Текст книги "Старый пёс"

Что касается Радика Франковского, то трезубец из Древнего Рима (только наконечник, понятно) в его мирке был вполне гармоничен. Он уже по молодости был коллекционером, известным в своих узких сферах, а за прошедшие годы, как мне поведали, приобрёл настоящий вес и репутацию, изрядно выходящую за границы простого хобби. Скажем, по ящику не раз выступал, и не как профессиональный медик-криминалист, а именно что как эксперт по древностям, способный рассказать благодарной аудитории много интересного.

Коллекция из его квартиры пропала, остались только голые стеллажи. По словам Рудакова, Радик владел редчайшими вещами, некоторые из которых были поистине уникальны, а прочие – бешено дороги. Кинжал, которым в Париже закололи Генриха IV. Ритуальная ирландская кукла из тростника, найденная, по слухам, под ложем скоропостижно скончавшейся Каролины, жены английского короля Георга II. Японский меч для сеппуку (ритуального самоубийства), но не простой, а императорский. Стеклянный муранский стилет – не менее редкий артефакт. Жертвенный нож ацтеков, XV век, обсидиан… И тому подобное.

Кстати, вскрыли Франковского как раз японским мечом для сеппуку, который бросили тут же, среди кишок жертвы. Побрезговали взять? Ну и трезубец, торчащий из горла, тоже почему-то оставили жертве на память.

Оба этих обстоятельства замыкали цепочку странностей. Сказать, что оставленные артефакты были ценны – ничего не сказать. К примеру, сей конкретный трезубец, грозное орудие гладиатора-ретиария, по легенде, принадлежал школе гладиаторов в Капуе (той самой, за которую выступал Спартак). Во всяком случае, эксперты-историки это не опровергали, а вполне даже допускали. И почему-то убийца поленился вытащить его из тела… Эстет? Юморист? Или придурок?

Остальные странности с древностью были связаны слабо. Например, перед смертью Франковского допрашивали, применяя психохимические средства. Кололи ему банальный тиопентал натрий с кофеином, причём дважды подряд. Ну как подряд? С техническим перерывом, само собой, иначе толку ноль. Но суммарная доза была такая, что он запросто мог двинуть кони от этой фармакологии, если б сердце не выдержало… Однако выдержало. Тогда гости (убийц, вероятно, было двое) вскрыли Радику грудную клетку и брюхо, используя, как уже сказано, меч для сеппуку. Расширитель с механической тягой оставили прямо в теле. Вскрытие было проделано совершенно неумело и вдобавок прервано на полпути. Вынут и рассечён желудок. Кишечник тоже вытащен и вспорот ножницами – тут же, на ламинатном полу. Кстати, всё это происходило на кухне, жертву резали на кухонном столе. Патологоанатом уверен почти на сто процентов, что злодеи что-то в теле искали, например, что-то проглоченное жертвой. Нашли или нет, непонятно.

Так же нет ясности с допросом: получили убийцы желаемое или нет?

Это – что касается убийства Франковского. Рудаков особо отметил, что многие подробности оставил на закуску, дал только общую картину; как, впрочем, я и просил.

Я, в свою очередь, описал ему сегодняшнее утро в Озерце и в Новом Озерце. Рассказал про нападение на Марину, помощницу почтальона, про ковбоя-мотоциклиста с помповым ружьём, про «лендровер» с бандюками. А также про телеграмму на имя Ушакова, то есть на моё настоящее имя. Фамилия у девушки есть, спросил меня Рудаков. Чтоб я ещё знал фамилии всех девчонок в округе, огрызнулся я в ответ. Ей где-то 16-17, приехала вроде бы в июле – подработать. Возможно, студентка-первокурсница из какого-нибудь тверского вуза. А может, только школу закончила. У кого жила, не знаю, – вот про всё это сейчас и спросим, сказал я Игорю. Дело-то в том, что официально работать почтальоном она не могла, то есть не имела права носить, например, пенсии, ценные письма и тому подобное. Что такого у неё могло быть в сумке, ради чего стоило бы грабить? Ну, значит, мотив – не грабёж, пожал плечами Игорь, а банальный свербёж у отморозков – отыметь молоденькую, сладенькую, можно сказать, молочную кисочку. А телеграмма, напомнил я. «Отыметь» – это гонорар, законный трофей, а истинной целью могло быть сокрытие от меня информации о смерти Франковского, чтоб не дать мне повод сорваться в Москву…

Увы, до прочих новостей, связанных с государственными интересами, на которые намекал майор Миша из убойного отдела (а также из несуществующего тридцатого), добраться мы не успели.

Припарковались, как большие люди, прямо у пандуса.

Разговаривать буду я, распорядился Рудаков. И в приёмном покое, и на отделении, и в палате. Ксиву он приготовил заранее, крутил её меж пальцев.

Но кто ж знал, что всё пойдёт наперекосяк, – или, наоборот, что ждёт нас нежданная удача…

Открывая своей ксивой двери и рты, Игорь быстро вытряс из провинциальных медичек палату, куда положили нашу юную пациентку, а также её фамилию… и тут решительного следака переклинило.

– Каганер? – исторгнул он, напугав безобидных женщин. – Марина Каганер?!!

И вдруг сорвался с места, побежал по лестнице на четвёртый этаж, забыв про лифт, надо думать, к палате этой самой Марины. Приговаривал:

– Да не может быть… Цирк… Нашли клоуна…

Мы с Мишей нагнали его уже в общей хирургии, где он летел мимо дверей, закрытых и открытых, перебирая пронзительным взглядом номера палат.

Ворвался в одну из дверей:

– Каганер!

Девушки там не было. Три соседки и пустая четвёртая койка.

– Уехала, – сказала равнодушная толстушка.

– Как – уехала?! – ужаснулся Рудаков. – Ну я сейчас… Я ж их расстреляю, эскулапы чёртовы…

Рванул сначала на сестринский пост, потом в ординаторскую. Глядя на его метания, я спросил у Миши:

– Чего это с ним?

– Внучку Радия Франковского зовут Мариной Каганер. Фамилия не то чтоб редкая, но и не частая.

От этой новости меня тоже слегка повело – впрочем, самую малость, не сравнить с Игорем. Давеча он жаловался на нервы… да, я могу его понять.

– Даже если это не совпадение, – сказал я, – с чего вдруг он крошит тут батон?

– Так пропала внучка. А в квартире вашего друга нашли её фотографию с надписью «Я тебе этого никогда не прощу». В конце – десяток восклицательных знаков. Почерк её, есть заключение эксперта.

– Она что, на подозрении?

– Ну а как иначе? В любом случае – объявлена в розыск. Вы её в лицо не знали?

– Не знал. Когда Марина родилась?

– В две тысячи первом.

– Тогда понятно.

– Посмотрите, это она?

Миша нашёл на своём телефоне яркое цветное фото.

– Наша юная почтальонша, – подтвердил я.

– Она же внучка жертвы. Значит, не совпадение.

Он показал следующее фото – обратную сторону фотки с надписью. Ручка буквально пробороздила картон – наискось, размашисто, кричаще: никогда, мол, не прощу, – плюс частокол из восклицательных знаков. Как драматично.

А тут и Рудаков вернулся злой, но уже спокойный.

– Её забрал мужчина на мотоцикле, – сообщил он нам. – Ждал её внизу. Потом видели, как они уехали. Силой её задерживать не стали, кому какое дело. Расписку у родителей не возьмёшь, а она всем фак показала и адью.

– Кто-нибудь после её бегства приходил, спрашивал о ней? Ты поинтересовался?

Игорь бросил на меня быстрый взгляд.

– Не глупее некоторых. Приходили.

– И что?

– Обломались, как и мы.

– Ну и слава богу, – подытожил мудрый Миша. – Девочка живее будет.

– Пардон, господа, однако мне по малой надобности, – проинформировал я и, не ожидая реакции, направился к туалету, примеченному во время пробежки по коридору. Малая надобность заключалась в том, что с Мариком я так и не связался. То есть на самом деле это была большая надобность – такая, что и размеры сразу не оценишь… Спрятался в кабинке, вытащил трубку и послал вызов.

«Вне сети».

Чёрт, чёрт, чёрт…

Вернулся, что ж делать. И сказал, как будто только об этом и беспокоился:

– Прислать бы сюда человечка, чтобы составил фотороботы гостей. Это возможно? Желательно сегодня, пока память свежа.

– Я уже отзвонился, поставил задачу. Но с мотоциклистом вряд ли получится, он нигде в больнице не засветился, да и шлем снимал ненадолго, – с горечью сказал Рудаков. – Так, други мои… Теперь в Москву без задержек, насколько я понимаю?

– Наоборот, теперь мы расходимся, – объявил я бывшим коллегам. – Вы – в Москву. Ну или куда захотите. А у меня в Твери есть неотложные дела.

– Не понял… – растерялся Игорь.

– Мне надо встретиться кое с кем – здесь, в Твери. Это важно для дела, для нашего дела. Прибуду в столицу завтра с утра, слово офицера. Давайте свои визитки, позвоню.

Слово офицера подействовало, как магическое заклинание.

В нём и правда есть магия. Но только в том случае, если офицер сберёг честь и память. Не уверен, имею ли я право ли я сказать про себя такое.

* * *

За больницей могли следить. Да что там «могли» – должны были, если есть хоть капля правды в предчувствиях. Поэтому, обежав глазом пространство перед приёмным покоем, я едва не засмеялся.

Было довольно много автомобилей по случаю субботы, разбросанных на площадке. Подавляющее их большинство упиралось носом в бордюр (ни родственникам пациентов, ни медикам некогда было разворачиваться), но две машины стояли, наоборот, задом к газону, готовые к выезду. Одна из этих двух была пуста, зато в неприметном «шевроле», спрятавшемся за громоздким джипом-японцем, водитель якобы дремал, надвинул бейсболку на лицо, а на заднем сиденье происходило какое-то шевеление, трудно различимое за немытыми стёклами.

– А вот и третьи «колёса», – показал я, когда мы уже расселись в нашем «форде». – Ещё, я уверен, кто-нибудь ждёт возле шлагбаума.

– Каков будет манёвр? – спросил практичный Миша.

– На самом деле можно и через шлагбаум. Я думаю, пока Игорёк топтал больничных кур, нам подвесили маячок. И хрен мы его вот так сразу найдём.

– Ты параноик? – осведомился Игорь, явно задетый курами.

– Да. Поэтому мы через шлагбаум не попрёмся. Я знаю, как выехать со стороны кладбища…

– А кроме кладбища никак по-другому?

– Не бойся, Миша, только мимо проедем. Давай по газам. Тут сверни, дальше я покажу…

«Шевроле» остался на месте, что, конечно, ничего не значило. Или, наоборот, значило, что маячок таки реален. Пять минут спустя мы уже мчались по направлению к Мигаловскому мосту, а ещё через пять были уже на правом берегу матушки-Волги, и никаких хвостов удивительным образом не наблюдалось.

Они высадили меня на Спартака, как я просил, и погребли в сторону Московского шоссе. Тут же откуда-то из Пролетарского посёлка вывернул давешний «шевроле» (как он, сука, там оказался?) и тоже двинул в центр. Следом из переулка появился пешеход, не торопясь потопал по улице Спартака в моём направлении, и моя паранойя криком закричала: по мою душу! Машина наблюдения, очевидно, приостановилась в переулке, выпуская человека (или двух? Или второй выйдет чуть дальше, беря объект в клещи?).

Хуже всего то, что до сих пор не было ясности, кому, кроме Рудакова, я стал настолько интересен. Причём внезапно. С Рудаковым, похоже, всё прозрачно, разве что Миша-опер чересчур темнит. Но – эти странные господа… Главное, неясно, в чьи шестерёнки я попал? Если мною вознамерилась заняться Система, то бишь государственная машина, тогда шансы решать в дальнейшем судьбу самостоятельно у меня равны нулю, как ни рыпайся. Но, во-первых, с чего бы вдруг Система вспомнила о моём существовании, и во-вторых, в этом случае Рудаков с Мишей непременно стали бы её элементами, а не разыгрывали бы одиночек-неформалов. Если же вся эта слежка (откровенно говоря, топорная) – продукт чьей-то частной инициативы… ну что ж, тогда быстро всё выяснится. Это неизбежно, принимая во внимание, что за спиной Рудакова с его товарищами, как ни крути, стоят ресурсы Системы…

В любом случае – поиграем, господа!

Ваши цели мне неизвестны, думал я, ныряя в знакомые дворики, но ведь и вам мои – тоже.

* * *

За пару дворов до нужного мне дома я чуть не наскочил на «тойоту супра». На ту самую, ту самую! Уродина, которая потеряла нас в Новом Озерце. Повезло мне, издалека засёк.

Тачка, безусловно, была из вражеской стаи.

И тоска поселилась в моём сердце…

Здания здесь – пятиэтажки, подняться на крышу несложно, если знать, в каком подъезде расположен люк, плюс к тому – если иметь ключи от замка. Всё это мною заранее было разведано и предусмотрено (параноик же!), так что вскоре ползал я по крыше, выглядывая над ограждением, и осторожно осматривал подходы к нашему с Мариком дому. Само собой, меня могли засечь – в более мощную оптику, чем моя, – но других вариантов не было. Эту точку я в своё время специально нашёл на такой вот случай. А насчёт оптики… Компактный монокуляр всегда лежал в отдельном кармане моего жилета-разгрузки.

Парочка «ног» срисовалась шутя. Один покуривал в сквере на лавочке, второй маячил у магазина в торце дома с колой в руке. И опять работа свинопасов была настолько топорной, что скулы сводило. Не «ноги» пасли мой подъезд, а лапти дешёвые. Ну никак не Система! Настоящую «семёрку» я бы не то что не заметил – не почуял бы. Или это делалось намеренно – для психологического воздействия на объект? Не знаю… Где-нибудь, возможно, и третий болтался… впрочем, достаточно было одного, чтобы исчезнуть отсюда навсегда.

Что же получается? На Спартака я от них спокойненько ушёл. Думал – свободен, направился к цели своего путешествия, надеясь застать сына, а застал засаду.

Квартира куплена на фамилию Есенин, вот в чём разгадка. Всё просто, засветился мой персонаж по полной.

Но что же с Мариком, почему выключил трубку? И сам не звонит…

Чёрт, правильно не звонит! Телефон-то мой, получается, меченый. Получается, избавиться от него надо было ещё в Навозце. Плохо быть человеком каменного века, путающим роуминг с биллингом…

Запасная база у нас с Мариком была на Старом Первомайском, это район с той стороны «железки», где современные девятиэтажки живописно соседствуют с двухэтажными деревянными развалюхами (впрочем, почти вся Тверь такая, город контрастов). Бросив мобильник на крыше, спустившись на землю, я покинул опасные места, пятясь задом, если выражаться фигурально.

Взял такси…

И вот я стою перед дверью нашей однокомнатной кельи, прислушиваясь, приглядываясь и принюхивась. Пёс, не доверяющий собственной конуре. Опасности не вижу и не чую. Вхожу, готовый ко всему… Квартиру снял Марик, вписав в договор краденый паспорт, купленный (мною) у бомжа. Хозяева давно перебрались в Москву, а платит Марик аккуратно, я ему об этом напоминаю. Да он и сам всё понимает. Пропустил я момент, когда мой нервный, но без меры сообразительный мальчик превратился в тридцатилетнего мужчину. Вернее, сейчас ему уже тридцать пять, а в мужчину он превратился, как пишут в книгах, на изломе веков.

На изломе… Точнее не скажешь: перелом и души, и разума. Восемнадцать ему тогда было.

Бедный мальчик…

Пусто в квартире, лишь на единственном столе (в крохотной кухне) лежит доказательство, что здесь недавно кто-то был.

Письмо.

«Папуля! Что-то вокруг нехорошо задвигалось. Докладываю: с десятого года я нанял двух человек приглядывать за нашей московской недвижимостью, одного кента – за квартирой, а за дачей – соседа, который ближе к озеру, помнишь такого? Не говорил тебе об этом, чтоб ты зря не нервничал. Сегодня с утра я получил сигнал от обоих. И квартиру, и дачу перевернули вверх дном, а кенту моему даже кажется, что за хатой начали следить. Я ему верю, мужик бывалый. Кто он такой и как я с ним сошёлся, обязательно расскажу, так что не бесись заранее.

А за нашей берлогой в Твери точно следят, это я видел своими глазами. Ну и ты, конечно, тоже видел, если читаешь мой незамысловатый текст. Хорошо, что сам я давно живу в другом месте, у одной бабы, ты её не знаешь (ну не бесись, пожалуйста!). Как поступать тебе лично, решай. Мне думается, что рыпаться не стоит, лучше бы тебе оставаться неотёсанной деревенщиной, только сменить и деревню, и район, и область. Кстати, оставляю новый паспорт, зацени. Хороший паспорт, с ним хоть куда. Ну и шофёрские права не помешают, да? А псевдоним “Есенин”, боюсь, больше не канает. Такой хороший псевдоним спалили.

Сам я, прости покорно, уехал в стольный град. Я любопытный, хочу всё знать. Орешек знаний твёрд, но всё же мы не привыкли отступать. Нам расколоть его поможет порножурнал “Хочу всё знать”. (Неудачно пошутил.) Я осторожный, ты меня знаешь. Раскалываю орехи обычно при помощи удалённого доступа. Не психуй.

Созваниваться по старым симкам нам с тобой нельзя. Трубка с новой симкой – на столе, надеюсь, ты её заметил. Старую разбей. Мой номер в адресной книге, он там один.

Адрес моей московской хаты (у меня, к слову, есть в Москве и собственная недвижимость) доверять бумаге поостерегусь, мало ли что.

Созвонимся. Давай, папуля, пока».

Стервец, вот же стервец! «Не психуй…»

Листаю паспорт – и правда, знатный документ, с первого взгляда не распознаешь, что «липа». Да и со второго, и с третьего… Потому что бланк подлинный. Где, спрашивается, надыбал? Кто заполнял и ставил печати? Выдан гражданину Чухову Андрею Васильевичу. Фотография – моя, та же самая, которую я делал, когда десять лет назад менял по возрасту паспорт Есенина. Лишние фотокарточки, помнится, я тогда не выбросил, а хозяйственный мальчик, значит, их прибрал.

И водительское удостоверение на господина Чухова – новенькое, в ламинате. Плюс доверенность на машину…

Созвонимся, говоришь? Ну я тебе созвонюсь!!!

Включаю новую трубку, нахожу единственный контакт…

– Папуля, извини, я в дороге, – слышу родной голос, и весь гнев сразу испаряется. Жив мой ястребёнок, летит куда-то, – в столицу, надо полагать.

Не ястребёнок – ястреб. Хищник.

И тачка, видимо, у него своя, о которой я тоже ничего не знал, не догадывался.

– Остановись, малыш, поговорить надо.

– О’кей, подожди. Поверну и сразу съеду…

Пока жду, слышу чей-то нежный голосок: «Пропусти его, идиот!». «Да это он меня должен…» «Не видишь, он железный!!!» Ага, мой выросший птенчик прихватил с собой неведомую мне голубку. Которая, похоже, любит командовать; надеюсь, не только на трассе. Может, хотя бы эта наконец женит его на себе?

– Папуля? – зовёт он.

– Почему ты мне не позвонил? Сразу как.

– Догадайся с десяти раз.

– Но один-то звонок можно было…

– Один я сделал. Вашему участковому Бодало. Ты знаешь, что он твой тайный поклонник?

– Марик, не время паясничать.

– Кто паясничает? Я серьёзно, капитан тебя сильно уважает, как фронтовик фронтовика. Когда он попросил, чтобы я немедленно за тобой приехал, я успокоился. Папа у меня не из тех, за кем надо приезжать, если звучит сигнал тревоги. Главное, чтобы тебя снабдили информацией, так? Бодало снабдил. А телефонировать гражданину Есенину в тот неловкий момент, когда наши с тобой нычки обкладывают со всех сторон, было слишком стрёмно.

– Ладно, убедил. Насколько свободно мы можем общаться при твоей даме?

– Не дама, а барышня. (В сторону). Тут о тебе спрашивают, золотце… У барышни наивысший допуск, под мою ответственность. Я вас обязательно познакомлю.

– Тогда вопрос: что за кент у тебя в Москве? Доверяешь ему?

– Скорее, доверяю, чем нет. Я ему, так вышло, когда-то спас жизнь. А ещё он мотал срок, дважды. Квалифицированный «медвежатник». Первый раз засыпался очень давно, я даже не знаю, чего и как там было. А пять лет назад – статья сто пятьдесят восемь, часть три.

– Кража… Чего спёр?

– Тачку угнал. «Медвежатник» сел за угон, обосраться от смеха. Дали трюльник принудительных. Но ты не о том. Слежку он чует, почти как ты, его жизнь научила.

– Ну, прямо почти.

– Ну не совсем, конечно, у тебя верхнее чутьё, у него нижнее, зато очень развитое.

– Что за история со спасением жизни?

– Давай не по телефону.

– Не на бумаге, не по телефону… При этом ты ссылаешь меня обратно в деревню.

– Не ворчи, папуля. Кстати, с тем «медвежатником» вы вроде бы знакомы.

– И кто это?

– Пусть будет сюрприз, не хочу портить.

– Стервец… Адрес свой говори, куда мне ехать.

– Лучше эсэмэской. Лови.

– Поймал… Каким образом твой кент сообщил тебе про нашу квартиру? И заодно сосед – про дачу? По телефону, что ли?

– Зачем? Есть интернет, а в нём меня не поймать. Может, ты отпустишь нас, и мы дальше покатим?

– Последний вопрос: откуда бланк паспорта?

– Из нашего УФМС, откуда ещё. Я имею в виду из тверского.

– Они все под строгим учётом.

– Учёт строгий, зато девушки ласковые и с липкими руками. Вернее, одна такая – ух, милашка.

– Сейчас не девяностые, запросто мог спалиться.

– Ты параноик, тебе говорили?

– Много раз. А что с водительским удостоверением?

– Папа, ты будто не из Системы! Деньги – товар, товар – деньги.

– Это всё до первой серьёзной проверки.

– Да, с Есениным ты круто развернул. А это… ну, на первое время, потом сам подумаешь, как оживить персонажа.

– Кстати, про деньги и товар. Откуда у тебя столько – на машину, на квартиру в Москве?

– Извини, но источники моих доходов – моё личное дело. Это называется прайвисити.

– Удобная отмаза. Перед барышней красуешься?

– Она сама кого хочешь раскрасует. Когтями. Папуля, кажется, последний вопрос уже был, причём трижды?

– Давайте, ребятки. Скучной вам дороги…

Сброс и тишина.

Некоторое время я просто стою и улыбаюсь. Обстановка постепенно прояснилась, дела устаканились, пусть и хватало ещё странностей. Как бы я сейчас ни ворчал на сына, все последние часы я только и думал о нём, об этом единственном реальном человеке, оставшемся в моей нелепой старости. Всё прочее – иллюзия. Наглая слежка, жестокие убийства друзей… ничто, пустота.

Со всем прочим я могу справиться. С исчезновением Марика – нет.

Покидаю «однушку», затем, не задерживаясь, – к гаражам на Старицкое шоссе. Там, в одном из кооперативных боксов ждала своего часа моя «шестёрка». Классика, жемчужина «раньших времён». Честное железо, чистокровный седан.

Думал, придётся подкачивать колёса, всё-таки полгода я к своей ласточке не заглядывал… Не пришлось. Масло и тосол в норме, аккумулятор заменён на новый. Марик побеспокоился, подготовил папе машину.

Что дальше?

«В Москву, в Москву, в Москву!» – завещал нам великий Чехов.

Прощай, уютная глубинка, прощай, милый моему сердцу Навозец, думаю я, выезжая на федеральную трассу. Мысленно машу рукой, уверенный, что никогда больше в этих краях не появлюсь…

Уму непостижимо, как иногда неглупые с виду люди ошибаются!