Текст книги "Мешок историй (сборник)"

Александр Александрович Росков
Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки

© Росков А.А., 2011

© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2011

Про нечистую силу
Это было давно, лет пятнадцать назад, повстречался я с Пушкиным в бане…

Не ходите ночью в баню…

Давно это было, я еще девчонкой бегала. У нас жил одно время мамин брат – дядя Петя. Он работал директором торга, был членом партии.

В субботу у нас была баня вытоплена. Все помылись, а дяди Пети нету и нету – где-то на работе задержался. Пришел уже в первом часу ночи.

Мама говорит:

– Вот, братец, баню прогулял!

А он:

– Не прогулял! Не верю я ни в какие предрассудки!

И ушел мыться.

Я спать легла. Вдруг слышу – на кухне шум, гам! Я выбегаю из спальни – дядя Петя голый стоит и весь в мыле. Только, говорит, пришел в баню, разделся, начал голову намыливать – вдруг кто-то невидимый выхватил мыло из рук и стал его мылить.

Дядя Петя насилу вырвался, тут уж не до одежды было, голый рванул домой.

Папа пошел в баню с фонарем, но там никого не обнаружил, только все было раскидано: мочалка, мыло, одежда, на окне стояла лампа керосиновая – тоже опрокинута, и стекло разбито.

После этого дядя Петя, хоть и партийный был, поверил в предрассудки и в баню после полуночи не ходил больше…

М.Н. Грибакова, г. Онега

Баенник да Обдериха напугали Филю лихо

Один мужик по имени Филипп Пантелейкин построил на краю болота баню-сауну на финский лад. А Баенника не пригласил на жительство, не задобрил – ни хлеба ему не принес, ни соли, даже черную курицу под порогом не похоронил.

А Баенник не гордый, он и без приглашения сам вселился в сауну, устроился под скамейкой и знай себе поживает. В холода на каменке греется, в жару водой обливается. Ну, и вредит хозяину понемножку за свою обиду. То веники растреплет на полу, то каменку разберет, а то мыло или мочалку запрячет куда подальше.

Сам Баенник росточку невысокого, но большеголовый, большеглазый и весь волосатый, как шерстяник. Хотя Филипп в таком облачении ни разу не видел его, да и вообще никак не видел, но начал подозревать, что кто-то в его баньке-сауне хозяйничает.

А неподалеку от Филиппа жила Ксения. Молодая да пригожая, но вдова уже, что по нынешним временам и неудивительно. Жила Ксения с дочкой в маленьком бревенчатом доме, и на краю небольшого огорода была у Ксении малюсенькая, без трубы, банька по-черному.

И, как положено, жила в этой баньке банная матушка – Баенниха, или, как ее в народе еще называют, Обдериха. В годах уже была, худая, долговязая, зубы торчат, на животе и на заднице складки чуть не до полу свисают. Вреда хозяйке своей Обдериха не делала, наоборот – то паутину с углов смахнет старым веником, то оконце протрет, чтобы хоть чуть-чуть посветлее было в баньке-то.

Ксения замечала, конечно, что тут хозяюшка завелась, но не гнала ее, а, уходя из бани, обычно приговаривала:

– Баенниха, Баенниха, не серчай на меня. Вот тебе мыло, вот тебе веничек мяконький, мойся чистехонько да береги баньку от огня и сырости.

Баенник не любил шляться куда-нибудь без дела, все больше в сауне своей на лавке дремал или сверчков да пауков ловил от безделья, в тазу топил, но не до смерти, потому что живность всякую любил и любил разговаривать с нею:

– Кто ты такой, скажи мне? Таракашка ты и есть неразумная! Хочу – утоплю тебя, хочу – вытащу и выпью с тобой коньяку рюмочку, хоть за приезд, – и выуживал приплывшего к краю таза паучка.

Коньяк у Баенника всегда водился – Филипп никогда не приходил париться без бутылочки и без какой-нибудь женщины – каждый раз новая женщина была. Срамота, что они вытворяли.

Баенник под скамейку прятался и глаза обеими ручками закрывал.

А коньяк недопитый Филипп на подоконнике оставлял вместе с бутылочками из-под шампуня. И Баенник его обязательно прибирал.

Коньяк Баеннику очень нравился, потому-то он и не строил своему хозяину смертельных злыдней. А ведь за обиду свою незабываемую Баенник и задушить мог – хоть угаром, хоть шапкой, которую Филипп, когда парится, на уши натягивает.

И вот вынужден был Баенник пойти в гости к Обдерихе.

– Здорово ли живешь, Обдериха?

– Не жалуюсь, вода в кадушке всегда свежая.

– Да-а. А бедновато тут у тебя.

– Хоромов, как некоторые баре, не имеем, а и на том спасибо, что крыша над головой есть. Сказывай, чего надо?

– Хозяйка у тебя, говорю, больно хорошенькая.

– Хорошенькая, пригоженькая, да не вами ухоженная. Не баней ли со мной поменяться хочешь, пес лохматый? Не уступлю, и не проси даже! Хозяюшка моя приветливая, говорунья, с такой жить – милое дело!

– Вот и я про то. За водой-то она мимо моего окошка ходит. Бывает, и с хозяином сталкивается.

– Ну и чего?

– Как-то он ей говорит: «У меня домовой, что ли, в сауне завелся? Весь коньяк мой выпивает, веники треплет, мыло замыливает. Может, зайдешь ко мне попариться. Вдвоем-то быстро изгоним нахлебника».

Тут Обдериха захихикала, зашлась мелким кашлем:

– А ведь выгонят они тебя, волосатика, как есть – выпарят. Хозяйка моя слово как к нам, так и от нас знает.

– Вот то-то и оно! Париться она в тот раз не согласилась, а посоветовала моему: «Ты как войдешь в баньку, первым делом скажи: крещеный – на полок, некрещеный – с полка!» Он и сказал так, я с полка и брякнулся. До сих пор бок болит. Тебе сейчас смешно, а я тогда еще и над ним похохотал, бестолочем. Он и сам-то ведь некрещеный. Ну, и как полез на полок – так и хлопнулся на пол – то ли нога у него подвернулась, то ли коньяку лишнего хватанул. А ты коньяк-то не употребляешь? Я принесу, если что…

– Ты издалека-то не подъезжай, говори прямо, не сватать, поди, пришел…

– Кого? Тебя? Обдериху?

– Не знаю, меня ли, хозяйку ли мою, но уж больно масляно мажешь, как бы не поскользнуться.

– Во-во! Хозяйку твою как раз и могут просватать. Мой-то вчера опять ее подкараулил, облапал и чуть не силком париться тащил, хоть и сауна-то не протоплена была. Насилу вырвалась. Говорит: «У меня своя банька есть, а у тебя жарко, наверное…» – «Вот и хорошо, – засмеялся он, – предлог будет скорее раздеться…»

– Да, надо что-то делать, – призадумалась Обдериха.

– Вот и я говорю. Ты погляди в кадушку-то с водой, может, увидишь там, чем кончится это у них.

– И смотреть не буду, так знаю: посмеется он над ней да еще кучу ребятишек наделает. Майся потом с ними. А в бане места не больно-то много. Он ведь тоже мимо моего окошечка похаживает, не один раз даже заглядывал в него, когда хозяйка мылась. Ни стыда у него, ни совести…

На другой день Филипп проходил мимо Ксениной баньки. И на тебе! – повстречался с Ксенией. Пуще прежнего похорошела бабенка. И податлива как никогда. Филипп намекнул:

– Париться-жариться когда будем?

– Хоть сейчас, – говорит, – у меня как раз протоплено. Каменка душистая, и всяких трав наварила да на нее набрызгала. Полок чистехонек, я его скобелечком два денечка выскабливала, вычищала – хоть животом, хоть спиной ложись – не занозишься.

– Я-я… Я готов! – одурел от счастья Филипп. – Хоть сейчас готов! Я как раз ботинки новые купил, – подхватил на руки Ксению и скорехонько в баню.

– Она у тебя холодная, что ли? – начал озираться по сторонам Филипп, боясь в полумраке запачкаться обо что-нибудь.

– Да где же холодная? – запричитала Ксения. – Самый жар! Раздевайся да на полок залезай. Уж я тебя попарю!

– Вообще-то ничего, вроде жарко. А тут под лавкой собака, что ли, растянулась?

– Собака прижилась, греется маленько. Да она нам не помешает, пускай себе лежит.

Филипп торопливо скинул с себя одежду, бросил у порога, влез на полок. Передернулся от холода.

– Ты сама-то тоже раздевайся давай да залезай ко мне, а то чего-то холодно стало. Поддай-ка жару!

Разделась Ксения – ладная вся такая: титечки – в обморок можно упасть, ляжечки гладенькие, внизу живота волосы курчавятся.

– Давай, – говорит, – Филя, я на тебе сверху буду. Люблю сверху.

Филипп дара речи лишился, только головой кивает. Принял он Ксению на себя, глаза закрыл от наслаждения. А как открыл – чуть сознание не потерял: не Ксения сидит на нем, а страшная-престрашная старушенция.

Филипп сразу мужской силы лишился. А Обдериха (это она образ Ксении приняла) соскочила с него и давай мужика крапивным веником охаживать. А тут и Баенник вылез из-под лавки, оборотился из собаки в свой собственный вид, пьет коньяк прямо из горлышка да подзуживает:

– Кончай его, Обдериха! Дери его до смерти!

Но Баенник ведь и таракашков жалел, а тут – на-ко! – своего хозяина угробить?! Кто коньяк-то носить ему будет?

Когда Филипп совсем без чувств на полке распластался, взяли его Баенник с Обдерихой за руки да за ноги и в сауну перетащили.

Обдериха быстренько в своей баенке порядок навела, всю крапиву на улицу повыкидала.

Ксения потом долго дивовалась: откуда в ее баньке новые мужские ботинки оказались (остальную-то одежду нечистые унесли), по деревне ходила, спрашивала. Никто не признался, а Филипп Ксению даже на порог своей избы не пустил, на крючок закрылся и занавески на окошках задернул.

И париться ее в свою сауну больше не зазывал…

Михаил Волостнов, Республика Карелия

Как Иван Лукич Бога прогневил

Коротка у нас на Севере пора сенокосная. Того и гляди, дождь пойдет. А уж дожди-то у нас затяжные. Пока ведро стоит – успевай, хозяин, пошевеливайся.

Вот Иван Лукич и пошевеливался: косил, сушил, ворочал сено, стоговал.

Словом, дневал и ночевал на покосе. Радовался: будет теперь чем скотину кормить.

И ведь как ладно получилось – за неделю управился. И ни одного тебе дождливого денечка.

А как последнюю охапку сена на зарод бросил, радости было – через край. Успел-таки до набежавшей тучи.

Прикрыл зарод, а из тучи как хлынет.

– Успел, успел! – кричит он и в небо фигу показывает: дескать, вот, опередил, обманул небесную канцелярию.

Но тут молния до самой земли сверкнула. Да в зарод ударила.

Вспыхнуло сено и все в каких-нибудь пять минут сгорело, будто бы его и не было вовсе.

Чудеса, да и только!

Это не придумка какая-нибудь, а так на самом деле было.

История эта случилась в Верхнетоемском районе Архангельской области.

Ольга Батолина, г. Северодвинск

Был случай…

В 1934 году в деревне Щеглята умер молодой мужик, и его, по обычаю, увезли на три ночи в село Вой, в холодную церковь на моленье (церковь у нас тогда еще не совсем была закрыта, службы в ней велись).

Отчего мужик умер – никто не знал, но сам он неведомым образом воскрес ночью в холодной церкви. Встал из гроба и заметался по пустому храму, ища выход. По существовавшему тогда поверью считалось, что в воскресшего человека вселялась нечистая сила, и, если его не убить, умрут три попа. «Покойник» об этом знал и понимал, что живым его из церкви не выпустят.

Утром в дверях церкви заскрипел замок, и в храм вошел ничего не подозревавший сторож. Только он переступил порог, как мужик в белой похоронной одежде налетел на него, ударил – и был таков.

После этого сторож онемел на всю жизнь. Мужик, как есть весь в белом, выскочил на улицу, а там – хлебный обоз мимо идет, лошадей 10–12. Он подбежал к обозу и кричит:

– Дайте мне тулуп!

Люди на возу удивились, но тулуп ему бросили.

Кое-как мужик добежал до родного дома и забарабанил что есть мочи в ворота – ноги-то в лаптях мерзнут.

Старик отец, убитый горем, спал на печи. Стук в ворота услышал младший сын. Удивился, кто бы это мог прийти в такую рань? Открыл ворота, и как увидел брата, так и повалился.

А «покойник» вбегает в свой дом и кричит:

– Скорее пускайте меня на печь! Скорее!

Старик со сна толком понять ничего не может: его усопший сын, весь в белом, холодный, лезет к нему на печь со словами:

– Тять, пусти меня на печь, я больно замерз!

У отца сердце не выдержало, и он тут же отдал Богу душу.

Рассказывают, что в войскую церковь старика отпевать не допустили. Пришлось везти его в другую.

А как сложилась дальнейшая жизнь воскресшего тогда мужика, теперь уже и не помнит никто.

Д.М. Казаков

Ночная гостья

У Миши Попова умерла жена. А еще неделю назад я говорил с ней, молоденькой смуглолицей красавицей. Меня, как фоторепортера и друга семьи, уговорили поснимать похороны. Отказаться было неудобно.

Еще не закончились поминки, как я уже проявил обе скорбные пленки. А ночью напечатал около полусотни фотографий.

На следующий день проснулся поздно, была суббота. Занимался какими-то делами, смотрел телевизор, ближе к полуночи потушил свет и лег спать.

И только закрыл глаза – в углу напротив кровати появилась она. Мишкина жена! Покойница молча стояла в своих белых туфлях и безмолвно смотрела на меня. Хоть в ту пору я был коммунистом и атеистом – озноб пробежал по коже. Потом вскочил с кровати, включил свет – видение исчезло…

Покурил, лег снова – покойница уже ожидала, когда я закрою глаза, чтобы появиться снова!

Уж какой тут сон! Включил свет.

И тут меня осенило! Я, схватив из холодильника кусок мяса, выбежал во двор и заорал в темноту:

– Уголек! Уголек! Уголек!

Так звали бесхозного черного пса, которому иногда перепадали от меня остатки холостяцкого обеда. Я не надеялся, что он услышит меня. Но через минуту-другую пес уже вилял хвостом передо мной.

Я дал ему понюхать мясо и повел к себе домой. Бросил кусок возле кровати, залез под одеяло. Запустил пальцы в теплый собачий загривок и моментально уснул.

Следующая ночь прошла так же. Хоть без света, хоть со светом – незваная гостья тотчас появлялась в углу, как только я закрывал глаза. Хорошо, что в холодильнике еще оставалось мясо, и Уголек опять услышал мои крики о помощи…

О третьей ночи я стал думать уже с утра на работе, хотя работа на ум не шла. И тут я услышал в коридоре зычный голос фотографа из местного комбината бытового обслуживания, Юры Шамрило. Я к нему: так, мол, и так, может, посоветуешь что?

Юра расхохотался:

– И у меня такое бывало! Беги, пленки сожги, а фотографии отдай Мишке. И больше покойницу не увидишь.

Я бегом домой. Спалил негативы, схватил фотки – и к Мишке. Но того дома не оказалось. Я растерялся было, а потом рванул к Саше Козакову, нашему общему другу. Отдал ему фотографии и попросил передать их Мишке…

Наступила третья ночь. С опаской, поглядывая в угол, я лег в постель. Закрыл глаза и… незаметно уснул. Больше я покойницы не видел.

К сожалению, и нынче людей мрет немало. И может быть, опыт старых фотографов поможет кому-то избавиться от незваных гостей с того света.

Валерий Земной

А волосы у него дыбом стоят

…У моей соседки из армии в отпуск пришел сын. И угораздило его приехать как раз 6 января, перед Рождеством Христовым.

По такому случаю соседей пригласили – Нину да Сашу. А солдата тоже Сашей звали. Выпили на четверых две бутылки водки.

Тут Нина и говорит солдату Саше: Святки, мол, начинаются, так можно суженую-ряженую увидеть.

Сашу, конечно, любопытство разобрало: а как?

– Да вон, – говорит Нина, – свечки есть, возьми две штуки, два зеркала, одно сзади себя поставь, другое – спереди, открой трубу у печи и скажи в трубу: «Суженая-ряженая, приди и покажись».

Разошлись они в первом часу ночи. Сашина мама с дочерью пошли спать в другую комнату, а он в зале остался.

Мать-то только ноги в постель занесла, а в зале-то как сбрякало! Только грохот по всей избе пошел. Дочь говорит, что, мол, наверное, Сашка упал.

Прибежали они в зал в худых душах и увидели такую картину: Саша сидит на диване, а волосы у него дыбом стоят. А посуда из серванта вся вылетела и разбилась.

Саша пришел в себя и рассказал: большое зеркало он в сервант поставил, а маленькое в руку взял. И только сказал нужные слова в трубу, только сел на диван, навел маленькое зеркальце на большое да взглянул в него – тут же увидел в нем маленькую точку.

Потом точка все больше, все больше увеличивалась и превратилась в глаз.

Саша подумал: мой, что ли, глаз-то? Поморгал правым своим глазом, поморгал левым. А тот – в зеркальце – не моргает.

Саша взял да и ткнул в него пальцем, в тот чужой глаз. И в этот момент всю посуду из серванта вместе с большим зеркалом на пол выбросило.

А я в ту ночь работала на переезде.

Прихожу домой под утро, а соседка, Сашина мама, меня встречает:

– Катерина, зайди-ка к нам, погляди, что у меня паразит Сашка наделал, как погадал.

Я зашла и ужаснулась: вся посуда была на полу разбитая.

– Да что ты, – говорю, – Клава, неужели это правда?

– Да вот, специально до тебя посуду не убирали, чтобы ты поверила. Сами сидим и гадаем, что такое случилось?

Вот ведь еще что в жизни может приключиться.

Катерина Николаевна Корехова, пос. Плесецк Архангельской области

Совет бабки Степаниды

Хочу поделиться одной историей, которая произошла со мной в молодости…

Приехала я тогда на летние каникулы к родным в деревню отдыхать. Деревенька была небольшая, все друг друга знали.

Жила в ту пору на деревне бабка Степанида, ей, поди, лет 80 с гаком было. Степанида слыла по всей округе знатной травницей и колдуньей. Многие шли к ней за помощью и советом. И она всем помогала.

А мне в городе нравился один парень. Но он не очень-то глядел в мою сторону, как мне хотелось бы. И вот решила я грешным делом наведаться к бабке Степаниде, попросить, чтобы она приворожила мне того парня.

А как раз начало июля было, день Ивана Купалы близился. Бабка Степанида выслушала меня и попросила хорошо подумать, прежде чем привораживать парня. Но в молодости мы глупые и упрямые – я настояла на своем.

И вот что посоветовала мне колдунья:

– В полночь на Ивана Купалу иди на реку, набери чугунок речной воды, принеси его домой. Да смотри, чтоб тебя никто не заметил. Воду в чугунке вскипяти и убери на сутки в темное место. Потом насобирай полевых ромашек ровно столько штук, сколько твоему милому годков. Оборви у ромашек шляпки, сполосни их в чистой колодезной воде и опусти в ту кипяченую речную воду – в чугунок. Но прежде воду процеди. Будешь ромашки в воду опускать, говори:

 
Кажись я тебе, милый, солнышком,
Как эти ромашки на него сходи.
Люби меня горячо, как солнце
Землю нашу любит и согревает.
Аминь.
 

Дай этой воде с ромашками настояться еще две недели в темном месте. Полученный настой процеди, перелей в бутылку и держи в холодильнике. При случае угости того парня, которого любишь, этой водицей – ни на кого, кроме тебя, он больше и не глянет…

Сделала я все, как бабка Степанида сказала. Правда, страшновато было идти в полночь на реку, но я сходила – желание быть любимой оказалось сильнее страха.

Настой у меня получился лимонного цвета, приятный и на вкус, и на запах. Поставила я бутылочку со снадобьем в холодильник и жила спокойно в деревне до осени. А осенью отдохнувшая и похорошевшая вернулась в город – к учебе. И бутылочку с собой привезла.

Встретились мы с друзьями и подругами и решили начало учебного года отметить. Оказался среди нас и парень, для которого я снадобье готовила. Он попросил попить, и я предложила ему «лимонного настоя». Он выпил стаканчик…

Верите – не верите, потом я сама своей задумке была не рада: забегал этот парень за мной, как теленок за своей мамкой. И быстро мне все это надоело, к тому же я его разлюбила. Хорошо, что вскоре учеба моя закончилась, и я уехала по распределению далеко от этого города. Хочу я предостеречь своим рассказом девушек и женщин от такого вот колдовства – потом сами не рады будут…

М. П., Пинежский район Архангельской области

Вот так братец!

Хочу одну быль рассказать… Раньше, до революции, не было никаких колхозов и совхозов, у крестьян были свои хозяйства и земельные наделы. Вот однажды, в один теплый осенний день, молодая пара – муж да жена – жали на своей полосе. А у них был маленький ребенок, которого не с кем было оставить дома. Они взяли его с собой в люльке, люльку повесили на елку – полоса была около леса. До вечера они жали, а потом жена поспешила домой – нужно было корову из стада встречать. Мужу сказала:

– Закончишь жать – забери ребеночка.

А муж про ребенка-то и забыл. Пришел домой без люльки. Жена и побежала в поле на свою полосу. Видит и слышит: ребенок плачет, а его укачивает в люльке человек ростом с елку. Две елки вместе соединил, между ними люльку повесил, качает ее и напевает:

– Бай-бай, мать тебя оставила, отец позабыл.

Женщине стало страшно, не знает, как и подойти к этому человеку. Но что поделаешь, подходить надо. Приблизилась она да и спрашивает:

– Качаешь, братец?

Он отвечает:

– Качаю, сестрица! – И подает ей люльку с ребенком, ему понравилось, что она его «братцем» назвала.

Кто был этот человек – догадывайтесь сами.

Антонида Ходырева