Текст книги "Пока драконы спят"
Автор книги: Александр Шакилов
Жанр: Фэнтези про драконов, Фэнтези
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
10. Стурманы
Берег, соленые брызги. Запах гниющих водорослей, креветок и рыбы, закинутых штормом за линию прилива. Маленький краб тронул клешней подбородок Эрика. Больно! Кулак вмял падальщика в холодный мокрый камень. Мальчишка еще жив. Ого-го еще!
Рядом лежала Гель, на лице ее погасла драконья радуга, снадобье вросло в девичью кожу, не оставив и следа. Глаза малышки закрыты. Спит? И отец тоже? Или…
Все мертвы? И Эрик за компанию? Не берег моря, а чертоги Проткнутого?!
Отмучился парень…
Ан нет, рановато себя хоронить – краб причинил боль, кулак чешется. Интересно, в чертогах Проткнутого водятся крабы? Жаль, нет таких подробностей в сагах скальдов и россказнях святых отцов. Прекрасногрудые валькирии, сладкоголосые воительницы, обнаженные и покладистые, готовые натереть тело воина благовониями и маслами, – это да, это всем известно. А вот крабы, да еще в чертогах, где всегда светло, тепло и вдоволь жратвы и выпивки…
Пища!
Вода!
Губы Эрика – сухая короста на ране рта.
В чертогах Проткнутого, если верить рифмоплетам, текут реки из пива и кваса, ручьи и водопады из вина, и лужи там – чистейшая ледниковая водица. И барашки гуляют жареные: подойди, отломи кусочек, жуй. А барашек – оп! – опять целехонький! Ты грызешь его, рвешь сочную плоть, а барашку хоть бы что.
Ну почему Эрик не умер, а?!
…Живой.
Спина болит – нет сил терпеть, будто уронил кто хребтом об скалу, да с размаху, не жалея силы молодецкой. И в голове шумит… или это прибой?
Храп отца?
Плачет Гель?
Эрик перевернулся на бок. Приподнялся на локтях. Встал на колени. В полный рост. Его покачивало. Ветер трепал рыжие волосы. Плечи едва прикрыты рубахой, холодно. А значит, Эрик точно не в чертогах Проткнутого.
Довольно-таки широкий ручей в десятке шагов от Эрика впадал в море. Вода! Пить! Сколько хочешь пить! Вода! Едва перебирая ногами, он побрел к ручью. Упал, пополз на четвереньках. Опустил лицо в холодную влагу. Жадно глотнул, и еще, и опять, и вновь, и… «Отец! – вспомнил Эрик. – Напоить отца. И Гель. Гель нужна вода».
Но, Проткнутый, как тяжело отвернуться, прекратить! Будто десятки жилистых рук прижали затылок к прозрачному течению. Будто сотни ладоней плескали саму жизнь в широко – шире некуда! – разинутый рот.
Но Эрик пересилил себя. Отполз немного от ручья, там его вырвало водой, и он ослабел пуще прежнего. Что такое?! Почему?! Надо вернуться и утолить жажду. Шажок, еще, еще – и личиком в ручей, и…
Чуть позже, когда силы вернулись и наполнились бурдюки, тоненькая струйка потекла по лицу Снорри Сохача, что превратилось в каменную маску: ни морщин на лбу, ни трепета век. Это плохо. Эрик припал к груди отца – и не услышал его сердца. И вновь плеснул на лицо – без толку.
Обманула Урд! У, карга! Говорила, духи хранят Снорри, для них он жертва долгая и потому нужная. Обманула…
– В рот лей. Не мимо.
Рука Эрика дрогнула.
– Отец?!
– Малявку напоил? – Длинноус, смешно отфыркиваясь, задрал подбородок. В волосах родителя прибавилось седины, четче обозначился кадык на дряблом горле.
– Я… я сейчас, отец!
– И в кого такой, а? В нашем роду дурачков вроде не было…
* * *
Если собрать весь плавун на берегу, погребальный костер сладится и без дырявой ладьи, и без трофейного дракара полыхнет. Плавуна – море! То есть море выкинуло на берег столько мусора, шишек и коры, что хватит на парочку Чужих Лесов.
– Отец, откуда столько дерева? – Эрик сидел у костра, и ему впервые за много дней было тепло и сытно. В ладонях миска, в миске – уха из мелкой рыбешки и креветок, найденных в завалах бурых водорослей.
– Оттуда, сынок, оттуда. – Сохач довольно потер заметно округлившийся живот. – Далеко-далеко за горизонтом, глубоко под волнами растут рощи и леса, куда там наземным кустикам. У Водана столько живности на подводных пастбищах, что весь Мир Гардов за десяток голодных зим не сожрет. Оттуда и плавун – умирает дерево, отпускают его корни с привязи дна, всплывает ствол да к берегу стремится. Суша все-таки. В море-то мокро чересчур.
Отец засмеялся громко, взахлеб, будто сказал что-то смешное.
Эрик пожал плечами, взглянул на Гель: поняла чего или как? Пошутил Сохач или правду поведал? Гель, хихикнув, подмигнула длинноусу. И тогда лицо Эрика тоже растянула улыбка от уха до уха.
– А как мы здесь очутились? – Отец закурил трубку, и глаза его тут же заблестели, как первые звезды. Отцу стало хорошо, лучше не бывает.
– Дракон принес.
– Какой дракон? – Снорри выпустил из ноздрей два кольца сладковатого дыма.
– Тот, что за соседней скалой спит. Где зарево мерцает. Дышит он так. Видать, не крепко заснул еще, на новом-то месте. – Гель собрала миски, собираясь вымыть их в ручье.
Длинноус закашлялся, подавившись дымом:
– Дракон?! За соседней скалой?!
– А что такого? Нас принес, теперь отдыхает. Эрик сказал: отец к морю ведет. Вот я и попросила, а ящер уважил, потом за скалой прилег. Там вроде камни лучше, галька мельче. Удобней ему там. Ну а я, пока дракон спит, миски помою, можно?
Но Снорри Сохач запретил ей ходить к ручью, сказал, что не до мисок сейчас. Он велел уходить отсюда тихо, но быстро.
Мало ли что дракону в голову его змеиную взбредет, когда он проснется?
* * *
Говорят, утро вечера мудренее.
Ложь. Поутру с отцом вообще непонятно что творилось. Накануне добрый был, трубку курил, с Гель разговаривал о всяком, на Эрика не злился даже, будто забыл, что тот пахарей упустил. Но лишь рассветный холодок скользнул под одежды, стылым огладив щеки, Снорри Сохача как подменили. Тычки и подзатыльник – вот что у Эрика было на завтрак.
Накануне собрались быстро, впопыхах. Нехитрый скарб свой бросили – Снорри сказал, что не пригодится больше.
– Отец, мы спешим? Нас ждут? Кого мы ищем отец? Стурманов, да?..
Солнце отмерило давно уже полдень, а они все шли по берегу, огибая скалы и завалы плавника. То и дело попадались заливчики по грудь Эрику, Гель по подбородок. В одной такой тихой заводи на девочку напал кракен. Обвил щупальцами и потащил на дно. Бульк! Была рядом малышка Гель, и нет ее. Эрик закричал – испугался очень. А Сохач, хоть и впереди шел, не видел ничего, сразу догадался, что и как, выхватил меч и скрылся под водой.
Поднявшиеся волны успокоились уже, а Эрик все стоял один.
Море поглотило девчонку и его отца. Кракен расправился с ними!
Слезы полились из глаз Эрика, добавляя соли бескрайней глади. Смахнув их рукавом, он наклонился, окунув лицо в воду, и поднял из-под пятки окатыш размером с голову младенца. Помочь отцу и Гель он никак не мог, но если кракен попытается отобедать еще и Эриком, то получит на первое хорошую трепку, будьте уверены. Хотя бы разок Эрик уж точно огреет чудище окатышем по башке.
И тут что-то большое плеснуло рядом.
Эрик замахнулся окатышем, но, к счастью, ударить не успел – шумно фыркая, вынырнул отец. На лезвии его меча налипла черная слизь. К груди длинноус прижимал Гель, которая дрожала так, что ее страх вмиг передался Эрику – у него зубы тоже начали стучать.
– Жива? – спросил Сохач у девчонки.
Та кивнула:
– Д-д-да-а…
– Так вперед, чего встали?! – скомандовал отец, поставив Гель на ноги. – В чертогах Проткнутого отдохнем!..
Ближе к вечеру Снорри Сохач совсем умаялся, шаг его стал короче, дыхание отрывистее. Каждое движение воину давалось с трудом.
– Отец, что с тобой?
– Вперед! Не останавливаться!
И Эрик шел, пожимая плечами и опасаясь расспросами вызвать родительский гнев.
А потом послышался лай собак. Гель встрепенулась, шмыгнула носом:
– Там люди. У них сталь и лодки. Мужчины. Сильные. Много.
– Стурманы. – Сохач вытер пот со лба. – Пришли, значит.
Часть вторая
Университет
11. Рабы
Зовите меня трэль.
Я – раб. Я – безымянный. Вытирайте ноги о мой живот, плюйте в рот – я буду молчать, внимая хозяину, справедливому и благородному. Вырежьте мою печень и накормите свиней, ваших псов и наложниц – я приму с благодарностью самые жестокие муки.
Я – никто.
Меня продал в рабство ты, мой отец Снорри Сохач!
Я помню, как сдавила грудь лютая ненависть, когда ты, отец, сказал, что торговаться не намерен. Как вырвался я из крепких объятий стурмана-бородача и бросился к тебе. Да-да, я желал смерти родителю, я мечтал впиться в твое горло, я…
Я был не прав, отец. Прости глупца!
Я знаю, теперь знаю, ты хотел как лучше. Ты предложил стурманам меня, понимая, что мореходы распознали талант и возрадовались, ведь адепты Университета дали бы вдесятеро от того, что ты затребовал за рыжего мальчонку.
Ты знал, отец, что так будет. Но я-то, отец, я и подумать не мог!..
Твой длинный ус, неожиданно отвердевший, подобный стальному пруту, хлестнул меня по лодыжкам, уронив лицом в гальку. Однажды, отец, я видел нанизанного на твой ус черноволка, посмевшего ночью прокрасться в овин…
Пришлось вернуть половину эре за то, что ты испортил чужую собственность. Ты сломал мне ноги, отец. Ты сделал это намеренно. Ты боялся: вдруг меня продадут на галеры или в серебряные копи. Ты лишил меня выбора: я должен был стать лизоблюдом или умереть.
Я жив.
И я – лизоблюд.
И однажды я вернусь, отец.
* * *
Девочка горевала, когда мужчина ушел.
Девочка забыла своего отца, он умер так рано. Она представляла его таким же сильным и справедливым, мудрым и грозным, как Сохач.
И таким же… предателем?
Ведь предал. То есть продал. Ее, маленькую девочку, которой так хотелось стать ему дочерью… Потом она подросла бы и любимой подругой нырнула под одеяло – вместо глупой неряшливой старухи, родившей смешного рыжика…
Девочка плакала. Хотела остаться на берегу, а ее тащили по сходням на дракар. Ее били, но она не чувствовала боли: драконья желчь черепашьим панцирем покрывала кожу.
Иные рвут волосы от горя. У девочки были светлые пряди, длинные-предлинные – они обернулись растревоженными, яростно шипящими змеями.
Высокий бородач сунулся к девочке. Странный он какой-то. Нормальный человек с пеной у рта да с огромным топором в волосатой руке разве кинется на кроху, у которой вместо волос непонятно что? Змеи встретили стурмана поцелуями в лицо, в плечи и горло – крепкие засосы, быстрый яд.
Бородач умер в корчах, суставы его распухли, живот вздулся и лопнул. Девочка подняла топор. Тяжелый топор, неудобный.
Волосы лучше.
Надежней.
* * *
Со вчерашнего вечера в желудке Эрика плавали лишь креветки. Утром отец заторопился куда-то, отказав детишкам в завтраке. Жрать хотелось так, что себя съел бы, жаль только без соли-перца добро переводить. Не по-людски это, если приправ нет.
А тут столько всего! Вкусного! В котлах варится, на вертелах шкварчит, в бочках засолено!
– Стурманы. Пришли, значит.
– Пришли? – Эрик обрадовался. – Это хорошо!
У выпирающего в море причала покачивались на волнах три ладьи. То есть эти… дракары. Но тоже три. Передние и задние части кораблей крытые – чтобы вестовому и кормчему головы не напекло. Середины спрятаны от непогоды под суконными палатками черного цвета. По причалу к ладьям и обратно сновали мужчины, нося и катая тяжести: бочки с водой, клетки с птицей, окорока-солонину, связки вяленой рыбы, охапки стрел, абордажные крючья и прочее разное вроде топоров, мечей и копий. В вик мужчины собрались, на промысел к заморским богатеям, у которых всего вдосталь. А у стурманов в пустых кошелях только дыры водятся, да и те штопаные. Так что делиться надо, как завещал Проткнутый. Потому и вик, что подобру-поздорову никто лишнего не отсыпет – вопреки заветам. А оружие – это так, для уговоров. Да и заведено издавна, чтоб у каждого стурмана топор на широком поясе висел. Оно, конечно, неудобно с заточенной сталью бочки катать, да только без нее еще неудобней будет, если нападет кто.
– В дальние страны плывут? – уставившись на вертел с румяной свиной тушей, спросил Эрик у длинноуса.
– Ага, в дальние.
– А нас возьмут? – На самом деле Эрик хотел спросить, накормят ли его вкусным мясом, но негоже показывать, что голоден, и напрашиваться без приглашения.
– Еще как возьмут, не сомневайся.
Две стрелы высекли искры из камней в нескольких шагах от путников. Троицу заметили. Велели не спешить, не бегать понапрасну. Коль в гости сами заявились, то и дергаться без надобности. И это, вдруг вы – лазутчики вражеские, и вас пытать надобно?..
Их привели к огромному мужичине. Ноги у него – стволы дубов, руки – кедровые корни. Лицо шрамами затерто – постарались чужие мечи, узоры высекая: по лбу через правую бровь, по щеке вилась белесая полоса, на грудь спадая. Еще наискось от левого глаза, нос пополам. А вместо самого глаза – дыра, прикрытая длинной прядью с заколкой-пластиной, отделанной жемчугом. Зато правое око насмешливо блестело, уставившись на Снорри и детей.
Эрик таких крупных мужчин не видал никогда. В Замерзших Синичках здоровяки редко рождаются. И по соседству кровь не та. Есть, конечно, высокие да широкие. К примеру, Джаг Крысятник. Но Джаг водяных крыс ловит, его тяжело представить с выбитым в бою глазом и с двуручником на плече. И уж тем более Джаг никогда не рыкнул бы на Снорри Сохача:
– Каким приливом сюда?! Тухлятиной намазано, вот и прилетели?! А ну́ как я тебя и щенят твоих стравлю бойцам на забаву?!
– Меня, ярл, и груз мой духи болотные хранят. Духи осерчают, удачи вам не будет. – Сохач показал одноглазому великану вечно голодный бубен и ударил им себя по лицу. Натянутая кожа, гулко чавкнув, содрала лоскут со щеки.
Главарь стурманов отшатнулся. Чуть было не скрестил на груди копья Проткнутого, хоть ему и не положено. У стурманов иная вера, отцы-инквизиторы с ними потому и воюют много лет уже. Сколько Эрик себя помнит, столько мечами и балуются. И сколько отец Эрика помнит. И дед. И…
– На пользу я здесь, и груз мой на пользу. Торговать хочу. Купи, ярл, рабов у меня.
– Э-э? – удивился громадина-стурман.
– Вот этих желторотиков. Мальчонка – лизоблюд, берегите миски, вилки прячьте, коль жизнь дорога. А девчонка – перевертень, зубастая она, с нею аккуратней, кроха еще, зато умения в ней на пять палэсьмуртов.
Эрик открыл рот. Он поверить не мог, он…
– Купи, ярл, недорого отдам. Возьми, не пожалеешь.
– Лизоблюд? А чего такой рыжий?
– В мать.
– А девка точно перевертень?
– В отца.
– И?..
– По две ладони серебра за каждого. И это последняя цена. Соглашайся, стурман.
12. Берег
После долгих седмиц плавания, изнуряющей болтанки волн и промозглого ветра ладьи ткнулись драконьими оскалами в берег уютной бухты, поросшей невысоким, в половину человеческого роста, кустарником.
Уставшие от весел мужчины, звеня кольчугами, прыгали в прибой с просмоленных бортов. Бородачи смеялись, хлопали друг дружку по плечам: мы осилили море-дорогу, мы – лучше всех, мы – победители. Будто вторя хозяевам, в ножнах позвякивали мечи – жаждали добычи. Значит, вот-вот грядет битва: сталь соскучилась по крови людской. Воины переглядывались: ха, пусть враг не медлит, пусть сейчас нападает, пока не все с ладей сошли, пока не готовы достойно ответить на приглашение смерти!
Не было в них страха. Наоборот – стурманов переполняла жажда крови. Торчащие мачты мужественности требовали пристанища в фиордах пленниц. Кошелям худоба не по нраву. Где добыча?! Где?!
Эрику связали только руки – он спокойный, от него не ждали проблем. Кости ног хоть и срослись благодаря отварам и примочкам, но еще болели – далеко Эрик не убежит, если и захочет. Зато Гель…
Малышку спеленали так, будто она сокровище, достойное королевского скипетра: ветер изумруду опасен, соль рубину страшна. Травинки-локти перетянуты цепями, запястья тоже. Палочки-ножки обвили звеньями в лодыжках, колени заключили в стальной обруч, бедра обняли кожей ремней. В рот Гель сунули кляп. Длинные волосы ее собрали в пучок, на который накинули мешок, на всю голову нахлобучив, и зашили серебряной нитью, чтобы не слетел. Поигрывая обнаженными мечами, Гель охраняли два воина.
Берег. Жадные зубы секир вгрызлись в сухой кустарник. Воины занялись обустройством лагеря. И вот уже натянулась выбеленная дождями ткань палаток, задымили костры, котлы повисли над огнем, и выставленные посты напрягли глаза, высматривая врага. Обычная суета чужаков в чужом краю, ничего особенного.
Эрику и Гель нашлось местечко в куче припасов, сгруженных с дракаров. Голову Эрик положил на свиной окорок. Похоже, на ужин будет солонина. И это значит, что охота на сегодня не запланирована и отбирать скот у местных жителей стурманы не намерены, а потому на свежатину рассчитывать не приходится. А зря. Эрику хочется свежего мяса. Без соли. Совсем без соли. И без перца, которым забивают гнилостный запах. Эрик ненавидит перец и соль, никогда их есть не будет. Никогда!
Кстати, насчет местных жителей.
Стоило Эрику подумать, что эти благодатные земли наверняка заселены, а за побережьем, опасаясь набегов, наблюдают, как в бухту явились гости, двое. Да не с хлебом-солью – тьфу! – пожаловали, а с претензиями. И были они не просто какими-то людишками с бугра – господа мытари почтили своим вниманием пришлых из-за моря. Кому, как не им, взимать плату с путников за пристанище?
Они – женщина средних лет и мужчина в возрасте – поклонились:
– Здравия вам, стурманы. Рады видеть в пределах наших. Отдохнете, водой пополнитесь да в путь далекий соберетесь!
Мытари не спрашивали – утверждали. Мол, видеть вас рады, но утром отчаливайте, мужчины хорошие, подобру-поздорову.
А еще они сказали:
– За приветливость нашу платят серебром сполна. Таков закон, таков порядок.
Упираясь затылком в окорок, покрытый коростой соли, пригляделся Эрик и прислушался. Стурманы весьма сдержанно выразили недовольство визитом местных жителей, тихонечко, меж собой, назвав мытарей «отродьями Свистуна» и «червями животов».
Ну-ну. Всего двое мытарей, выглядят слабенько, дунь – пополам перешибешь. Баба да старикашка что́ могут против сотни воинов, проверенных битвами и годами странствий? Старикашка сгорбленный, седой и бородатый, в холщовой рубахе до пят. Руки жилистые, тонюсенькие. Женщина еще не старая, про таких говорят: наливное яблоко, дальше сок вбирать некуда, дальше только гнильцой покрываться. Красота ее – полдень солнца. Дальше – закат старости, морщины и прорехи в зубах. Но сейчас-то, сейчас! Гибкий стан, широкие бедра, высокая округлая грудь колышется в такт шагам. Не идет – волнует стурманов. Не говорит – любовь-страсть распаляет. Томленья в паху – ого-го! Да только пользы от любви той с птичий клюв. Навара от страсти – как жира в похлебке из рогов и копыт. Ибо охраняли мытарей кошмарные твари, в вечернем полумраке едва заметные.
Вот кого стурманы называли «отродьями Свистуна», порожденьями жутких долин и подземелий Запретного Мира, такого далекого, что Эрику туда в самом глубоком сне не добраться.
Давно, пару зим назад, видел он на торжище заморского зверя о двух хвостах, огромного и сильного, способного переносить по пять бревен за раз. И очень зубастого. Так вот твари, сопровождавшие мытарей, мощью ничуть не уступали тому зверю.
Представьте простого ежа, что вам в пупок иглами засадит шагов с десяти, если в лесу на него наткнетесь. Представили? Нет? Не видали никогда? Странно, в окрестностях гарда Замерзших Синичек тех ежей что брусники на болотах. Рубят ежей, стрелами портят, на копья сажают, норы кипятком заливают – все равно плодятся, изводу им нет. Каждое лето нападают на овец и детишек, а то как же, обязательно. Эрика однажды чуть не угробили. Он едва успел на дерево вскарабкаться. Ежи, целый выводок, принялись в мальца отравленными иглами стрелять. Напыжится еж, нахохлится, как воробей в мороз, а потом резко выдохнет – и полетела вверх игла в руку длиной. Щ-щух!!! – сквозь ветки. Дзычь!!! – рядом с ногой в кору. Хорошо, Эрик высоко залез, не попали в него ни разу…
Так вот одна тварь из тех, что прятались в темноте за спинами мытарей, на ежа была очень похожа. Только лап у нее не восемь, а четыре всего. Но тоже зверушка вся в иглах. И сопела она громко, дышала так.
А вторая тварь… Морок, что ли? Не пойми кто и зачем. Ни очертаний, ни рук-лап, ни морды не разглядеть. Видать, кошмарище выползло из того же Мира, где обитают единороги-призраки.
Короче говоря, капризы мытарей стурманы восприняли всерьез: без разговоров отсыпали столько эре, сколько спрошено было, пообещав на рассвете уйти по воде. Вот только…
– Что – только?! – удивились мытари. Стариковская борода аж затряслась. «Ёж» и «морок» противно взвыли, предвкушая кровь. – Что – только? Ась?
– Товар у нас есть. Продать хотим. Купить желаете? – Ярл кивнул на двух рабов, что валялись среди припасов.
Он указал на Эрика и Гель.
И утром было торжище.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.