Текст книги "Диктаторы и террористы. Хроники мирового зла"

Семьдесят процентов населения голосуют этнически. Что бы они ни думали про себя, голосовать за представителя другой общины не хотят или не решаются. Геополитически БиГ находится в поле притяжения двух региональных «держав». Лидеры одной общины привычно смотрят на Сербию, другой – на Хорватию. И пока в Загребе сидит марксист-иезуит (Туджман), а в Белграде откровенный гангстер, макиавеллист и оппортунист (Милошевич), для которого не существует ничего, кроме власти и денег, трудно рассчитывать на принципиальные перемены, не очень дипломатично говорит Клайн. Видно, даже ооновцев припекло.

И все же что сделано с 21 ноября 1995 года, когда заработала мирная формула, – много или мало? Не слишком ли дорого обходится мировому сообществу дейтонский эксперимент?

Как считать?

Два миллиона беженцев и перемещенных лиц. 20 тысяч без вести пропавших. Там, где были мирные поля, – минные поля.

Экономическая разруха. Крупные предприятия закрылись, они были построены по соображениям высокой политики, но, увы, оказались неэффективными… К краху социализма добавилась инфраструктура в руинах… Кругом – произвол и коррупция. Законы бездействуют… Воздух отравлен ненавистью. Все раны открыты.

Таков дебет войны.

Послевоенный кредит: в Боснии больше не убивают. Воюющие стороны разведены. Сотни тысяч мужчин разошлись по домам.

Пошли поезда. Вновь заработали аэропорты. Открылись школы. Восстановлено электричество… Этот последний пример тянет на символ. Сначала люди радуются, что наконец-то дали свет. Потом замечают, что вокруг убожество и грязь.

Босния – тяжелый больной, говорит Клайн. Пациент только-только пошел на поправку, но он все еще целиком зависит от аппаратов искусственного жизнеобеспечения. Стоит отключить их раньше времени, и пациента не спасти.

…В БиГ введена твердая валюта – тем самым жестким способом, который недолгое время обсуждался и у нас. Боснийская марка – ровня немецкой, ибо намертво привязана к ней. Внешне бумажка не слишком внушительная, но внутри страны и даже по соседству ходит вовсю. В магазинах люди расплачиваются той и другой валютой наравне и не выбирая.

При мне после долгих переговоров и уговоров открылся для свободного перехода пограничный пункт Иваница – Бргат в районе Требине – Дубровник. Этому предшествовали самые драматические события.

Первое, что сделали новые независимые государства – бывшие республики единой Югославии, это отгородились друг от друга прочными границами. На том же 240-километровом пути из Сараева в Дубровник нужно пересечь три границы в одну сторону. Сначала прощаешься с пограничниками БиГ и стараешься повежливей поздороваться с их хорватскими коллегами. Потом вновь въезжаешь на территорию БиГ, чтобы через двадцать минут процедура повторилась. (Боснии при разделе дали выход к морю – так ей перепало 20 километров адриатического побережья.) Везде проверяются паспорта и визы. Особенно внимательны пограничники как раз к ближайшим соседям, к братьям-врагам.

Требине – сербская сельская местность – всегда была привязана к знаменитому хорватскому курорту Дубровнику, экономически это одна зона. Но в печальной памяти октябре 1991 года ЮНА (Югославская народная армия), выдвинувшись из Черногории, прошла через Требине и нанесла удар по Дубровнику. Сербская осада Дубровника продолжалась до мая 1992 года, когда наконец армия отступила. С тех пор граница была на замке. Традиционные связи резко оборвались. Конечно, контрабанда всегда находит щели, а серая экономика удивительно гибка и живуча. Но это все не от хорошей жизни. С открытием границы в Иванице – Бргат, а также между Хорватией и Черногорией нормальная жизнь получила шанс.

Таких пунктов на границах открылось несколько десятков.

Международные миссионеры исповедуют теорию малых дел – ничего другого им не остается. Правда, и малые дела тут со вторым дном, с подтекстом.

С недавних пор на всей территории БиГ ввели автомобильные номера единого образца. Новость для местной ГАИ-ГИБДД? Не только. До этого машины на дорогах тоже имели национальность. Рассказывают, что в хорватском Мостаре хулиганы остановили машину с «мусульманскими» номерами и избили двух пассажиров. Когда поняли, что жертвы – католические священники, было уже поздно.

Мы долго настаивали на том, что унифицировать номера необходимо, рассказывает Жак Поль Клайн. Местные лидеры приходили в ужас. Невозможно, говорили они в один голос, используемые буквицы должны быть непременно взяты из кириллицы (или, наоборот, из латиницы). Хорошо, отвечаю, семь букв в двух алфавитах общие, воспользуемся ими. Нет-нет, это уловка, люди на такое не пойдут… Мои соотечественники скорей будут есть траву, говорил один особо впечатлительный местный вождь… Но вот ввели единые номера, и ничего страшного не произошло. Травоядных не прибавилось. Зато в БиГ теперь можно путешествовать анонимно, то есть более свободно и безопасно.

Принят гимн Боснии и Герцеговины. Без слов. Как в Испании… И кажется, как у вас, в России, улыбается Клайн. Или у вас он пока и без музыки?

…И тут мне захотелось поставить точку. Все равно у этого материала нет убедительного конца, такая уж здесь ситуация. Проще рассуждать о том, что станется с бывшей Югославией в долгосрочной перспективе, чем сказать, что будет завтра. Как и у нас, грешных, реальные итоги можно будет подвести через поколение, не раньше. Нетрудно изречь, что вырваться из балканской ловушки можно, только став неотъемлемой и органичной частью Европы (в западном, а не в нашем – произвольном либо в лучшем случае прекраснодушном толковании). Собственно, именно это и провозглашено в сараевском Пакте стабильности. Но опять-таки только время рассудит: это риторика или проект реальной мечты.

Но если конца у этой истории пока нет, то приписать постскриптум хочется. Нечто вроде морали сей истории, лишенной какой бы то ни было морали. Или уроков, прости господи, за эгоизм, слава богу, не нашей истории.

Урок первый, почти философский.

Нет ничего опасней абсолютного добра, если под абсолютным добром понимается некий идеал, ради которого нужно потерять человеческий облик. Тогда абсолютное добро превращается в абсолютное зло. Это псевдодобро заводит на такое дно, с которого всем миром будут тащить и не вытащат…

Сначала фашизм, потом коммунизм, а теперь вот национализм доказал, что эти слова и идеи – оборотни, пожирающие легковерных. Нет такого преступления, которое было бы последним в ряду, перед которым остановились бы добрые люди. Всегда найдется нечто еще более тяжкое, еще более гнусное и кровавое, что потребуется совершить во имя своего идеала. И только крах может остановить эту эскалацию грехопадения.

Второй вывод приземленней. А чем, собственно, наш СССР отличался от их СФРЮ? Тем только, что Югославия была более компактна, однородна и куда более благополучна. И хоть тоже вооружена до зубов, как полагается уважающей себя социалистической державе, но не ядерным, химическим или бактериологическим оружием. Обе страны развалились так мгновенно и необратимо, что говорить о внешних заговорах либо внутренних интригах – значит проявить полное слабодушие. Тогда в чем разница?

В море крови.

Новых российских вождей нынче принято обвинять в том, что они слишком легко согласились на распад СССР, что если уж разводиться, то в настоящем бракоразводном процессе, решив предварительно все имущественные споры. Надо, надо было сначала поставить вопросы о Крыме, Севастополе, Черноморском флоте, о русских областях и общинах, что оказались за российскими пределами, о лучших, по-настоящему справедливых границах…

Ну что ж. За нас все эти вопросы поставили югославские товарищи. Теперь мы знаем, что они получили.

Сараево. Сентябрь 1999 г.

Уроки Сребреницы

…Небо над Сараевом украли – вместе с летним теплом, под ногами хлябь, вокруг влажная серая мгла. На душе сумрак. Говорят, это время в этой части Балкан – самое лучшее для самоубийц. Говорят, один норвежский солдат из SFOR пустил себе пулю в лоб: накануне он получил письмо из дома от своей девушки, которое больше всего на свете боялся получить.

Лето на Балканах кончилось. Осень. Просвета не видно.

Как заведенная лошадь, я вновь прошелся по тому же сараевскому кругу, что и в прошлую командировку: чиновники-миссионеры, практики и философы интернациональной миротворческой бюрократии, отвечающей за покой в многострадальном регионе. Все недовольны. Ворчат, жалуются на все на свете.

Сетуют на человеческую природу. В миссии ООН в Сараеве родилась блестящая неформальная идея – одарить каждого ребенка Боснии и Герцеговины майкой с символом БиГ. Если все мальчишки и девчонки из сербских, хорватских, босняцких семей наденут эти Т-shirts, какая замечательная будет демонстрация! Пусть дети сделают то, чего никак не делают взрослые: продемонстрируют, что у них единая родина. Пусть они заставят взрослых признать, что у них общая страна… Уже готовы образцы этих маек – с люминесцентной надписью на спине, между прочим. Дороги в БиГ узкие, водители шальные, маленькие человечки будут видны издалека, скольких бед можно будет избежать заодно… Китайцы готовы принять заказ – по доллару за штуку… На всю операцию нужен миллион. Что стоило бы какому-нибудь нефтяному шейху или компьютерному набобу выделить нужную сумму – для них это семечки… Не дают. Ну что за люди, эти шейхи и набобы…

Сетуют на ограниченность средств и в ином смысле. В Боснии и Герцеговине, как мы помним, международное сообщество представлено пятеркой главных и множеством менее главных игроков, и у каждого свой мандат и поле деятельности. Каждый подчеркивает, что на его поле полный порядок (в крайнем случае – неполный, но порядок), а в целом дело швах. В открытую говорят, что БиГ – это три фактически моноэтнических квазигосударственных образования, три отдельные армии, три полиции, а общенациональные органы власти существуют скорее на бумаге, во всяком случае, из милости этой тройки. Скажем, считается, что в Федерации Боснии и Герцеговины (напомню, что это один из «энтитетов» – босняки с хорватами, но без сербов, которые – Республика Сербская) единые вооруженные силы. У них одна форма, одни и те же американские инструкторы и единое командование. Как бы. Ибо, когда командующий армией генерал Делич (босняк) уходит в отпуск, его заменяет не его зам – генерал Гурчич (хорват), а другой генерал-босняк – точно так же, как генерала Гурчича заменит непременно хорват. Прежде, чем по звездочкам на погонах, цепочки командования выстраиваются по этнической принадлежности. И, между прочим, решения обо всех основных назначениях принимаются даже не в штабах генералов Делича и Гурчича, а в штаб-квартирах правящих националистических партий.

Создание современных полицейских сил, как и создание всей системы нормального правопорядка, – зона ответственности ООН. Две тысячи образцовых полицейских из многих стран мира четыре года назад приступили к службе наблюдателей, инструкторов, экзаменаторов. В последнее время их стараются размещать прямо в местных полицейских участках, чтобы контроль был непосредственным и непрерывным. Открыты полицейские академии в боснийско-хорватской Федерации и в Республике Сербской. В кадеты стараются набирать по преимуществу представителей нацменьшинств. На будущих выпускников возлагают большие надежды.

А пока никто не знает толком даже, сколько дубинок служит в трех полициях. Должно быть 20 тысяч, но их гораздо больше. И процентов на 95 и выше они состоят из представителей местного большинства. Недавно в Мостаре, городе, который символизирует так и не преодоленный раздел между хорватами и босняками, международные полицейские совместно с SFOR провели рейд в здании местного МВД – его контролируют хорваты. В качестве трофеев были захвачены кубометры документации, а в них сюрприз на сюрпризе: неучтенные контингенты секретной полиции, тайное финансирование, оружие…

Миссия ООН вынашивает амбициозный план: провести за два года переаттестацию всего 20-тысячного полицейского корпуса страны. Ооновцы имеют полномочия дисквалифицировать местного полицейского. Не факт, что местная власть действительно уволит его со службы.

Мы обучаем массе полезных вещей, говорит один из моих собеседников. Как обращаться с возмущенной толпой, как вести себя на месте преступления, работа с отпечатками пальцев, расследование транспортных происшествий… И поверх всего этого – курс человеческого достоинства. И все же, боюсь, «канадской полиции» из местного материала не получится. У нас разные представления о том, что такое «хороший полицейский». Мы полагаем, что это тот, кто служит закону. Здесь это слишком абстрактное понятие. Здешние «хорошие полицейские» служат обычаю и общине. А общины разделяют ненависть и кровь.

«И еще нам пришлось отправить 250 полицейских и 300 машин в Косово, что заметно ослабило наши возможности», – говорит Жак Поль Клайн.

Ссылки на Косово часто мелькают в разговорах. В двух разных планах – не очень понятно, как они могут сочетаться. Коллегам, работающим в Косове, по-своему завидуют: у них нет той интернационально-бюрократической мешанины, что образовалась в Боснии и Герцеговине. У дейтонского мира 77 нянек. Только за правами человека наблюдают 194 (!) международные и местные организации – по-видимому, под микроскопом. При этом все няньки со связанными руками. Как бы лидеры трех общин ни капризничали, их можно только увещевать и улещивать… В Косове международная власть централизована в руках миссии ООН.

С другой стороны, вполголоса признают, что ситуация в Косове совсем не завидная. НАТО и американцы просчитались. Их объявленная цель была не допустить этнической чистки сербами албанцев. В итоге получилась чистка албанцами сербов. Международное сообщество хотело использовать Освободительную армию Косова. На самом деле нередко ОАК использует международное сообщество. Можно предугадать следующие шаги торжествующего тихой сапой албанского национализма. Референдум о независимости Косова, создание албанского государства – вопрос только выбора времени… И на очереди Македония, где уже около 40 процентов населения – албанцы. Что может этому противопоставить международное сообщество, уму непостижимо.

На своих подопечных мои собеседники даже не жалуются, они их клянут. «Саботажники» – это самое слабое из определений, которыми награждают лидеров трех общин Боснии и Герцеговины. Ни в какую демократию они не верят. Их интересует только личная власть. В этом смысле мало что изменилось со времен титовской Югославии. Однопартийная система рухнула, но из ее обломков сложился не плюралистический калейдоскоп, а три отдельные однопартийные системы, в которых место коммунизма занял такой же тотальный национализм… И рыночная экономика не волнует местных вождей, им нужен контроль над экономикой – источник привилегий. В густой паутине чиновничьего произвола и мздоимства завяз даже «Макдоналдс». Рекорд мира: БиГ, наверное, единственная страна, где популярный ресторан так и не смог открыться. «Фольксваген» ведет почти безнадежную войну за то, чтобы принести сюда деньги, «ноу-хау» и рабочие места… И это в стране, которая остро нуждается в капиталовложениях. Международное сообщество интересует местных вождей лишь постольку, поскольку его можно доить.

И они вовсе не самостоятельны. Боснякам, конечно, некуда деваться, чего не скажешь о сербах и хорватах. Поразительно, говорит один из моих собеседников, устрой завтра голосование, и семьдесят процентов боснийских сербов проголосуют за то, чтобы присоединиться к самой бедной стране Европы – он, естественно, имеет в виду Югославию (Сербию). Для герцеговинских хорватов Загреб явно ближе Сараева.

…Я мог бы не совершать свой обход сараевских миссионеров и не вымогать их показания, хотя многим из них явно хотелось облегчить душу чистосердечными признаниями. Только что увидел свет обстоятельный доклад Международной кризисной группы, авторитетной неправительственной организации, под красноречивым названием «Дейтон терпит провал? Четыре года спустя». Его можно считать коллективной исповедью миротворчества. Она неутешительна.

«Цель Дейтона была не только остановить военные действия, но повернуть вспять этнические чистки и создать новую, объединенную страну…»

«Повернуть вспять этнические чистки» прежде всего означает создать условия, при которых беженцы могли бы вернуться домой.

По данным ооновского комиссариата по делам беженцев, на 31 июля 1999 года во всей Боснии и Герцеговине вернулись 333 919 беженцев и 265 041 перемещенное лицо.

Приведя эти скрупулезные подсчеты, авторы доклада переходят к выводам. «Если учесть, что война согнала со своих мест 2,2 миллиона человек, велик соблазн сказать, что возвратились 26 процентов. Однако это не так. Огромное большинство из этих 600 000 вернулись вовсе не в свои довоенные дома. Они вернулись туда, где их сородичи контролируют территорию». Скажем, в Республику Сербскую вернулось всего 2171 не сербов – 0,6 процента от числа беженцев.

Часто «наши» беженцы – жертвы «их» этнических чисток – поселяются на «нашей» территории в домах, принадлежавших «их» беженцам – жертвам «наших» этнических чисток. Очень часто их туда специально поселяют. Трагическое кольцо замыкается. Теперь, чтобы помочь одним беженцам, нужно прогнать других беженцев. Из этой мертвой петли живым не выбраться. Меньшинства не вернутся к себе домой. Большинства сделают все, чтобы сохранить обретенную «чистоту» «своих» территорий.

«Четыре года спустя после подписания в Дейтоне 21 ноября 1995 года мирных соглашений этнические чистильщики победили: Босния этнически разделена», – делают вывод авторы доклада. И еще: «Без SFOR страна, скорее всего, свалилась бы обратно в войну». И еще: «Две из трех этнических общин активно противостоят Дейтону и готовы ждать, пока международное сообщество не уберется восвояси».

Внимательный читатель предыдущего репортажа из Сараева, возможно, заметит некоторую разницу в настроении. Ну что ж, осенью все краски серы. И кое-какие коррективы действительно нужно сделать. К концу 1999 года, написал я в тот раз, миротворцев в военной форме должно остаться 17 тысяч (из 35 тысяч). И добавил: «Прогресс». Руководство SFOR действительно объявляло о планируемом выводе и доказывало, что это обосновано. Позже ООН и другие акционеры боснийского мира заявили, что это пока преждевременно. Уже продекларированный прогресс пришлось временно отменить.

И все же главная коррекция – в ракурсе. В первом репортаже я сравнивал ситуацию с тем, что было. И по любому счету прекращение братоубийства – благовест. Как выразился один из моих собеседников, в этой стране пара миллионов людей обязаны ООН своими жизнями… Интерпессимизм появляется тогда, когда начинаешь сравнивать ситуацию не с прошлым, а с будущим, с обещанием Дейтона, с тем, что не наступило.

Прекрасный новый мир на развалинах бывшей Югославии не получился – во всяком случае за четыре года, прошедшие с Дейтона. Получился худой мир, и жажда доброй ссоры не утолена.

В голосах моих собеседников звучит горечь и досада, их не может скрыть даже юмор. Наверное, все мы страдаем колониальным зудом, говорит один из них, английский дипломат с большим африканским стажем. Со стороны миссионеры похожи на людей в шлемах, что шли на край света через джунгли и пустыни, чтобы построить маленький остров Англии в Южной Родезии. Подобно Сесилу Родсу, в Дейтоне объявили: здесь будет новая страна, и мы создадим ее по своему образу и подобию. И не важно, что нас окружают злобные и настырные племена…

По своему образу и подобию не получается. На самом деле все получается не так, как должно быть. Чаще получается наоборот. В Боснию и Герцеговину вбухиваются огромные деньги – 5 миллиардов долларов с учетом 2000 года. На облике Сараева это сказывается благотворно. Но структурные реформы не проведены, зато появилось привыкание, наркотическая зависимость от донорских вливаний…

Альфа западного менталитета – свободные выборы, только так можно сформировать институты демократии и воспитать ответственных граждан. Все выборы, что прошли в БиГ за эти годы, стали оглушительным триумфом национализма. Хоть бери их и отменяй ради демократии. В самом деле, кому нужны выборы, которые лишь узаконивают плоды военных преступлений и приводят к власти деятелей типа Поплашена?..

Этот гротескный персонаж был, наверное, самой громкой пощечиной международному сообществу. Предвыборный плакат запечатлел видного мужчину в форме атамана четников с автоматом на плече. Программный образ настолько пришелся по душе избирателям, что на выборах 1997 года Поплашен был избран президентом Республики Сербской. В какой-то момент терпение Высокого представителя лопнуло, и он своей властью отправил Поплашена в отставку. Не тут-то было. Поплашен еще полгода демонстративно сидел в своем кабинете, подписывал эдикты… Вряд ли международное сообщество заслужило такое унижение.

Что прикажете миротворцам делать? Уйти? Тогда вновь разгорится война… Продолжать в том же духе и в том же объеме? Это значит, в следующее десятилетие нужно мобилизовать еще десять миллиардов долларов. Но уже после Боснии появилось Косово, а затем Восточный Тимор, и Бог знает, что появится еще, а карман не бездонный. Босния уходит на второй план. Десяти миллиардов ей не видать… Прервать поток материальной помощи? По своим социальным последствиям это будет сродни ломке. В народных страданиях националисты всех трех общин дружно обвинят ООН и других международных кровопийц… Перестать чикаться с местными авторитетами и взять власть в свои руки, жесткой рукой проводя все необходимые решения? Если уж Босния – протекторат, то пусть будет протекторат настоящий, без поддавков… Может, так оно и будет проще, но на самом деле это очень трудное решение – насильно вгонять грешников в рай, строить кому-то современную государственность. Трудно быть богом.

Запад ввязался в чужую и чуждую ему балканскую историю не из геополитического расчета, как глубокомысленно думают одни, и не из высокомерия силы, как полагают другие, а, скорее, из слабости. Не смогли терпеть трагедию под боком, циничную кровавую игру у себя под боком на одном с собой континенте. Конечно, у нынешних европейцев короткая память. Они забыли, что какой-нибудь век-другой тому назад они сами самозабвенно занимались той же работой. Чем Бисмарк лучше Милошевича? Тем только, что был умней, то есть успешней. А главное различие – в эпохе. Время создания государств-наций, время воспаленного национального сознания в Европе давно прошло. Железо и кровь, кровь и почва, священные границы вышли из моды. Западная цивилизация уже не строится на гипертрофированной силе государства. Она сплошь соткана из слабостей: равенства человека и государства, гуманизма, терпимости. При желании в ней обнаружится достаточно эгоизма и непоследовательности. Западу можно предъявить серьезный счет – и как раз тогда, когда он решился прибегнуть к силе. За бомбежки Югославии в первую очередь. Но только это будет совсем иной счет.

И, кстати, откуда взялось косовское решение? Из горького опыта боснийской войны. Четыре года спустя ООН выпустила доклад, посвященный одной странице этого опыта – трагедии Сребреницы.

2500 трупов – только мужчины и мальчики, все босняки – были обнаружены в земле под Сребреницей вскоре после войны. Они пали не на поле боя. Их хладнокровно расстреляли. У многих связаны руки. (Позже будут обнаружены и другие коллективные могильники, и ООН определит общее число жертв цифрой «более семи с половиной тысяч».)

Ужас этого беспрецедентного после Второй мировой войны преступления усугубляется тем, что оно происходило на расстоянии одного выстрела от батальона «голубых касок».

Город Сребреница – анклав в сербской части Боснии, куда стекались беженцы-мусульмане, – после упорных боев был объявлен «убежищем мира» под охраной ООН. О чем три стороны подписали соглашение. Зримый гарант – батальон голландских «голубых касок» был расквартирован тут же. При этом, по требованию сербской стороны, обороняющиеся мусульмане сдали ооновским гарантам все свое тяжелое вооружение.

Два года Сребреница была бельмом на глазу у боснийских сербов. Пока сербы, вооруженные танками и артиллерией, не перешли в наступление. Босняки оказались безоружными. Они запросили свои пушки назад, но получили отказ. Это было бы нарушением соглашения. Как выразился один ооновец, «защищать их должны были мы, а не они сами». Но и «голубые каски» не могли их защитить ввиду очевидного превосходства сербов, которое те продемонстрировали самым наглядным способом, захватив в заложники тридцать «голубых касок».

У «ооновцев», вооруженных легким стрелковым оружием, были только машины, словно мишени, все как одна выкрашенные в белый цвет. Присутствие ООН должно быть видно издалека.

Командир голландского батальона мог вызвать на помощь авиацию НАТО, но вышестоящее командование терзали сомнения. Применение авиации могло быть расценено как эскалация вовлеченности ООН в боснийскую войну. Это входило в противоречие с традиционным мандатом ООН – оказывать гуманитарную помощь, разделять враждующих и не принимать чью-то сторону.

Две бомбы все-таки были сброшены. И тогда генерал Младич предъявил письменный ультиматум ООН: если против его войск будет задействована авиация НАТО, заложники будут расстреляны, а Сребреницу сровняют с землей… Батальон «голубых касок» фактически сложил оружие. ООН капитулировала.

Сопротивление защитников города было сломлено. В следующие дни двадцать тысяч женщин, детей и дряхлых стариков Сребереницы вытащили из домов, посадили на грузовики и вывезли на мусульманскую территорию. Всех мужчин и юношей расстреляли.

Занимаясь ныне тягостным самоанализом, ООН горестно отмечает трагическую недостаточность своей философии и принципов.

ООН не может вести военные действия, она создана лишь для мироподдержания.

ООН может поддерживать мир, разделяя враждующие стороны, покуда те этого хотят. А если не хотят?

ООН не может применять оружие и рисковать жизнями своих солдат. Единственное оружие, на которое она может положиться, – это авторитет мирового сообщества. А если противникам плевать на весь мир?

Мировое сообщество, оказывается, беспомощно перед лицом любой банды преступников.

«Кардинальный урок Сребреницы, – говорится в докладе генсека ООН, – заключается в том, что целенаправленная и систематическая попытка террора, изгнания или убийства целого народа должна получать отпор всеми необходимыми средствами и наталкиваться на политическую волю довести этот отпор до логического конца».

На косовском кризисе изначально лежала тень Сребреницы. Косово – это фрейдовский сон ООН, компенсация и расплата за ее бездействие в Сараеве и бессилие в Сребренице. Запад не мог позволить себе повторить прежнюю ошибку, даже если при этом рисковал совершить новую. Угроза «этнической чистки» в Косове (сербами албанцев) включала эскалатор противодействия, который уже действовал автоматически ступень за ступенью, вплоть до бомбовых ударов.

Что вовсе не делает Россию более похожей на Запад. Бросить гордо им прямо в лицо: «В Чечне мы с вас взяли пример» (и капризно добавить при этом, что мы их за бомбежки осуждаем), нам не удастся. «Они» в Косове вовсе не такие, как «мы» в Чечне.

НАТО не бомбило страну или город, НАТО бомбило то, что считало военно-стратегическими объектами. Ошибаясь при этом, вплоть до фантасмагорического удара по китайскому посольству в Белграде. Но между ошибкой наводчиков ракет и преступлением политиков все-таки есть разница. (В Пекине в этом не сомневались ни секунды.)

Сотни тысяч албанцев бежали не от натовских бомбардировок, а от этнических чисток, которые проводили сербские каратели. Да, выяснилось, что своего апофеоза чистки в Косове достигли после начала бомбардировок, которые были призваны их прекратить. Еще одна грубейшая, на этот раз политическая, ошибка: корректные западные компьютеры просто не умеют прочитывать и просчитывать психологию диктатуры – речь, естественно, о мозгах, а не о машинах. Но, к слову сказать, а что, если НАТО бомбит телевизионный центр в Белграде, то Белград получает право на оргию чистки в Косове?

Повторю вопреки модному Талейрану: между ошибкой и преступлением есть разница. И есть вещи, которые Запад, мировое сообщество, цивилизация – подставьте слово по вкусу – уже не хочет терпеть, не может терпеть в конце XX века. Государственный терроризм. Государство как орудие неразборчивого массового поражения в правах, как орудие этнических чисток. Тень геноцида… Таков, во всяком случае, атлантический консенсус, что и показало Косово.

Кстати, и нам стоило бы лучше понимать западные мотивы. Запад против того, что Москва борется с терроризмом? Ничего подобного. Он, в сущности, даже готов был закрыть глаза на то, что под лозунгом борьбы с терроризмом велись военные действия против чеченского сепаратизма. Он только против того, чтобы ради этих целей предъявляли ультиматумы городам и превращали в беженцев и перемещенных лиц сотни тысяч жителей. Нет в современной цивилизации такого суверенного права – сжигать города, пусть даже «свои», что совсем уж нелепо, и выносить приговоры целому народу.

Конечно, с Россией Запад воевать не будет, Запад не может превратить Россию в Ирак или Югославию. Это мы сами можем превратиться в Ирак или Югославию.

А в бывшую Югославию Запад залез, потому что не смог остаться в стороне. И завяз по уши, встретив невиданное сопротивление. В науке это называется «сопромат» – сопротивление материала.

Мировое сообщество не может изменить климат на Балканах. Оно не в состоянии перетащить Балканы из их кровоточащей больной истории в благополучную европейскую географию. Это могут сделать только балканские жители. С течением времени. И только сами. Но Запад будет снова и снова, теряя терпение, пытаться это сделать. Трудно быть богом. Легко им не быть.

Сараево. Ноябрь 1999 г.