Текст книги "В поисках русской мечты"

Митрополит ТИХОН. И Псков, и вся русская земля. Я абсолютно с вами согласен и даже готов исполнить ваше поручение – сформулировать то, о чём вы сказали, как ни дерзновенно это звучит. Я выскажу какие-то мысли, может быть, спорные, но для меня они абсолютно безусловные, и подсказывают мне их не только наша святоотеческая мысль и история, но и великие правители России. Александр II, когда у него спросили легко ли управлять Россией, ответил: «Россией управлять не сложно, но бесполезно». Он сказал и по поводу того, какими законами управляется Россия: «Все страны управляются законами и правилами, а Россия живёт по пословицам и поговоркам».

То иррациональное, о чём вы говорите, звучало в устах этого великого и трагического реформатора России особым образом. Он был весьма рациональный человек. И вот к какому абсолютно иррациональному выводу он пришёл уже на закате, хотя и неожиданном закате, своей жизни. Есть ещё один пример. Это уже не русский государь, а русский политик и вельможа Христофор Миних. Знаменитое его высказывание, что «Россия отличается от всех других стран тем, что управляется непосредственно Господом Богом, потому что иначе совершенно нельзя понять, почему она до сих пор существует». Вот этот русский «авось», на который, казалось бы, нельзя надеяться, а надо трудиться. И все нам говорят: и церковь, и житейская мудрость, и мудрость великих людей, – трудиться, трудиться… И трудимся. И, слава Богу, когда как получается. Но этот вот русский «авось», который иногда вдруг оказывается чудом неожиданным, а на самом деле вымоленным. Это один из самых поразительных и, может быть, самых важнейших факторов нашей жизни. Я не буду перечислять всех тех, кто вдруг открывал это для себя: и наших отечественных мыслителей, политиков, и зарубежных… Черчилль говорил примерно так: Россия – это тайна, закутанная в секреты и ещё раз закутанная во мрак каких-то загадок.

«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Мы тоже понимаем, что этому можно только верить. Западные люди ищут эту загадку русской души. А мне тайну русской души, загадку русской души отчасти приоткрыли китайцы.

Как-то я был в Китае, и переводчик рассказывал, что у них для каждой страны, каждого государства есть некое нарицательное обозначение. Сам Китай – это Поднебесная. Под небом есть только Китай, а остальные окружают Поднебесную. Соединённые Штаты Америки в их восприятии – страна счастья, страна в основном счастливых людей, для которых комфортность – одна из главных задач, это их исторический выбор. Франция – страна законов. Англия – страна мужественных людей. Германия – страна мастеров. И когда в «Жэньминь жибао» даже в советское время говорили о том, что в Китай приезжает президент Франции, например, то это звучало (как мне об этом рассказали) – «в Поднебесную прибыл президент страны законов». Естественно, я спросил, как называется по-китайски наше Отечество? И переводчик сказал: это страна неожиданностей. Страна и народ, от которого можно ожидать самого необычного, нежданного. Страна, которая сама для себя тоже является загадкой. Мы действительно сами от себя иногда не знаем, чего ожидать. Мы полны таких сил, которые рационально не можем и сами ни оценить, ни сформулировать. В этом и сила, в этом и в какой-то степени наша проблема и задача для разрешения. Но мы именно такие. Мы можем быть и Ильёй Муромцем, который вдруг неожиданно встаёт с печи и совершает великие подвиги. А можем быть мужичком у Достоевского, который полдня стоит в тулупчике, кушаком подвязанном, созерцая природу, и потом вдруг непонятно куда пойдёт: то ли в Иерусалим, то ли чего-нибудь подожжёт. Помните у Достоевского эти жёсткие слова? Федор Михайлович говорит: в этом русский мужик, это наша тайна и наша загадка.

Александр ПРОХАНОВ. А что в мире существует, но неопределимо? Ведь в мире есть нечто, что абсолютно существует, но не поддаётся окончательному определению.

Митрополит ТИХОН. Это Бог.

Александр ПРОХАНОВ. Конечно, это Бог. И я думаю, что русская мечта – она неопределима. Она невыразима. И тщетно пытаться найти ей объяснение. Потому что если Россия управляется Богом, если русская история объяснима только через чудо, то, конечно, и русская мечта – это нечто созвучное с Царствием Небесным.

Митрополит ТИХОН. Мы ждём в своей истории и в некой квинтэссенции нашего народа ни больше ни меньше, чем Царствия Небесного. Не земного, а Небесного. Мы хотим поместить в свою душу ни больше ни меньше как самого́ бесконечного и неизъяснимого Бога.

Александр ПРОХАНОВ. Да, это так. Это и есть та наша сокровенная мечта, которую, наверное, многие ещё не могут выговорить и не могут понять. Но это дело времени и дело молитвы предков, которые об этой мечте прекрасно знали. Продолжим каждый на своём месте трудиться. Потому что, как я сказал себе, отступать дальше некуда, за нами – Царствие Небесное.

Адам русской поэзии

Беседуют Александр Проханов и директор Государственного мемориального историко-литературного и природно-ландшафтного музея-заповедника А.С. Пушкина «Михайловское» Георгий Василевич

Александр ПРОХАНОВ. Георгий Николаевич¸ мне кажется, что есть Пушкин петербургский, состоящий из гранита, дворцов, державной мощи, блеска залов и грома, шума балов… А есть Пушкин псковский. И это нечто другое – нежное, возвышенное, связанное с укладом, с усадьбой, с природой. Как вы чувствуете это разделение, как Вы чувствуете Пушкина псковского?

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мы не просто чувствуем, Александр Андреевич, мы знаем, что здесь Пушкин совершенно другой. И мы говорим о нём как о том, кто присутствует в жизни Михайловского до сих пор самым естественным образом. Хотя бы потому, что могила Пушкина, которая находится в двух километрах от Михайловского, не только подводит черту прожитой жизни поэта, но эта могила – она ещё и место, с которого начинается его посмертная жизнь. Посмертная жизнь среди нас, вместе с нами до сих пор постольку, поскольку мы готовы считать Пушкина своим учителем, другом.

Вот однажды на могиле Пушкина я увидел плачущую женщину. Всегда хочется подойти и спросить, может быть, чем-то помочь. Спросил. Она улыбнулась, сказала: «Я плачу не потому, что мне плохо. Я прихожу сюда не первый год. Это – единственная могила, которая у меня осталась. Так получилось, что все мои родные, все люди, на могиле которых я хотела бы побывать, находятся так далеко, что я не могу этого сделать, или могилы их неизвестны. И я прихожу к Александру Сергеевичу, чтобы вспомнить его и вспомнить их одновременно».

И я вдруг понял, что мы вполне могли бы носить ещё и второе отчество – Александровичи, просто по праву причастности к Александру Сергеевичу, к его слову.

Почти 200 лет тому назад он приехал сюда впервые, зная об этом месте, что оно есть, но не представляя себе, что это такое. И вдруг глаза его распахнулись. Холмы, луга, потрясающий, к тому времени уже достаточно старый, парк, ощущение того, что ты дома, что это твоё, родное… И впервые здесь он увидел ту жизнь, которая сильно отличалась от подмосковной и наверняка очень отличалась от петербургской. Здесь он понял, что есть народ, что есть простые слова, которыми описывается жизнь повседневная, что есть незаметный повседневный труд. И здесь, наверное, было одно из потрясений, давшее нам «Бориса Годунова»: что история начинается не вчера, а в древних и старых русских временах. И строки «Руслана и Людмилы», и строки, рассказывающие о временах Бориса Годунова, они про это место. То есть вся русская история укладывается в эти места, она здесь живёт. Более того, мне кажется, что в какой-то момент Александр Сергеевич понял, что он не только за свой талант отвечает. Он отвечает за поколения, поколения и поколения русских людей, что прожили жизнь безымянными пахарями, воинами, учёными, монахами и оставили после себя некую живую ткань нашей истории, которая, однако, не названа. А назвать её бывает дано редкому человеку…

Александр ПРОХАНОВ. Вы имеете в виду жизнь простонародья?

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Да. Ведь здесь умирали поколения крестьян, здесь умирали поколения воинов, которые защищали нашу Родину. Мы не знаем, как их зовут, мы молимся о них всех вместе. Но Пушкину предстояло в образах литературных воссоздать ту историю, показать нам, что жизнь не проходит лишь только в петербургских салонах.

Александр ПРОХАНОВ. Я думаю, что в Петербурге он бы не мог написать «здесь чудеса, здесь леший бродит, русалка на ветвях сидит». Он мог написать это только здесь. Здесь дивные леса, здесь леший бродит, может даже, его имя – Василевич.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне говорили, что однажды Валентин Яковлевич Курбатов, провожая дочь и сына своих друзей, шёл впереди. Была луна. Он вышел так, что она стала светить, обнимая его голову, и шедшие за ним вдруг испугались, потому что два вихра встали так, что люди не понимали, кто их куда ведёт.

Александр ПРОХАНОВ. Места-то сказочные, таинственные, мистические…

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Очень живые, очень сильные и до сих пор сохранили своё самостоятельное представление о жизни – естественной жизни, такой, какой она была.

Александр ПРОХАНОВ. Пушкин, живя здесь, во Пскове, в Михайловском, эти все тончайшие энергии в себя вбирал, пропитывался, наполнялся, переводил в стихи, в жизнь, в судьбу свою. А потом их отдавал и продолжает отдавать этим местам. То есть происходит круговорот этой мистической (или поэтической) энергии. Сначала он аккумулировал, собирал, а потом, когда жизнь его оборвалась, он стал её отдавать. Как берёзовые дрова в камине: при жизни растут ввысь, а потом они греют, греют, греют… Пушкин для этих мест, для Псковщины, очень многое значит.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне кажется, что здесь есть ещё одна важная вещь, которая только в Михайловском в полноте и смогла осуществиться. Поэт – это тот, кто владеет словом настолько, что оно максимально лаконично передаёт самые сущностные вещи, связанные с культурой, жизнью народов, с бытом. Именно поэтому он – поэт. Проза развивает смыслы в более обширных текстах. А поэт дает очень сжатое понимание и очень энергически мощное понимание того мира, о котором пишет. Поэт – это слово. Мы все знаем о том, что «в начале было Слово». Мы знаем, что избранным даётся чувство слова до такой степени развитое, что они способны им приближать к Богу. Или к каким-то важным истинам, без которых жизнь не состоится. И в этом смысле Пушкин явил собой здесь первого человека, который эти места безымянные назвал. Он приходит сюда, и ему дано, как когда-то в раю, ходить и называть. И как сказано: и то, что назовёшь, то навсегда останется…

Александр ПРОХАНОВ. Это русский Адам?

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Да. По существу для России – тот первый человек, тот Адам, что, создавая язык, даёт нам палитру смыслов, которую мы пытаемся вновь и вновь высказать самим себе каждое поколение и насколько это может – каждый человек. С этого начинается любое творчество. А представить себе жизнь человека без творчества (а мы говорим ещё и о мечте), изъять у мечты творческую составляющую – это значит превратить человека в жалкое подобие самого себя. Ведь из Библии мы знаем, что человек создан как подобие Бога, как творец в своих небольших пределах. И то, что мы сейчас находимся в этом месте, то, что уже скоро как 120 лет сюда приезжают люди и здесь отвечают на свои собственные вопросы, здесь ставят эти вопросы, тоже не случайно. Не случайно просто потому, что это место создано и скреплено словом.

Александр ПРОХАНОВ. Есть загадочные связи между человеком и местом, где он обретается. Эти связи до конца не выявлены. Я был в Константинове, и там, в Константинове, Ока делает потрясающую излучину, как будто в этом месте изменилась гравитация, Земля стала вращаться в другую сторону. И вся природа вдруг как бы поднялась дыбом, вихрем в каком-то восторге. И я подумал: а может быть, это произошло, потому что Есенин здесь родился…

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Потому что он там родился и состоялся.

Александр ПРОХАНОВ. Не Есенин родился здесь, потому что здесь космический изгиб реки, это было бы понятно: вот на какой-то скважине, на аномалии мира, где творят духи, возник дивный поэт… А может, рождение поэта изменило ландшафт мира? И я думаю, что в каком-то смысле появление здесь Пушкина изменило ландшафт этого места, Псковщины.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Вне всякого сомнения. Это действительно так, и это видно, когда вы пересекаете незримую границу музея-заповедника и земли, лежащей за его пределами. Я, слушая вас, подумал о том, что все, наверное, в детстве имели дело с раскрасками. И были такие раскраски, в которые надо было вносить краску, а были те, в которых для выявления цветов достаточно было намочить кисточку, провести по уже раскрашенному, но невидимому, рисунку, и он проявлялся. Мне кажется, что Пушкин и подобные ему гении именно это и делают: они проявляют всевышний замысел о месте и оставляют его нам в подарок как место, в которое можно войти и пребывать одновременно и в текущем времени, и во времени вечности, до известной степени. Он, по-моему, один из тех, кто для нас проявил это место.

Александр ПРОХАНОВ. Это и есть, может, то, о чём в своё время Вернадский говорил, что человек имеет геологическое значение для Земли. То есть появление человека меняет планету. И в этом смысле, я не боюсь показаться слишком пафосным, можно говорить о пушкиносфере.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Можно.

Александр ПРОХАНОВ. Можно говорить: «биосфера», «техносфера» и «пушкиносфера». Она – в России. Россия живёт в пушкиносфере по сей день.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. И всё это происходит тем не менее через родство слова и Земли, слова и пространства, слова и ландшафта. Это те невидимые, тайные связи, которые поэту помогают найти нужные слова, которые нам помогают найти нужные вопросы и ответы в своей жизни. Ведь любого человека, вне зависимости от того, насколько глубоко или поверхностно он об этом задумывается, всю жизнь преследует вопрос: для чего жизнь дана, зачем мы живём? Что нам надо сделать?

Александр ПРОХАНОВ. Лев Николаевич Гумилёв, который тоже бывал на Псковщине многократно, говорил, что как раз эта космическая сила, космическое излучение, они падают на ландшафт, на землю, а посредником или результатом падения является народ. Или является Пушкин. То есть Пушкин является результатом соединения этого божественного ландшафта с таинственными небесными силами. Он их соединил. И в этом смысле, конечно, Пушкин сегодня – первый человек, а может, даже не первый человек, а прачеловек. Прачеловек!

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Во всяком случае, для нашей литературы он действительно первый человек, он Адам. Адам, которому дано было в стране, которую все считали варварской, усилиями всего-навсего одной короткой жизни открыть такую перспективу, которая ещё очень долго будет для нас открытой, если мы только сами не предадим себя и своё призвание. И это жизнь через слово – посредством молитвы и творческого слова.

Александр ПРОХАНОВ. Мне кажется, что у Пушкина – пульсирующая судьба. Есть пульсары в небесах, есть звёзды пульсирующие. И Пушкин – то разгорается и наполняет всю нашу жизнь, а то как бы уходит в тень, отстраняется, уходит на обочину, освобождая пространство. И это пространство набивается бог знает чем – ужасным и скверным. А потом он опять воскресает, и опять – новое нашествие Пушкина или вторжение в нашу жизнь. Что это такое? В 1937 году было, по существу, второе пришествие Пушкина, а может быть, даже и третье.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Причём происходило это в год смерти Пушкина, а заявляло – о его бессмертии. И, значит, о бесконечных возможностях того народа, в котором он живёт.

Александр ПРОХАНОВ. Это тоже очень важно, потому что год смерти – «смертью смерть поправ». По существу это был пасхальный акт…

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. В преддверии того армагеддона, который развернётся через несколько лет на нашей территории.

Александр ПРОХАНОВ. Пушкин оказался тогда среди изнурённого народа. Ведь народ 1937 года был очень изнурён: труды нещадные, раскулачивание, репрессии. Народ был отстранен от власти, были ропоты, ненависть, гражданская война ещё не кончилась. А Пушкин был помещён в этот народ и подготовил его для огромной коллективной борьбы, войны.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Чрезвычайно важно, что он первый выступил как знамя, под которым можно было всем собраться: и людям дворянского происхождения, просвещённым, аристократам, и крестьянам. Он был равноблизок и равноудален от тех и других. Он оказался тем основанием, которое сплотило людей накануне большой беды.

Александр ПРОХАНОВ. Под Изборском стоит стена крепостная, о которую разбивались нашествия тевтонов. И там, в этой стене, выложены камнями Голгофа, крест. А на эту голгофу, на этот крест двигался католический крест или католическая голгофа. И кресты схватывались: тевтонские кресты и православные русские кресты. И по существу Пушкин выступил против гитлеровской «Аненербе», он выступил против тевтонской мистики, против глубинного, мрачного. Против этой чёрной бездны он выступил со «Сказкой о царе Салтане». И оказался сильнее.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Что ещё удивительнее: слово, которое было ближе всего к Богу, оказалось способным доказать, что внешние почитания чего бы то ни было: внешние представления в виде креста, представления о том, что мы – такие, а вы – другие – оно ещё ничего не решает. Решает глубинная суть народа, который несёт в себе – в самых страшных, критических условиях, «знаменуясь» через звезду, символ человеческого земного бытия. Ведь звезда – символ человека как такового. Даже сквозь это несёт свет.

Александр ПРОХАНОВ. Получилось, что кресты «Тигров» были побеждены «звездой пленительного счастья». И эта пульсация Пушкина говорит о том, что Пушкин грядёт. Мы же были в чудовищном времени 90-х годов, когда Россия вся отхлынула. Вместо России возникла дыра, чёрная пропасть. И сейчас мы медленно, но неуклонно эту пропасть опять заполняем тем, что удалось не расплескать. И Пушкин возвращается. И ваш музей, ваш заповедник – то место, куда стекаются пушкинские ручьи.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Даже шире – куда стекаются и те люди, которые вчера ещё не совсем понимали, что Пушкин в их жизни есть. И здесь всеми средствами, доступными человеку на Земле, все говорят об одном и том же: ты – человек, ты имеешь право на творчество, имеешь право мечтать, и твоя мечта непременно сбудется как свет, за которым можно идти из поколения в поколение. Потому что идти можно за чем угодно, но если ты не идёшь за светом, ты идёшь во тьму, в небытие.

Александр ПРОХАНОВ. Я пытался заняться неблагодарным делом – как бы разложить и расчленить пушкинскую идею, пушкинское творчество. Я увидел в этом творчестве то, что мы называем государством, державой, империей. Пушкин действительно был государственником, в нём жило ощущение великого русского могущества и история Пугачёва. Пугачёвский бунт и Годунов, и Полтава… Там он, совершенно ясно, был носителем русской государственности.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. И более того, собирателем земель русских. Помните, как он в «Памятнике» перечисляет те народы, которые вспомнят его.

Александр ПРОХАНОВ. Он был имперский в этом смысле художник, потому что считал, что Россия, Русь, держава – там все: и калмыки, и тунгусы – «всяк сущий в ней язык». И конечно, он хотел, чтобы эта империя, эта держава была защищена. Он был воинский поэт. «Сиянье шапок этих медных, насквозь прострелянных в бою <…> полки увидели Петра <…> и грянул бой, Полтавский бой…» Он был воинский поэт. Он видел, что Россия крепка своим воинским подвигом. И держава держится на воинском торжестве.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Думаю, это тоже было одно из тех переживаний, которое связано с этим местом. Здесь очень трудно было не заметить славную военную историю России. И мне кажется, он нёс это в себе, и – удивительная тоже догадка – может быть, ему и не дано было стать, как Лермонтову, военным, просто потому, что когда у тебя есть что-то неосуществлённое, ты глубже, ярче, иногда болезненнее, иногда точнее со стороны можешь передать это состояние. Поскольку, когда ты находишься внутри, скажем, воинской службы, у тебя есть устав, есть необходимость выполнять рутинные задачи и исчезает главное – внутреннее героическое напряжение, которым только и даётся подвиг.

Александр ПРОХАНОВ. Но он стремился на войну. Он хотел разделить военную долю со своими коллегами, со своими друзьями-декабристами, он хотел быть рядом с ними в строю.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Стремился. Даже ходил в атаку, чтобы пережить это.

Александр ПРОХАНОВ. Да, да. Значит – имперский пафос и воинская доблесть, без которых империя не устояла бы. И в Пушкине есть то, что хотело бы сделать эту империю не империей полосатых шлагбаумов и часовых у крепостей, а наполнить её благодатью, добром, светом, справедливостью. Отсюда то его начало, о котором наши либералы говорят: он свободомыслящий человек. Конечно, всё было. «Звезда пленительного счастья», «Братья…», «Ярем он барщины старинной оброком лёгким заменил; и раб судьбу благословил», его любовь к крестьянам – ко всем. Он хотел свою державу, свою крепость наполнить благом, добром возвышенным.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Пушкин жил в православной стране. Его окружали храмы, церкви, посещал, наверное, богослужения, но в его творчестве тема христианства звучит слабо, так скажем. И наши православные в этом не видят его приверженность к христианству. Но ведь сама идея красоты, которую он исповедовал, красоты, которой он наполнил поэзию, эта красота – ипостась Бога. И в этом смысле Пушкин – абсолютно религиозный поэт. Он наполнял своё творчество красотой как ипостаси Бога.

Есть ещё два очень важных момента. Ведь Пушкин умирал тяжело и достаточно долго. И в эти неполные три дня, когда перед тем, как наступила смерть, он исповедовался, и священник, который его исповедовал, признавался потом, что он сам хотел бы такой исповеди – полной и ясной, и сам хотел бы умереть с таким же чувством освобождения и близости к Богу, которое в этот момент было у Александра Сергеевича. И ещё, как ни странно, мы отмечаем всякий год день памяти Пушкина – это день святого Исаака Сирина, чью молитву Пушкин переложил в стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны…» Бывают, как он сам говорил, странные сближения, но они тоже, задним числом какие-то вещи заставляют видеть в другом ракурсе, в другом свете. И это, наверное, тоже не случайно. И не случайно то, что столько усадеб, при которых не уцелели храмы. А ведь Михайловское – одно из гармоничнейших мест: не только три усадьбы, не только крестьянский мирок возле мельницы, но ещё и Святогорский монастырь, что остался стоять на своём месте над могилой поэта, которая всегда пребывала так, как, наверное, хотелось бы, чтобы все могилы пребывали.

И немецкие танки, бронетранспортёры её не тронули, могила не пустила их к себе.

Александр ПРОХАНОВ. Если мы говорим, что Пушкин – это первый человек, то в нём, как в первом человеке, существует всё, и богочеловек – тоже. Его смерть, его гибель – это не простая дуэль. Это не просто борьба за честь, битва за дворянское достоинство. Мне кажется, что в этой смерти тоже есть что-то очень религиозное, глубинное и поучительное. Это в каком-то смысле жертва. Он принёс себя в жертву. И явно или не явно, но эта смерть, эта гибель должна была показать этому остывшему, наполненному грехами, хладному, смердящему миру, что есть подвиг, есть красота, есть мученическая смерть красоты.

И что есть нежелание принести в жертву других, а готовность выйти и стать под выстрелы самому. Я был на месте, где погиб Матросов, и мне пришла мысль, что Пушкин – это Александр Матросов русской поэзии. Матросов и Пушкин закрыли собой амбразуру, откуда вырывалась тьма, чтобы эта тьма не летела в других. И, конечно, мистическая фигура Пушкина, она не раскрыта до конца. Она, видимо, бездонна. И я думаю, что грядут времена, жестокие времена, причём жестокость, она будет не в крылатых ракетах. Она будет в том, что человеческие отношения будут формироваться тем, что мы называем цифрой. И ответом на нашествие цифры, мне кажется, будет пушкинский взрыв. Пушкин сломал «Аненербе», и Пушкин выйдет сражаться с цифрой. Мы находимся в преддверии возвращения Пушкина.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне кажется, что он уже в эту борьбу вступил. Посмотрите, как произносятся ранние фразы, которые считались эпитетами прославляющими. Меня в последнее время очень интонационно «царапает» то, как произносится «это наше всё», например. Интонации очень важны. А пытаются в очередной раз пренебрежительно выбросить их как ненужный материал, отработанный. То есть оказывается, борьба уже идёт. Уже она началась, и она, думаю, будет принимать ещё более серьёзные и, может быть, более пространные формы, чем сегодня.

Александр ПРОХАНОВ. Думаю, что всё-таки молодой ум в поисках не остановишь ничем: ни водкой, ни наркотиками, ни обманом, ни футболом. Он очень пытлив. И молодые люди пытаются открыть новые элементы, новые вещества, создать новые программы компьютерные, хайтек. Но Пушкин – это такая планета, такой континент, который даст пищу любому пытливому молодому русскому уму. И время новых пушкинистов тоже грядёт.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Произведения Пушкина ещё и тем хороши, что они в цифровой век, век математики и цифры поддерживают, как молоко матери, в человеке душу. Питаться голой цифрой душа не может. Человеку нужна пища другая, которая дарит уверенность, веру, размышления, возможность отойти от привычных событий, которые заслоняют собой всё. Пушкин – это то пространство, та вода, тот живой воздух, в который, входя, ты выходишь другим, обновлённым. И без этого нет полноты человека. А неполный человек не может создать в полноте своей шедевр. Он может создать что-то гремящее механически или электронно совершенное, но абсолютно не человеческое. А ведь мы говорим о жизни человечества. И в этом смысле Пушкин – один из самых человечных творцов.

У нас сейчас в Михайловском отряд доброхотов – школьники из Перми, ученики физико-математической школы имени Пушкина. Зная, как он учил математику и физику, можно улыбнуться и сказать: это совершенно несовместимое. А между тем это одна из тех редких школ, в которых дети получают одновременно специализации и по физике, и по математике, вплоть до бакалавриата. И в то же время они не чужды слову, не чужды художественным занятиям, музыке и танцам, это является частью их общечеловеческого развития. Они приезжают сюда как молодые пушкинисты, один из которых сделал интересный доклад «Пушкин – математик». Показал, что Пушкин столько-то раз в своих произведениях употребляет математические термины, и сделал вывод, что эти термины ни разу не противоречили своему глубинному значению, хотя Пушкин математиком никогда не был. И это тоже ведь – слово. Это слово, которое вмещает в себя все смыслы, вплоть до тех, которые мы считаем далёкими от языка и литературы.

Александр ПРОХАНОВ. Может быть, кто-нибудь из этих учеников откроет новый элемент и назовёт его «пушкиний».

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Может быть. Надо подать им эту идею.

Александр ПРОХАНОВ. Георгий Николаевич, Вас Россия любит, знает. Михайловское – это место поклонения и паломничества. Через вас проходит масса людей и добрых, и злых, и возвышенных, и глухих. Но все они, проходя через это игольное ушко, меняются. По эту сторону Михайловского они становятся другими. Какими? Трудно сказать. Но ясно, что осенёнными. И для меня просто счастье беседовать с вами среди этих рощ, на фоне этих мест, где гулял Пушкин, где он обожал и целовал свою незабвенную Анну. И это удивительная благодать, что мы, русские мечтатели, учимся этой мечте у Александра Сергеевича Пушкина.

Георгий ВАСИЛЕВИЧ. Мне хочется сказать пушкинскими словами, что это место воплощает в себе три понятия, без которых жизни нет: и саму жизнь, и слёзы, и самое главное – любовь. Это место очень многим дарит любовь, причём в разных ипостасях. К близкому человеку, к Родине, и в равной мере – неразделимо от его личного восприятия самого себя. И в этом смысле Пушкин жив до сих пор и продолжает быть среди нас.

Александр ПРОХАНОВ. Если сам Пушкин, прах его лежит в могиле, в монастыре, то всё, что здесь есть и чему вы посвятили свою жизнь, является своеобразным нимбом вокруг него.