мой половой профиль.

Также хочу привлечь ваше внимание к тому факту, что в ассортименте городских магазинов очень мало симпатичной обуви на шпильках сорок шестого размера.

С уважением,

Егоров Петр Иванович»

«Уважаемая Петр Иванович!

Мы очень сожалеем, что ваше противоестественное сожительство с Егоровой Анастасией Павловной ввело вас в такой расход денежных средств. Но изменить вам половой статус исключительно на основании вашей внутренней идентичности не представляется возможным. К сожалению, мы пока еще не Европа.

В связи со скудным ассортиментом женской обуви большого размера рекомендуем вам посетить торговую сеть «Богатырь» и гарантируем, что там вы непременно найдете что-нибудь на свой вкус, фасон и размер.

По поводу фактов половой дискриминации предлагаем вам обратиться в Региональное отделение лиги феминисток России или в Европейский суд по правам человека. Там вам, без всякого сомнения, помогут.

С уважением….»

«Уважаемый Паспортный стол!

Благодаря вашим рекомендациям я стал активистом лиги феминисток России и даже принял участие в городском флешмобе «Обнажи грудь – спаси тюленя».

Вы совершенно правы, меня время от времени стало наполнять нечто вроде чувства гордости от осознания моей принадлежности к самой совершенной форме жизни из всех, которые когда-либо создавала природа.

Я теперь уверенно хожу на работу, и если что, то всегда смогу постоять за себя перед этими тупыми и заносчивыми недочеловеками.

Одно только расстраивает – половина моей и без того не слишком высокой заработной платы уходит на парикмахера, массажиста, фитнес, эпиляцию и косметику. Хотя поверьте – оно того стоит. Встречные засранцы – самцы при виде моей девичьей спортивной фигуры в лосинах, как один, шеи себе выкручивают, да так, что на близлежащей улице все придорожные столбы теперь стоят покосившись, и трамваи не ходят. Зато у нашей ремонтной бригады настолько прибавилось работы по устранению всего этого безобразия, что нам даже стали начислять сверхурочные.

Могу ли я попросить вас вклеить в паспорт новую фотографию, а то здесь я выгляжу на все пятьдесят?

С уважением,

Егоров Петр Иванович»

«Уважаемая Петр Иванович!

Разрешите от имени всего нашего коллектива поздравить вас с международным женским днем 8 марта и пожелать оставаться такой же цветущей и женственной, как на фотографии в вашем паспорте.

Только вот усы вам, простите за прямоту, не идут. Разумеется, мы вам с радостью поменяем ее на новую, после того как вы принесете заявление и заплатите государственную пошлину.

С уважением….»

«Уважаемый, дорогой мой Паспортный стол!

Вы меня уже извините за шквал докучливых писем в ваш адрес. Пишу вам, видимо, в последний раз.

Я тут подумала (зачеркнуто), подумал (зачеркнуто), подумала и решила, что, может, вы даже в чем-то и правы. В моем новом статусе появилась масса позитивных моментов:

– мужики в культурных заведениях города мой счет всегда оплатят,

– в общественном транспорте, опять же, каждый раз место уступить норовят,

– на работе напарник за меня генератор и баллоны с ацетиленом таскает

и много-много еще всяких прочих бонусов.

И что САМОЕ ГЛАВНОЕ – я уже мечтаю, как скоро выйду на заслуженную ПЕНСИЮ.

Еще раз благодарю вас за деятельное участие в моей судьбе и на этом кланяюсь.

Да что там кланяюсь…Чмоки-Чмоки!

Всегда ваша, гражданка Егоров Петр Иванович.

Постскриптум.

Вы уж простите меня за сентиментальность – наверное, пришли месячные.»

«Уважаемый Петр Иванович!

В связи с тем, что доводы, изложенные в вашем последнем письме, были признаны обоснованными, нами принято решение удовлетворить вашу просьбу об изменении текущего гендерного статуса на мужской. Исправленный документ вы можете получить у нас в отделении в любое удобное для вас время.

С уважением….»

«Уважаемый Паспортный стол.

Огромная вам душевная благодарность за то, что я снова стал мужчиной, а также мужем и отцом двоих детей. Отдельное спасибо от моей супруги – Егоровой Анастасии Павловны и от моего напарника – Чуркина Василия Степановича.

Вы даже не представляете себе, насколько свободно и легко после шпилек и облегающих платьев дышится в растянутых трениках и в кроссовках на толстой подошве.

Однако, к сожалению, вынужден сообщить вам, что у меня опять возникла небольшая проблема. В графе «возраст» моего нового паспорта почему-то стоит цифра восемнадцать, хотя фактически уже полгода прошло с того момента, как я с помпой справил себе сорок пять.

В данной связи не могли бы вы мне накинуть еще хотя бы лет десять, а то вчера к нам в ящик положили повестку из военкомата.

С уважением,

Егоров Петр Иванович.»

На этой интригующей ноте, к сожалению, переписка обрывается. Но мне почему-то все равно кажется, что уважаемый Паспортный стол, приняв близко к сердцу судьбу нашего героя, обязательно пойдет навстречу страдальцу, попавшему в столь нелегкие жизненные обстоятельства, особенно когда узнает, что тот уже лет двадцать как сирота и поэтому может теперь претендовать на бесплатное социальное жилье и повышенную стипендию.

Три взгляда на Ваню и Петю

Первая встреча между ними состоялась на прогулке возле дома, где они оба жили по соседству чуть больше трех месяцев, то есть с самого момента своего появления на свет. На улице тогда стоял разгар весны. Апогей весны – это то время года, когда снег уже почти полностью сошел и во дворе начинает пахнуть прелой травой и краской от заборов. Ко всему прочему это та самая пора, когда вокруг все оживает и ликует, а сверху торжествующему миру улыбается непривычно высокое солнце. Красота! Однако первое впечатление, как известно, иногда бывает обманчивым. Стоит солнышку спрятаться за какую-нибудь шальную тучку, как разноголосье птах резко прекращается, а воздух сразу становится по-зимнему промозглым и колючим.

Когда мамаши новорождённых сошлись носами, толкая перед собой две прогулочные коляски, приветливое солнце стояло как раз в зените. Рядом, укутанные в толстые конверты, лежали наши герои и с интересом глазели по сторонам, интенсивно познавая окружающий мир Одного из малюток звали Иван. Другой величался Петром. Иван был на вид покрупнее и поживее. Петр выглядел рядом с ним несколько болезненным и уставшим. А еще он казался старше. Впрочем, может быть, все потому, что таким его делал взгляд – меланхоличный и колючий. Заметив рядом подобного себе, Иван настолько обрадовался, что, высвободив из тесного конверта кукольные ручки, потянулся всем тельцем навстречу своему собрату по разуму. Казалось, что он сейчас готов на радостях задушить обретенного приятеля в объятиях. В ответ Петр с достоинством выдержал паузу, а потом, как бы позволив себе обратить внимание на коллегу, снисходительно кивнул в его сторону. Вот так, в общем, будущие приятели познакомились, так и поговорили. На тот момент, в силу естественных причин, самостоятельно вести полноценную беседу они еще, понятно, не могли. Зато их родительницы, не испытывая лексических затруднений, уже давно сцепились языками:

– Какой же у вас он все-таки бледненький, – сокрушалась мамаша младенца Петра, рассматривая упитанного и розовощёкого карапуза своей визави, который по обыкновению улыбался ей во всю ширину своего беззубого рта. – Чем вы его кормите, изверги, признавайтесь уже, – наседала она на растерявшуюся родительницу Вани с таким напором, что та от испуга даже попятилась и вытянулась во фрунт. – Молоком, что ли?

– Так точно. – Отрапортовала она по-военному. – Грудным, разумеется, а каши нам пока еще рано давать.

– Я так и думала, – презрительно скривила губы нападавшая. Поэтому он такой у вас и заморенный. А мы вот своему Петеньке даем исключительно «В-кефир». Слово «В-кефир» при этом было произнесено ею с такой важностью, как будто ребенку давали, как минимум, нектар или, на худой конец, амброзию. Кстати, если кто не знает, кефиром с префиксом называется обыкновенный кефир, только витаминизированный, то есть с добавлением в него аскорбинки и еще чего-то очень полезного. Его выдавали на молочной кухне тем, у кого было совсем туго с собственным производством.

– Вот поэтому, – продолжала она, умилительно подтирая из-под носа своего чада обильные коричневые выделения, – мы такие здоровенькие. Знаете, я даже рада, что у меня молоко сразу закончилось. Так что переходите на наш чудодейственный кефир, не пожалеете. Ребенок, в подтверждение справедливости маминых слов, громко чихнул. Увидев округлившиеся от шока глаза своей мамаши, Петруша с наслаждением чихнул еще раз, после чего захныкал.

– Ну вот этого нам недоставало, – женщина в ужасе всплеснула руками и приложилась губами ко лбу дитяти, – поехали мы отсюда, не хватало еще от вас заразу какую подцепить. Напоследок она, уже будучи на полпути к подъезду, повернулась вполоборота к растерянной знакомой и громко повторила еще раз. – Так что запоминайте, дорогуша – только «В-кефир». И давайте прекращайте уже гробить ребенка грудным молоком. Пора, в конце концов, поднимать ему иммунитет.

– Заманчиво, конечно. А куда я тогда свои ресурсы дену? – вздохнула родительница Ивана и покатила коляску дальше в сквер. Коварное солнце уже спряталось, чуть погодя поднялся ветер, и пошел мокрый снег. Мамаша крепыша поежилась и подняла капюшон. Несмотря на завывающий ветер, ее Ваня крепко спал, тихонько посапывая и улыбаясь во сне.

Прошло сколько-то лет. Ваня и Петя давно уже стали взрослыми. По крайней мере, им в ту пору так казалось. Еще бы, ведь каждому из них уже стукнуло целых шесть лет. Осенью их поведут в школу, а пока они посещают подготовительный класс. Как говорит Петькин папа, ходят напоследок дурака повалять. Сейчас у них закончилось очередное занятие. На доске висят конкурсные рисунки воспитанников их группы. Конкурс называется «Мы гордимся нашими отцами». Первый слева – это рисунок Ивана. Ваня нарисовал парящий в облаках самолет, из иллюминатора которого высунулся какой-то довольный тип в фуражке, радостно размахивающий руками. По-видимому, таким Иван представлял себе своего папу – летчика гражданской авиации. У Пети рисунок получился не менее колоритным. На переднем плане им был запечатлен этакий мультяшный Папай с неестественно развитыми руками. В каждой из них он держал по деревянному ящику, а где – то за его широкой спиной извивалась кольцами большая очередь, что брала исток у магазинного прилавка, над которым висела табличка «Овосчной».

На ходу внося заключительные коррективы, Петя, наконец, тоже представил свое полотно на суд общественности. Правда, из общественности в комнате, кроме Ивана и воспитательницы, к этому времени никого уже не осталось. Всех давно разобрали родители. Сама воспиталка последние пятнадцать минут с нарастающим беспокойством смотрела на часы, у которых часовая стрелка потихоньку переваливала за цифру семь: если бы не эти две неприкаянные души, экспресс давно бы отвез ее к себе в Куркино, где заботливая мама, наверное, уже ставит на стол любимые вареники с курагой. «Ну куда же провалились эти горе – родители?» – страдала она. Ваня тоже ходил как в воду опущенный: «Папа сейчас, похоже, где-то в небе над Сингапуром. А у мамы очередная сложная операция», – так утешал он себя, отгоняя разные горькие мысли.

Лишь Петя чувствовал себя в своей тарелке и даже не думал унывать. Стоя рядом с воспитательницей, он живо комментировал детские работы, точнее, обсуждал свою:

– А у моего папы самая нужная в мире профессия – кате…таке…лажник. Он из всех самый сильный, потому что целый день таскает на себе ящики с продуктами. Никто в мире так больше не сможет. Если что, то он всегда меня даже от Васьки с пятого этажа защитит. Только кулак ему покажет – и все. Папу у нас в подъезде знаете, как боятся. Потому что он силач, а не какой-то там летчик-самолетчик, как у некоторых, – он небрежно кивнул в сторону Вани. При этом Петя говорил достаточно громко, чтобы его могла слышать не только воспитательница, но и Иван, который расположился рядом с входной дверью и внимательно прислушивался к шагам в коридоре.

– А чем тебе летчики не по душе? – индифферентно полюбопытствовала воспитательница, поправляя перед зеркалом свой макияж, – многие мальчики мечтают иметь папу-летчика, ну или типа того.

– Просто они ничего не понимают. Во-первых, летчики всегда ухлестывают за этими, как их – стюардессами – и оттого всегда потом бросают мам. К тому же они постоянно пропадают на работе. Вон как Ванькин отец прямо. Ни книжку почитать, ни на санках покатать от такого не дождешься. А еще летчики разбиваются, когда их самолеты падают. По телевизору видел. Вот поэтому летом мы поедем отдыхать в Анапу поездом. Так мама сказала. А вовсе не потому, что летать самолетом слишком дорого.

Ваня стоял, опустив голову, и, не найдя, чем парировать, украдкой подтирал тыльной стороной ладони горючие слезы. Показывать этому зазнайке свое расстройство из-за того, что у него такой неудачный отец, он не хотел.

В этот момент в комнату вошла нянечка:

– Петенька, за тобой уже пришли. Папа ждет тебя.

– Урра! – закричал Петя и бросился к выходу. Вдруг, не сделав и пяти шагов по направлению к двери, он развернулся в полкорпуса и заявил оставшемуся позади зареванному страдальцу: «Ну вот. За мной папа уже пришел, а твой еще, наверно, где-то там, в облаках кружит».

И, раскинув руки крыльями, он, включив форсаж, полетел в прихожую, туда, где, устав изо всех сил удерживать равновесие, тихонько мыча, облокотился на детский шкафчик представитель самой нужной и ответственной в мире профессии – Петькин отец.

С того случая в детском садике прошло уже много-много лет. Сейчас на улице стоит теплый майский вечер. Воздух наполнен пьянящими ароматами шиповника и сирени. Петр и Иван – двое рослых симпатичных юношей, спрятавшись под грибком, что испокон украшает школьный двор, по очереди прикладываются к бутылке с портвейном. Последний звонок отзвенел ещё утром, наполнив их души радостным предчувствием такой заманчивой взрослой жизни. От них пытается не отставать, делая неуверенные мелкие глотки, хрупкая рыжеволосая девушка Маша, она же Маруся. Петр зовет ее Машей, а Иван Марусей. Она за столько лет учебы в одной школе с этими обормотами уже привыкла к такому обращению и спокойно откликается на оба имени. А куда денешься, раз они все время вместе втроем? И в школе, и во дворе, и в лагере. И каждый из оставшихся двоих этой троицы упорно зовет ее по-своему. Конкуренция. Такое нелепое соперничество порой ее даже забавляло, но в последнее время одно из этих имен почему-то стало раздражать. А вообще родители нарекли ее в свое время Мариной.

– Пошли уже куда-нибудь. Домой ко мне пошли, – Петр характерным жестом постучал по донышку бутылки, добывая из нее последние капли живительной влаги. – У родителей еще пара бутылок хереса с Нового года завалялись. А сами они по счастливой случайности укатили на деревню к бабушке поднимать сельское хозяйство. Что на это скажете, дамы и господа?

– Почему бы нет! – Иван хотел было при этом привстать, но покачнулся и, дурашливо засмеявшись, плюхнулся обратно на лавку.

В отличие от Петра, это был его первый боевой вылет, если честно. У него в семье с возлияниями всегда было строго. Да и, впрочем, времени на глупости тоже как-то не оставалось. Учеба, спортивная секция, подготовительные курсы, литературный кружок. Наверное, поэтому и на девиц он смотрел устало-отвлеченным взглядом. Кроме, может быть, только Маруси, но это, уже простите, глубоко личное.

А вот его товарищ, несмотря на свой нежный возраст, уже сейчас мог вполне делиться опытом культурного и не очень пития. Ни нормальной учебы, ни интересов толком, ни высоких достижений. Разгильдяй, одним словом, пролетарий классический. Прочитанная им когда-то пара книжек с полным правом позволяла Петру считать себя философом. Юный Сократ смотрел на все проявления окружающей жизни философски, то есть свысока, с прищуренным взглядом. Он даже по-своему жалел не приспособленного к ней Ивана: «Ну, что этот олух видел в жизни за свои семнадцать полных лет, кроме учебы? Что испытал?»

Себя же он давно считал глубоким ветераном во всем. Чего только в его судьбе уже ни случилось. Он даже успел отсидеть трое суток за драку в центральном парке. Вино, гитары, восхищенные взгляды девочек, разношерстые компании и крутые разборки. Вот это настоящая жизнь, от которой, пока ты еще молод, следует все брать на полную катушку. А потом? Потом видно будет. И еще не вполне известно, будет ли это потом. И вообще, есть только миг между прошлым и будущим. Единственное, что его удручало в таком раскладе, это недостаток наличных средств, необходимых для того, чтобы за этот миг крепко ухватиться. Вот если бы у него был, ну скажем, миллион. Тогда они бы сейчас сидели не на детской площадке под грибком, а в уютной кафешке где-нибудь на Пикадилли и, разумеется, не втроем, а вдвоем… с ней вдвоем.

Веселая компания с энтузиазмом перенеслась в Петькины апартаменты. Если после первой бутылки родительского хереса в молодых жилах парней начала пениться кровь, то после второй в воздухе уже косяками парили Амуры и Купидоны. Пока Маша – Маруся шумела на кухне водой, заваривая чай с жасмином, между друзьями в коридоре состоялся деловой разговор:

– И ты еще на что-то надеешься? Ты хоть обратил внимание, как она на меня смотрела весь этот вечер? – вопрошал Петр с самодовольной улыбкой.

– Не знаю, как на тебя, – поднял на него глаза Иван, – а на меня как всегда вроде.

– Вот именно – как всегда, а на меня не как всегда, – добавил в диалог загадочной риторики Петр. После чего он выдержал эффектную паузу и вполголоса произнес. – А призывно! Чувствуешь разницу?

– К чему призывно?

– Ну ты даешь, Ивашка! Хорошо, я скажу тебе проще, – Петр посмотрел на Ивана с нескрываемым превосходством. – Если все присутствующие сейчас рассчитаются по порядку, то твой номер в данный момент окажется третьим. Так понятней?

– Сейчас понял, – побледнел тот. – Только мне показалось…. Петр не дал ему договорить. – Вот именно, тебе показалось. А в реальности ей живой парень нужен. Не ботан вроде тебя, не обижайся только, не поэт и не подставка для ее зонтика. А мужик с жизненным опытом. С нормальными рефлексами. А ты, ты что ей можешь предложить, кроме того, чтобы дать списать контрольную или прокатить на карусели. Не актуально уже это все. Звонок прозвенел утром. Усек?

– Интересно, что она сама по этому поводу думает? – Ваня отрешенно изучал скол на люстре.

– Она думает, что тебе пора бай-бай. Считай, что это наша общая с ней к тебе просьба, чувак. Просто она стесняется об этом тебя прямо попросить. Чего молчишь? Ладно, давай уже поступим так, я сейчас выйду – оправлюсь, а ты постарайся за это время по-английски исчезнуть. Не отравляй вечер, брат, ни себе, ни ей, если ты мужик, конечно. Про себя я помолчу, мне ты сломать его не в состоянии.

Хлопнув приятеля по плечу, Петр удалился в направлении ванной комнаты.

Иван было сделал шаг в сторону кухни, потом в нерешительности остановился: «Глупо все это как-то получается. А если я подойду к ней со своими расспросами, наверное, будет еще глупее. Ладно, Ваня, не позорься уже. Умей держать удар и принимать поражения.» Сделав резкий выдох, несчастный Ромео стал неловкими движениями натягивать свитер задом наперед. Руки его не слушались. С непривычки мутило от выпитого.

– Ванюша, а ты что, уже собрался? – К нему, занесшему было ногу в дверной проем, подбежала захмелевшая Маша-Маруся и со всего разбега повисла у него на шее.

– Да, пора мне…, наверное, детка, к экзаменам надо готовиться… вот.

Чтобы ненароком к ней не прикоснуться, Иван держал руки, как оловянный солдатик, по швам.

– Значит, решил меня на этого недоумка оставить. А ты подумал, что мне с ним и поговорить-то даже будет не о чем? Терплю его только ради тебя…

– Марина, значит, ты хочешь сказать, что…

Она нежно приложила палец к его губам.

– Я не Марина, я Маруся…

Лицо Ивана просветлело, и он закружил Марусю вокруг своей оси. Не прекращая своего белого вальса, они потанцевали через открытую дверь на улицу.

Петр, который не дыша слушал их разговор, сидя на дужке унитаза, стиснул зубы и в исступлении начал почему-то расчесывать до крови себе правую сторону лица. Он искренне ничего не понимал? Или он только внушил себе, что он ничего не понимал? Расцарапанное лицо саднило, но он этого не чувствовал. Зато впервые болело в другом месте, под ложечкой. Его терзал только один вопрос – Почему?