Текст книги "Леонид"

Глава двенадцатая

Леонид Леонидович Троевидов пригласил на деловой завтрак заместителя Госсекретаря США Чарльза Ли. Завтрак проходил в загородной резиденции и был ограничен по времени. Ибо днем Леонид Леонидович участвовал в пресс-конференции, на которую съезжались журналисты со всех российских регионов.

Завтрак был легкий, состоял из омлета с ломтиками бекона, обжаренного белого хлеба и фруктов. Фрукты лежали на фаянсовом блюде. Взор Леонида Леонидовича радовали алый полумесяц арбуза с черными семечками, золотистая, отекавшая соком дыня, груши с легким застенчивым румянцем, красные, по-кустодиевски сочные яблоки, ягоды малины, синяя ежевика, изумрудная, с солнечной сердцевиной гроздь винограда, которая свисала с блюда и касалась скатерти. Тут же стояли стеклянные вазочки с вареньями. Вишневым, из черной смородины, из сливы, абрикосов, земляники, патока с засахаренными еловыми шишечками, варенье из черники.

Леонид Леонидович и гость отказались от кофе, предпочли чай. Черпали серебряными ложечками варенье.

Чарльз Ли, сидящий напротив Леонида Леонидовича, был похож на пушистого кота. Круглую голову украшала седая шевелюра. Пышные усы шевелились, словно он облизывался. В голосе слышалось мурлыканье. Движения были осторожные, бархатные. Глаза смотрели ласково, почти с умилением. Но Леонида Леонидовича не обманывали бархат и мех, он чувствовал спрятанные стальные когти. В ласковых глазах мелькала холодная вороненая беспощадность.

– Восхищаюсь Президентом Блондом, – произнес Леонид Леонидович, черпая ложечкой вишневое варенье. До этого то же варенье отведал Чарльз Ли, и оно оставило на его седых усах розоватый след. – Ему приходится сражаться с журналистами, он делает это блестяще. Но такая борьба уносит много сил.

– Это особый стиль Президента Блонда. Он любит обострять обстановку. Создает хаос, в котором противник теряется, а он в этом хаосе чувствует себя как рыба в воде. Всегда обыгрывает противника, – Чарльз Ли сделал глоток из фарфоровой чашки. Чай смыл с усов след вишневого варенья, но оставил желтоватые капли.

– Президент Блонд прекрасно владеет «теорией управляемого хаоса». Он, случайно, ни слушал лекции в Беркли? – тонко усмехнулся Леонид Леонидович. – Сначала он путает все карты, доводит ситуацию до кризиса, а потом «управляет хаосом». Благодаря созданному хаосу он обыграл бедную Хиллари. Довел конфликт с Ким Чен Ином чуть ли не до ядерной войн, а потом дружески с ним встречался. По-моему, тем же самым он руководствуется в отношениях с Россией. Он выходит из всех договоренностей, ломает оси координат, в надежде, что Россия растеряется, отступит. Позволит Президенту Блонду прочертить новые координаты, и вынудит нас действовать в этих американских координатах. Здесь кроется риск, не правда ли?

Собеседники вновь потянулись ложечками к варенью. Чарльз Ли вкусил черничное, а Леонид Леонидович абрикосовое. Черничное оставило на усах Чарльза Ли голубоватый след, который был смыт глотком чая. Чарльз Ли полоскал свои усы, и Леонид Леонидович ждал, когда, пропитанные влагой, усы начнут хлюпать.

– Мне кажется, Леонид Леонидович, вы тоже прослушали в Беркли курс лекций. Вы и Президент Блонд сумели среди сирийского хаоса достигнуть понимания.

На Украине, какой бы сложной ни казалась ситуация, вам обоим удалось «заморозить» конфликт на Донбассе. Горжусь, что в этом есть доля и моего участия.

– Американо-российские отношения подвержены пульсации, – Леонид Леонидович смотрел, как прилетевшая в трапезную оса ползает по краю вазочки, впивая земляничную сладость. – Убежден, что через некоторое время в наших отношениях наступит разрядка. Не быстро, не с гиперзвуковой скоростью, но наступит.

Чарльз Ли сладко закрыл глаза, словно смаковал ответ Леонида Леонидовича. В этом ответе таился намек на гиперзвуковую ракету, которая поступила на вооружение российской армии, и отсутствовала у американцев.

– Конечно, Леонид Леонидович, такого же мнения придерживается Президент Блонд. Мы придем к взаимовыгодному соглашению по ракетам. Постараемся устранить противоречия. В Америке помнят замечательную теорию академика Сахарова о «конвергенции двух систем». Мы можем вновь сблизиться, быть может, почти срастись, как это было при Горбачеве.

– Это сращивание кончилось крахом Советского Союза. Мы не повторим опыт Горбачева. Наши противоречия можно уменьшать, их можно регулировать, но они неустранимы.

– Значит, правы русские славянофилы Хомяков, Данилевский, говоря о несовместимости Запада и России?

Оса имела тонкую талию, золотое тельце в черных колечках. На ее подвижной головке дрожали чуткие усики. Крохотным хоботком она страстно касалась варенья. Была нервная и опасная, несла в себе капельку яда, помещенную в одноразовый шприц.

– Один философ объяснил мне, почему противоречия России и Америки неустранимы, – Леониду Леонидовичу хотелось спугнуть осу. – Сущность Америки выражена в «Американской мечте». Она звучит, как «Град на холме». На вершине мира, на горе, американцы построили крепость и оттуда озирают другие народы, живущие в долинах, под горой. Если американцам не нравится поведение народов, они посыпают их крылатыми ракетами. «Американская места» о мировом господстве, вы хотите управлять миром. «Русская мечта» выражена в формуле «Храм на холме». Русские насыпали холм своей истории из побед, поражений, великих трудов и откровений. Поставили на вершине холма храм, который своими крестами касается небес. С небес божественный свет нисходит в наши семьи, университеты, гарнизоны. «Русская мечта» в том, чтобы снискать Царствие Небесное. Поэтому две наши мечты несовместимы. Противоречия неустранимы.

– Очень интересно, Леонид Леонидович. Я передам эту теорию Президенту Блонду и Госсекретарю. Дипломаты изучают экономику, геополитику, военную стратегию и поэтому ошибаются. А им нужно изучать «Русскую мечту». Тогда они не будут заблуждаться.

Чарльз Ли тихо засмеялся. Его плечи заколыхались, как на волнах.

Оса перелетела с земляничного варенья на вишневое, замерла, поглощая сладость. Ее тельце сладострастно вздрагивало, чуть заметно трепетали прозрачные крыльца.

Завтрак подходил к концу. Леониду Леонидовичу пора было отправляться в город, чтобы не опоздать на пресс-конференцию.

– Леонид Леонидович, – Чарльз Ли умолк, и его пушистые усы шевелились, словно он подбирал слова. – Президент Блонд просил вам передать информацию, исходящую от наших спецслужб, – из голоса Чарльза Ли исчезли мурлыкающие интонации. – По сведениям нашей разведки в Москве готовится государственный переворот. Заговорщики находятся в вашем непосредственном окружении. Их имена пока не известны, но они представляют крупный бизнес, некоторые силовые структуры, губернаторский корпус. Среди них есть видные дипломаты, влиятельные политологи и деятели культуры. Президент Блонд просил передать, что мы готовим списки имен. Немедленно их вам предоставим, как только будут сделаны последние уточнения. Президент Блонд видит в вас партнера, с которым можно вести переговоры и опасается деструктивных изменений в России. Хаос, о котором мы с вами только что говорили, может привести к власти ультра-националистов, для которых «Русская мечта» – это гиперзвуковая ракета, летящая на Вашингтон. Президент Блонд отдал распоряжение нашим спецслужбам войти во взаимодействие с вашими по упомянутой теме.

Леонид Леонидович почувствовал, что земляничное варенье, которое он отведал, вдруг стало горьким.

– Я благодарен Президенту Блонду за дружеское предупреждение. Я непременно обращу на него внимание.

– Ваша разведка предупредила Эрдогана о готовящемся перевороте и тем самым спасла Турцию. Быть может, сообщение Президента Блонда спасет Россию.

Леонид Леонидович видел, что оса, увлекшись сладостями, прилипла к варенью и била крыльцами, перебирала лапками, все больше увязая в розовой гуще.

– Я вспоминаю Сталина, который перед самой войной получил письмо от чешского Президента, в котором тот уведомлял Сталина о заговоре генералов. Сталин был мнителен и вырезал половину комсостава. Красная армия начала войну без командиров, и полтора миллиона солдат сразу попали в плен к немцам.

– Конечно, нельзя говорить о заговоре с полной уверенностью. Но, как говорится, «предупрежден, значит вооружен».

Оса погружалась в варенье. Ее золотистое тельце выгибалось, она беспомощно жужжала. Леонид Леонидович порывался ложечкой вычерпать осу из варенья, но передумал. Ни так ли и он погружается в сладкозвучие сидящего перед ним врага, который подталкивает его в смерть?

– Если ваша информация, господин Ли, подтвердится, и действительно государственный переворот назревает, у меня есть два выхода. Жестоко подавить заговор, что не обойдется без крови. И тогда я войду в русскую историю, как Леонид Кровавый. Или же поступить, как поступил император Александр Первый, на которого, как утверждают, я похож. Я просто покину Кремль, скроюсь, уеду из России. В этом случае, могу я рассчитывать на покровительство Америки? Смогу ли доживать мой век, как частное лицо, где-нибудь на вилле в Бразилии, на золотых пляжах Копакабана?

Леонид Леонидович смотрел в тихие глаза Чарльза Ли. В них что-то начинало темнеть, всплывало, как всплывает из безмятежного моря подводная лодка.

– Конечно, вы сможете рассчитывать на понимание Америки, Леонид Леонидович. Не скрою, мы обсуждали с Президентом Блондом эту тему.

«Эту тему, тему, тему, тему, – Леонид Леонидович смотрел на розовую капельку в белых усах Чарльза Ли. Многократно повторял: – Тему, тему, тему». Тысячу раз до изнеможения, пока капелька в усах Чарльза Ли не потемнела. Стала разрастаться, чернеть, увеличивалась, захватывала все новые части лица, которое вдруг начало проваливаться. Превратилось в черную дыру, в жуткую бездну. Леонид Леонидович полетел в эту бездну, стараясь удержаться. Хватался за каменный выступ, за женскую грудь, императорский скипетр, плоский штык карабина, бороду патриарха, сосульку на крыше, скальпель хирурга, отрезанную и брошенную в ведро ногу, костяной гребень в каштановой материнской косе, ливень, гремящий по крыше. Леонид Леонидович падал, перевертывался, кричал, и его крик гнался за ним.

Леонид Леонидович очнулся, сидел без сил. Чарльз Ли смотрел на него воронеными глазами:

– Что-то случилось, Леонид Леонидович?

– Я подумал, каким образом умертвили Милошевича, уколом шприца или отравленной пищей? Бутылка, которую вогнали в задний проход Каддафи, была из-под виски или на ней была пивная наклейка? Веревка, на которой повесили Саддама Хусейна, была из пеньки или из капрона?

– Я понимаю, Леонид Леонидович, эти подробности важны для понимания истории. Ведь истина в деталях, не так ли?

Леонид Леонидович смотрел на осу, которая не шевелилась, залипнув в варенье. Накрыл стеклянную вазочку блюдцем.

– Мой сердечный привет Президенту Блонду! – Леонид Леонидович пожал руку Чарльза Ли. – Я принял к сведению сообщение Президента. Я стану обдумывать эту тему. «Тему, тему, тему» – тоскливо в нем зазвучало. Но он справился с приступом и торопливо вышел.

Глава тринадцатая

Пресс-конференция Президента Троевидова проходила, как обычно, в великолепных палатах Гостиного двора. В огромном пространстве под сводами было установлено несколько ярусов кресел, построен подиум, поставлены кресла для Президента и пресс-секретаря. Многочисленные, приехавшие со всех городов и весей журналисты еще не запускались в зал. Вдоль пустых рядов ходили кинологи, вели на поводках овчарок, заставляя их обнюхивать кресла.

В небольшом кафе собрались элитные журналисты, пили кофе, получали последние наставления от пресс-секретаря Симеона Викторовича Пушнова, который наклонялся то к одному, то к другому, выдвигая из черепа прозрачные глаза, похожие на фары «Ситроена». Удалялся осторожными шагами вкрадчивого придворного.

Лана сидела за столиком с журналистами, составлявшими цвет политического телевидения.

– Кто знает, в каком настроении пребывает наш Президент? – спросил Соломатин, ведущий ток-шоу, которое своим грохотом напоминало камнедробилку, превращало в пыль всякую, приходящую из Украины новость. Участники шоу, искусством Соломатина, доводились до исступления. Прелесть передачи состояла в том, чтобы уважаемых политологов, маститых писателей, самодовольных депутатов превратить в бешеных псов, изрыгающих в адрес друг друга наполненные ненавистью слова. – Судя по вопросу, который Ситроен просил меня задать Президенту, тот нуждается в детском питании.

Уже не может переваривать твердую пищу. Нас пригласили, чтобы мы засовывали ему в рот пустышки.

У Соломатина было лицо, похожее на блюдо. Рот, нос, глаза лежали на блюде отдельно, независимо друг от друга. Когда двигался нос, глаза и губы замирали. Когда шевелились губы, глаза стекленели. Когда начинали бегать выпуклые глаза, губы мертвели, а нос переставал дышать.

– Я слышал, он не здоров. У него случаются приступы страха. Ему кажется, что его вызывает в Кремль Иосиф Виссарионович и спрашивает, правда ли, что он хочет вернуть Японии Курильские острова, – со смехом произнес Вильямc, ведущий новостных передач Ему руководство поручало создание фильмов, освещающих достижения Президента. Вильямc был ироничен, любил анекдоты, но во время передач его лицо обретало торжественное, молитвенное выражение. – Рейтинг Президента сдувается, и он ищет насос, которым можно его накачать.

– Сегодня на пресс-конференцию впервые пригласили либералов. Ситроен с каждым проводит профилактическую беседу. Чтобы те задавали вопросы не слишком едкие. Многие отказались, хотят сохранить лицо. Но некоторые пришли, например, я видел где-то здесь Златоведова. Неужели он тоже прикусит свой раздвоенный язычок? Как ты думаешь, Порфирьева? Ты еще не мадам Златоведова? – обратился к Лане Трусцов, старообразный желтолицый репортер, с головой, похожей на лежалую тыкву.

– Не видела Златоведова, – ответила Лана. Все знали об ее отношениях со Златоведовым, и иногда допускали двусмысленности.

Это было насмешливое, умное, чуткое племя, окружавшее Президента сплоченным роем. Но рой иногда редел, если кто-нибудь попадал в опалу. Тогда рой пополнялся новой особью, готовой хвалить и хулить, замалчивать или восхвалять, умолкать, если того требовали обстоятельства, или возвышать голос, гасить распри или разжигать споры. У журналистов не было вечных привязанностей. Они напоминали комаров-толкунов, которые вились вокруг куста. То колыхались все в одну сторону, то рассыпались, то вмиг исчезали, чтобы через минуту снова возникнуть. Лана была из их числа, прощала им непостоянство и вероломство.

– Я понимаю Слюдакова, который убежал с НТВ на «Дождь». Убежал с корабля, когда почувствовал течь. Если победят либералы, ему первому оторвут башку за его крымские репортажи, – глаза Соломатина остекленели, губы высохли, как дольки глины, и только ноздри дрожали, словно принюхивались к опасности.

– Мы все когда-то были либералами, когда Троевидов был либерал. Теперь стали патриотами, потому что и он патриот. А станет он вновь либералом, и я превращусь в русофоба и западника. «Догогая Гусь», что значило «Дорогая Русь», – Вильямc смешно грассировал, изображая либерала.

– Я профессионал. Найду работу при любом режиме. Президента Троевидова могут повесить, и я буду вести репортаж с места казни. Правители уходят, а продавцы, ассенизаторы, палачи остаются, – Трусцов провел ребром ладони по горлу, показывая, как действует гильотина. – Я готов к любой альтернативе!

– Друзья, можно рассказать анекдот? – спросил Вильямc.

– Валяй, – согласился Трусцов.

– Приходит сын к отцу: «Папа, что такое альтернатива»? «Альтернатива, сынок, это когда ты продаешь часы и покупаешь одну курицу. Потом ты продаешь телефон и покупаешь пять кур. Потом продаешь мотоцикл и покупаешь сто кур. Потом ты продаешь дом и покупаешь две тысячи кур. Потом начинается дождь. Он льет неделю. Реки выходят из берегов, все заливают, и все куры тонут». «Папа, я спросил, что такое альтернатива». «Утки, утки, сынок»!

Вильямc смеялся, и все остальные смеялись.

– Хотел тебя спросить, Порфирьева, – Соломатин дружески тронул Лану за руку. – Ты ведь теперь при вице-президенте. Если что с Троевидовым случится, станешь вторым Ситроеном. Научилась глаза пучить?

– Она тебя самого научит, – ухмыльнулся Вильямc. – Станет пресс-секретарем Президента, все под ее начало пойдем. Как пудели дрессированные на задних лапках будем скакать.

– А правда, Порфирьева, что твой вице-президент какой-то малахольный? – спросил Трусцов. – Головой о море ударился и стал блаженный?

Все трое беззлобно смеялись. Лана испытала к ним внезапное отторжение. К стеклянным глазам Соломатина, к усохшей, как у желтой мумии, голове Трусцова, к чмокающему, словно сосущему карамельку, ротику Вильямса. Вспомнила синюю тундру, черные озера с белыми лебедями, близкое, с открытым лбом, лицо Александра Трофимовича, который говорил: «Никогда не предам Президента. Я солдат, давал присягу».

– Он воевал за Родину, когда ты, Соломатин, строил свою виллу на Женевском озере, прилетал в Москву учить любви к Родине. Или ты, Вильямc, какое у тебя еще гражданство, кроме английского? А ты, Трусцов, снова, как когда-то, станешь пугать «русским фашизмом», требовать «добить гадину»? – Лана сбросила со своей руки вялую ладонь Соломатина.

– Ну что ты вскипела, Порфирьева! – урезонивал ее Вильямc. – Ты такая же, как мы, только у тебя грудь больше.

Лана увидела, как в кафе вошел Златоведов. На нем был смокинг, галстук-бабочка. Своей чопорностью он был не похож на остальных журналистов. Те явились на пресс-конференцию, как на встречу без галстуков. Златоведов помахал всем рукой.

– Постарайтесь не забыть вопросы, которые засунул в ваши головы Ситроен, – Лана встала и пошла к Златоведову, села за его столик. И сразу забыла недавнее раздражение. Златоведов каждый раз вызывал в ней легкое головокружение. Его красивое бледное лицо с розовыми губами, длинные ниспадающие волосы, нос с благородной горбинкой рождали в ней не обожание, не влечение, а сладостное безволие, мягкое опьянение, какое бывает в душистых сумерках где-нибудь у теплого моря. Там они и познакомились однажды на пляжах Коктебеля, и этот вкус пряного вина, запах роз, упоительная музыка на вечерней веранде, где они танцевали, и он увлек ее на безлюдный берег, целовал с тихим смехом, и они, как были в одеждах, пошли в море. Их танец продолжался в воде, Златоведов нырял вокруг нее, как дельфин, и она вдруг испытала сладостное безволие, запомнила его тихий стон. Он на руках вынес ее из моря, они в мокрых прилипших одеждах брели по песку на далекий зеленый фонарь.

– Как твое путешествие, дорогая? Ты не вмерзла во льды? Пришлось бы тебя спасать с ледоколами.

– Я видела удивительный танец. Ненцы танцевал у своих чумов под звоны бубнов. Я смотрела на их круженья, будто они плыли, или рыскали по тундре, или хотели взлететь. Я чувствовала себя то рыбой, то лисицей, то летящей гагарой. В танцорах волшебная сила, доброе колдовство. А твои африканские пигмеи плевали из злых трубок, и у меня разболелась голова.

– Зло есть зеркальное отражение добра. Они меняются местами, и не поймешь, где ты, а где твое отражение.

– В тундре озера черные, как зеркала.

– В прошлый раз, когда мы лежали, я видел твое отражение в зеркальном потолке. Какая же ты прекрасная! Хочу заказать твой портрет: «Дама в зеркалах». Согласишься позировать обнаженной Никосу Сафронову? Я сделаю ему заказ.

– Пусть лучше напишет меня в моем любимом бордовом платье. «Дама в бордовом». Ты повесишь портрет в Доме на набережной.

– Прошу, поедем ко мне, – Златоведов взял ее запястье, нащупал жилку, и Лана почувствовала, как останавливается в ней сердце, как ей чудесно. – Кончится это сборище, и поедем ко мне. Я сделал открытие. Если долго смотреть на кремлевские звезды, они начинают чернеть. В них зажигается черный свет. Поедешь?

– Да.

К ним подошел пресс-секретарь Симеон Викторович Пушнов. Его глазные впадины были лишены глаз, так плотно слиплись маленькие коричневые веки. Но вдруг из головы выскочили две голубоватые стеклянные трубки. Нацелились на Златоведова, как оптические прицелы.

– Вы помните наш уговор, Алексей Васильевич? Ваш вопрос Президенту должен быть острый, но не выходить за рамки. Я включил вас в списки выступающих, как яркого, но не ярого оппозиционера.

– Я помню, Симеон Викторович. Я спрошу Президента, не пора ли в России ввести прогрессивную шкалу налогов. Это снизит социальное неравенство, – ответил Златоведов.

– Вот и хорошо, и ладно! – успокоился Пушнов. Его глаза скрылись в дуплах, запечатались коричневыми веками.

Зазвенел звонок. Требовательный голос возвестил:

– Уважаемые участники пресс-конференции, просьба занять свои места!

Все потянулись в зал. Лана и Златоведов расстались, чтобы встретиться после пресс-конференции.

Все места были заняты. Ближе к подиуму поместились привилегированные журналисты из государственных телеканалов, информационных агентств и газет. Среди них нашли себе место близкие к правительству блогеры. Средние ряды занимали провинциалы. Редкими вкраплениями среди них смотрелись оппозиционные журналисты, от которых не следовало ждать несогласованных провокационных вопросов. На задних рядах теснились журналисты малых, никому не известных изданий, далеких от политики, гламурных, ведомственных, развлекательных. На отдельной площадке толпились телекамеры, цепляли друг друга треногами, боролись за выгодную позицию. Все это шелестело, гомонило, ерзало. Только агенты охраны, одинаковые в своих черных костюмах и галстуках, заняли места у проходов, напряженно и зорко осматривались.

Лане досталось кресло в средних рядах. Она не собиралась задавать вопрос Президенту. Ее занимала драматургия предстоящего действа. В нем угадывался современный политический фон, тонкие оттенки внутренней и внешней политики, зашифрованные в вопросах журналистов и ответах Президента. Златоведов не был виден, он находился в стороне, заслоненный множеством подвижных голов.

Невидимый голос одухотворенно, с молитвенным воздыханием, произнес:

– Президент Российской Федерации Леонид Леонидович Троевидов!

Зал шумно встал, замер. Появился Леонид Леонидович Троевидов в круге света, который сопровождал его, создавая впечатление, будто Президент снизошел в зал по лучу.

Следом вышел пресс-секретарь Симеон Викторович Пушнов, чьи глаза выкатились из орбит и стеклянно засверкали. Легким мановением руки Леонид Леонидович усадил зал, удобно устроился в кресло.

– Ну что ж, начнем, пожалуй, – дружелюбно и игриво произнес пресс-секретарь. Над рядами, почти из каждого кресла, поднялись плакаты, транспаранты с названиями газет, информационных агентств, городов. На иных были изображения зданий, храмов, животных, рыб, смешных человечков, – все для того, чтобы привлечь внимание Президента.

– Буду предоставлять слово наугад, – пресс-секретарь спрятал глаза, словно его испугала пестрота плакатов.

Лана знала, что журналистам дают слово в согласии с замыслом спектакля. Вопросы и ответы – плод искусной режиссуры.

Вначале поднимают маститых журналистов, и те позволяют Президенту осветить успехи внешней и внутренней политики. Затем провинциалы дают Президенту возможность ублажить регионы, страдающие от бедности, произвола, хозяйственных неурядиц. Оппозиционные журналисты говорят о недостатке свобод, о правах человека. Звучат вопросы о личной жизни Президента. Кто-нибудь обратит внимание Президента на ребенка-инвалида, и растроганный Президент оказывает инвалиду спасительную помощь. Пресс-конференция должна успокоить встревоженных граждан, уверить в том, что у страны есть надежный и проверенный лидер. Президент, в свою очередь, получает заряд положительной энергии, уверенность в том, что ему верят, любят его, он выразитель народных упований.

– Прошу, вопрос ведущего Первого канала, – пресс-секретарь указал на Вильямса, которому тут же поднесли микрофон.

– Леонид Леонидович, – голос Вильямса был почтительный, в нем звучала глубокая заинтересованность человека, ищущего ответы на роковые вопросы времени, – западные политики и генералы все чаще используют риторику военного времени. Они грозят России уничтожением, если мы не примем их жестких условий. Скажите, Леонид Леонидович, какова вероятность мировой войны?

Зал напряженно умолк, словно ждал ответ Президента, от которого зависело, полетят ли через минуту ракеты, превращая в пепел мировые столицы.

Леонид Леонидович смотрел твердо, властно. Все видели, что он ищет точный ответ. Он не мог ошибиться с ответом. Ибо вел мир по кромке, не позволяя ему упасть в пропасть. Своей волей, разумением останавливал безответственных политиков Запада.

– Кто сеет ветер, пожнет бурю, – округлое, с мягким подбородком лицо Леонида Леонидовича стало непреклонным, словно его отлили в бронзе. – Иногда слова натовских генералов звучат так, будто они перепили виски. Мы делаем все, чтобы удержать от безрассудства наших западных захмелевших партнеров. Они могли убедиться в быстродействии наших гиперзвуковых ракет, которые могут выбить из рук генералов стакан виски прежде, чем им нальют другой.

Зал аплодировал образному ответу Президента. Вильяме кивал, принимая аплодисменты зала на свой счет. На бледном лице Леонида Леонидовича появился слабый румянец. Зал одарил Президента своей энергией, от нее порозовело его лицо.

Второй вопрос исходил от Соломатина. Он поднес микрофон к фаянсовому блюду лица и с легкой развязностью, не вынимая руки из кармана брюк, произнес:

– Уважаемый Леонид Леонидович, когда вы одобряли пенсионную реформу, вы не боялись, что ваш рейтинг упадет? И как вы намерены его поднимать?

– Иногда приходится принимать непопулярные решения, – лицо Леонида Леонидовича выражало сочувствие к тем, кто пострадал от реформы. Но также стоицизм лидера, действующего вопреки сиюминутным желаниям народа. – Это тот случай, когда пришлось выбирать между безопасностью государства и пенсиями. На вырученные деньги мы построили ракеты, которые обеспечивают высокую продолжительность жизни не только пенсионерам, но и всей России в целом.

И этот ответ вызвал аплодисменты. Президент был искусный полемист. Щеголял парадоксами. Лане нравилось его жонглирование на канате, хотя он и работал с сеткой. Замысел представления был таков, что Президент не мог упасть и разбиться.

Третьим поднялся Трусцов:

– Господин Президент, – Трусцов говорил с легкой чопорностью и отчужденность, подобно западным независимым журналистам, – Не чувствуете ли вы сопротивление крупного российского бизнеса, чьи интересы страдают от западных санкций? Не требуют ли они смягчить позицию России в отношении Запада?

Лицо Леонида Леонидовича стало строгим, почти надменным.

– Крупный российский бизнес является опорой Государства Российского. Он зарабатывает деньги, на которые Россия строит дороги и университеты, содержит ученых и военных. Бизнес доверяет Президенту политическое руководство, а государство всегда придет на помощь бизнесу, если, в результате враждебных действий, бизнес станет терпеть убытки.

Пресс-конференция проходила по ожидаемому сценарию. Она напоминала пластырь, положенный на гематому страны. Гематома не рассасывалась, но больному на время становилось легче. Так Лана оценивала звучавшие вопросы и ответы. Испытывала симпатию к Президенту, который называл себя «рабом на галере», тащил по мелководью усталую махину страны.

Прозвучали вопросы о скоростной магистрали Москва-Казань. О мусорных свалках, обступивших города. О сбережении популяции амурского тигра.

Провинциальная девушка, пунцовая, страшась своей смелости, спросила Леонида Леонидовича, скоро ли он женится, и каково имя будущей Первой леди.

– Я незавидный жених. Нет времени для ухаживаний, – отшутился Леонид Леонидович. – Робею сделать моей возлюбленной предложение.

Его спросили, чем займется, когда завершится его президентский срок.

– Запрусь в доме и стану читать русскую классику. Я многое не успел прочесть. Рекомендую вам читать наших великих писателей Тургенева, Толстого, Чехова. Это убережет вас от ошибок.

Не обошлось без ребенка-инвалида, которому в Перми отказывают в лечении. Леонид Леонидович тут же из зала связался с губернатором Перми и тихим, но жестким голом велел немедленно помочь ребенку.

Наступил черед журналистов-вольнодумцев. Их вопросы прошли тщательную стерилизацию, которой подверг их пресс-секретарь.

– Леонид Леонидович, в последнее время наблюдается напряженность в театральной среде. Многие режиссеры жалуются на вмешательство государства в их творчество. Возможно ли ограничить это вмешательство? – нервная дама с телеканала «Дождь» боялась, что ей не позволят договорить и поэтому последние слова выкрикнула и задохнулась.

Президент ободряюще улыбнулся:

– Я, к сожалению, не часто хожу в театр и не слишком осведомлен о настроениях в театральной среде. Но недавно я встречался с нашим известным режиссером Федором Ильичем Рифленым. Он делился своими замыслами, благодарил министра культуры за поддержку. Не словом не обмолвился о каких-то напряженных отношениях с государством. Но я разберусь.

Еще одна дама, экзальтированная, с отчаянным самозабвением, словно шла на эшафот, спросила:

– Как вы объясните, господин Президент, факты нападения хулиганов на либеральных художников и писателей? Их обливают нечистотами, сжигают их книги, портят картины. Недавно какие-то казаки ударили нагайкой писателя Куевду за его, якобы эротическую книгу «Спальня Президента».

Леонид Леонидович с сожалением покачал головой.

– Если такие факты имеют место, с ними станем бороться по закону. Будем пресекать хулиганские действия. Что касается писателя Куевды и его эротического сочинения, государство выдало ему президентский грант и отправило на ярмарку во Франкфурт. Говорят, он «снайпер замочных скважин».

Зал засмеялся шутке Президента. Леонид Леонидович добродушно светился царственной улыбкой, похожий на милостивого монарха.

Лана ценила умение Президента лавировать среди коварных вопросов, скользить у опасной черты, отвечать аллегориями на двусмысленности. Президент обладал искусством очаровывать, превращать недоброжелателей в союзников. Он владел залом, тонко дирижировал настроениями, то улыбался, то задумывался, то балагурил, то искренне сострадал.

Пресс-секретарь Пушнов порыскал выпученными, как стеклянные пузыри, глазами, отыскивая кого-то среди забавных плакатов.

– Пусть задаст вопрос Алексей Златоведов, наш радикальный оппозиционер. Теперь никто не скажет, что мы мешаем работе протестных журналистов. Прошу Алексей!