Текст книги "Вся власть Левиафану"

Глава 9

Ужин проходил в полном молчании. Наконец, Софико не выдержала:

– Ты не хочешь мне ничего объяснить? Являешься домой с молодой особой, закрываешься в кабинете, а сейчас молчишь. В чем, в конце концов, дело? Могу я знать?

Голос ее звенел, а щеки покрылись румянцем.

– Конечно, можешь, – спокойно ответил Казимир. – Успокойся, я тебе все объясню, чуть позже. Пусть дочка поест спокойно и пойдет к себе.

Оставшись вдвоем после того, как маленькая Медея уснула, Казимир привлек к себе Софико, ласково обнял и, глядя в ее глаза, ласково произнес:

– Какая же ты, у меня ревнивая, аж жуть. Я уже боюсь. С тобой надо быть крайне осторожным, того и гляди отравишь и меня, и соперницу, – и улыбнулся.

Он и не подозревал, как его слова близки к истине.

– Понимаешь, – продолжал супруг, – эта девушка из народовольцев. Им нужна моя помощь, как инженера, вот я и думаю, помогать им или нет? То, что они затевают, ужасно, – продолжал он. – Но этот их кровавый путь, возможно, приведет к свободе моей страны.

– Казимир, но ведь это очень опасно, – возразила Софико. – Тебя могут сослать на каторгу или вообще убить. Ты о нас подумал?

– Вот думаю…, – тихо ответил мужчина. – Сильно думаю. И все же я помогу им. Пойми, это мой долг. Не помогу я, обязательно помогут другие, а я буду себя призирать.

В комнате воцарилась тишина.

Глава 10

Время летело незаметно. Медея росла и уже превратилась в рослую красивую девушку, на которую начали заглядываться студенты и молодые служащие близ лежащих контор и лавок.

Софико приобрела большой кованый сундук и стала собирать дочке приданое. Она помнила свое сватовство и ей очень хотелось, что бы у ее девочки все было по-другому.

Народовольцы различных политических платформ взрывали и убивали чиновников всех рангов, неоднократно покушались и на государя императора. Слава Богу, пока не удачно.

В Польше вспыхнуло восстание и в очередной раз его жестоко подавили.

Казимир ходил хмурый и тайком от жены переводил деньги в помощь пострадавшим от репрессий.

Однажды, когда они с супругой прогуливались по улице, по сложившейся привычке взявшись за руки, к ним подошел незнакомый хорошо одетый господин и, не представившись, быстро спросил:

– Вы господин Крулевский?

– Да, – ответил Казимир.

– У меня мало времени, – быстро заговорил незнакомец. – Уезжайте, как можно быстрее, уезжайте и подальше.

– В чем дело? – вспылила Софико.

Незнакомец ничего не ответил, быстро отошел в сторону и зашагал в противоположном направлении.

А на следующее утро за Казимиром пришли жандармы.

– Господин Крулевский, вы арестованы.

Растерянная Софико опустилась в кресло.

Начались бесконечные стояния в очередях к окошку Бутырской тюрьмы, в которое молодые и старые женщины просовывали узелки с передачами своим близким.

Начались поиски хорошего адвоката и прочие хлопоты жены арестанта. Деньги быстро таяли. Таяло и здоровье самой Софико. Она простудилась и кашляла все сильнее и сильнее.

Несколько лет назад, проживая ещё в городе Т, она познакомилась с молодым английским врачом Джоном Олдманом, а спустя несколько лет он, вслед за Крулевскими, перебрался в белокаменную и иногда захаживал в гости к старым знакомым.

Почувствовав себя совсем плохо, Софико попросила дочь сходить за доктором Олдманом, искренне надеясь, что англичанин по старой дружбе не возьмет денег за свой визит.

Глава 11

Джон прибыл незамедлительно, осмотрел больную и вынес свой вердикт:

– Не буду от вас скрывать, дорогая Софико, у меня серьезные подозрения на чахотку. Вам надо срочно уезжать домой на юг и лечиться, лечиться и лечиться. Иначе…

Он замолчал. Софико и сама понимала, что иначе.

Как уехать, когда скоро суд над народовольцами и ее Казимиром?

Адвокат требует денег все больше и больше. Она уже продала почти все драгоценности, которые ей когда-то дарил супруг. Да и лавочникам задолжала изрядно. Дочь постоянно сидела у её ног, положив голову на колени матери.

– Мама, – однажды сказала девушка. – Я пойду работать, семье ювелиров Давоян нужен переводчик с польского и английского и секретарь. Может быть, они меня возьмут.

– Медея, – тихо ответила мать. – Ювелирный дом Давоянов находится на противоположном конце города, как ты туда будешь каждый день добираться? Ты об этом подумала?

– А что делать, – грустно ответила дочь. – Я уже с ними разговаривала, они выделят мне комнату, буду жить у них. А тебя буду навещать, как только смогу. Зато у нас будут деньги.

– Дочь, послушай меня внимательно. Все может произойти, поэтому, наверное, настало время тебе кое что узнать о тайне семьи Асатиани.

И София рассказала дочери о заклятии, заставив девушку заучить проклятие и о зелье, которого, увы, уже нет. Не рассказала лишь о художнике Андре Моро и девице Зельде.

Через неделю суд, выслушав аргументы адвоката, вынес не смертный приговор, а все лишь пожизненную каторгу подданному Российской Империи, поляку по происхождению, Казимиру Крулевскому с отбыванием наказания на острове Сахалин в ссыльной тюрьме города Паранайск.

Глава 12

Спустя несколько дней Софико случайно встретила на улице Этери. Прошлой неприязни у нее больше не было. Женщины обнялись, как старые знакомые. Горе объединило обеих. В соседней кондитерской за чашкой чая Этери на одном дыхании выпалила, что в их организации выявили предателя, который и выдал всех, кого знал. А Казимир не выдал никого. Его, как самого образованного, признали организатором, хотя он всего лишь изготавливал бомбы, а в терактах участия никогда не принимал и сам никаких бомб не бросал. Теперь вот задача Этери, по решению товарищей, уничтожить предателя.

– Ты мне вот так запросто все это рассказываешь? удивленно спросила Софико.

– Конечно, – ответила Этери. – Вы же жена Казимира, значит, как и он, никого не сдадите. К тому же я не знаю, как уничтожить предателя. Просто так застрелить из револьвера человека, пусть и предателя, у меня рука не поднимется, а бомб у нас теперь больше нет. И вы еще моя землячка. Кому же мне все это еще рассказать? – выдохнула девушка.

– Я тебе помогу, – вдруг неожиданно для самой себя сказала Софико. – За мужа моего отомсти, – и добавила совсем тихо:

– Пожалуйста. Завтра, здесь же, на этом самом месте, жди, – и молча, не попрощавшись, вышла.

На следующий день она принесла девушке конверт с маркой Левиафана.

– Что это? – спросила Этери. – Деньги?

– Нет, гораздо хуже, – ответила Софико. – Это смерть.

– Что? – не поняла девушка. – Какая смерть?

– Приложи конверт к краю своей чашки. Просто приложи, только ничего из конверта не доставай.

Девушка в полном недоумении поднесла конверт к чашке, та вдруг подскочила и опрокинулась на юбку Этери, выплеснув горячий чай.

– Теперь понятно? – спросила Софико.

– Нет, – ответила девушка. Руки ее дрожали мелкой дрожью, на лбу выступил холодный пот.

А через несколько дней в «Московских новостях» появился некролог:

«Некий господин N скончался у себя дома, без видимых на то причин. Третье охранное отделение, скорбит об этом прискорбном событии и выражает глубокие соболезнования родным и близким покойного».

У Софико осталось только четыре марки. Она собиралась домой, в родной город Т. Молодая переводчица и секретарь Медея Крулевская приступила к своим обязанностям в ювелирном доме семьи Давоян.

Глава 13

Прав оказался английский врач Джон Олдман, не смотря на родной климат и помощь стариков родителей, Софико прожила недолго. Не умели тогда лечить в нашей стране, да и в мире, такую страшную болезнь, как чахотка. Похоронили ее на городском кладбище, совсем недалеко от могилы какого-то заезжего художника Андрея Морова, могила которого уже совсем заросла высоченной травой и лишь верхушка православного креста все еще возвышался над холмом.

Медея долго стояла, склонившись над могилой матери, обнимая одной рукой совсем седого деда, а другой – сухонькую бабушку в старинном, совсем не модном чепце.

– Внучка, ты это, – глотая слезы, начала старая женщина. – Ты поскорей замуж-то выходи, да сюда перебирайтесь. Чего тебе в той сырой Москве теперь делать? Будете нам с суженным своим помогать. Сейчас, я знаю, там у вас в столицах свахи-то не в почете. Сами себе пару ищите, по современному. Или я не права, а, внучка?

Девушка ничего не ответила.

Медея пожила некоторое время у стариков, а в аккурат через сорок дней, пришла телеграмма из Москвы. Ювелиры Давояны вызывали девушку к себе, дела торговые требовали ее незамедлительного присутствия.

Глава 14

Так уж сложилось, что самым близким человеком для одинокой девушки оказался господин Джон Олдман. Помогал он ей, как мог. Сначала из чувства вины перед покойной матерью, а потом как-то так само собой получилось, что Медея незаметно оказалась самой желанной. Да и ей внимание известного в Москве врача было более чем приятно. По осени сыграли скромную свадьбу. Джон было заикнулся несколько раз, что не плохо было бы Медеи оставить работу в ювелирном доме, но супруга была против – работа ей нравилась, да и лишний доход в семье помехой считать никак нельзя.

Возвращение в город Т потеряло всякий смысл. Старики после смерти единственной дочери прожили совсем не долго и ушли тихо друг за другом, вроде бы и не было их никогда на этой грешной земле.

Что связывало теперь молодую женщину с далеким кавказским городом? Три могилы, да еще малопонятная тайна, которую рассказала мать, и верить в которую как-то не хотелось совсем.

Глава 15

Меж тем в ювелирном доме господ Давоянов происходил ужасный семейный скандал: был вскрыт и опустошен сейф в одном из магазинов. Дело, в общем-то, для ювелиров обычное. Товар в нем хранящийся был застрахован, больших убытков семейство не понесло, а посему полицию извещать не стало. Было решено разобраться с сим безобразием тихо, по-семейному.

Жил в этой семье, на правах родственника, племянник главы, молодой повеса Рубен Каренович Давоян. Молодой человек получил прекрасное образование, свободно изъяснялся на французском и английском, иногда помогая Медеи с переводами договоров, хорошо знал торговое дело. Ну, а ювелирные знания ему передались вместе прочими генами Давоянов. Однако, любил молодой человек покутить изрядно (для его возраста страсть обыденная). А еще был он заядлым филателистом – за марки мог последний костюм с себя снять и отдать, вместе со штиблетами.

Пытался Рубен приударить и за Медеей, однако ничего не вышло, молодая женщина посмотрела на него таким взглядом, что у того, как-то сразу нехорошо засосало под ложечкой. Позже, когда увидел ее вместе с плечистым Джоном и узнал, что их секретарша не просто Крулевская, а еще и Олдман, то решил, что лучше ему эту даму иметь исключительно в друзьях и не более того.

При семейном расследовании хищений из сейфа, старый управляющий дома Давоянов, с молодых лет служивший при их ювелирных магазинах, ни минуты не колеблясь, показал на Рубена, как на основного виновника:

– В тот день изволили они приходить в изрядном подпитии и ключики от сейфа при них имелись. И, вроде бы, даже разговор слышал, что марки ему привезены были редкие, заграничные.

Таким образом, на этот раз семья безоговорочно поверила своему управляющему, а молодому Рубену было указано на дверь.

А через месяц-другой в славном граде Петербурге, появился новый ювелирный магазин «Рубен Давоян и партнеры». Еврейские ювелиры Рубена знали и ценили, несмотря на его молодость. Верили и в его коммерческую жилку. Так семейство Давоянов своими руками породило нового и серьезного конкурента.

Глава 16

Однажды, отперев ключом свой кабинет в здании Ювелирного дома Давоянов, Медея к своему изумлению обнаружила в кресле дремавшего человека в хорошем костюме из английской шерсти.

– Вы, что тут делаете? – воскликнула девушка. – Я сейчас же охрану вызову, – и потянулась к колокольчику на письменном столе.

– Не надо охрану, – спокойно и невозмутимо ответил незнакомец. – Я к вам с добрыми вестями.

– Как вы вообще сюда попали, дверь ведь заперта?

– Ну, это самое простое и не надо об этом. Лучше присаживайтесь на свое кресло и почитайте вот это, – так же невозмутимо ответил мужчина, освобождая женщине место и отдавая мятый конверт.

Медея послушно села и начала читать. Это было письмо от её отца, но адресовано не ей, а Софико.

«Дорогая моя супружница, – писал из далекого острова Казимир. – Я здесь жив и здоров, чего и вам с дочуркой желаю».

По щекам девушки покатились слезы.

«Здесь, если женишься на местной или если к тебе приедет жена, то надзиратели разрешают покинуть каземат и жить в домах-поселениях. Посему все мужчины разом переженились на местных девках или на ссыльных дамочках, но мне это ни по католической, ни по православной вере никак не можно. Это грех великий есть».

Медея не вытерпела и в голос разрыдалась.

Мужчина молча протянул ей белоснежный накрахмаленный платок и тихо произнес.

– Я посижу у вас еще с полчаса. Если успеете написать ответ, я его переправлю, решайте.

Молодая женщина всхлипнула и стала писать о том, что мама умерла и он свободен, и праве выбрать себе местную женщину и жить там с ней, почти на свободе. Что она уже замужем за хорошим человеком-врачом и у них все хорошо, только вот деток пока нет. Что она все равно ждет его и будет ждать, сколько потребуется и очень сильно его любит.

Она хотела написать еще много чего, но мужчина, молча протянул руку и забрал лист.

– Все, мне пора.

– Когда вы его увидите? Может мне сбегать на рынок, что-то купить и передать?

Мужчина улыбнулся:

– Не утруждайтесь, барышня. Кроме письма туда более ничего не дойдет.

Опустив голову, повернулся к выходу.

– Постойте, – окликнула его Медея. – Как вас звать-то? Скажите.

Уже у двери мужчина обернулся.

– Зовите меня Меркурием. Возможно, я еще смогу вам передать весточку. Ну, это как повезет.

Затем резко повернулся и вышел.

Медея весь день провела сама не своя. Вечером все рассказала супругу и показала письмо. Джон очень обрадовался.

– Значит, он жив! Следовательно, рано или поздно его помилуют. У меня для тебя тоже хорошая новость – я уезжаю в столицу, буду ассистировать в операциях самому Николаю Васильевичу Склифосовскому. Это большая честь для меня, и еще я там буду подыскивать жилье.

– Какое жилье? – не поняла жена. – Зачем жилье? Ты же после операции вернешься ко мне.

– Нет, дорогая, не вернусь…

Медея стояла и молча, хлопала глазами, не зная, что сказать.

– Не вернусь, – и помолчал с минуту, выдерживая театральную паузу, продолжил:

– Ты ко мне приедешь. Мы будем жить в Петербурге.

Закончив фразу, он поднял ее за талию и закружил по комнате.

Уже второй раз за этот день у Медеи на глазах заблестели слезы.

Глава 17

Через месяц супружеская чета Олдман уже обживалась в большой уютной квартире на Гороховой улице.

Накупили кучу новых предметов домашнего обихода, и Медея с удовольствием командовала Джоном, что и куда расставлять.

– А икону святого Георгия, будь добр, повесь вон в тот угол. Да аккуратней ты, смотри не урони.

Супруг икону не уронил, он уронил конверт, спрятанный за иконой.

– Что это? – спросил супруг, наклоняясь за конвертом. – Любовная переписка?

– Не смей вынимать из него ничего! – почти закричала Медея. Она совсем забыла о нем, и только сейчас вспомнила рассказ матери.

– Подойди, сядь со мной рядом на диван и послушай. Я – ведьма, колдунья.

– А я в этом нисколько и не сомневался, – весело ответил Джон.

– Нет, ты не понял, я можно сказать, потомственная колдунья.

И Медея рассказала мужу все, что ей когда-то давно сообщила мать. На удивление спокойно и внимательно слушал ее супруг, переспрашивая и прося по подробней рассказать некоторые детали еще раз. Затем встал, подошел к книжной полке, открыл толстый фолиант серьезного медицинского издания и торжественно произнес:

– Когда-то давно я имел честь лечить почтмейстера славного города Т почтеннейшего Арсения Николаевича Ягодина. Денег я с него понятное дело не взял, так вот он меня одарил сим конвертом.

И Олдман, как фокусник, вытащил из книги похожий конверт, в нем лежал лист с шестью марками Левиафана.

– Я, было хотел продать марки московским филателистам, да потом решил, что с годами они будут стоить только дороже. Теперь, моя дорогая супруга, мы с тобой обладаем просто несметным и еще волшебным сокровищем.

Медея молча забрала у него конверт и положила рядом со своим за икону Победоносца.

– Не веришь, не надо. Я тебе все рассказала. А марки без меня не трогать. Время покажет, кто из нас прав.

Глава 18

Чета Олдман осваивала столичный образ жизни. Известного врача, да еще и англичанина, с удовольствием приглашали на званные обеды и благотворительные балы, коих в ту пору в стольном граде было при великое множество.

На одном из таких вечеров Медея с Джоном повстречали своего давнишнего знакомого, преуспевающего ювелира Рубена Кареновича Давояна. Встреча вышла теплой с воспоминаниями былой жизни и закончилась приглашением Медеи поработать у Рубена в старой должности, но с новым более высоким довольствием. Женщина посмотрела на мужа, Джон помолчал немного и кивнул в знак согласия.

Через год у четы Олдман-Крулевских родился ребенок. Не надо иметь семь пядей во лбу, что бы понять, что это была девочка. Женская часть хромосом, как всегда в роду Асатиани, взяла верх над мужской. Опять традиционно встал вопрос – как назвать дочку? Имя должно было иметь и грузинские, и польские, и английские корни и, конечно же, должно быть исконно русским. После многочасовых дебатов с заламыванием рук и поисков во всех известных книгах, было выбрано простое имя бабушки Иисуса – Анны. На том и порешили.

Анна Олдман-Крулевская (Асатиани) была явлена всем приглашенным гостям, и самый шикарный подарок на первый зубик преподнес Рубен Давоян: на бархатной подушечке лежали сережки, маленькое колье с брильянтами и изумрудами, а так же колечко, украшенное теми же камушками, но поменьше.

Между тем жизнь в столице Российской Империи била ключом.

После убийства Александра II Исполком «Народной воли» обратился к Александру III с письмом, обещая прекратить террор в обмен на Конституцию. Но волна репрессий, последовавшая после убийства Александра II, обескровила «Народную волю». Исполком был полностью разгромлен, 56 народовольцев заключили в крепость, 28 человек казнили, 500 были отправлены на каторгу. Последним актом революционной деятельности этой организации стала неудавшаяся попытка покушения на Александра III. Готовившие ее народовольцы, среди которых был и Александр Ульянов, были преданы суду и казнены.

Медея очень переживала за отца. От него больше вестей не было, да и Меркурий, наверное, не знает ее нового Питерского адреса. После рождения дочки Рубен с посыльным передавал ей работу на дом, и она урывками делала переводы и готовила нужные договора. Врачебные дела вынудили Джона уехать на родину в Англию, и он оттуда писал, что вынужден будет задержаться надолго, просил приехать к нему с дочкой. Женщина все тянула с отъездом. Девочка росла болезненной, часто простывала и Медея боялась, что перемена климата скажется на ней губительно.

Глава 19

Дела в сети ювелирных магазинов «Рубен Давоян и партнеры» шли успешно: контора расширялась и хозяин, в мягкой форме, требовал присутствия своей помощницы на рабочем месте. Медея долго искала няню для маленькой дочки, с тоской вспоминая свою старую Веру Марковну. Наконец, в ее доме появилась девка Анастасия из Псковской губернии, с соответствующим говором, грудным голосом и тяжелыми руками, привыкшими к нелегкому крестьянскому труду. Присмотревшись к новоиспеченной няне, Медея с тяжелым сердцем вышла на работу. В городе было неспокойно, то тут, то там собирались рабочие с окраинных заводов, балтийские матросы, полупьяные разгуливали по брусчатым мостовым. Женщине приходилось добираться домой на извозчике.

Рубен, заметив это, распорядился предоставлять женщине свой экипаж и несколько раз сам доставлял ее домой, сидя на козлах вместо кучера.

Он стал приглашать Медею на переговоры в качестве переводчика, хотя и сам владел языками превосходно. С каждым днем миловидная секретарша становилась босу все более необходимой. При этом ее гонорары так же возрастали. Анастасия со своими обязанностями справлялась превосходно: Аннушка была сыта и ухожена, уже вовсю щебетала на своем детском языке. Медея могла бы чувствовать себя счастливой, если бы не долгое отсутствие Джона Олдмана. Письма раньше приходили от него почти еженедельно, но сейчас поступали все реже и реже. В них он писал, что у него так же много работы, что работает он в королевской клинике и ему доверяют лечить особ очень высоких кровей.

Так незаметно прошла холодная Питерская зима и не менее холодная и слякотная весна.

Супруг по-прежнему в редких письмах настаивал на их приезде, Медея все так же опасалась за здоровье дочери, да и, наконец-таки, наладившийся быт менять на чужую страну, с чужими обычаями и языком ох, как не хотелось. Опять же Рубен и слышать ничего не хотел о ее увольнении. Потихоньку, сама того не замечая, она становилась его правой рукой.

Через несколько дней Рубен Каренович Давоян собирался отметить свой юбилейный день рождения. Медея ломала голову, что подарить шефу? Понятное дело, никакими ювелирными украшениями его не удивишь. Она вспомнила о его великой страсти филателии и, наконец, решилась подарить ему две марки с Левиафаном, рассказав предварительно о всех особенностях этих марок.

На торжестве ее подарок вызвал бурный восторг у юбиляра, а Медея была рада тому, что ей это не стоило никаких материальных трат. Улучшив момент, женщина рассказала Рубену все, что сама знала о них и предупредила быть с этим подарком крайне осторожным.