Текст книги "Байки и сказки старого мельника"

Практика в Нижних Эшерах

Ура! Ура! И ещё раз ура! Два месяца на берегу самого что ни на есть Чёрного моря. И сегодня ночью я вылетаю в аэропорт Дранды. Слово-то какое заграничное, сразу и не подумаешь, что это наша солнечная Абхазия.

Приключения начались прямо на привокзальной площади. Местный бомбила (не удивляйтесь, эта категория стяжателей существовала и в былые советские времена) на мою просьбу: «На мелькомбинат». – ответил: «Харашо, кацо. Мигом даставлю».

И вот мы едем уже добрый час. Далеко позади остались огни столичного Сухуми, а впереди сплошная темнота да шум прибрежных волн.

Я очень прилично учил спецдисциплины в родной альма-матер, а потому зарубил себе на носу, что мелькомбината без огней не бывает. Его цеха всегда должны светиться как новогодняя ёлка, денно и нощно выдавая на-гора тонны муки, крупы и комбикормов. А огни на рабочей башне элеватора в любую погоду обязаны предупреждать низколетящие самолёты о приближении к опасному высотному объекту.

– Приехали, кацо. Гони дэсятку.

Я вышел из машины. Кругом темень непроглядная. Посмотрел на водителя. Меньше всего тот был похож на былинного Ивана Сусанина. Да и я, если честно, ничем не напоминал польского завоевателя.

– Ты сказал, мэл комбинат. Я привёз. Здэсь мэл добывают. Дэтишкам такие квадратные карандашики дэлают. Чтобы ими на доске писать. Буквы всякие или цифры. Короче, гони дэсятку.

Так я познакомился с особенностями произношения русских слов в здешних местах. Сулугуни у них мягкое, а гласные буквы – всегда твёрдые. Без каких-либо смягчающих знаков!

Прибыли мы в посёлок Нижние Эшеры, где и располагался большой мелькомбинат, аккурат к открытию столовой. Ни кадровика, ни тем паче директора ещё не было, а вот харчо уже было готово.

– Тэбэ скока хлэба? – Повар держал на весу здоровенную лепёшку.

– Мне, если можно, половинку вот этого, – я показал на лаваш. – И полпорции харчо.

– Бэри всё. За дабавкой ходить тогда нэ нада, – хохотнул повар.

Я зачерпнул ложкой харчо. – Горячие угли во рту – это всего лишь банальное сравнение. Скорее всего, под моим нёбом взорвали гранату «лимонку», начинённую не взрывчаткой, а безумно острым перцем. Короче после трёх ложек предоставленные мне пол-лаваша закончились.

– Гаварил же тэбе, бэри цэлый. Я что, по-твоэму, бэгун на дистанции? Мнэ лудям кушать гатовить нада. Ничего, скоро совсэм наша еда привыкнэшь. Это спэрва остро. Патом нармално!

***

Бригада, в которую меня распределили, работала по удивительному графику. Семь дней в ночь. Семь дней в день, семь во вторую смену и семь дней выходных. Это для того, чтобы в свои выходные можно было ехать в соседний Сочи и торговать там на рынке. Я попал как раз на семь дней выходных. Поселили меня в винном погребе (о чём, конечно, пожалели, но это уже потом). Больше никаких свободных помещений и даже коек у моей хозяйки не оказалось. Всё снимали отдыхающие «дикари», платившие реальные советские рубли, а не предоставляющие мешки с комбикормом, которыми рассчитывалось за мой постой руководство комбината. Благодать! Море, солнце, молодое вино и работать не надо – пока. Что ещё нужно студенту Краснодарского политехнического института. Но потом наступили семь ночных смен. Не было в моей короткой жизни периода, когда приходилось не спать семь ночей кряду. На третьи сутки я вообще потерял временную ориентацию. Несколько часов полудрёмы в дневное время, под грохот все проникающих «Летки-енки» и «Мой адрес Советский Союз» – не в счёт. Короче, совсем скоро я уже мог спать в любом положении, и сидя и даже стоя. Одно хорошо, работой меня не грузили. То есть вообще работать не заставляли. Я слонялся по гремящей мельнице, а потом падал в углу и засыпал мгновенно, свернувшись калачиком.

И вот однажды меня разбудила боль в правом боку. Кто-то нагло лупил по нему носком туфли. Я был молод и реакция (даже спросонья) у меня была отменная. Поймав рукой эту наглую обувь, я резко дёрнул её вверх. Директор комбината со всего маха шлёпнулся на бетонный пол.

– Ты зачем сюда приехал – спать? Дома спи. Здесь работай. За это государство тебе деньги платит. – Он потирал ушибленное место. – Утром зайдёшь ко мне, включу тебя в нашу команду по вольной борьбе. Подсечку здорово делать умеешь. Будешь честь завода защищать. Может быть, даже в сам Тбилиси на соревнования поедешь. А сейчас ступай, работай.

Делать нечего, я поплёлся к своей бригадирше.

– Зина, дай мне какую-нибудь работу. Сейчас директор с проверкой приходил. Меня попинал за то, что бездельничаю.

– Как это попинал? – удивилась бригадирша.

– Ну, как, как. В буквальном смысле.

– Ладно, ступай на первый этаж. Там есть вальцовая Лейла. Смотри, как она работает. И делай всё то, что она делает. Топай, студент. Мне и без тебя забот хватает.

Делать нечего. Я поплёлся на первый этаж. По дороге умылся под краном. От чего моё лицо мгновенно покрылось толстой коркой из муки и теста.

Лейла тряпкой, смоченной в керосине, протирала станки. Стал протирать их и я. То есть помогать. Вдруг меня кто-то крепко схватил за рукав.

«Да что же сегодня за смена такая, – подумал я. – То туфлей мутузят, то за руки хватают».

Сзади стояла Лейла и качала головой.

– Парень, никогда в жизни больше так не делай. Тебе так делать нельзя. Не должен мужчина в своей жизни в руки тряпку брать. Не его это дело. А не то сам тряпкой станешь. Иди выбрось её. Я так уж и быть никому не скажу. Иначе засмеют. Грех-то какой.

Побродив по территории и подышав свежим морским воздухом, я вернулся в цех. Лейла бегала от станка к станку и крутила штурвалы. Стал крутить их и я. Если уж протирать станки не мужское дело, то колеса для управления станками крутить, уж точно наше, мужское дело.

Закончилась смена, вместо душа я отправился на море. Сплавал до буйка и обратно, да и поплёлся спать в свой винный погреб. Часов в одиннадцать за мной пришли. Усатый мужик в спецовке грубо растолкал. Правда, на этот раз руками.

– Началник цэха, крупчатник к сэбэ требует. Ступай. Злой как дъявол. Запросто зарэзать может.

Я опрометью помчался на комбинат.

– Ты, паря, конечно грамотный, – гремел бас начальника цеха. И имеешь полное право проверять настройки станков. Ты уже без пяти минут как инженер. Но вот видишь какое дело выходит. Лейла лучшая вальцовая нашей республики. А после твоих вывертов со штурвалами вальцовых станков вся бригада часа три разгребала завалы из муки и отрубей на этаже рассевов. Так что в эту бригаду тебе больше ходить не стоит. Я такого завидного работягу в другое место определю. Уж не взыщи, заслужил. Иначе, не дай бог, несчастный случай на производстве случиться может. Сам понимаешь, люди здесь работают резкие. Все сплошь горцы, во всех своих поколениях. Народ горячий, как харчо в нашей столовой.

***

Мои ночные смены закончились. Теперь я работал только в дневную смену. И работу получил очень даже денежную, но тяжёлую, донельзя. Дело в том, что наша мельница остановилась на годовой плановый ремонт. Ёмкости для хранения муки бестарным способом через пару дней опустели. А за мукой приезжали исключительно машины-муковозы. Наверное, видели их в своих городах. Такие длинные, жёлтые и пузатые. С надписью вдоль борта «МУКА». Короче, работа моя состояла в том, чтобы со склада тащить мешок с мукой, поднимать его на лифте на верхний этаж, расшивать и высыпать муку в бункер. И так с утра до вечера. Платили за этот «сизифов труд», аж десять рублей в день. То есть за четыре дня я получал свою месячную стипендию, а за пять – повышенную. Но уставал так, что даже хозяйского дармового вина пить уже не хотелось.

Через неделю меня опять вызвал к себе начальник цеха.

– – Проверяющий к тебе прибыл, аж из самого Краснодара. Преподаватель твой. Желает посмотреть, как ты тут азы мукомольного производства осваиваешь. А оно мне надо? Ты сейчас смоешься дня на три, а кто мешки с мукой в «бестарку» засыпать будет? Короче, я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. Работай как работал. К концу практики так мышцы накачаешь, что любого борца сумо на лопатки враз уложишь. Если, конечно, ноги не протянешь. – Он усмехнулся в свои иссиня-чёрные усы.

– А твоего учителя я беру на себя. Кстати, что он из алкоголя предпочитает, не знаешь?

– Да он у нас старенький, скорее всего, язвенник и к алкоголю равнодушный.

Крупчатник опять усмехнулся.

– Ну, это мы ещё поглядим. Давай, топай на склад. Ты Зинке, бригадирше жаловался, что для тебя работы мужской нет. Как видишь, нашлась. Всё. Позову тебя, когда надо будет.

***

Прошла ещё неделя. Преподаватель из института на территории комбината так и не появился. Я втянулся в работу и уже подсчитывал на что я потрачу такие огромные, кровью и потом заработанные, деньжищи.

– У тебя вроде бы должен быть какой-то дневник по прохождению практики, – буркнул начальник цеха, наблюдая как я лихо расшиваю мешок с мукой и высыпаю его в бункер для бестарного хранения.

– Имеется, но я его ещё не заполнял. Сами видите, некогда.

– Давай какой есть. И работай дальше. Не дай бог, отдыхающие оголодают и похудеют. Что тогда делать будем?

А ещё через пару дней, он вернул мне дневник. На каждом пустом листе стояла размашистая подпись вузовского преподавателя.

Моему удивлению не было предела.

– Это ещё не всё. У тебя, я так понимаю, практика подходит к концу. Так вот, держи от меня премию за хорошую работу, – и он протянул мне два билета в только что открывшиеся НовоАфонские пещеры. Бери девчонку, какая приглянётся, и вперёд. Я там сам ещё не был, но говорят, что-то уму непостижимое.

– А можно спросить? – набравшись наглости, поинтересовался я. – Как вам это удалось?

Подписанный дневник перекочевал в мой глубокий карман.

– Тяжело, – нараспев ответил крупчатник. Твой «препод» действительно крепкий орешек. Ничего пить не хотел, кроме многолетнего вина из Верхних Эшер, конечно. Его там наши старики на свои собственные поминки заготавливают. Еле-еле у них выпросил. Так что теперь обязаны старцы наши жить и жить вечно. Дай бог им здоровья

Ашхабадские «корчагины»

Во что были одеты молодые сотрудники министерства хлебопродуктов летом 198… года. В модные вельветовые джинсы, купленные по случаю на ташкентском толчке, за умопомрачительные деньги. В тонкую пакистанскую рубашечку, обязательно с большим количеством карманчиков и главное, чтобы с погончиками на плечах. А на ногах что? Вы думаете, босоножки фабрики «Освобождённый труд» – ошибаетесь. На ногах у них были так называемые «шузы», это такие очень импортные туфли, только не кожаные, а вельветовые, конечно, под цвет брюк их владельца. И никак не иначе. Работа в столь престижной организации к этому просто обязывала. То, что приобретя сей прикид весь оставшийся месяц приходилось питаться пирожками с ливером или местной лепёшкой «Нон» с пустым чаем, – это вопрос другой и к теме моего повествования отношения не имеющий.

И вот один из этих стиляг, то есть я, в августовский понедельник прибыл в расположение министерского офисного здания на улице имени грузинского деятеля культуры Шота Руставели. Как и полагается, обсудил с коллегами все спорные моменты воскресного матча с участием любимой команды Пахтакор. Поскольку Интернета в то время ещё не изобрели и, соответственно, какие-либо социальные сети отсутствовали напрочь, то прочитал купленную по дороге газету, и наконец, глубоко вздохнув, открыл папку с текущими делами. И в этот самый момент зазвонил телефон. Люди моего поколения и старше помнят, что в советских конторах стояли такие аппараты односторонней связи – без диска номеронаберателя. То есть на них позвонить можно, а с них – нет. Они, как правило были ярко-красного цвета и в центре аппарата красовался золотой герб Советского Союза. Обладатели таких аппаратов страшно гордились ими, так как наличие сего агрегата сильно подчёркивало статус владельца. Не знаю уж почему, но такие аппараты обладали очень скверным типом звонка. И мой организм со временем выработал стойку антипатию к мелодиям этого аппарата. Если то, что раздавалось из-под красного пластика вообще можно назвать мелодией. Короче, он зазвонил. В трубке раздался раскатистый бас нашего министр: «Зайди». Трубка противно загудела сигналами отбоя. Почти бегом спускаясь со своего четвёртого этажа, на покрытый хивинским ковром второй, где и располагался кабинет министра, я мысленно прокручивал в уме все свои возможные прегрешения, за которые меня следовало вызвать на ковёр. Таковых не обнаруживалось, так, мелкие шалости и не более того.

В кабинете кроме меня было довольно много народа. В основном наша министерская молодая поросль.

– Bir narsa sodir bo′ldi (узб.), – беда стряслась, – проворчал министр.

У наших соседей в Ашхабаде сегодня ночью сгорела мельница. Им надо помочь. Иначе столица братской Туркмении без хлеба останется, а мы с вами этого допустить никак не можем.

Дверь отворилась и в кабинет, на цыпочках, едва касаясь носками сандалий пола, вошёл старичок, начальник нашего архивно-хозяйственного отдела. И, ни слова не говоря, положил на стол министра пухлую папку.

– Vaqt mohiyatining bo′ladi (узб.), – время дорого, – пророкотал министр, открывая папку.

Вот здесь билеты и немного командировочных, вылет через два часа, вахтенный автобус прямо сейчас отвезёт вас в аэропорт. Да ещё вот что. Ваша командировка закончится только тогда, когда ашхабадская мельница даст муку и никак не раньше. Зарубите это себе на носу. У выхода из кабинета старичок из АХО вручил каждому из нас по новёхонькой книге в мягком переплёте.

– В самолёте почитаете, пригодится, – прорычал нам вдогонку министр.

Книга называлась «Как закалялась сталь»

***

Суть министерского подарка я понял, когда посмотрел на то, что осталось от мельницы, расположенной на окраине большого города. Обгорелые головешки, обильно залитые пожарной пеной, смешавшейся с мукой в процентном соотношении 50 х50.

Понятное дело, что никакой рабочей одежды нам никто выдавать и не собирался. Начали разгребать это пепелище в том, в чём прибыли. Военные из местного гарнизона привезли мощный прожектор, чудом сохранившийся со Второй мировой войны. Так прошла наша первая ашхабадская ночь, потом первый ашхабадский день и вторая ашхабадская ночь. Мука в городе закончилась, а затем исчез и хлеб. Военные выпекли что могли из своих запасов и развозили диковинные в этих местах «хлебные кирпичики» по больницам, школам и детским садам. Чем мы питались и питались ли вообще я за давностью лет уже и не вспомню. Моя рубашка, та, что с погончиками, превратилась в хрустящий кокон и я её просто выбросил. Если честно, я бы выбросил и вельветовые брюки, но рядом со мной работали дамы. Вот им приходилось ещё хуже. Что такое туркменская жара и обжигающе горячий ветер с близлежащий пустыни, – про то отдельный рассказ требуется. Скажу лишь, что пот, смешиваясь с мукой и пеной, образует на тебе такую броню, что из пистолета меня застрелить было уже невозможно. Да и стрелять не надо. Ещё денёк-другой и моё имя, по всей видимости, увековечат на мемориальной доске, которую торжественно водрузят у проходной ашхабадской мельницы.

***

Прав был великий царь Соломон когда крутил своё знаменитое кольцо и читал надпись на нём «Пройдёт и это». Прошла и наша туркменская ссылка. Мельница заработала и дала первую, пусть ещё серую, но всё же муку. Нам привезли какие-то местные ватные халаты, конечно, вручили Почётные грамоты и всех скопом отвезли в аэропорт. В самолёте, я, как и все мои коллеги, уснул мгновенно. В родном Ташкенте нас встречал водитель нашего вахтенного автобуса Икром. Он подивился нашим нарядам, но почему-то долго смотрел на мои ноги. Я опустил глаза. И, не выдержав, хлюпнул носом. Мои конечности украшали разорванные по всем швам, раскисшие бело-серо-чёрно-бурые изделия, несколько дней назад гордо именуемые иностранным словечком «Шузы».

Хавастская аномалия

Я уже писал в своей прошлой байке («Стиралка из Хаваста») об этом необычном населённом пункте, затерявшемся на бескрайних просторах Голодной степи в Сыр-Дарьинской области Узбекистана.

Знаю точно, что там до сих пор стоит и исправно превращает зерно в муку, маленькая, но удивительная мельница. Вот именно о ней и пойдёт мой сегодняшний сказ.

Дело в том, что, судя по докладам тогдашнего директора, вверенное ему мукомольное предприятие некоторую часть муки, предназначенную для людей, «наглым образом» отправляло в отруби, предназначенные, как известно, для производства комбикорма, то есть по-простому – на корм скоту. Понятное дело, всякие там парно и не парно копытные не возражали и даже сильно радовались, но как-то молча. А вот плановый отдел нашего Министерства Хлебопродуктов негодовал, причём громко, можно сказать, во всеуслышание!

В конце концов министр не выдержал, взял да и отреагировал на справедливые упрёки своих плановиков.

– Неча, понимаешь, труд наших дорогих дехкан*, в поте лица выращивающих пшеницу изводить так безалаберно, то есть я хотел сказать, – не по-социалистически, не по рабоче-крестьянски. Короче, немедленно создаём авторитетную комиссию и делаем внезапную и внеплановую «замольную ходку»**.

Как известно, приказы (тем более самого министра!) не обсуждаются. И вот комиссия, состоящая из молодых парней и девушек, ярко выраженного комсомольского возраста во главе с седовласым и известным всей республике мельником, отправилась в Голодную степь. Задача – двое суток не спать и не есть, а неустанно следить за работой всех машин, механизмов и сотрудников этой самой мельницы. Чтобы потом, сняв полный баланс, то есть сопоставив количество израсходованного зерна, полученной муки и отрубей разобраться наконец, что в ней, то есть в этой самой мельнице, не так!

Вы когда-нибудь пробовали двое суток не спать? Нет, не сейчас, когда у тебя, пенсионера, хроническая бессоница, а тогда, когда запросто засыпаешь стоя, аки лошадь скаковая, ну, или гужевая. И вообще, как можно следить за работой мельничных агрегатов и обслуживающего персонала, когда рядом с тобой находится симпатичная и обаятельная комсомолочка, такая же уставшая и голодная, как и ты. Короче, проспали. Прижались друг другу, аки агницы божьи и позволили себе таки вздремнуть часок-другой. Дело-то житейское. Но к моменту «проверки караула», то есть когда старичок-мельник пришёл проверять посты, мы уже как штык – на своих местах и даже следы от жарких поцелуев успели мукой присыпать. Благо её кругом хоть пруд пруди.

***

А через два дня выявилась «Хавастская аномалия»! При составлении баланса помола зерна было с математической точностью доказано, что вверенная нам чудо-мельница из тонны зерна выдаёт на-гора тонну и сто килограмм муки и отрубей! Старик Ломоносов со своим законом сохранения массы полностью посрамлён! И плевать нам на то, что такого не может быть, потому, что не может быть вообще! Вот же цифры и даже факты. Можно же всё произведённое этой мельницей взвесить сто раз и сто раз убедиться! Усталость и сон как рукой сняло. Перед глазами уже маячили корочки кандидата, да что там кандидата, бери выше – доктора наук! Премии и медали различного достоинства. Я уже не говорю про такие банальные вещи как почёт и уважение.

Опустил нас на грешную землю старичок-мельник. Пока мы витали в «розовых облаках», он быстренько съездил в местную прокуратуру и пригласил кого следует.

«Кто следует», убедительно так побеседовал с рабочими мельницы, и те очень даже охотно поведали, что по указанию директора предприятия ночью взяли да и высыпали в бункер готовой продукции пару мешков заранее припасённой муки. На всякий случай! Но вот точное время, когда был совершён сей злодейский факт назвать затруднились. Пожали плечами – ночью подсыпали, темно было.

Присутствующие при этом разговоре комсомольцы и комсомолки как-то разом дружно и облегчённо выдохнули.

По итогам «замольной ходки» директора сняли, а мельница на удивление стала работать как швейцарские часы, точно соблюдая известный закон сохранения массы. И главное, мука стала какой-то очень белой и лепёшки из неё начали выпекать удивительно аппетитные и вкусные. Можете сами съездить в бывшее село Урсатьевское, а ныне славный город Хаваст и убедиться в том лично!

* Крестьянин в Узбекистане, Казахстане, Таджикистане и Туркменистане.

** Для определения результатов работы мельницы за истекший период производится так называемая замольная ходка. Сравниваются результаты расчётных выходов продукции и отходов с фактически полученными.