Текст книги "Прикладная метафизика"

– Да, старик, слышал об этом кое-что. Заметь, что Делез всего на год пережил своего друга Фили Гваттари. А тот умер прямо на бабе. Оргазм, совпадение Эроса и Танатоса – классная смерть.

– Да уж. Но Бланшо придумал не хуже. Никто ведь до сих пор не знает, жив он или нет. Все-таки родился в 1901 году, и последним его видел Филип Соллерс лет десять назад. Но тексты-то появляются. Говорят, есть специальный человек, который каждый день приходит звонить в дверь его парижской квартиры. И иногда оттуда высовывается рука с дискеткой…

– Даосский принцип незаметного исчезновения. Единственный стоящий практический результат, который можно извлечь из философии.

– А не была ли это рука зятя Магомеда, пророка Али? (Присутствующие смеются.)

– Кстати, рука Али или самого Аллаха дотянулась и до Сорбонны. Переход в ислам Генона был первой ласточкой, Роже Гароди обозначил моду, а теперь принятие ислама французскими интеллектуалами – дело рутинное. Каждый пятый преподаватель таскает с собой на кафедру молитвенный коврик.

– М-да. Выходит, скромничали арабские мудрецы, когда утверждали: «Сколько ни проповедуй дыне волю Аллаха, она не станет расти в форме полумесяца».

Упоминаемые обстоятельства событий и сочетания имен позволяют вычислить время трепа с точностью до недель, а уже через месяц большая часть содержимого утрачивает актуальность и превращается в отстой. Однако, глядишь, лет через двадцать эхо отзовется в греческом зале, куда иные из беседующих будут препровождены в лавровых венках (и, как правило, в белых тапочках). Тогда можно не сомневаться, что счастливчикам припишут лучшие bon mots, которые только удастся вспомнить, избранные жемчужинки, отшлифованные трепетной душой коллективной тусовки. Впрочем, долго задерживаться на майдане не позволено никому, тем более преждевременно засветившимся в официальных коридорах авторитетам. Их перемещение под сень греческих залов сопровождается свистом и улюлюканьем:

Лотман, Лотман, Лосев, Лосев,

Де Соссюр и Леви-Строс,

Вы хлебнули, мудочесы,

Полной гибели всерьез…

(Тимур Кибиров).

В отличие от компании философствующих соседей, где однажды установившийся расклад не меняется годами, и тем более в отличие от жесткой иерархии последователей доморощенных гуру, авангардная площадка в этом отношении на первый взгляд кажется достаточно аморфной, или, говоря словами Делеза, ризоматической. Она и в самом деле напоминает тело без органов, шевелящуюся протоплазму с появляющимися и втягивающимися ложноножками, с лопающимися пузырями мнимых величин. Здесь случаются процессы деления, приводящие к обособлению новых тусовок, идут и процессы известкования, переводящие тусовку в отстойную стадию. Но проникший сюда путешественник – если он все-таки проник, ибо визу получить нелегко, – вскоре убеждается, что и в агональной тусовке существует своя незримая иерархия. Предварительно в этом теле без органов можно выделить следующие элементы: котировщик, ситуативный лидер, спонсор и неофит. Рассмотрим их в перечисленном порядке.

Фигура котировщика является чрезвычайно важной в том смысле, что именно она придает бушующему майдану минимальную стабильность. Не все агональные тусовки успевают обрести котировщика, ибо в общем случае эти спонтанные объединения имеют довольно короткий период полураспада. Однако тусовки, претендующие на самостоятельную ячейку хранения в культуре, непременно опираются на котировщика. Котировщик отвечает за иерархию ценностей и за ее периодическое обновление. Он определяет, что следует смотреть, читать, слушать именно сегодня, сейчас, чем уместно восхищаться и над чем (кем) посмеиваться, кого не видеть в упор. Котировщик является ходячей инстанцией вкуса, и вкус как критерий выбора служит ему рабочим инструментом, подобно резцу гравера и кисти художника. ХХ век впервые выдвинул котировщиков на авансцену, в сферу публичной признанности, но до сих пор еще их вклад не обеспечен надлежащими единицами хранения. Ибо котировщик по большей части не является автором произведения (по крайней мере, не запоминается в этом качестве), он выступает как автор авторов и определяет, что из произведенного действительно является произведением.

Если обратиться к России прошлого века, то навскидку можно выделить две такие фигуры: Сергей Дягилев и Осип Брик. Собственно «авторские» произведения Дягилева заслуженно забыты, зато инструментом, которым он владел в совершенстве, резцом абсолютного вкуса, Дягилев прочертил важные детали контура художественного облика всего ХХ столетия. Осип Брик не столь известен, однако, как явствует из многих мемуаров и исследований, он был «автором» Шкловского, Романа Якобсона, в какой-то мере Эйхенбаума, да и ОПОЯЗа в целом, самой яркой агональной тусовки революционного и послереволюционного Петрограда. Исследование Андрея Крусанова «История русского авангарда» содержит немало любопытных фактов на этот счет.

Развитие событий в сфере современного актуального искусства выдвинуло на первый план фигуру куратора. Стало очевидным, что субъектом творимого искусства (в отличие от искусства хранимого) все чаще выступает идеолог, автор манифестов, «артмейкер». Жесту куратора, создающему имена и целые направления, посвящено уже немало статей, а вот фигура котировщика по-прежнему остается в тени. Между тем котировщик в своей деятельности может «совпасть» с ролью куратора и артмейкера, но такое совпадение не обязательно. Тогда куратор остается всего лишь «исполняющим обязанности» котировщика, неким чиновником от искусства, не обладающим харизмой для поддержания агональности. Котировщик по призванию – это творец, оживотворяющий майдан полнотой своего присутствия. Таким он предстает и бывалому путешественнику, уже повидавшему сэнсэев разных мастей и способному оценивать степень блефа в дискретных единицах (например, в «хитрованах»). Прирожденные распорядители агональных тусовок, как правило, не укладываются в эту эмпирическую шкалу.

Воспользуемся для примера Аркадием Драгомощенко, который уже более двух десятилетий удерживает звание стабильного котировщика агональных тусовок («СКАТа»). Наблюдать за его работой приятно и поучительно, как за работой повара-даоса, разделывающего тушу быка. Каждый день ознаменован новым проектом или новым вердиктом. Проекты обладают разной степенью призрачности, большинство из них не предполагает осуществления, но они вполне самоценны в своем виртуальном статусе. Обмен химерными проектами (попытка реализации могла бы их только испортить) относится к числу любимых занятий современных авангардов, но Аркадий, как и положено котировщику, проделывает это с особой виртуозностью, сообразуясь с духом имеющегося в наличии напитка-медиатора, будь то кофе, пиво, вино в бумажных пакетах или фирменный самогон, изготовляемый тут же, в закромах «Борея».

– Старик, я хочу поставить балет по «Логико-философскому трактату» Витгенштейна. Балет, сам понимаешь, будет без музыки: о чем невозможно говорить, о том следует молчать…

Присутствующие немедленно включаются в обсуждение либретто, попутно уточняя судьбу «Синей тетради» Витгенштейна и перипетии его поездки в Советский Союз. С составом все определяется быстро: решено пригласить Рузиматова танцевать означаемое и означающее, а на партию Витгенштейна уговорить Хакамаду (очень похожа).

Появляется водка, а вместе с нею и новый проект, который озвучивает, разумеется, Драгомощенко:

– Надо предложить закон о введении всемирной минуты поэзии. Сейчас в любом большом городе есть табло с бегущей строкой – и вот в одно и то же время в крупнейших городах мира бегущая строка посвящается какому-нибудь одному стихотворению, переведенному по этому случаю на основные языки. Сегодня Рильке, завтра Эшбери, послезавтра Лена Фанайлова (присутствующая Фанайлова смущенно улыбается). Разумеется, на эту минуту запрещаются войны, аборты и все остальные стихи.

Проект оживленно обсуждается под водочку. С лоббированием дело утрясается быстро, поскольку Конгресс США и ЮНЕСКО Аркадий берет на себя. Несколько дольше дебатируется возможность всемирной бегущей строки, посвященной философии. Но и тут побеждает мнение Аркадия, который заявляет, что для философии минута – это непростительно много:

– Ничего не стоит философская система, главную мысль которой нельзя уложить в полминуты. Да и аборты запрещать по такому поводу было бы смешно.

Водка заканчивается, ей на смену приходит крепкий чай. Пока спонсор ходит за следующей порцией выпивки, последовательно обсуждаются другие актуальные темы: «Как правильно смотреть жесткое порно», «Кто из французов ввел в моду кантовскую категорию возвышенного» и предложенный Виктором Лапицким вопрос о сравнительной крутизне двух Филиппов: Гваттари и Лаку-Лабарта (в таких случаях вердикт котировщика является окончательным и обжалованию не подлежит).

Завершается вечер утверждением проекта № 4: создать группу «Боевые пловцы спецсил» и организовать заплыв против течения Леты, реки забвения.

Завтра или послезавтра, когда тусовка соберется вновь, Драгомощенко окинет майдан хищным взглядом: дескать, хотите новых идей? Их есть у меня. И точно, есть – феерия начинается сначала.

Скорость является необходимым качеством котировщика, свидетельством его профпригодности. В это фундаментальное понятие включаются скорость ассоциаций, ответных реплик, быстрота схватывания сути дела и мгновенное обнаружение проколов. Что касается глубины, обстоятельности, фактологической эрудиции, то они относятся к факультативным достоинствам, в ряде случаев они могут даже затруднить исполнение роли диджея от метафизики.

Большинство вбрасываемых на майдан проектов, если остановить их подобно гетевскому мгновению, обращаются в уже знакомые нам фиксы. Но если их разогнать до нужной скорости смены и чередования, они становятся похожи на поток излучения, дающий жизнь агональной тусовке, этому самому прихотливому цветку современной культуры. «Мгновенные фиксы» образуют космический ветер, заставляющий трепетать и вздрагивать тело без органов, и тогда сплоченная тусовка начинает в свою очередь излучать притягательность, приманивая взыскующих мудрости не хуже, чем чаньские монастыри в средневековом Китае. Резоны, которыми оперируют искусствоведы, выливаются в резонерство, но, сжатые и уплотненные в квант реального времени присутствия, они выгибаются в мостик интуиции, в радугу над майданом, в топливо агональности. Как-то раз я излагал А.Д. идею постгенитальной сексуальности, в частности, отмечая, что мужская сексуальность, устроенная более примитивно, способна непосредственно откликаться лишь на видеоряд, тогда как женщина может непосредственно эротически реагировать на Логос, на выверенную последовательность звучащих слов.

– Почему? Я тоже могу, – прервал меня Драгомощенко. Он, разумеется, был прав.

И все же основной обязанностью котировщика остается вынесение оценок, составление рейтингов, производство обобщенного указательного жеста «вот» (вот сюда смотри, это читай, это слушай, над этим думай). И пока вся площадка завороженно разворачивается в направлении вытянутого пальца, котировщик сохраняет стабильность своего положения, свою власть над самым трудноуправляемым типом сообществ.

Понятно, что в отстойных тусовках котировщик избавлен от подобных затруднений, там список своих и чужих давно утвержден и не имеет никакого касательства к креативным точкам современности. Но на площадках, выдвинутых в будущее, где консолидируются авангарды, котировщику приходится трудиться изо всех сил и нести ответственность за произведенные расчеты. «Гений есть тот, кто дает искусству правила», – говорил Кант. Котировщик есть тот, кто отбирает из производимого произведение и фиксирует его в статусе признанности; в конечном счете и артмейкеры, и кураторы, и влиятельные в оценке культуры СМИ зависят от вердиктов котировщиков. Собственно говоря, их влиятельность определяется умением прислушиваться и знанием, к кому прислушиваться.

Вспоминается выступление Лиотара в конференц-зале Музея этнографии в Петербурге. Маэстро прочел в режиме импровизации небольшой доклад, затем легко и изящно, на манер бегущей строки, отвечал на вопросы переполненного зала. Легко до тех пор, пока кто-то не спросил: «Господин Лиотар, а кого из современных французских художников уже можно считать классиками?» Тут философ задумался на целую минуту и наконец сказал: «Я не могу ответить на этот вопрос просто так, с ходу… Я не буду отвечать».

Заминка говорит о многом. Дело в том, что акт котировки требует предельной ответственности, и это понимает тот, кто облечен харизматическим правом выносить приговор. От того, что скажет «живой классик» философ Лиотар, зависят судьбы людей, но зависит и престиж самого философа, его возможность оставаться авторитетным котировщиком авангардов, настоящим «скатом».

Как уже было отмечено, котировщики высшего разряда пока еще не вносятся в единицы хранения, предназначенные для трансляции в вечность. Но их заработок (включая и фимиам признанности) зачастую уже зависит от успеха в вынесении вердиктов. Виктор Топоров как-то признался, что бо́льшую часть доходов ему дает участие в разного рода жюри, а вовсе не поденная литературная работа; нет сомнения, что в дальнейшем эта тенденция будет непрерывно усиливаться. По иронии судьбы, в России, где агональные тусовки работают на полную мощь и во многом определяют облик современной культуры, включая и философию, решения о присуждении гуманитарных премий в большинстве случаев выносят Стабильные Котировщики Отстойных Тусовок (или, сокращенно, СКОТы). Авторов, получивших признанность на майдане, неизменно встречает Жесткая Оппозиция Принципу Агональности, важнейшая конституирующая черта отстойных тусовок. Вероятно, это расплата за невежественность художественного истеблишмента, сформировавшегося еще во времена, когда авангарды обитали исключительно в нишах андеграунда.

Впрочем, внутри агональных тусовок внешние официальные вердикты особой роли не играют (они производят магическое воздействие лишь в греческом зале). Майдан повинуется указующему персту своего котировщика: только он один знает, в каком направлении поплывут боевые пловцы спецсил.

Лидер является типичной фигурой для научной школы и абсолютно необходимым цементирующим звеном для какой-нибудь секты блаватствующих. Для агональных тусовок лидер (в отличие от котировщика) фигура необязательная. Его место не свято, поэтому зачастую бывает пусто. Майданы авангардов в этом смысле похожи на велотрек: идет гонка за лидером, и возглавляющий заезд порой сменяется так быстро, что его позицию не всегда удается зафиксировать.

Чаще всего присутствует временный, ситуативный лидер, выкладывающийся в своем забеге по полной программе – to stadion, как говорили греки – до изнеможения. В агональных тусовках, тем более ориентированных на философию, имеют хождение преимущественно свежие тексты (или свежие прочтения классики), и набор этот постоянно обновляется. Обобщающая мысль лидера должна содержать в себе квоту оригинальности, которую мог бы подтвердить котировщик. А котировщика, если он настоящий скат, ничем не обманешь – ни начитанностью, ни мнимым глубокомыслием, ни внешней провокационностью. Как уже было сказано, поза мудрости здесь не проходит, даже бесспорная компетентность требует сжатия в капсулу логоинъекции. Призраки-покровители, пребывающие в роли почетных гостей, незримо присутствующие своими текстами, интервью и странными обыкновениями, тоже должны непрерывно бороться, вставать на цыпочки на своих Олимпах – иначе скаты их низвергнут и развоплотят до уровня голодных духов. Кстати, очное присутствие на майдане далеко не всегда идет на пользу олимпийцу, ибо всеобщий принцип агональности не знает исключений. Как бы там ни было, ситуативные лидеры возникают преимущественно на кратчайших дистанциях и чаще всего в роли интерпретаторов, своеобразных Ааронов, призванных адаптировать кабинетных Моисеев к параметрам агонального общения.

Весьма сложны и противоречивы отношения агональных тусовок со спонсорами. С одной стороны, трудно найти место, где спонсор не был бы желанным гостем, и источники спонсорской помощи неисповедимы. Дерзость авангардов, подкрепленная радикальностью художественных жестов и интеллектуальных предпочтений, вполне способна произвести надлежащее впечатление на небедных мира сего. Рука дающего время от времени протягивается жаждущей братии, финансируя выставки, акции, книги, оплачивая площадки для ристалищ и посиделок, поставляя медиаторы для общения. Нередко спонсоры и сами ищут близкого знакомства, пытаясь абонировать себе почетное кресло среди разведчиков будущего. Но с гарантиями почета, как правило, ничего не выходит. Даже простое уважение, на которое вправе рассчитывать самый непритязательный меценат, оказывается под большим вопросом.

Увы, следует признать, что агональные тусовки страшно неблагодарны к своим кормильцам; в этой среде постоянно возникает и нередко реализуется искушение укусить руку дающего. Привычное высокомерие председателей Земного Шара по отношению к фигурам, авторитетным для стражей духовности, и тем более по отношению к добившимся ситуативного успеха эфемерам, оборачивается здесь своей иррациональной стороной: признательность спонсору проявляется на редкость вяло, пренебрежение, напротив, скрывается с трудом. В конце концов деньгодатели и прочие благодетели обнаруживают, что стать своими, несмотря на искреннюю симпатию к талантливым ребятам, не удалось, ошибочным оказывается и расчет на получение персональной пометки в совершаемом культурном вкладе.

Вскоре спонсоры осознают (если не знали этого заранее), что гораздо выгоднее прикормить пару отстойных тусовок, сохраняющих следы былого величия: тут и в греческом зале можно засветиться, и благодарность получить в понятной человеческой форме. Точные наблюдения о нравах театральных тусовок можно найти в романе Олега Стрижака «Мальчик», особенно выпукло представлены как раз отношения со спонсорами.

Причины иррационального, зачастую просто необъяснимого отношения агональных тусовок к своим благодетелям состоят вовсе не в отсутствии цинизма. Как раз по степени цинизма агональная тусовка принципиально не отличается от отстойной: ничто так часто не высмеивается на майдане, как смертный грех восторженности. Дело, однако, в том, что высокий градус интеллектуальных обменов легко приводит к состоянию самозабвения, включая и забвение всех посторонних обязательств; возникает явление, зафиксированное в русской пословице: «Ради красного словца не пожалеешь и отца». Спонсор, даже если он и ведет себя «как отец родной» (в чем его только что уверяли), все равно через некоторое время оказывается жертвой агонального режима общения. О нем, в лучшем случае, забывают, его попытки как-то вмешаться в круговорот идей и проектов безжалостно пресекаются или попросту игнорируются.

Поскольку московские агональные тусовки в целом лучше обеспечены материально, чем Петербурга, логично предположить, что московский цинизм все же перевешивает степень возможного самозабвения. Поэтесса Людмила Пуханова, сравнивая авангардные площадки двух столиц, высказала любопытное наблюдение:

«Московские мэтры привыкли ценить свое веское слово, они приберегают его для микрофона, a в своих тусовках не напрягаются, сидят себе да потягивают водочку. A в питерских тусовках принято сначала демонстрировать черный пояс и только потом переходить к серьезным напиткам».

Однако что касается лучшей прикормленности, то дело, скорее всего, просто в масштабах мегаполиса и в общем количестве имеющих хождение денег – в таких условиях кое-что перепадает и агональным тусовкам. Ибо всегда находится тот, кто готов вкладывать деньги и на самых невыгодных условиях, довольствуясь чисто символической признательностью и местом у самого краешка майдана. Такие площадки, как галереи Гельмана и Айдан Салаховой, «медгерменевты» и «Элементы», могут поддерживать свой статус только в Москве, в Екатеринбурге или Киеве им не хватило бы денег, a в Питере для сохранения статуса не хватило бы агональности.

Как бы там ни было, любознательный путешественник, добравшись до архипелага авангардов и желая познакомиться с обитателями отдельных островов, должен иметь в виду, что путь спонсорства тернист и сам по себе недостаточен, чтобы стать своим. В большинстве случаев агональные тусовки обходятся ситуативными лидерами и используют ситуативных спонсоров.