Текст книги "Кровь ворона"

Щит содрогнулся от тяжелого пинка, заставив ведуна отступить еще на шаг, сбоку выросла темная фигура. Олег выбросил вперед клинок, легко погрузившийся едва ли не по самую рукоять, – нежить резко повернулась вокруг своей оси и довольно загоготала. Застрявшая в теле свата сабля вырвалась из рук своего хозяина, не причинив твари видимого вреда.

– Ты победил? – хмыкнул ведун, отступая еще на шаг и запуская руку в петлю кистеня. – Доволен?

Нежить зарычала, бросаясь вперед. Олег рванул кистень, резко крутанул и впечатал его в совсем близкий лоб.

– У-а-а-у!!! – Серебро не просто размозжило кости черепа – голова нежити зашипела, задымилась, опрокинулась за спину, увлекая за собой всё тело.

И в этот миг щит содрогнулся, ударил Олега в грудь, и не ожидавший нападения ведун откинулся на спину. Злое утробное мычание, длинные клыки у самого лица – Середин и сам не понял, как ему удалось так глубоко втянуть голову в плечи, чтобы нежить не смогла вцепиться в лицо. В следующий миг ведун поддернул под деревянный диск ноги, каким-то шестым чувством осознав, что им грозит опасность. Щит затрещал, прижимая Олега к земле с такой силой, словно сверху на него наехал тяжелый танк, и…

Тяжесть внезапно исчезла. Олег мгновенно вскочил, увидел, как кувыркается прочь одетая в косоворотку бесформенная тварь, а за ней, держа наизготовку оглобли, поспешают трое мужиков. Повернулся, кинулся вслед за другой нежитью, убегающей на четвереньках с вывернутой на спину головой, впечатал кистень в середину хребта. Послышался треск, шипение, глаза монстра вспучились, он кувыркнулся – Олег в прыжке дотянулся до рукояти сабли, одновременно выбрасывая вперед щит и дробя его окантовкой ребра гадкому порождению колдовства, рухнул в пыль двора, давя какие-то мелкие шевелящиеся куски, катнулся через правый бок, снова вскочил, выставив щит и помахивая саблей.

Вроде пока спокойно – одно из странных порождений оглоблями гоняют по двору мужики, не давая ни убежать, ни кинуться на кого из людей, другое ползает на руках, волоча обрубки ног, третье – бьется, переломанное в пыли. Четвертое лежит, недвижимое, неподалеку от ворот. Притворяется, наверно – но оно и безопаснее. Угрозы от него нет, и ладно.

Олег перехватил клинок зубами, сунул свисающий с запястья кистень в карман, снова сжал в ладони рукоять сабли:

– А где еще одна?

– А-а-а!!! – С навеса крыльца на него рухнула и близко не похожая на человека тварь – с вытянутой, похожей на крокодилью, мордой, под которой болтались на тонких ниточках человеческие глаза, с длинными шипами вместо кистей рук и перепончатыми ногами.

Ведун успел рубануть навстречу саблей, отсекая левое плечо, прикрыться щитом. В тот же миг древесина сухо треснула, толстый белый шип, пробив доску, впился Олегу чуть ниже ключицы. Настала очередь ему взвыть от страшной боли. Однако самообладания он не потерял и дернул щит вверх, заставляя тварь поднять верхнюю конечность – назвать это рукой язык не поворачивался, – и боковым ударом поперек брюха рассек тушку на две части. Ноги нежити отбежали на несколько шагов, потеряли равновесие и упали, продолжая молотить землю кончиками ступней, верхнюю половину Середин бросил сам – уж больно тяжелой оказалась. Она плюхнулась на спину и затрясла единственной конечностью, пытаясь стряхнуть щит.

– Не давайте им сближаться! – указал Середин на копошащиеся тут и там обрубки. – Срастись могут.

Некоторые из отрубленных ног, рук, кусков тел обзавелись когтями, глазами и пастями – но всё равно оставались слишком уродливыми и неуклюжими, чтобы причинить людям вред. Деревенские мужики на удивление хладнокровно пинали их сапогами, давили, растирали в пыль, в то время как бабы, непрерывно визжа, отсиживались, забравшись с ногами на лавки, перила крыльца, кадки с водой, а две девки ухитрились даже вскарабкаться на верх загородки, за которой хрипели серединские кони.

– За волхвом побежал кто-нибудь или нет? – поинтересовался Олег, вытирая пот со лба.

– Так, значит, это не сваты? – запоздало спросил у него за спиной Севар.

Ведун повернулся к нему – но почему-то не смог остановиться, крутанулся вокруг оси раз, другой, третий и понял, что закружился…

Плечо засвербило, побежали холодные мурашки – Середин невольно дернулся, открыл глаза и увидел над собой спокойное лицо Радши.

– Это ты, волхв? Наконец-то! Тут такой… – Олег вдруг сообразил, что вокруг не так светло, как на улице, и пахнет здесь дымом и мятой, и вообще… В общем, он лежал в бане. Но тем не менее, по инерции ведун закончил: – Одному всего, пожалуй, и не прибрать.

– Я уж прибрал, – кивнул старик.

– Ты ведь два дня лежнем лежал, боярин! – высунулась из-за его плеча Даромила. – Я уж спужалась совсем. От батюшки тебе поклон с благодарностью. Ты как нежить побил, малец из Засосенья приплыл. У сватов, как отчалили, весло сломалось, они и не поплыли. Плохая примета. Его заместо себя на другой долбленке послали. Видать, заманить кто из колдунов батюшку и сестру мою хотел. Кабы не ты…

– Умолкни, балаболка, – перебил ее, не поворачивая головы, Радша. – Да и вообше, ступай отсюда. Гостю нашему твои прелести ныне недосуг, силы беречь надобно.

Девушка замолчала, чего-то недовольно буркнула себе под нос, фыркнула носом, но ушла.

– Зачем ты ее так, Радша? – укорил волхва Олег. – Ты ведь уйдешь, а мне одному тут хоть вой со скуки.

– Нешто она долго в стороне усидит, как я уйду? – хмыкнул тот в бороду. – А то, что молвить хочу, ей слышать не след.

– Это чего же?

– Прощенья у тебя попросить хочу, ведун Олег. Как увидел тебя, за хвастуна никчемного принял. Ан вишь, как обернулось… Я нежити и не заметил, а ты ловцов смертных наших остановил.

– Скажешь тоже, – поморщился Середин. – Я тут как хроник, только лечиться успеваю. То от лихоманки, то от раны. Не везет что-то в последнее время.

– Да, – провел волхв рукой над волосами Олега, – ныне не твое время. А хочешь – оставайся, лучших дней дождись? К себе в дом пущу, ничем не обижу.

– Я бы и остался, – задумчиво ответил ведун, – да боюсь, кое у кого слишком много надежд на мой счет зародится. К чему лишний раз девку потом обижать?

– Тоже верно, – согласился волхв. – Ну, так вода, мыслю, дня через три спадать начнет, а рана уж завтра к вечеру затянется. Мазью я тебя от мертвого яда целил. В кожу он, вестимо, впитался, но еще пять ден мыться тебе нельзя, запомни. Зато стойкость к отраве сей до конца дней обретешь.

– Ничего себе! – изумился Середин. – Это что же, у вас нежить трупными ядами клыки мажет!? Кто ее такому научил?

– Я тебе намедни сказывал, ведун. У нас на реке духи с нежитью особую силу и злобу имеют, – напомнил Радша. – Потому как река Смородина рядом. От нее и силу свою зло черпает.

– Это какая? – забыв про рану, сел на полке Олег. – Та самая?

– Она, – согласно кивнул волхв.

– Та самая, что Явь от Нави отделяет?

– Да.

– Через которую Калинов мост перекинут?

– Да, ведун, она самая, – в третий раз подтвердил Радша. – От нее-то, от силы Мариной, от нави близкой нежить свою силу злобную и черпает.

– Но этого не может быть! – замотал головой Середин. – Огненная река смоляная Смородина, через которую Калинов мост узкий, каменный перекинут, без ограды, без перил… Она… Она ведь… – Он вскинул руки к небу: – Она ведь там! Там, куда жаворонки души людские уносят, где бескрайнее царство прекрасной Мары раскинуто.

– То мне неведомо, ведун, – поджал губы старик. – Нет у меня той власти, что у великого Вельмеся, волхва князя Черного, имелась. Может статься, он реку Смородину с небес на землю опустил. Может, земли близкие ввысь вскинул. Однако же появилась по велению князя река Смородина в здешних местах. Оттого меж нами и Рязанью селений почитай что и нет. Там она где-то. Путь к ней заговорен словами тайными, заклятиями страшными. Охраняют ее твари жуткие, огнедышащие, безжалостные. Кого заговоры не остановят, того звери сии пожрут. Кто со зверями справится, тому в смоле речной гореть. Кого смола не спалит – того мост острый, что сталь булатная, пополам разрежет…

– Я помню, каков он, Калинов мост, – откинулся обратно на шкуру Олег. – Вот только зачем волхву великому страшное место сие на землю русскую помещать?

– А разве не слышал ты сей молвы, ведун? – удивился Радша. – Про князя Черного, злых хазар и мудрого волхва, великого Вельмеся?

– Расскажи, – попросил Олег, – сделай милость.

– Давно это было, ведун, – словно вспоминая, возвел глаза к потолку старик. – Сказывают, не было на здешних землях достойного князя, и оттого считали их своими дикие злобные хазары. А для доказательства власти своей, что ни год, объезжал кто-то из воевод хазарского кагана земли здешние да собирал с кого дань, с кого подарки, с кого откуп, а кого и просто грабил не жалеючи. Детей, девок красных в полон гнал, а мужей, что к совести взывать пытались, и вовсе ако скот резал. И так привыкли хазары на землях русских бесчинствовать, что выезжали сюда, как на легкую охоту. Не токмо с ратью, а и с гаремами своими, беками придворными, татрами дорогими, посудой дорогой. Украшенные все, богатые, да еще и с казной на случай прихотей каких, коли с русских данников собрать много не случится. А в те времена пришел в южные края отважный князь Черный – порядок на Руси навести. Было это чуть не полтораста лет тому назад, а может, и более. Пришел, город новый основал, столицу свою, кою так и нарек: Чернигов. А опосля с дружиной своей отправился земли окрестные рядить. Аккурат по тому времени направил свои стопы в пределы наши каган-бек именем Манасия. С ратями, с придворными своими, танцовщицами, рабами многими и ценностями великими. Грабил он селения окрестные, а сам роскошью своей наслаждался, сластями и винами, да новыми невольницами. Немало из-за него слез пролили люди русские, жены с матерями, немало он душегубством своим даней и откупов набрал. Да токмо не привел ему Сварог-батюшка назад к кагану вернуться, встретил он на узкой дороженьке дружину князя Черного. А как у нас испокон веку с татями положено поступать, ведун? Вот и взялись князь да богатыри его за мечи вострые, и принялись крушить душегубов хазарских за ради дела отчего, покоя землицы родимой. Четыре дня, сказывали, рубили они погань хазарскую, да еще три ноченьки. Истомилися, все мечи иступили, но покончили и с каган-беком Манасием, и со всеми его ратями до последнего скотника. Увидел князь Черный добычу богатую, богаче которой и не бывало еще, услышал слова благодарственные от невольников, что свет свободы увидели, за долю свою успокоились. Но не возрадовался князь, а опечалился. Помыслил о том, сколько еще слабых и обездоленных в неволе хазарской томится, сколько матерей по детям своим слезы льют. И порешил он идти на хазар, в самое их логовище и резать нещадно, пока не останется поганого злобного племени, ни одно жалкое семя. А добычу свою великую, несчитанную, дабы с собою не везти, повелел волхву своему, Вельмесю, заговорить страшным словом чародейским, запереть засовами колдовскими, отгородить заклятьями неодолимыми. Так и появилась в здешних землях река Смородина. Вельмесь ее сюда привел, дабы добычу княжескую от рук жадных отгородить. Вот она, память и беда наша, ведун. Добыча княжеская, сокровище хазарское. И название селения нашего – Чернава – от того идет, что сокровища князя Черного поблизости схоронены.

– А дальше? – облизнул пересохшие губы Середин. – Дальше что было?

– Ничего не было, ведун, – тяжко вздохнул Радша. – Не вернулся князь за добычей, сгинул в сечах на земле хазарской. Так и осталась она, заговоренная, без хозяина. А каган хазарский порешил, сказывают, с местью к нам прийти. Раз пришел – да побил его князь Олег Новгородский. Два пришел – побил его князь Игорь Рюрикович. Три пришел – побил его Святослав Игоревич. Да так крепко побил, что Владимиру Святославовичу, князю киевскому, и вовсе в Хазарию идти пришлось, дабы ворога найти. Так и не стало боле хазарского разора на Руси, как князь Черный и пожелал.

– Пару лет назад у Мурома я с ратью хазарской повстречался. Не один, естественно, с дружиной тамошней. Потоптали, само собой, поганых. Однако же была рать – тысячи три, наверное.

– Разве же то рать для Хазарии старой? – усмехнулся волхв. – То охрана была у крепостиц порубежных, то рать с купцами по степи такая ходила. Разве рать это? Во времена каган-бека Манасия токмо при гареме его, молва донесла, больше стражи имелось. А вся рать, когда в путь уходила, так головной дозор уж на ночлег вставал, а последние скотники еще из старого лагеря выйти не успевали. А ты, ведун, никак в Муроме бывал?

– Занесло пару лет назад.

– Правду ли сказывают, князь тамошний веру византийскую принял, богу распятому поклоняется?

– Есть такое дело, – признал Середин.

– Стало быть, и вовсе скоро край нам придет… – чуть не простонал Радша. – Он ведь, сказывали, повелел святилище отчее снести?

– Не слышал, врать не стану.

– Путник о том ныне сказывал, по зимнику в Киев шел. Дескать, по весне князь богов в реку повелел кинуть, дабы плыли к тем, кому надобны. Не поверил я тогда, но коли и ты о том же молвишь.

– Я такого не слышал! – повторил Олег.

– Коли князь от богов отчих отрекся, то мог и такое повелеть…

– До Мурома отсюда… – попытался прикинуть Середин, но не смог определить даже примерно. – В общем, далековато. Княжеская блажь не дойдет.

– Как же не дойдет, коли волхв Вельмесь из муромского святилища будет, и волей богов муромских сокровища княжеские запирал! Не было тогда окрест иных святилищ. И градов иных – тоже. Коли боги рухнут, коли покинут землю русскую, то и заклятия Вельмесовы пасть могут! Ринется тогда нежить, в нави за рекой огненной запертая, на наши веси, вовсе с нею сладу не станет.

– Зачем сразу о плохом думать? Может, наоборот: сгинет река с мостом Калиновым на седьмое небо. Глядишь, и вздохнете спокойно, и нечисть всякая утихомирится.

– Ох, ведун, не пугай, – покачал головой Радша. – Коли рухнут запоры чародейские, то ведь и путь к сокровищам княжеским откроется, устремятся к ним охотники со всех сторон. Кто делить, кто захватывать, кто отнимать. Добыча князя Черного велика зело. За нее, опасаюсь, немалые рати тут всё окрест кровью зальют, порубят, посекут. Не минует и нас беда сия. От войны за воротами не запрешься. Разорят нашу Чернаву, ох, разорят. И ведь весна ужо пришла ныне. Надобно дозорных к реке поставить. А ну, сюда идолы поплывут? Нужны они мне, ох, как нужны!

– Мне кажется, ваша деревня заметно ниже по течению стоит, – тихо отметил ведун. – И немного на другой реке…

– По воле богов и реки вспять текут, и русла вмиг перекраиваются! – резко поднялся волхв. – Не тебе судить об их чаяньях. Ты спи, тебе нужны силы…

Радша решительно ткнул указательным пальцем Середину чуть не в переносицу, и тот ощутил, как послушно закрылись глаза, из-за внезапной слабости упала на шкуру голова, а всему телу сделалось тепло и приятно.

Рязань

Место для стольного города, сердца Рязанского княжества,[4]4
  Следует помнить, что современная Рязань – это тогдашний Переяславль-Рязанский, отстоявший от Рязани примерно на 60 километров выше по течению.


[Закрыть] выбрали сами боги, отрезав двумя оврагами от высокого берега Оки высокий ломоть земли шириной в полкилометра, а в длину и вовсе без размера. Всё, что оставалось сделать людям – так это возвести над обрывистыми склонами рубленые стены да прорыть между оврагами ров, окончательно превратив свой город в неприступный остров, соединенный с большой землей тремя мостами и четырьмя воротами. Четвертые ворота выходили на реку, к многочисленным причалам.

Только увидев город воочию, можно было понять, как решалось здешнее княжество спорить величием с самим Киевом. Размерами Рязань Киеву, а уж тем более Новгороду, уступала – хотя ненамного. Стен каменных не имела, зато предполье – обширные посады, застроенные сараями, мастерскими и немудреными, часто без печных труб, избенками, распаханные под огороды или цветущие садами, – было не только обнесено добротным тыном, но и прикрыто с внешней стороны высокими башнями, на которых дежурили настоящие дружинники, в кольчугах и шлемах, а не обычные ополченцы по очереди в круг. Если Киев, что стоит на впадающем в Черное море Днепре, больше ориентировался в торговле на Византию и Европу, куда тяжело груженные ладьи везли хлеб, мечи, колокола, льняные ткани, пеньку, сало, получая взамен стеклянный бисер, вино, изящную посуду, вырезанную из цветных каменьев, и опять же льняные ткани – но уже выделанные египетскими мастерами, способными превратить грубые волокна в легчайшие платки, то Ока несла свои воды к Волге, еще именуемой Итилем, и дальше – к полусказочной Персии, откуда на Русь везли ковры, шелк, хлопок, пряности, самоцветы, медные узкогорлые кувшины. На востоке хватало своих мастеров, поэтому мечами они не очень интересовались и даже сами привозили диковинные сабли и мечи, гнущиеся, точно ивовый прут. Зато, как ни странно, на жарком юге высоко ценились меха. Еще там с радостью покупали говяжий жир, пеньку, воск, жемчуг. Именно в Рязани, откуда торговые суда плыли через бескрайние поволжские степи, ведун и рассчитывал если не с выгодой, то хотя бы быстро продать свою добычу. Здешние купцы всё ж таки знали, что такое юрта и кому ее продавать.

– Я уж думал, опять заблудился, – натянул вожжи ведун перед гостеприимно распахнутыми воротами, в которые и поворачивала утоптанная грунтовка. – Надеюсь, это Рязань, а не Царьград? А то больно долго еду.

– Ништо, мимо нас не промахнешься, – рассмеялся шутке дружинник, по подбородку которого шел широкий розовый шрам, разрывающий бороду на два неравных клочка. Дорога была пустынна, поэтому подгонять путника воин не стал. – Коли на торг собрался, мил человек, то припозднился ты ныне. Вечереет, закроется он вскорости.

– На торг-то на торг, – признался ведун, – да только товар у меня большой и тяжелый. Опасаюсь, за один раз не продать. А коли в город да обратно кататься, да каждый раз тамгу на воротах платить – так и не окупится товар, как мыслишь?

– Это верно, – признал стражник. – Перед городом за каждую повозку с тебя по деньге спросят. Это токмо пеших путников князь дозволил без мыта пропускать.

– Спасибо на добром слове, – кивнул Середин. – Тогда я, пожалуй, повозки где-нибудь оставлю да сперва так схожу, поинтересуюсь, кому мое добро приглянется. Тут постоялый двор есть хороший?

– Божибор Клыкастый добрый двор держит. Большой, и хозяйка ладно стряпает. Скажешь, я послал, он тебе и светелку почище отведет, и скидку сделает. Ветенегом меня кличут, он знает. Прямо езжай, пока крону яблони не увидишь, что над дорогой свисает. Скривилась она за год отчего-то, того и гляди свалится. За яблоней зараз поворачивай, да смело вперед поезжай. Как в тын упрешься, по правую руку и двор будет.

– Спасибо за совет, Ветенег. Так и сделаю, – тряхнул вожжами Олег. – По-ошла, хорошая моя, сегодня под крышей спать будешь. Коли Макошь смилуется, завтра под седлом дальше поскачешь. Отмучились!

За время дороги от Чернавы до стольного города ведун успел проклясть всё на свете и заречься от летних поездок по лесным трактам. Мало того, что три сотни верст, каковые верхом он одолевал дня за три, на телегах пришлось вымучивать десять суток, мало того, что за всё время он ни одной деревни не встретил, ни разу в баньке не попарился, пивка не попил, на печи не погрелся, так ведь еще раз двадцать всякие протоки вброд переходить пришлось по пояс в воде ледяной! Не-ет, путешествовать по Руси можно только в ладье, и никак иначе. Разве только в седле.

Единственное, что получилось у него но уму – так это с Даромилой проститься. Похвалил ее, поклялся, что краше девок не встречал и что сердце вот-вот порвется, – да вот только при ремесле его, дескать, жен не берут. В любой миг за Калинов мост можно уйти, к Маре в вечное царствие. Вот, и в Чернаве чуть не сгинул от клыка нежити нежданной. Даромила всплакнула, но сцен устраивать не стала, только платочком помахала вслед.

– Ладно, коли Среча поиграть захочет, то, может, еще и свидимся, – тряхнул головой Олег, отгоняя грустные воспоминания, и натянул вожжи: – Тпру, красавица моя единственная! Кажись, приехали.

Середин спрыгнул с облучка, вошел в приоткрытые ворота, повел носом, уловив соблазнительный запах жаркого. Под навесом слева, подпирая друг друга лоснящимися боками, фыркали лошади, справа возмущенно хрюкал кабанчик, коего волокли за задние ноги на заклание.

«Кого-то скоро свеженькой свининкой побалуют», – мысленно отметил Олег, поднимаясь на крыльцо и толкая дверь.

В горнице плавали клубы пара, словно ведун попал не в трапезную, а в баню, рубашка моментально стала влажной. Краем глаза Середин отметил, что большинство здешних постояльцев – крепкие мужики, частью в рубахах или косоворотках, но многие и в поддоспешниках. Ну, а уж широкие пояса с мечами имеются просто у каждого. Не иначе, князь рязанский дружину для дела какого скликает… Хотя, коли это люди ратные, званые, то почему на постоялом дворе, в посадах сидят, а не в детинце, на дворе княжеском? Странно.

Из подпола поднялся, тяжело дыша, упитанный, если не сказать крепче, хозяин. Из приоткрытого рта его выглядывали несколько торчащих во все стороны неправильно выросших зубов, создавая впечатление клыкастой крокодильей пасти – трудно не догадаться, откуда у владельца корчмы такое прозвище.

– День добрый, хозяин. – Олег подошел к обширному столу в углу горницы, на который Божибор выставлял толстостенные кувшины с одной, но прочной ручкой. – Не приютишь путника?

– Коли платить есть чем, садись, покормлю, – предложил через плечо Клыкастый. – А коли ночлега ищешь, то у меня на дворе все углы распроданы. Нету места боле, хоть за спасибо, хоть за золото. Нету мест.

– Как это нет? – За годы скитаний по Руси такое ведун слышал впервые. – Мне светелку на одного, да коней к яслям поставить.

– Какая светелка! – нехорошо засмеялся Божибор. – У меня аж на сеновале, и то все углы раскупили. Токмо пиво носить успевай.

– На сеновале? – Олег повернулся к забитой людьми горнице, обвел ее взглядом. Похоже, хозяин сказывал чистую правду. Этакую толпу на ночлег уложить – места изрядно понадобится. А ведь в трапезной наверняка не все собрались – день на дворе. – Ты тут что, рать в поход собираешь? Хазарию воевать намерен, али к булгарам пойдешь?

– Не княжеские люди… – чуть понизил голос хозяин. – И не к князю, и супротив него ништо не молвят. Токмо пиво переводят, да дожидают чегой-то. Вроде приплыть кто по реке должон.

– Ну, что хмельного меда не жалеют, тебе ведь только с руки, – усмехнулся Середин. – А что места нет… Ну, тогда сказывай, где еще у вас постоялые дворы имеются?

– Э-эх, мил человек, – развернулся и присел на край стола Божибор. – Дворов-то в Рязани много, да токмо нонеча полны все отчего-то. Разве в самом городе светелку да ясли свободные выискать можно. Да токмо дорого там. За въезд в стены плати, за подход с уважением тоже лишка спрашивают. Али по домам к хозяевам можно спроситься.

– Ну, коли дворы битком забиты, то и у хозяев, вестимо, лишнего угла не найдется, спрашивалыцики и до меня нашлись… – задумчиво почесал нос ведун. – Чего это у вас нынче творится, Божибор? Ужель не ведаешь? Откуда толпа нежданная набежала?

– Ну, положим, толпа не так уж и велика, – решил поспорить хозяин. – Мы ведь и так по весне с пустыми горницами не стоим. Кто приплывает, кто отчаливает… Ну, три-четыре светелки обычно гостей дожидаются. Ныне на эти светелки два десятка мужиков набежало. Дворов постоялых в Рязани полста, може чуть боле. Коли на всех избыток раскидать, так всего десять сотен лишних гостей получится. У князя дружина в сорок раз боле будет, не считая бояр окрестных.

– Если на дворах у кого еще люди остановились… – попытался прикинуть Середин. – Пожалуй, и вправду тысячи полторы, самое большее, приезжих добавилось. Для Рязани, понятное дело, погоды не сделают. А вот коли путнику на пару ночей кров нужен…

– Ты мне не намекивай, мил человек, – резко оторвался от стола хозяин. – Хоть убей, а нет у меня ни угла свободного!

– Тогда совет хороший дай! У кого еще совета в Рязани спрашивать, как не у местного?

– Не ведаю, – мотнул головой Божибор.

– А ты подумай. Может, чего в голову и придет?

– Не ведаю, – опять повторил Клыкастый. – Разве токмо…

– Ну? – приободрил запнувшегося хозяина Середин.

– Разве Весяка Баюн… У него завсегда пусто. Кто не ведает, ночует, да только сбегает зараз, порой и средь ночи бежит. Сказывают, баечник у него завелся хитрый. Раз пять извести его Весяка пытался, волхвов звал, ведьм муромских привозил: не уходит баечник. От чародеев прячется, а гостей каженную ночь изводит. Серебра Весяка мало просит, от и соблазняются гости. Зачастую и знают про баечника-то, ан всё едино ночуют. Пробуют. Мыслят – обойдется. Плата-то малая, от и жадятся.

– Так бы сразу и говорил, – рассмеялся ведун. – Я тоже до серебра своего жадный. Давай, признавайся, где баечник ваш обитает?

Двор Весяки стоял в самом углу посада, прижимаясь к тыну на стыке Оки и Городенского оврага. Выглядел он вполне опрятно, и не скажешь, что нечистью заражен. Крест, впрочем, и на сараи, и на хлев, и на сам дом отреагировал вполне спокойно, не нагревшись ни на градус, и уколол запястье, только когда мимо Олега пробежал с полным ведром помоев мальчишка в меховой безрукавке на голое тело. Ведун проводил пацаненка взглядом, но делать пока ничего не стал, а вошел в дом.

Внутри тоже было опрятно: чистый пол, выскобленные стены, ветки можжевельника под притолокой и над окнами с распахнутыми ставнями. Два длинных стола тянулись вдоль горницы от окна в одной стене и до завешенного пологом прохода в другой. Светелки, как обычно, находились на втором этаже, куда вела лестница прямо от входной двери. Посетителей здесь тоже хватало – хотя и не так много, как у Божибора. Впрочем, конечно, зайти перекусить – это не ночь рядом с нежитью провести. Особенно, коли у хозяина и вправду цены ниже, нежели у соседей.

– Ау, кто тут за главного?! – прямо от дверей позвал Олег. – Верно ли сказывают, что тут на пару дней крышу и постель получить можно?

Мужики, что хлебали ложками щи или обгладывали куриные косточки, дружно повернули к нему головы, и на некоторых лицах появились глумливые усмешки. Однако предупреждать гостя о возможной опасности никто не стал – почти сразу все обратились к прерванной трапезе.

– Коли задаток дашь, так и можно, – тихо ответил из-за спины щуплый мужичок с куцей рыжей бородкой, придерживающий в руках корзинку с куриными яйцами. – Деньгу за светелку с лежаком и простыней чистой, деньгу за еду и овес для лошадей. Твои телеги?

– Мои… – Середин мысленно прикинул, что за постой в городе с переполненными дворами хозяин мог загнуть больше раза в четыре, и полез в карман. – Ты мне свининки кусок хорошей запеки, и щей или борща горячего налей. А то обрыдла каша за дорогу. И яичницу сделай. Ну, и медку хмельного отлей, само собой.

– И борщ найдется, и кабана как раз подворник разделывает. Токмо чего две монеты даешь? За два ночлега четыре выходит.

– Ты же задаток просил, хозяин. Как съезжать стану, так и рассчитаемся.

– А ну, как ты середь ночи сбежишь? – скривился мужичок. – А простыню перемени, светелку подмети, прибери… За светелку еще монету кинь, с остальным опосля разберемся.

– Как скажешь. – Сделав вид, что не замечает смешки мужиков, Олег полез в карман косухи. – Только и ты сначала комнату покажи. Может, в ней и жить-то нельзя приличному человеку.

– Обижаешь, гость дорогой… – поставил корзинку на стол Весяка. – Пойдем.

На втором этаже хозяин распахнул первую же дверь, пропустил Олега вперед. Следовало признать, что выглядела комната так же опрятно, как и трапезная внизу: выскобленная до белизны, с небольшим прибитым к стене у окна столиком и двумя табуретами под ним, с массивным сундуком напротив высокого топчана. Олег попробовал мягкость тюфяка на лежаке, распахнул затянутые промасленной тряпицей створки окна – оно, оказывается, выходило на реку, – стукнул кулаком по столу, поднял крышку сундука.

– Коли купцы надолго приезжают, рухлядь свою складывают, – пояснил мужичок. – Ну, а коли что ценное есть, то и запереть можно. Токмо я замка не даю, дабы не заподозрили в чем. Своим запирают. А отхожее место в самом конце по проходу. Не рядом, вестимо, зато и запаха нет.

– Пошли кого-нибудь сумки принести с повозок, – отдал обещанную монету Середин. – Нечего им в сырости там валяться. И коней, само собой, пусть распрягут, овса им насыплют. Замаялись они у меня.

– Снедать вниз пойдешь, али сюда велеть принести? – сжал Весяка кулак с серебром.

– Сюда, – кивнул ведун. – Поем, да сразу и завалюсь. Давненько я в постели не спал.

Тем не менее, до топчана он добрался только за полночь. Уж очень приятно оказалось сидеть перед распахнутым окном с кувшином меда в руке, вдыхать влажный свежий воздух, смотреть сперва на плавно текущие воды, по которым время от времени бесшумно скользили лодки рыбаков или степенно проползали пузатые ладьи, а потом – на желтую полоску отраженного от луны света, что дробилась и плясала на волнах, на сам огромный диск с пятнами морей, складывающимися в уродливую подслеповатую рожу, на застывшие в бархатной черноте яркие блестки звезд, среди которых то и дело мелькали искорки падающих метеоритов. Эх, до чего прекрасна летняя ночь, когда тепло еще не успело накопиться на грешной земле, а потому над ней не вьются тучи комаров и стаи вездесущих зеленых мух.

Олег очнулся от созерцания только услышав возле дверей тоскливый протяжный стон и тихое поскрябывание, словно когтями по двери. Потом створка несколько раз дернулась, звук царапанья стал подниматься на уровень потолка.

– Кому не спится в ночь глухую? – зевнув, поинтересовался Середин, и в ответ тут же послышалось злобное хихиканье, звяканье ножей.

Ведун тяжело вздохнул, допил остатки меда и потянулся к брошенному на стол ремню – там, в поясной сумке, лежали рассортированные по березовым туескам и тряпочным сверткам его снадобья и порошки. Баечник, как известно, при всей своей злобности, вреда человеку причинить не может, только пугает. Но кому понравится, когда всю ночь то дергают за одеяло, то царапают по телу мягкими коготками, то вдруг подбрасывают на подушку ядовитую змею или щелкают над головой крокодильей пастью? И поди разбери спросонок – что настоящее, а что нет?

Отсыпав защитную черту, Олег разделся донага – как давно он просто не раздевался! Откинул край хозяйского одеяла – ватное, толстое. Аккуратно пробрался под него, чувствуя всем телом прикосновение чистой прохладной ткани.

От двери послышалось зловещее шипение, снизу в темную щель влезла длинная пятнистая гадюка, подняла голову, кратко выстрелив раздвоенным язычком, быстро извиваясь ринулась к постели и… Ударилась в черту из заговоренной соли с перцем и полынью. Съежилась, забавно чихнула – прямо как настоящая, и пропала. Вместо нее возле черты оказался невысокий, по колено человеку, одетый в рогожку старичок с седой бородкой, короткими ручками и неестественно вывернутой правой ногой. Глядя в сторону лежака, баечник по-собачьи взвыл – но получилось это у него как-то неуверенно, без азарта. Середин в ответ молча показал фигу, с головой накрылся одеялом и отвернулся к стене.