Текст книги "Тьма – посвящённым"

Альбинос, сама скромность, пожал плечами. Кто он такой, чтобы перечить целому Магистру?.. Тем более, такому, чей облик в данный момент изрядно напоминал закипающий чайник. Не в последнюю очередь благодаря, разумеется, носу.

Вдруг в глазах Кридуса (поочередно, словно какое-то нерасторопное реле) вспыхнула надежда – как сигарета курильщика, умирающего от рака легких.

– Скажи-ка, не мог бы ты, – дружелюбно, будто бы и не было никакой желчи, спросил Вурдалак, – так сказать, ПЕРЕДАТЬ мне тот самый комикс, о котором шла речь?..

– Вы хотите сказать – украсть его для вас?.. – уточнил Краулер с видом честнейшего из полицейских.

– Ну зачем же сразу «украсть», – невнятно смутился герцог, обозначив кавычки указательными и средними пальцами. Это были на редкость внушительные длинные и белые кавычки, нужно признать. – Просто передать книжицу мне, хотя разница, я понимаю, чрезвычайно тонка, почти иллюзорна, и все же наличествует. Более того, имеет место. Если постараться, ее можно почувствовать, не зацикливаясь на устаревших формальностях. Институт собственности претерпевает в наши дни коренных перемен, знаешь ли…

– К своей-то собственности, брат, ты ревнив с прежней страстью, – не выдержала Клементина.

– К НАШЕЙ собственности, сестра, – поморщился Кридус. – Да, признаю, двойные стандарты по-прежнему владеют алчными умами. Что же с того?.. Фундаментальный вопрос состоит в том, что вампир может, а чего – НЕ может. К примеру, барон мог бы передать комикс в другие руки, когда эта ситуация разрешится. В мои, если выражаться конкретно, – для надежности уточнил Магистр. – Ригер, этот бурдюк с жиром, упорно, и, похоже, из вредности игнорирует мои продолжительные попытки купить раритет, что довольно невежливо с его стороны. Ты мог бы сказать толстяку, что забыл журнал в логове врага, или просто где-то потерял. Уверен, природное чутье, которым славились твои предки, придет на выручку в любой ситуации. – Герцог воззрился на Леонарда более чем красноречиво, как, бывает, смотрят на честнейших полицейских, прекрасно понимающих, о чем идет речь. – Разумеется, ты поступишься принципами отнюдь не безвозмездно, и твои услуги будут щедро вознаграждены. – Слово «щедро», как и водится в ситуациях подобного рода, было едва ли не обведено рамкой червленого золота. – Причем я имею в виду не одни лишь банальные денежные знаки, имеющие хождение в качестве эквивалента товарообмена. Впридачу к ним ты удостоишься и кое-чего еще, чего не купить ни за деньги, ни за векселя на предъявителя, ни даже за акции «NASDAQ» – дружбу могущественного Клана Вурдалаков.

Кридус торжественно умолк.

Альбинос старательно изображал смущение.

– А разве, братец, – встряла Клементина, – Леонард не является другом нашего могущественного Клана УЖЕ?..

Магистр не в лучшую сторону изменился в лице, и пробормотал под нос что-то вроде «да, само собой», «давно, еще как», и даже, возможно, «кто бы сомневался».

– Твоя неуемная тяга к собирательству, – продолжала герцогиня, – уже давно вышла за всякие разумные рамки, а теперь ты поставил нашего гостя в наиглупейшее положение. Это не хобби, а просто помешательство какое-то!..

– Молчи, женщина, – огрызнулся Кридус. – Что ты вообще понимаешь в коллекционном бизнесе?! Вполне здоровая мания. Не хуже, чем у других. Собирать значки, пивные этикетки, или черепа мелких грызунов – это, по-твоему, лучше?.. Ладно, – сказал Вурдалак, отвернувшись от закатывающей глаза сестры. – Твой ответ, барон?..

Краулер наспех раскинул мозгами. Он собрался было дать отважный и категоричный ответ, что Ригер, мол, строго-настрого приказал принести комикс, но акцентированное «щедро» все-таки сыграло на алчных струнах его черной, как лакированная электрогитара, души. Эдакий нехитрый мотив группы «АВВА».

– Я подумаю, что можно сделать, – важно произнес альбинос, чувствуя себя уже копом, коррумпированным до мозга костей, что закономерно было гораздо приятней.

– Буду тебе очень, очень признателен, – просиял Магистр, и энергично потряс его руку.

– Что, на миллион долларов?.. – подмигнул Леонард. – Шучу, шучу, – добавил он, когда Кридус замер большим жадным изваянием. – Не берите в голову. Что ж, не смею злоупотреблять вашим гостеприимством… Или я это уже говорил?.. Как бы там ни было, пора откланяться. Где мой незаменимый помощник?..

Герцог подал знак Подагрусу, бесцельно ошивающемуся неподалеку. Тот кивнул и профессионально скрылся из виду, но еще до того, как Краулер ощутил гнет молчания, и гнетущее же общество близнецов, появился в сопровождении Рипа Ван Дизеля. Причем оборотень тащил какую-то хромированную хреновину с двумя раструбами, к которой было прикреплено что-то вроде ротора.

– Гляди, что удумали!.. – возбужденно тарахтел Рип. – Прямая подача и клапаны, клапаны! А турбо…

– Рип, – строго сказал альбинос. – Уходим. Немедленно верни хреновину владельцам.

Герцоги сделали вид, что хреновина, в общем-то, им без надобности, и, в любом случае, они запросто уступят оную за вожделенный комикс, но Лео не изъявил такого желания.

Он требовательно смотрел на напарника. На лице Дизеля появилось выражение ребенка, у которого грозили конфисковать любимую новообретенную игрушку, и, чтобы этого не произошло, байкер стиснул хреновину в объятиях.

Затем, посмотрев на себя со стороны и устыдившись, Рип с неохотой сунул блестящую железку Подагрусу. Тот без должного почтения отложил ее в сторону.

– Господа!.. – бодро начал Краулер, повернувшись к Айронгрейвсам. – От имени Клана Гирудо выражаю вам сердечную благодарность за помощь в нашем сложном деле. Когда все закончится, возможно, всех нас наградят медалями, или чем-нибудь еще. Впрочем, поглядим. А пока – прощайте, и еще раз спасибо!..

«Уполномоченный» поклонился, и, развернувшись, не без некоторой спешки потопал к выходу, пока не пришлось облобызать Клементине ручку.

Ему казалось, что герцогиня махнула вслед черным платочком.

Подагрус поднялся с напарниками на лифте, и сопроводил до выхода.

Только когда двери закрылись за спиной, Лео смог вздохнуть полной грудью.

И – едва не поперхнулся, потому как в кармане зазвонил телефон.

Альбинос устало ответил.

– Надеюсь, – как голос с того света, осведомился Кридус, – ты не забудешь о нашем уговоре?..

Сглотнув, Краулер промямлил:

– Что вы, как можно…

– Отлично, – сказал герцог Вурдалаков, и отключился.

Лео хотел было выругаться, но вовремя сообразил, что в такой близости Морга это чревато, и прикусил язык. Молча убрал телефон и двинулся к машине.

– Ну, наш непреклонный диктатор, что дальше?.. – спросил вервольф, оседлав мотоцикл.

Альбинос задрал голову. Огни города отражались в низких облаках и создавали неживое желто-зеленое марево. Эдакое урбанистичное северное сияние, пропитанное метаном и угарным газом – обычное дело для любых широт, где людское племя во всю ширь успело развернуть свою паскудную деятельность. Похожая заря могла бы вставать над каким-нибудь Некрополисом, раскинувшемся на берегу Стикса. Здесь же, наверху, это был еще не рассвет.

Пока еще нет.

До возвращения этого душегуба оставалась пара часов, но Краулер не нашел в себе ни физических, ни душевных сил, чтобы мчаться сегодня куда-нибудь еще.

– До рассвета далеко, – объявил он спутнику, – но я не нашел в себе ни физических, ни душевных сил, чтобы нынче же ночью куда-нибудь мчаться еще. Кроме того, мне нужно прилечь, и поразмыслить о том, каковы будут наши следующие шаги.

– Мыслитель херов, – буркнул Риппер, включая зажигание (но Лео все равно услышал). – Спиноза.

– Грубиян, – отмахнулся вампир.

Они отчалили от парковки Морга и нырнули в ночь, каждый на своем транспортном средстве.

Ни один, впрочем, не заметил, что за ними наблюдают.

Увесистый комочек кожи и шерсти, уцепившись когтями за фронтон одного из строений, стоявших напротив штаб-квартиры Вурдалаков, висел вниз головой, что было для него вполне естественно. Он вовсю таращился на собеседников и наставлял уши – подслушивающую аппаратуру, данную ему самой природой.

Звуки моторов заставили зверька недовольно оскалиться.

Затем, когда колымаги повернули на перекрестке, нетопырь раскрыл огромные крылья, сорвался с фронтона, и, не долетев до асфальта какие-то метры, набрал высоту шуршащим кожистым штопором. Миг – и он растаял во мгле.

Альбинос прибыл в поместье и почувствовал неладное, еще не переступив порога.

Входная дверь была не заперта, но Лео не помнил, закрывал ли он ее вообще, а потому не придал этому особого значения. Войдя в дом, он приметил и другие перемены в декоре. Круглый коврик был небрежно смят, а китайская бронзовая лампа, вместо того, чтобы стоять на тумбочке, лежала на полу.

Вздохнув, Краулер поправил ковер и вернул лампу на тумбу. Он был слишком истощен, чтобы сейчас, на исходе ночи, наставлять ликантропа в столь тривиальных обыкновениях, как уважение к чужому жилищу. Однако, взял на заметку безотлагательно провести с байкером серьезную беседу завтрашним же вечером.

Настроившись на сей беззаботный лад, вампир двинулся дальше, и с непреклонностью удара молнии осознал, что едва не осудил невиновного. Если, конечно, Риппер не скрывал в своей физиологии нечто, совершенно чуждое человеческому естеству, – как, впрочем, и волчьему. Даже для оборотня это чересчур.

Альбинос опустил на ходу взгляд, и – абсолютно для себя непреднамеренно, нужно отметить, – распознал в одной из белых кучек, лежащих у стены известковыми распадками, более чем непристойный и безобразный след.

Оный след, прежде всего, поражал масштабами. Относительно следа крупной крысы (не такой крупной, как Голди, и все-таки упитанной твари в расцвете своих поганых крысиных сил), пробежавшей в той же кучке совсем недавно, и относительно ноги самого Леонарда, которую он опасливо поставил рядом.

Данный след мог бы принадлежать особо крупнокалиберной модели аллигатора, водоизмещением не менее тысячи литров. Ходящему, конечно же, на задних лапах.

И когти, и перепонки между уродливых пальцев – все было отчетливо видно. Даже если бы Краулер хотел ввести себя в заблуждение (а у него сиюминутно и страстно возгорелось такое желание), из этого ничего бы не вышло.

В первое мгновение «уполномоченный» почувствовал себя польщенным. Значительным. В эпицентре чьего-то внимания. Актуальным. Весьма уязвимым.

Затем, точно закадычный друг, его предсказуемо обуял неописуемый ужас.

Альбинос рванулся к двери, запоздало вспомнив, что за порогом тьма – глаз выколи.

Удивленный Дизель проводил взглядом смазанный скоростью силуэт напарника, искусно огибающего углы. Мгновение спустя лестница уже шатко гудела.

Открылась и хлопнула дверь.

Леонард привалился к ней спиной, переводя дыхание и обещая себе впредь не покидать своего уютного чердачка без явной нужды, каковой уж никак не являлись поиски Черепа и визиты реликтовых ящеров. А прочим придется как-то обойтись.

– На фиг, на фиг, – бурчал под нос Краулер.

Некоторое время спустя по чердачной лестнице взобрался волк в человечьем облике.

Трижды постучал.

Окажись у той же двери некий свидетель, его ушам предстал бы следующий диалог:

– Эй, белобрысый!..

– Чего тебе? – глухо донеслось из-за двери. – И кто такой, собственно, ты из себя будешь?..

– Это я, Дизель. Открой.

– Еще чего. Почем я знаю, что ты – действительно Дизель?.. Голос недолго подделать.

– Говорю же, это я. Открой. Я видел тот след.

– Я тоже. Ну а чем докажешь, что ты – это Дизель, мой благородный и верный помощник?..

– Еще вопрос, кто чей помощничек… Ладно. Ты – сноб, помешанный на собственной внешности.

Небольшая пауза.

– Убедил. Поживи с мое, и поймешь, что внешность – единственное, с чем связаны наиболее чистоплотные помыслы, единственное, от отличает нас от животных, и единственное же, о чем стоит заботиться. Ну, так зачем ты пожаловал?..

– Это, мне кажется, спрашивают уже ПО ТУ сторону двери.

– Нюансы, нюансы. Лучше не забивай свою юную голову моральными компромиссами, мой друг. Все они – труха и ветошь на низменных замыслах.

– Чего это ты разумничался?..

– От страха у меня язык теряет привычную жесткость. Впрочем, ты не соблаговорил ответить.

– Ты что, дурак?.. – И, после паузы: – Мне страшно. Я тоже видел этот гребаный след.

– Понимаю, и сердечно разделяю твои опасения, друг. Ну да ладно, я тебя впущу.

За дверью послышалась какая-то возня, но тут же стихла.

– А ты уверен, – вкрадчиво спросили с чердачной стороны, – что с тобой рядом нет каких-то подозрительных теней? Помнишь, что рассказывали Вурдалаки?.. Достаточно сомнительного сумрака, вьющегося вокруг тебя хищным облаком, касающегося липкими щупальцами, и похищающего дыхание…

– Здесь до хрена сомнительного сумрака, и если ты меня не впустишь, я выбью дверь, и…

– Хорошо, хорошо, не горячись. Ну а что насчет теней?..

Пауза.

– Нет здесь никаких теней. Разве что моя, но у нее хвост вроде бы еще не отрос.

– Ты уверен?..

– Предельно.

– Хм-м… А как, говоришь, тебя кличут?..

– Отойди, я вышибаю дверь.

Пресловутая преграда лязгнула и отворилась. Получеловек, полуволк вошел внутрь.

И тут же набросился на Краулера, настроенного, кстати, решительно панически.

– Что, совсем из ума выжил, параноик сраный?!. – возопил байкер, но, увидев за спиной Лео «Транквилизатор 2000», почесал затылок. – Ну, чего-то в этом роде я ждал…

Вампир, по-домашнему щеголяющий в «драконьем» халате, отступил в сторону. Вервольф зачаровано подошел к шикарному гробу с красной атласной обивкой. Бесцеремонно и пытливо заглянул под щедро сдвинутую крышку, обнаружив там подушечку, фонарик, «Playboy», cd-плеер, и пачку компакт-дисков едва-едва известных групп, играющих готический металл и рок.

– М-да, солидный гробик, – прокомментировал Рип. – Только, прошу, не предлагай в нем полежать. Вижу, что обивка добротная, но мне от него, прости, не по себе.

– «Designed for relaxation», – сообщил альбинос. – Во всяком случае, на сайте производителя утверждается это. Жаловаться, признаюсь, и в самом деле не на что.

На это ликантроп вполне серьезно спросил:

– А есть варианты с кондиционерами?.. С LCD-телевизором в крышке, FM-тюнером, «Playstation», DVD и системой окружающего звучания «Dolby surround»?..

– Ну… – Краулер убедился, что Дизель не потешается, и продолжил: – Среди официально заявленных моделей будто бы нет, однако, по индивидуальным заказам, уверен, нет ничего невозможного. Вплоть до спутниковой связи.

– А, ну да. – Оборотень бегло осмотрел чердак, ни на чем особенно не задерживаясь. – Я всегда считал, что вампиры почивают в склепах, или, на худой конец, в подвалах.

Лео красноречиво поднял брови.

Напарник усмехнулся.

– Ага, понял. Видать, не один я. Синематограф, как его называют твои кореша, годами пудрит нам мозги. Вашего брата в шоу-бизнесе – пруд пруди, зуб даю… – Зевнув, Риппер утратил к единолично им же обсуждаемой теме всякий интерес. – Если ты не забыл, я говорил, что тоже видел след. В том, что у тебя здесь такой бардак, есть свой резон. Это ваше вымершее чучело очень даже резво топталось у двери, причем продвигалось от нее, а не к ней. Поиграем в легашей. – Вервольф хмыкнул. – Я изучил дверь и замок на предмет взлома, не обнаружив в итоге ничего. Вопрос на лимон баксов: как тварь проникла внутрь?..

Альбинос пожал плечами.

– Да легко – просочилась. На то она и Пустотник. Для него ничего не стоит перейти в бестелесную боевую форму и просочиться в любую щелку, дыру или замочную скважину. – Краулер уставился на дверь, гадая, как бы ее ловчее законопатить.

– Ты все-таки жопа, напарник, – изрек вдруг байкер.

– Да ну?.. – меланхолично поинтересовался Лео.

– Еще какая. Почему ты не рассказал мне о том, что среди персонажей – здоровенный ящер, настроенный далеко не по-вегетариански, и способный едва ли не проходить сквозь стены?! Такие сведения мне бы совсем не помешали.

Дизель раздувал ноздри, грозно таращил глаза, и в целом был этически неудовлетворен.

Альбиноса, впрочем, это не впечатлило. После Узника – решительно нет.

– Не помешали, допустим. Но – помогли бы? Что бы ты предпринял?.. О, угадаю – ровным счетом ничего. Коэффициент полезной, или, на худой конец, осмысленной деятельности – ноль. Потому что предпринять ты ничего и не мог.

Ликантроп открыл рот, помедлил, и зашел по-другому:

– Ты даже ничего не сказал, я уверен, Вольфгару. Вот почему ты задавал парням, сторожащим Лапу, дурацкие вопросы! Что мешало тебе прямо им сказать, чего бояться, и кого ждать?!. Это мои братья, и они в опасности – прямо сейчас!..

– Ну а что ОНИ-ТО могли, или могут предпринять, узнай последний оборотень в Стае о ящере-вампире? Охранять Лапу лучше?.. Брось ты. Они бы только суетились, совершая понапрасну много лишних движений. Я, к твоему сведению, имел веские причины, чтобы не болтать языком. Приказы и директивы начальства, к примеру, – уполномоченно заметил Лео. – И потом, я анти-уверен в том, что опасность грозит твоим сородичам сейчас, или в скором будущем. Если монстр и… его хозяин не забрали Лапу сразу после Черепа, у них есть резон для того, чтобы ждать. Впрочем, они в себе уверены.

– О, ну конечно, – фыркнул вервольф, но, поразмыслив, пререкаться с изворотливым вампиром не стал. Еще раз оглядел чердак и спросил: – Что-то стащили?..

– Вроде бы нет. – Краулер задумчиво двинулся к стулу, на спинке которого как-то неправильно висел «Armani». – Завтра первым же делом проверю комнаты.

Зевнув, он поправил костюм, и понял, что придавало пиджаку такую нелепую форму. Альбинос достал комикс, и, продолжая зевать, пролистал. Что было в этой пестрой книжице такого особенного?.. Ею дорожил Ригер, а Кридус и вовсе был готов совершить массовые жертвоприношения своих же подчиненных, чтобы заполучить раритет… Возможно, на ее страницах, усеянных вульгарными рисунками, и впрямь скрывался ответ?.. Но Лео не знал даже вопроса, и, кроме того, был не столь наивен, чтобы верить такой форме искусства.

– А что, если они сюда снова припрутся?.. – спросил Рип.

– Не припрутся. – Краулер отложил комикс, подошел к гробу и начал укладываться. – Они хотели показать мне… НАМ, что им известно о нас, и что они интересуются нами, как мы интересуемся ими. Однако, в отличие от нас, им известно, где мы обитаем, и, мол, они способны расправиться с нами в любой момент. Но ты не тревожься, напарник. Если бы они хотели расправиться с нами сегодня же, то дождались бы, пока мы вернемся, а не оставляли в известке следы исчезнувших зверей. И – набросились на нас у самых дверей.

От вампира не укрылось, как байкер украдкой огляделся.

– Но сегодня, думаю, нам пока ничего не грозит. Можешь идти спать, напарник.

– Ты не против, если я посижу, почитаю?.. – Дизель охватил широким жестом стул и комикс.

– Да на здоровье.

Альбинос улегся и задвинул крышку. Ликантроп изумленно слушал, как щелкают замки.

– Спокойного дня, напарник, – глухо донеслось из гроба.

– И тебе того же, – буркнул Риппер.

Ворочаясь на гладком, словно масло, атласе, Лео терзался событиями уходящей ночи. У него из головы не выходило предостережение Цепеша о том, будто он, юный собеседник, чего-то не видел. Краулер действительно ничего экстраординарного не замечал, и, более того, не понимал, куда вообще следует смотреть. И, собственно, каким образом его гордыня препятствует зрению?.. В большей, или еще большей степени она присуща любому, кто, как ему казалось, прикоснулся к таинству вечной жизни.[3]3
  На самом деле он прикоснулся к таинству вечного несварения, бледности и проблемного сна, но новичков это не страшило.


[Закрыть] Загадки, загадки…

Так ничего и не решив, альбинос отложил эту проблему в дальний и забитый ящик, ограничившись тем, что граф нарочно морочил ему голову. У старых злодеев-аристократов, сидящих в темнице, имелась особенность: они напускали на себя устало-таинственный вид, и изъяснялись путано и туманно даже тогда, когда у них спрашивали, который нынче час. Тем паче, когда вопрошал молодой и растерянный следователь, ведущий поиски украденного артефакта.

Что касалось тех, кто завладел означенным артефактом – Пустотника и его хозяина… Насчет последнего, как ни странно, Узник был предельно конкретен. Мол, за всем стоит вампир, причем Истинный. Кто же, в таком случае?.. Огастус? Казиус? Доктринус? Ригер? Кридус? Подагрус?.. Он сам, Леонард Краулер?..

Цепеш изрядно облегчил бы «уполномоченному» существование, сообщив имя, и, желательно, точный адрес искомого лица. Но, увы, пенсионер был скрягой.

Балансируя на зыбкой грани реальности, вампир зачем-то вспомнил о том, как Подагрус бормотал под нос о разносолах, когда провожал гостей к выходу.

«Огурчики, грибочки, томаты, чесночок…»

Под сей гастрономический бубнеж альбинос и соскользнул в черные перины забвения.

В такие мгновения Гримо по праву чувствовал себя капитаном судна, тонущего в бурлящих абсентовых водах. Как и всякое утро до этого, он покидал клуб последним. В его обязанности, как главы службы безопасности – и, собственно, ее единственного сотрудника, – входила проверка дверей и окон, с предварительным выдворением обслуги и последних клиентов, а также активизация сигнализации. Проделав указанные процедуры, Гримо вышел из клуба.

Ночной воздух приятно холодил лицо. За время непродолжительного пребывания в недре «Абсента» морлок успел решить, что табачный дым въелся через нос в самый его мозг. Именно поэтому привратник не любил бывать внутри.

Над улицами еще не распустилось красное марево, но Гримо уловил рассвет в воздухе. Этот запах был ни на что не похож. Сладковатый, слегка терпкий, как дорогие духи, которыми, бывало, за версту несло от клиентуры «Абсента».

Этот запах говорил о том, что пора возвращаться домой. Гримо давно перебрался из подземной Клоаки в верхний мир, город людей. Арендовал небольшую квартирку, оплачивал счета, ходил в ближайший супермаркет. Органично влился в Систему. У него даже были приятели среди обычных людей.

Но сотни предков, впечатанные в его ДНК, требовали возвращаться в убежище, едва забрезжит рассвет. Невзирая на мнимую цивилизованность, Гримо был тем же ночным зверем, живущим инстинктами, а не разумом, и алчущим человечины.

Тысячи лет, ночь за ночью морлоки выходили на поверхность, чтобы утащить с собой мертвецов, а то и живых, не способных дать отпор. Гримо был звеном в цепи поколений, и мясо, которое продавали в супермаркете, не казалось ему достаточно сладким. Однако, ради того, чтобы жить среди людей, наслаждаться благами и удовольствиями Системы, морлок был готов терпеть.

Тем не менее, он не заблуждался насчет того, что такое Система. Она была повсюду, контролировала всех и каждого. Это была огромная тюрьма с невидимыми решетками, именуемыми «безопасность», «правопорядок» и «закон». В оных клетях находились узники, члены современного развитого общества. Тысячи – добровольно, миллионы – не подозревая о том, что они в тюрьме, и лишь единицы знали о Системе, избегали ее или противодействовали.

Гримо видел, что с людьми делала Система: превращала в бездумных кретинов, уродующихся ради зарплаты в офисах, поклоняющихся лицам с телеэкранов, и потребляющих, потребляющих, потребляющих… Тампоны, водка, туалетная бумага, автомобили, сборная мебель, собачий корм, удобрения, моющие средства, еда, унитазы. Это, и многое другое, было крайне необходимо любому члену общества, чтобы считаться нормальным. Чтобы убедить в этом общество, Система создала действенные, но лживые стимулы: карьера, мода, волеизъявление, Новый год, правосудие, частная жизнь и футбольные турниры.

Именно для узников день за днем демонстрировалась дорогостоящая постановка под названием «мировые новости», каждые же четыре-пять лет организовывалось шоу «выборы», где участвовал электорат, а не мыслящие индивидуумы. На самом деле демократия была лишь тюремным режимом, убеждающим, что любой заключенный будет услышан, стоит лишь подать голос.

Собственно, так оно и было.

Люди рожали детей, и добровольно отдавали их Системе. Та вбивала им в голову систематизированную ложь о том, как правильно устроен мир, и отправляла в офисы, где они уродовались ради зарплаты, возвращались в свои дома, где ждали телеэкраны, и потребляли тампоны, водку и собачий корм.

Круг замыкался.

Гримо родился и рос свободным – в подземном городе, управляемом патриархальной анархией, – благодаря чему был способен смотреть на все это со стороны. Клоаке, впрочем, в сфере увеселений было далеко до верхнего мира, с его несметными пороками, и Гримо сделал свой выбор. Он не уродовался в офисе, но удовольствием потреблял, и сторонился Системы – там, где это представлялось возможным. Гуль понимал, что давно угодил в поле зрения Системы. Она непогрешимо знала о его присутствии каждый новый день.

С тем большим презрением Гримо относился к клиентам «Абсента» – этим выскочкам, самодельным вампирам, чьи нежные рожицы напоминали подушечки для игл. Означенная публика, во главе с красоткой Валери, хрустела кожей, звенела цацками и всячески мельтешила перед гримовым носом каждую ночь. Они знать не знали о Системе, однако, наслаждались ее дурманящими дарами с безудержным упоением… Ну а если бы вдруг и узнали, то наверняка не придали бы новости совершенно никакого значения.

Гримо сошел с крыльца «Абсента», думая о кичливых превращенных; о Макдональдсоне, выдавшем пару традиционно-кретинских поручений и покинувшем клуб, вытирая пудру со вспотевших щек; о фигурке Валери, и ее бывшем ухажере, этом воображале-Краулере, объявившемся сегодня, ни с того, ни с сего, да еще и с новой – амбалом под два метра – подружкой. А еще они сперли мечи.

Неспешно созерцая это мутное варево мыслей, морлок миновал клуб и двинулся к стоянке, расположенной кварталом ниже, где парковал свой мотороллер (на другие транспортные средства, за исключением скейтборда и велосипеда, требовались права, что означало лишний раз засветиться перед Системой).

Не успел Гримо выйти на крейсерскую скорость, как ощутил – что-то не так. Между лопаток образовался липкий холодок, а в затылке явственно свербело. Все эти признаки безошибочно говорили об одном: у него вырос хвост.

Морлок замедлил темп, и, озираясь, отступил к стене, инстинктивно защищая спину. Под утро опустился туман; асфальт влажно блестел. Тени были глубокими и сочными, что предвещало скорый рассвет. В некоторых окнах горели огни, но рассеять мрак они были бессильны. Гримо затаился и прислушался.

Сверчок, капли воды, по соседней улице проехал автомобиль. Где-то взвыл кот.

Гуль так резко дернул головой, что загудели шейные мышцы. Он мог бы покляться, что не слышал ни шагов, ни дыхания (а Гримо бы услышал), и что еще секунду назад там не было ни души – у края тротуара, в четырех метрах.

А теперь стоял он: силуэт. Черный, узкий, точь-в-точь обсидиановый клинок.

«Вероятно, – отстраненно думал Гримо, – Джек Потрошитель виделся жертвам именно так». (Ему понравился фильм «Из Ада» с Джонни Деппом в главной роли.)

Еще морлок подумал, что перед ним, возможно, призрак, ночной дух сего старого и неизлечимо больного города. Просочился из какого-нибудь склепа, чтобы поведать первому встречному байки о своих прижизненных трагедиях. Но сквозь зловещую фигуру не просвечивал ни единый огонек. Она была непроницаемо темной – еще более черной, нежели окружающая ее ночь.

Силуэт сделал шаг, и Гримо едва не вскрикнул.

– Спокойно, Гримо, старина, это же я! Что, не узнал?.. Впрочем, в этом нет твоей вины. Но в дневное время, увы, наше рандеву было бы более чем невероятно – по причинам, носящим весьма прозаичный, и столь же удручающий характер…

Голос говорящего был мягким, ровным и уверенно твердым. Судя по всему, сей голос привык повелевать. Таким голосом, не иначе, чрезвычайно приятственно скомандовать что-нибудь вроде «Стоять! Смир-рна!» Или, напротив, иной армейский идиотизм – «Напр-раво! Ш-шагом м-марш!..», и у адресата приказов не возникнет и мысли ослушаться. Голос будто бы незыблемо уверовал в непреложность того, что им степенно изрекалось – неким запредельным, непостижимым для простых смертных образом, – если даже то был несусветный вздор (в особенности – все, что политик обещает сделать, едва займет пост).

Слова, летящие из тьмы, обладали успокаивающим и убаюкивающим воздействием. Они кружились вокруг морлока, окутывая умиротворенным коконом, внутри которого ничто не было особенно важным. Гримо по мере сил сопротивлялся, понимая, что на его психику воздействовали грубым и коварным манером, – будто на затылок опустился лом, обернутый толстым одеялом. Эта сила была древней, могучей, доставшейся обладателю голоса по праву рождения; ее применение не стоило говорившему ровным счетом ничего, поскольку было совершенно естественно, как дыхание, питание, и прочие нужды.

Морлок барахтался в липкой паутине, сотканной большим мастером, и, чем упорнее были его потуги, тем глубже он увязал в сей трясине, и тем прочнее становились нити. Вскоре – это чувство не заставило себя ждать, – они превратились в стальные тросы.

Невзирая на свою подозрительность и недоверие к Системе, к такому воздействию гуль оказался не готов. Паутина тянулась из глубины веков, – сквозь толщу древних костей и хромосомных глубин, с самого мезозойского дна.

Как бы там ни было, Гримо расслабился: ввиду ли ментального лома, бесцеремонно вскрывающего крышку его мироощущения, либо ввиду того, что увидел знакомое лицо.

– А, это вы, господин…

– Прошу тебя, обойдемся без имен, – повелительно прервал его голос. – Так будет лучше.

Фигура придвинулась, причем гуль не заметил, чтобы она совершала шаги.

Как и всякий раз, Гримо ощутил, как его с головой накрыло ледяной волной. Собеседника окружала густая, темная, почти материальная аура – некий буфер, мертвая зона, состоящая из страха и смерти. Сей спецэффект был присущ любому вампиру, но в такой степени – считанным единицам. И это страшило.

– Ваше право, гм, господин.

Гримо исподтишка окинул вампира быстрым, наметанным взглядом вышибалы модного клуба, также, в определенном роде, являющегося законодателем мод. Временами морлок с досадой замечал, что, непроизвольно для самого себя, контролирует на предмет «фейса» и «дресскода» прохожих и покупателей в супермаркете, а однажды, замешкавшись у подъезда, едва не прогнал от двери престарелую соседку. Однако, в нынешнем случае он придраться не мог.

Вампир был одет не просто аккуратно и стильно, а безупречно. Не то, что эти тупицы-Новые: неряшливые кожаные одежонки, звенящие многими кг. металла (но Макдональдсон велел пускать всех без разбору, ведь «он не желал обострять, да и вообще, эти ребята делают кассу»). Кому-то облик ночного собеседника, возможно, показался бы несколько консервативным, даже старомодным, однако, Гримо был ярым приверженцем классики. Его придирчивому вниманию представили чернее черного костюм-тройку, из жилета коего, поверх белоснежной рубашки, слегка выбивался черный же, с золотым зажимом, галстук. О стрелки брюк, казалось, можно было бриться.