Текст книги "Отчаянно"

панелька

 
моя панелька рассыпается на части,
в ней не осталось радости и счастья,
подъезды плачут едким керосином
– ты был когда-то дьявольски красивым
– куда ушел и где рассвет ты встретил?
– постой, прошу, снаружи сильный ветер
моя панелька рассыпается на части,
протер бумагу самый мягкий ластик.
– откуда шрамы, синяки на теле?
– поверь, плевать тебе на самом деле
я окна выставил, впуская теплый воздух
и ждал себя, уткнувшись взглядом в звезды.
– не уходи, останься этой ночью
а я молчал, справляясь с дикой дрожью.
моя панелька рассыпается на части,
сфотографируйте, альбом себе украсьте.
– ало, ты где, я ждать уже устала
– мне спать невмочь, остыло одеяло.
дорога, ночь, холодные сиденья,
и ощущение, что нет нигде спасенья,
фонарь, фонарь и свет от фар,
слова без слез: я так устал.
 

«от камня…»

 
от камня,
до камня брусчатки,
от правой,
до левой ладони
оставлены отпечатки
уставшей белой ладонью.
 
 
от крика,
до боли,
от нежности ночью.
я все позволил,
играя заочно.
 
 
далекие фразы,
огни светофоров.
«мне все и сразу,
без разговоров»
 
 
дороги
и трассы,
в зубах сигарета,
«я
жил
напрасно,
от лета, до лета»
 

Письмо Джону Доу VIII

 
Родной мой, совсем не забытый,
Я нынче, как катер разбитый,
С облезшею краской, пробитым мотором,
Забывший как верно пользовать слово.
Разбился о рифы, набрался воды.
И что на это ответишь мне ты?
Молчи, я знаю, не можешь,
Хоть за меня бы и взялся за хопеш,
А мне не поможешь, уверен на сто,
Хоть запиши и сделай кино.
Не знаю как жить, как думать и плакать,
Как пережить осеннюю слякоть.
Я слаб и беспомощен, слово даю,
Скажи, что здесь не так, как в раю?
 

«никому нас не жаль…»

 
никому нас не жаль,
мы звезды погасшего космоса,
а души горят, как эмаль,
и путь по спине уробороса.
Горели, подобно квазарам,
и плавили камень, как лед,
касание кожи пожаром —
и путь никуда не ведет.
мы звезды погасшего космоса,
мы дети седой пустоты,
не носим ни лиц и ни голоса,
и прячем руки в штаны.
холодными пальцами водим,
по тонким линиям струн,
желая на плоскости бёдер
увидеть далекий Нептун.
мы звезды погасшего космоса,
уходим взглядами в пол,
и в памяти с черными розами
холодный вдыхаем ментол.
 

«уверен, что ночью спокойнее…»

 
уверен, что ночью спокойнее,
холодный воздух сдувает пленку,
огонь, парламент обоймами,
за руль, под сотню в догонку
рассвета далекого в городе,
и под светофоры из дыма и холода,
молчание мертвое снова на проводе,
и снова под ребрами что-то расколото.
По берегу где-то лезвием в небо,
босыми ногами по шкуре бетона,
наверное там, останется лето —
последним ударом больного нейрона.
 

«согреем друг друга этой зимой…»

 
согреем друг друга этой зимой
в кровати под пледом и с чаем.
я буду твой антигерой
и мир с непризнанным раем.
согреем друг друга нежностью рук,
губами заметным касаньем,
из света в ночи – лишь ноутбук,
очнемся утром мы ранним.
 

«под небом одним…»

 
под небом одним,
но разные координаты,
и снова ночь не спим,
считаем время и даты.
а город шумит
и дышит дыханием томным,
схвати меня облачный кит,
своим плавником невесомым.
я знаю дорогу и направленье,
там вечная страсть и губы ее,
а после уже, отращу оперенье,
к себе притяну то, что мое.
 

«Не письма пишут, когда дождь…»

 
Не письма пишут, когда дождь,
не слезы льют, заулыбавшись.
Ты все чего-то долго ждешь,
в тот день совсем одной оставшись.
И ночь не хочет отпускать
от светофоров красным светом,
давно пора порвать тетрадь,
что стала жизнью, смыслом, светом.
Открыв окно, впустить прохладу,
зажечь гирлянду на стене,
а мысли все, отдать Де Саду,
и раствориться по весне.
 

«я потерян в пространстве и времени…»

 
я потерян в пространстве и времени,
оставлен без рода и племени
и втоптан в свежую грязь,
ниже уже невозможно упасть.
шаги раздаются повсюду,
а синапсы бьются салютом,
я руку сжимаю в кулак:
«когда же будет все так?»
 

«растворяюсь сахаром в чае…»

 
растворяюсь сахаром в чае,
мечтая о соленом море,
снаружи звенят трамваи,
ярким пятном в мониторе.
 
 
откуда берутся слезы,
когда засыпаешь в кровати?
страницы запачканы в прозе,
двенадцать на циферблате.
 
 
я думал, что ночи бесщадны,
срывают красные платья.
люди по сути всеядны,
а мне бы твои объятья.
 

«Сегодня мне приснилось небо…»

 
Сегодня мне приснилось небо,
оно молчало, как всегда.
У голубей кусочек хлеба,
от лужи к луже тишина.
И красный свет от светофора
не попадал в моё окно,
и только блик люминофора
напоминал мне, что темно.
А даль молчала вечной грустью,
напоминая о себе,
игрой струны по захолустью,
да тихим скрежетом в стене.
В окне картина серой глиной,
местами окна невпопад,
я представлял, что мир красивый,
а он низины эстакад.
 

«мы были глубоко пьяны…»

 
мы были глубоко пьяны,
и танцы под ночным неоном,
пинали прочь в кафе столы,
крича толпе на неразборном.
мы бесконечно влюблены,
целуем так, как перед смертью,
вокруг темно, лишь я и ты
оплетены из шелка сетью.
Бутылка виски, точка в небе,
окно раскрыто, как всегда,
от сигареты легкий пепел,
и разговоры до утра.
 

«пытался любить, но перепутал ноты…»

 
пытался любить, но перепутал ноты,
и знаю на самом деле кто ты,
горел и плавился, заполняя до дна,
тебе хватило меня сполна.
руки без шрамов, когда ж они были?
мечты, расстояния рассыпались в пыли
и наша кровать пустеет от холода,
а я от боли, мыслей и солода.
 
 
я звездой полуночной иду ко дну,
скажите, от кого я так давно бегу?
по разметке вперед без тормозов
от панелек аллей и крестов.
 
 
мне не хватало тепла и надежды,
что будет гораздо большее что-то между
тобой и мной, в переплете романс,
вот только я снова нажимаю на газ.
и говорить уже не стоит мне вовсе,
погрязая в ненависти и злости.
мне, правда, сложно сказать прощай,
хоть снова слышу в лицо good bye.
 
 
я звездой полуночной иду ко дну,
скажите, от кого я так давно бегу?
по разметке вперед без тормозов
от панелек аллей и крестов.
 

«не верил в карты и гороскопы…»

 
не верил в карты и гороскопы,
частенько смотрел назад,
как смотрят вперед пилоты,
уверенно шел в свой ад.
читал сообщенья и даты,
смотрел на фото сквозь грусть,
и не говорил: нужна ты,
теченью сказал: ну и пусть.
не знал, что тепло и забота
способна к жизни вернуть,
два шага и снова суббота,
улыбка, обнять и заснуть.
 

цепи

 
Я сковывал душу цепями,
песок поднимал на ветер.
Что ж в книгах еще не писали,
что мир не так уж и светел?
Его я топил в алкоголе,
в безумных и темных стихах.
Внутри что-то плачет в неволе,
сосуды сжимая в кулак.
И ночь, фонарями моргая,
поет свою старую песню,
нули из глубин поднимая —
в груди недостаточно места.
Завесить стену бумагой
и краской брызнуть сполна,
а после зарыться собакой
под кресло, чтоб Смерть не нашла.
А больше? Чего еще надо?
Горячий чай по утрам,
и танцы за час променада
с одной, кого целовал.
 

«Я подарю тебе боль, что была моей…»

 
Я подарю тебе боль, что была моей,
заставлю сердце колотится чаще,
холодом и ветром всех степей,
верну минуты, что казались слаще
меда на губах в минуты страсти,
когда часы терялись за дыханьем,
когда с порога говорили: «Здрасьте»,
тонули в розовом незнаньи.
Наружу из груди я выверну остатки
былой любви, что плавилась внутри,
залью слезами поры на брусчатке,
но выдавлю последнее: «Возьми»
 

«Подъезд, мерцают лампочки…»

 
Подъезд, мерцают лампочки,
и дым поднимается к небу,
в квартире новые тапочки —
отсюда уже не уеду.
 
 
От камня тянет прохладой,
скрипит от движения кресло,
мне большего, вроде, не надо,
в душе довольно уж тесно.
 
 
От кружки горячего кофе
отказывать – просто привычка.
И в ящике черном почтовом
оставил от сердца отмычку.
 
 
Одно лишь обидно, наверно,
что сколько не жег я костер,
и сколько не верил безмерно —
твоей любви не нашел.
 

Ноль

 
Кто-то умножил любовь на ноль,
белые стены и холод в кровати,
в мыслях тоска, дождь, апероль.
За слезы, увы, никто не заплатит.
Окна давно остались пустыми,
спрятано лето темной стеной,
тело укуталась в пледе, как в дыме,
хочется быть не здесь, а с тобой.
Знаю, что звезды миром не правят,
сам по себе плыви по волнам
к берегу, что сердце так манит,
кто же на нем, знаешь ты сам.
 

«Я снова разучился дышать…»

 
Я снова разучился дышать,
хватаю губами разогретый воздух,
толкает наружу родная кровать,
над головою долго беззвездно.
Я постоянно смотрю в пустоту,
в холодное мертвое постоянство,
и представляю: стою на мосту,
а рядом дорога и вечное пьянство.
Я пальцы сжимаю без силы сказать
своей пустоте, что нужно расстаться,
и только зеркальная водная гладь,
узнает концовку, обрывок абзаца.
Я жить разучился от боли в груди,
хотя привыкал, куря на балконе,
когда говорил: Прошу, обними.
Но сам же уехал в последнем вагоне.
 

«1…»

 
1.
Прижги мою спину цветным сургучом,
запечатав в конверт без конечного,
я бы спел, да не знаю о чем,
а хотелось спиралью до млечного.
 
 
2.
Раскидай из окна знакомые вещи,
чтобы небо окрасить в пестрый расцвет,
сон мой тогда, окажется вещим,
ни тебя, ни меня больше здесь нет.
 
 
3.
И свет зажги над дверью прихожей,
от ночи чего-то больше не жди,
останься такой, на вечер похожей,
а письмами всеми костер разожги.
 
 
4.
Забудут года, все то, что хранили,
все то, что боялись так потерять,
слова и глаза укрылись в метели,
остыла родная наша кровать.
 
 
5.
Под ветром с дождем слезы не видно,
каждый по-своему, чем-то убит,
любовь под броней полиамидна,
рвется сильнее от частых обид.
 
 
6.
Разорванный в клочья ворот рубахи,
кровь и вода окрасили торс,
радужка в вечном призрачном страхе,
где-то болтается порванный трос.
 
 
7.
Ножик в кармане, будто он нужен,
сбита гравюра на темном стволе.
Снова в двенадцать чем-то разбужен,
нету покоя ни здесь, ни во вне.
 

Черновик

 
Небо пронзает шпиль,
скрывшись за облаком серы.
Город – плачущий стиль,
битой у стенки фанеры.
Тихий холодный чердак,
старых кассет кинопленка.
Где-то что-то не так,
плачет за липой продленка.
Холод от окон с утра,
крик стены у соседей,
мне давно уж пора —
сценой из пары комедий.
Черные двери внизу,
лестницы серая дымка.
Плоскость снова грызу —
край случайного снимка.
Теплой не водится в кране,
выброшу свой черновик.
Пусть утопает в фонтане
с сотней наточенных пик.
 

Маленькая история маленького человека

 
Я рвал обещания,
и лопались мысли.
Я думал – Испания,
но рейсы зависли.
«Вам дольку страдания?»
Я все еще трезвый.
«Где ваши старания?»
Звонок через бездну:
гудки. И на проводе
силою Ома
иней на холоде,
«Будь же здорова».
Звонки, переезды,
слезы ночами,
улыбки из лести:
«Чего вы кричали?»
И битые стекла,
гудок, участковый.
«Да я бы упек вас».
Портвейн недешевый.
Прогулка по парку,
случайная встреча.
«А может сигарку?»
«Нам души калечат».
И ночи бессонные,
и танцы, и песни,
а души голодные,
подвыпили с тестем.
И день за неделей,
извечно в дороге —
обходы отелей,
и мокрые ноги.
 

«мое время – тоска по тебе…»

 
мое время – тоска по тебе,
холодными каплями в море,
печатью на белой стене,
одиноким пальто в коридоре.
 
 
за прозрачною мягкостью штор
бесконечное серое небо,
я не вынес старый ковер,
в нем осталось прошлое лето.
 
 
за немытыми кружками боль,
что осталась пятнами кофе,
бесполезна уже канифоль,
просто дайте лодку и море.
 

«я завяну цветком на окне…»

 
я завяну цветком на окне,
разобью всю на кухне посуду,
чтобы встретить тебя хоть во сне,
я твой свет никогда не забуду.
 
 
я останусь в своем ноябре,
я останусь бумажкой с признанием,
чтобы ночью, снова во сне,
пригласить тебя на свидание.