Текст книги "Первый пар. Стихотворения"

Первый пар
Стихотворения
Александр Шатайло

© Александр Шатайло, 2024

ISBN 978-5-0051-1704-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Цыганке Нэле,
предсказавшей мою творческую судьбу,
посвящаю
 

_{ПЕРВЫЙ ПАР}

 
Я люблю белый стих.
Он тело моё
и камень с души,
искупление и прощение,
я синие брючки ношу —
и трутся они, как стихи,
вместе с кожей снимаю
пенку строчек —
и бинты широки,
как хотите трясите бумагу – там ключи не звенят,
кто верлибру товарищ, тот сам же брильянт,
по дорожкам пустынным бродят стаи собак,
но сияет, как Север, – свободный мой шаг!
 
 
Рифма – армия.
Рифма – лампасы.
 
 
А я в редьку,
а я в редьку больше масла.
А я к людям,
а я к людям в робе мельника.
 
 
Я люблю белый стих.
Мне большие грибы находить,
мне снегом дышать,
в русые косы влюбляться.
 
 
Рифма чудесна.
Я обожаю рифму. Рифма – волшебный клубок.
 
 
Рифмы тёплое лицо
поварёнка красит —
подаёт к столу мясцо,
подаёт салатик.
 
 
Критик битые бока
лихачу рихтует.
Дождалась волны доска —
серфингист рифмует!
 
 
Кровеносные сосуды
слепых
котят —
тоже в рифму хотят!
 
 
Фары, рассеивающие тьму, —
тоже в риф-му.
 
 
Но… попробуйте потерять глушитель… Пусть ничего
не останется в мире —
ни cельских дорог,
ни огромного солнца,
ни глаз, ни ушей,
ни отрубленной головы,
пусть только МУЗА приходит – трясёт своими «арбузами»,
вырабатывает эры и небо,
обрастает людьми и белыми словами.
 
 
Рифма пойдёт по следам.
Вскинет штуцер.
С веточек рухнет снежная пыль.
 
 
Так марганцовка баки зальёт воде бестолковой.
 
 
Так красят белька,
уводя от крюка.
 
 
Белые шубы.
Разлагающиеся тела.
 
 
Я вам другое поведаю,
застёгивая хрустящие манжеты,
я сделаю это тайно:
просто напялю свитер поверх,
потому что зима и ветер как зверь,
но я буду замечен, буду выдан собой,
словно видел луну в рубашке ночной,
или прямо с утра
винца пригубил —
и глазами блещу, и язык распустил,
то ли Шурик я,
то ли Сашка,
то ли ничего у меня не болит, —
а это попросту рубашка
под чёрным свитером творит!
 
 
Не называйте белую поэзию прозой.
 
 
Она у себя дома на просторах листа.
 
 
Я росинку кипящую света снял с души
и на листик спустил – куйте же её, пока горяча!
 
 
Я коней вам привёл
из затерянной жизни своей – так седлайте же их, дорогих!
 
 
…Река выходит из берегов.
Дельфины больше не взрывают корабли.
 
 
Всё очень просто.
Всё объяснимо:
 
 
лопнула фирма.
 
 
Рифма – за финку!
 
 
А мне б на нехожую тропку
выйти, скучая, —
а это не мало
для шумного мира,
для шумного бала – случайно
вдруг встретить кого-то…
 
 
Я не хочу рифмовать:
четыре столетия в строфе воевать.
Рифмы хочу сплошной —
чтоб волна на волну,
чтоб волна за волной.
 
 
Я просто хочу рисовать.
Просто играть джаз.
Но ещё с детства люблю первый морозный пар изо рта —
на пороге дома.
 

_{ЗАЗВЕНЕЛА ПЕСНЯ ВО МНЕ}

 
Зазвенела песня во мне
под счастливую песню неба!
…Стройный тополь, грустя о весне,
не стряхнёт пушистую негу.
 
 
Будет бал, будет сказочный бал,
вот и котик шагает гусаром…
Мне бы с ними поднять бокал,
мне бы с божьим чокнуться даром!..
 
 
Но я славно присел у окна:
созерцаю, слежу за игрою.
Вся в тумане, как в дрёме, луна, —
покачаю её… и прикрою.
 
 
А окошки бегут, бегут,
леденцами бегут по фасадам.
А на улице дети орут,
леденцов им больше не надо.
 
 
Будет лету и мяч и сачок,
но такое ему не приснится:
осветился снежком старичок,
как вечерней лампадой божница.
 
 
Это слёзки, пушистенький пшик,
измененье всего лишь погоды.
А душа, как усталый мужик,
пьёт и пьёт на лоне природы.
 
 
Будем пить его на лету,
чистогонное снежное тело.
Белизной нарастаю, расту, —
набелело во мне, набелело!..
 
 
Зазвенел мой песенный ряд
под растущую белую стаю.
Словно сильный собран отряд
и по всем фронтам наступает.
 
 
Я сегодня уйду от окна.
Я к мальчишкам выбегу с клюшкой.
Я куплю у бабуси вина
или пару бокалов в пивнушке.
 
 
И любимый Кировский мост
мне свой трап загадочно спустит:
может, смотрит с моста… Христос,
или вышел проветриться Пушкин.
 
 
Я у Блока о вьюге читал,
я на Зыкиной видел платочек…
Мне бы с ними поднять бокал,
очень хочется этого, оч-чень!..
 

_{КЛЕТОЧКА}

 
Я человек.
Я сильным быть хочу.
Как те пятнадцать
памятных республик.
Я скоро сам, подобно силачу,
на сцену выйду
и согну железку в бублик.
 
 
Я человек.
Я в глубине души молюсь.
Есть Свет, есть Истина,
есть Книга.
Я с этой книгой не боюсь
ни дьявола, ни жизни-мига.
 
 
Так что же делает меня
таким настырным?
Откуда выбросы огня,
потоп всемирный?
 
 
Я Человек.
Проснуться им хочу.
Я бросил собутыльников отчизны.
Но на другую тоже я ворчу,
чего-то больше надо мне от жизни.
 
 
Играюсь с глобусом, верчу, —
какую надо мне отчизну…
Где кости зла.
Где корень жизни.
Я Человек.
Я вечным быть хочу.
 
 
За то, что я такой капризный,
я получаю всё, что я хочу.
Я по распределению лечу
в далёкий край,
мечтающий о жизни.
 
 
Я на земле.
Где хаты – якоря.
Где сердце пашет на одной свече моторной.
И там, где кладбища раздвинуты края,
я снова ленточкой повязан чёрной.
 
 
Земля как пух,
когда сердца нежны…
И нас хоронят во вселенной
снега и звёзды,
коллектив Луны, —
бросая горсть сердцевесны,
сердцереки,
сердцестремленья.
 
 
Я буду идти в затменье.
Как салют будет мой шаг.
Личное местоимение
имеет прекрасный шанс
 
 
доказать происхождение
и собственную ось.
И солнечное затмение,
и вселенскую горсть!
 
 
Мы прощаемся,
мы сердечны,
мы темны, как атомный крах, —
лишь слышны наши скорбные речи
и дрожат огоньки в руках…
 
 
О, прекрасная!
О, конечная!
Ты – безумие у окна, —
я люблю тебя,
Звёздная, Млечная,
глубина, глубина, глубина…
 
 
Так и хочется сразу ответа,
и всего-то – рвануть за кольцо…
Возгорелась хвостом ракета,
села курица на яйцо.
 
 
Спят кометы, как ржавые бомбы,
пудрит зорьку лучик-штангист,
марсианину ставит пломбу
на Bay Parkway хороший дантист.
 
 
Вот Медведица,
вот колечки
окружили Сатурн. Я сам
Кем-то вселенским замечен, —
устремились глаза к глазам.
 
 
Я глазами сверлю бесконечность…
Продолжаю всем сердцем пытать…
Мир сокрыт.
Запустить в него нечем.
Дайте смерти похохотать!
 
 
Может, с Ней —
на памятник свой
я накакаю чайкой морской,
может стану серебряным хеком,
может всё же проснусь человеком,
с этой клеточкой – упрямой такой…
 

_{БРОДСКОМУ}

 
Мне в падлу спать,
когда сигналит солнцу
с блатными номерами ночь.
Я побегу за нею марафонцем
и вырублюсь на финише – точь-в-
в точь.
 
 
Меня муравушка задавит
своей тележкой поутру,
меня, горбатого, исправит,
когда я глазоньки натру.
 
 
Дождусь подушки лебединой:
– Пора в отлёт! Пора в отлёт!
А простыня, которая невинна,
поможет труп мой выбросить за борт.
 
 
…Ход чёрных придаёт томленье.
Я сплю, как шахматный король.
Но, чувствуя свирепой пешки жженье,
я бегаю по полю вдохновенья…
И выхожу к своим под дружный вопль.
 
 
Мне темнота – под интеллект мой.
Я даже получал деньгу,
бродя по сказочным объектам
с повязкой красной «стерегу!».
 
 
Другой и слышать не желает,
другой храпит уже давно.
Он видит сон, во сне летает.
Бесплатно крутится кино.
 
 
Он не выдерживает давки:
луна, как бюст, плывёт в окно.
И звёздочки, как обручалки,
летят на цинковое дно.
 
 
Прилежно спит:
ему не важен образ,
он на свиданья не ходок
с той дивой, чью красу недобро
увозит чёрный воронок.
 
 
Я во Христе.
Я помню, кто мой крёстный.
Могу и пальцем показать
на этот пулемёт несносный
из певчих глоток под закат.
 
 
Но кто расстреливает ночью
Сердца поэтов, как солдат?!
Ведь можно и попасть неточно —
вдруг выплывет на свет
                    ваш гениальный гад!
 
 
Избыток звёзд… и недолётов.
Но обязательно присутствие Звезды.
Ведь ночь – наплыв
тяжёлых бегемотов,
асфальт,
чтоб оставлять следы.
 
 
Дымятся туфельки надежды.
Выравнивается благодать.
И даже черные одежды
нам могут ясности придать.
 
 
Я видел день.
Его лохматость.
Все зубы сосчитал во рту.
Чирикала и кукарекала крылатость,
горели вишни, бил кнутом пастух.
 
 
Но почему
выглядываешь кошку,
как будто в космос запускал?
И гладишь старую гармошку,
как будто девок не ласкал?
 
 
Мне интересна ночь.
Её часы-заточки,
срывающие глаз.
Мои острейшие глоточки
ворует чёрный скалолаз.
 
 
И скоро солнце
щёлкнет выключателем.
Точней, развесит
майки облаков.
 
 
А ночь,
её часы-старатели,
пойдут в кабак
с крупинками стихов.
 

_{В МАВЗОЛЕЕ}

Царской семье

 
Я сегодня увидел лебедя:
отразился лироагрессией.
Буква «р» не мешала Ленину.
За меня же вам скажет Поэзия.
 
 
Нет, не ружьями и пленниками —
царь не Бог. А Бог – не партсессия.
Как живого, я вижу Ленина.
Но мертва на лице – Поэзия.
 

_{САМОЕ ГРУСТНОЕ}

 
Мама
 
 
            выходи ко мне по утрам
            в белом платье —
            будь добрым
 
 
началом
 

_{ГОРОД СЕРДЦА}

 
Белый город во мне________Белый от гнездовий верлибра
 
 
Белые воды_______________во мне
 
 
ждут
____крещения
____________в белом
 
 
Тихий город наводнили дорогие икринки яркого света
 
 
Славный город во мне______Город больших дел
 
 
Бог ходил
всё спрашивал:
 
 
из какого сплава опоры
что за дятел в груди
 
 
Только жизнь —
жена его красивая
 
 
выбрала время —
юркнула в зал
чтоб послушать городской романс
 
 
Жизнь моя!
Вечная ночь моя…
________________на рассветах Певучей судьбы
 
 
Славный город во мне______фантазия ребёнка
 
 
на_______________________потребительском формате
 
 
это шпоры________________это клык
 
 
это______________________гимнастические кольца
 
 
это______________________мы с тобой
 
 
это мясо тем кто делает бумагу
 
 
это скандал
_________это сердца удары
_________________прижатое к Свету сердце
рукопашное сердце поэта
 
 
Сердце во мне_____________Сердце
 
 
Сердце___________________которое стучит
 
 
Сердце___________________разгоняющее кровь
 
 
Сердце во мне_____________Человеческое сердце
 
 
Сердце несёт меня как орёл
 
 
Сердце___________________Сердце
 
 
Солнце___________________Солнце
 
 
Птица____________________Птица
 
 
Сердце во мне_____________Сердце
 
 
городки из песка_____________деревянные «рюхи»
 
 
Сердце во мне_____________Сердце во мне
 
 
Сердце___________________которое болит
 
 
Неустанный город во мне
 
 
Пупок замечательный
 
 
Стальные удары___________в породу жизни
 

_ОБНОВА

Вадиму Кисляку

 
Давно примерил я обнову.
Но всё-равно она «с куста»,
когда впечатывают слово
в лоб типографского листа.
Давайте выпьем, —
Петя, Маша, Света, —
                                   просите!
Я не буду ничего просить.
Мой стих берёт одна газета.
Мой дождик начинает моросить.
Мой стих,
                   мой стих,
мой голубок почтовый,
мой паровозик с огненной трубой,
мой юный стих с мешком пудовым
на худенькой спине дугой.
Мой стих,
               моё родное и щемящее,
мой салабон с рублём в руке,
мой стих болит по-настоящему,
как будто сын мой вдалеке.
И я тянусь к стиху, как к сыну,
кудряшки строчек теребя:
«Сынок,
я сам куплю себе машину,
не нагружай ты так себя!..
Гуляй по городу Воронежу,
кружись, как мелкие клочки…»
Но вот в газету строчки вложены,
как глазки, ножки, кулачки!
О, белы рученьки мои!
Бесхитростные карты.
Так белые цветы земли
видны под грязной
                         рубашонкой марта!
 
 
Но я приеду, помогу —
молоть муку или цементом шлёпать, —
я буду грязным на снегу,
я буду… хитрой попой.
Как хорошо,
                     что я чужой.
И в ожидании – смешной.
Я не был никогда в Воронеже.
(И буду ли? Хотел бы быть!)
Но и сейчас
цветком ухоженным
могу все розы перепить!
 

_{ИНОПЛАНЕТЯНЕ}

 
Загляделась луна на погост.
Приутихли злые старухи.
А снежинки хохочут до слёз:
моет кошка лапкою ухо.
 

_{МОНОЛИТ}

 
Одинокие лодки рассвета,
листопадный журчит туман…
Тишиной и людьми
                                надетый,
вьётся жизни моей…
                                  талисман!
Здравствуй, детство!
С песком самосвалы,
дядей Толей раздавленный велосипед.
Здравствуй, Таня!
Ты меня целовала
и оставила след.
Я как ветер,
                   как радостный ветер,
нагоняю
              заветные дни, —
далеко они, путь их светел,
как и сами в дороге они…
Море счастья…
                        Действительно, море!
Но кричат
                 облака надо мной,
что по морю плавает горе
горькой глыбою ледяной…
Нету бабушки,
                        нету деда,
нет Маланьи, нет Пети с женой,
нет Андрея – напротив соседа,
а вообще-то, есть кто живой?!
Наша Таня теперь
                              одесситка.
Сашка в Царстве,
                     песочный мой друг…
Открывай же, калитку,
                                     Витька,
ты единственный, Цымбалюк!
Тарахтел твой велик по улице,
под моторчиком, на ура…
Дай же,
             Витька,
мне в улицу сунуться,
дай мне шкуру мою… До утра!..
И покажется,
                      и покажется,
что всё было,
                      как-будто вчера,
и беседа наша
                        завяжется,
как когда-то
                     наша игра.
И мопеды возникнут,
                                   мопеды,
сами «Битлз»,
                       того и гляди…
А дедуня дошёл до победы,
а у смерти ещё впереди…
Людоедка!
Но с новеньким списочком
                           завтра выйдет и кушать начнёт,
а сердечко не ходит на цыпочках
и в куриный помёт не шагнёт…
Голубая машинка печатает.
Для костлявой старухи строчит.
Жизнь и смерть,
как дурное зачатие,
некрасивый вообще монолит!
Ведь хорошего только хочется,
ведь за это стаканчик налит.
Сердце бьётся, работает, носится —
да увидит свой
                       Монолит! —
Пусть стоит
среди травушки шёлковой,
пусть притупит немного косу…
Здравствуй, бабушка!
                               Дай мне кошёлку,
я цветы твои понесу…
 

_{СИЛЬВИИ ПЛАТ}

 
Не оставит дождь,
не перестанет
делать то,
чем занят был вчера.
Он по стёклам лужиц барабанит:
выходить плясать пора!
 
 
Ну, а может быть,
(не знаю!)
он рыдает за окном,
вместе с ним и я рыдаю,
да не ведаю о том.
 

_{СКОЛЬЖЕНИЯ У ВОИНСКОЙ ЛЁТНОЙ ЧАСТИ}

 
Как скоро
жители
берутся за лопаты.
 
 
А снег летит,
ложится на Карпаты.
 
 
Уже песком
ему на голову,
на белу шубку.
 
 
А он, нездешний,
принимает всё за шутку.
 
 
Скользит авто.
Выкручивает
вправо, влево
та самая,
наверно,
Королева.
 
 
Скользят ботинки,
едет вдалеке
 
 
Великий двоечник
с пятёркой в дневнике.
 
 
А я уже поэт.
Ревущий поэт.
Загудели мои движки.
Рвутся тучек тугие мешки.
В мире Свет.
Будет найден тот вздыбленный свет.
 

_{ЛЕНИНГРАД}

 
Ленинград,
я на граммах не жил.
Твоей славы не заслужил.
 
 
Но теряя
свободу и смех,
ты Победу ковал для всех.
 
 
Чтобы годы спустя
я б в себе
удержал… Себя.
 
 
Я в блокаде.
Голод, холод, смерть в Александре.
 
 
И бомбят, и бомбят, и бомбят.
Заикание – тоже ад.
 
 
Вот спикировал «мессер» злой:
мама, мамочка, что с тобой?!
 
 
Нету мамы – это тоже паёк.
Где мой мир, где мамин пирог?!
 
 
Выходи на меня, бомбардир!
(Был мне мир. Был мне мир. Был мне мир.)
 
 
(Был июль…
Я вырвался в штат…)
Сотни тысяч в Нью-Йорке блокад!
 
 
Бывших. Страшных.
Но видит мой стих —
вот он, блок небоскрёбов густых.
 
 
И везут по дорожке живой
нам артистов
и банки с халвой.
 
 
И всё снится дорогая Москва,
что жива она,
что жива.
 

_{ЭМИГРАНТ В ВАННОЙ}

 
Зачем ты, пена,
так кудрява,
зачем за тридевять земель
не самым лучшим пивоварам
несёшь поэзии форель?
 
 
Зачем ты, пена,
любишь дуться,
большие строишь пузыри?
 
 
Россия пьёт
и там дерутся,
но там гуляют до зари…
 
 
Зачем ты, пена,
так игрива?
Зарылся в пене, как в песке…
 
 
Россия…
Мы не знаем слива.
 
 
Плывёт душа.
И пена на руке.
 

_СЛЕЗА

 
Поэзия, откуда ты? Я никогда не разгадаю.
И кто ты? Тоже никогда.
Но буду знать, что есть небес Звезда,
к которой всё же долетаю.
Поэзия – Звезда, Прекрасная Звезда!
Ночных мерцаний океан безбрежный.
(Да не совьёт себе гнезда…
Кукушка… чьё яичко нежно
я высидел. Она следила,
следит, как я кормлю,
и что сама не долепила,
долепливаю, узнаю.)
Я узнаю. Поэзия даётся,
и милый образ не умрёт,
пока душе моей поётся,
покуда за душу берёт.
 
 
Пока важно само участье,
и даже горький результат
пусть будет рад, пусть будет рад
что впереди… большое счастье!
 
 
Пока дерзки поползновенья,
пока, пока, пока, пока
есть слог, есть путь, есть вдохновенье,
и есть Россия навека!
 
 
Горит Кремлёвская Звезда.
Звезда огромна, как страда.
Как часто обращаемся мы к ней —
нет ярче Родины моей!
 
 
Горит Нью-Йоркская Звезда.
Она вела меня сюда —
на изи лайф, на белый дэнс.
Я самый бедный, я самый чэнс.
 
 
Я самый тёмный и больной,
я самый дальний, ледяной,
я самый трэмп, смотри, смотри —
я самый сладкий, самый фри —
 
 
о, упади в меня, Слеза,
которой плачут образа…
 

_{РОЗА В КРАПИВЕ}

Посвящаю Валентину З/K*

 
Я держу земное растение.
Как держал бы вольную птицу.
Мне бы стать птицей!
Я бы поднялся в небо!
Я бы пропел, крылатый:
 
 
я высота,
я воля,
я песня,
 
 
я чувства,
я крылья,
я птица,
 
 
я зрелище
снизу и сверху,
 
 
я песня,
я крылья,
я бездны,
 
 
я крылья,
я птица,
я прирождённая жизнь.
 
 
Птицы обожают соковые баночки синевы.
Птицы в небе играют в водное поло.
 
 
Когда они спят под крышами и на тополях,
поэты слушают мерцающих птах.
Звёзды, как жаворонки в космосе.
 
 
Когда птицы падают в камыши,
Вселенная на всей скорости касается моей души.
 
 
Птицы – суровые нитки и волевые подбородки.
Птиц прописывают там, где они хотят.
 
 
Птицы знают, почём сладость пчёл.
Птицы знают, что ветер за птица.
Птицы слышат, как молятся педали.
 
 
Но единственное, чего не знают птицы,
так это куда улетают от пастухов
божьи коровки.
 
 
Я держу земное растение.
Я держу моей Музы птенца
из земного яйца:
я вдыхаю тепло бесконечности,
нервные нотки одиночества,
комок горизонта,
откуда должны выйти люди
и взять себе в дом что-нибудь живое.
 
 
Роза – любимый цветок богов.
Но боги
в крапиве выращивают Розу.
 
 
Роза
кричит,
Роза – прекрасная,
Роза – сжигаемая,
Роза – в крапиве!
 
 
…Белую, жёлтую, красную… знаю.
 
 
Но эту не видел…
Сегодня
принесли из колючего края.
Это
Чёрная роза.
Шикарная чёрная роза,
дорогая, как зверь.
По чёрному меху – искристая боль!
 
 
Роза взрывается,
разрывает колбу крапивы:
видит Солнце.
 
 
Кричит моим ногам,
моим рукам,
попавшим в крапиву, —
 
 
Роза моя взрывается,
разрывает шатёр,
 
 
колбу крапивы:
видит Солнце.
 
 
Становится под дождик.
И – по всей округе запах белого выбора,
спокойный полдень жёлтого песка,
красивый цвет весенней гулкой рани,
и громкие мечты о ласковой малине,
и руки юноши, ласкающие чёрные шипы
звукоснимателей цветущих,
и те глаза, что видят Розу.
 
 
В белом – танец.
В жёлтом – море.
В розовом – всадник.
В красном – платок Джулии Ламберт.
В тёмных колодцах – гитара Айомми.
А в глазах голубых – Всевышний.
 
 
*Валентин З/К – Валентин Соколов, поэт,
политзаключённый, автор книги стихов «Глоток озона».
 

_РАБОТА

 
Cолнце вскрикнуло —
порезав прохладную ногу
уходя по темнеющим нашим дорогам
 
 
день разлился
по разным бутылкам —
вот усталость
               вот сладость
                                вот гадость —
стрелять по затылкам
 
 
нежным и гордым
вот просто пьяные морды —
раcтягивающие день как бюллетень
 
 
но день
леденеет:
как хрустальный солдат
ждёт ударений
в 9.05
и считает гинеи —
звёздный гроб покупать
 
 
и легко
купаться звёздам в бездне —
побросали на небо
ночные рубашки созвездий
 
 
полилась детская лава —
вечер-лев протянул свою лапу
 
 
а поэту – ни стакана молока —
кушай чернила и рыгай в три мешка
 
 
а до смерти четыре шага
и не хочется вечности от молока
 
 
мне нужен цветок с ночного уха —
месяцу пофиг —
                      а мне доращивать —
чтобы душенькой в лепестках набух он
чтобы утром понести его на кладбище
 
 
мне нужен фриц
язык
проклятый ганс в ночной реке —
чтобы рассказывал
где прячет муза
мильон ракет
 
 
стучат пустые поезда:
лишь пара строчек заняла места
 
 
и не клюёт
и не клюёт —
бычок томатный губы рвёт
 
 
но жирный сом
прикрыл зрачок —
 
 
он ждёт
особенный кусок!
 
 
о вдохновение!
офонаревший голодняк!
пацан – бегущий с ожерельем
сквозь рёв бродяг
 
 
простите девушки
что не гуляем под луной
в такой-то вечер
в тишине такой
 
 
закрыла муза
люк моей конторы подземельной
я бьюсь об люк —
и звёздочки в башке смертельной
 
 
я голоден
любовью неподдельной
 
 
я вечно молодой
на окровавленном сиденье
 
 
всех горьких неудач
наколесившись вдоволь —
 
 
я жив
я выхожу
и обнимаю тополь
…
 
 
Утро
        рассвет прохладный
в окно уставился
 
 
солнце прокралось
                              самым тоненьким лучиком
к моему лицу
 
 
открываю шторы как ставни
подставляю руки резцу
 
 
я голоден —
беспосадочно тело перелетаю
копаю
          печёнку
рёбер решётку
                        раздвигаю —
ищу стихи
 

_{О СВОЕЙ ПОЭЗИИ}

 
Запущен спутник
нынче мой.
Передаёт сигналы
с души – планеты молодой,
на расстоянии не малом.
 
 
А впрочем,
только в тёмный лес
вхожу со свечкой:
питаю к волку страшный интерес,
к сове лежит сердечко.
 

_{ПОД ПИСТОЛЕТОМ}

 
Твержу,
твержу:
мне нужен «взгляд поэта»,
чтоб не бояться выходить
на улицу – под пистолетом
Обыкновения – убить…
 

_{ТЕПЛОТА}

Ивану Лукьяненко, деду и человеку

 
Вот она, боль,
                     вот они, муки,
вот она,
            тяжесть
                      земного дня.
Одиночества царские звуки
раздолбали все стены, как злюки,
в моём доме мутузят меня.
Миру – солнце. А кладбищу – слёзы.
Ты со мной и уже далеко.
Подаёт мне
                чёрную розу
умный дядя в чёрном пальто.
Убегает с похода катер,
жмутся птицы,
собачий вой, —
расстелают ледовую скатерть,
дует холод синей струёй.
Реет птица,
                   сильная птица
над заснеженным материком.
Обжигаются строчек лица
мёртвым его холодком.
Лишь теперь я
какой-то летящий:
дух горит, как огненный флаг.
Может, это и есть,
настоящий
человеческий облик…
Пусть так.
Ведь душа —
это высь живая,
это солнышко, это вода…
Я кружу,
толстый лёд прожигая…
В нас с тобой —
одна теплота.
 

_{ПРОИШЕСТВИЕ НА ПЛЯЖЕ}

«Лучше нету

того цвету,

когда яблоня цветёт…»

М. Исаковский

 
Белое тело не любят.
Белое тело судят.
 
 
А я – люблю.
А я за него – убью.
 
 
Лучше нету
того цвету…
 
 
Тело моё поэт,
выйду встречать рассвет,
птицы прекрасен полёт,
тело от счастья поёт,
тело – по телу нужда,
дайте Мерлин навсегда,
тело чистенькое, веничком разогрето,
не любит своё только сигарета.
 
 
Тело моё для рыбок,
тело моё для питья,
тело моё для открыток
поздравительных, не для битья!
 
 
Тело моё для Библии,
в теле стихов час пик,
я не родился с бивнями,
но ранен… и слышен крик.
Это правда
меня убивает.
Это ты меня
ещё не раздела.
Я всегда молодею от тела,
из ковра его
тлен выбиваю.
 
 
Соком налиты яблоки.
С ветром мои паруса.
Тело моё – журавлики
в японские небеса!
 
 
Телом своим уверовал.
Телом своим забренчал.
Лучше в тени под деревом,
лучше бы я молчал!
 
 
Будет вам раз
                    на пляжу
                                преисподняя!
Выплывет монстр
                    из царства подводного!
 
 
Всё побросаете…
А я на лежак
быстренько лягу и поймаю «Маяк»!
 
 
Тело – вот это дело!
Как костёр разгорелся
ярко и смело.
 
 
Тело, крутани штурвал усилителя!
Ка море глаз твоих неудивительно.
 
 
Тело не стану менять,
чтобы рядом с тобой загорать.
Солнце не надо искать,
если светит вся твоя стать!
 
 
Тело однажды умрёт.
Песня моя ледокол.
Крошится листика северный лёд,
брызгают капли океана на стол.