Текст книги "Первый пар. Стихотворения"

Первый пар
Стихотворения
Александр Шатайло

© Александр Шатайло, 2024

ISBN 978-5-0051-1704-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Цыганке Нэле,
предсказавшей мою творческую судьбу,
посвящаю
 

_{ПЕРВЫЙ ПАР}

 
Я люблю белый стих.
Он тело моё
и камень с души,
искупление и прощение,
я синие брючки ношу —
и трутся они, как стихи,
вместе с кожей снимаю
пенку строчек —
и бинты широки,
как хотите трясите бумагу – там ключи не звенят,
кто верлибру товарищ, тот сам же брильянт,
по дорожкам пустынным бродят стаи собак,
но сияет, как Север, – свободный мой шаг!
 
 
Рифма – армия.
Рифма – лампасы.
 
 
А я в редьку,
а я в редьку больше масла.
А я к людям,
а я к людям в робе мельника.
 
 
Я люблю белый стих.
Мне большие грибы находить,
мне снегом дышать,
в русые косы влюбляться.
 
 
Рифма чудесна.
Я обожаю рифму. Рифма – волшебный клубок.
 
 
Рифмы тёплое лицо
поварёнка красит —
подаёт к столу мясцо,
подаёт салатик.
 
 
Критик битые бока
лихачу рихтует.
Дождалась волны доска —
серфингист рифмует!
 
 
Кровеносные сосуды
слепых
котят —
тоже в рифму хотят!
 
 
Фары, рассеивающие тьму, —
тоже в риф-му.
 
 
Но… попробуйте потерять глушитель… Пусть ничего
не останется в мире —
ни cельских дорог,
ни огромного солнца,
ни глаз, ни ушей,
ни отрубленной головы,
пусть только МУЗА приходит – трясёт своими «арбузами»,
вырабатывает эры и небо,
обрастает людьми и белыми словами.
 
 
Рифма пойдёт по следам.
Вскинет штуцер.
С веточек рухнет снежная пыль.
 
 
Так марганцовка баки зальёт воде бестолковой.
 
 
Так красят белька,
уводя от крюка.
 
 
Белые шубы.
Разлагающиеся тела.
 
 
Я вам другое поведаю,
застёгивая хрустящие манжеты,
я сделаю это тайно:
просто напялю свитер поверх,
потому что зима и ветер как зверь,
но я буду замечен, буду выдан собой,
словно видел луну в рубашке ночной,
или прямо с утра
винца пригубил —
и глазами блещу, и язык распустил,
то ли Шурик я,
то ли Сашка,
то ли ничего у меня не болит, —
а это попросту рубашка
под чёрным свитером творит!
 
 
Не называйте белую поэзию прозой.
 
 
Она у себя дома на просторах листа.
 
 
Я росинку кипящую света снял с души
и на листик спустил – куйте же её, пока горяча!
 
 
Я коней вам привёл
из затерянной жизни своей – так седлайте же их, дорогих!
 
 
…Река выходит из берегов.
Дельфины больше не взрывают корабли.
 
 
Всё очень просто.
Всё объяснимо:
 
 
лопнула фирма.
 
 
Рифма – за финку!
 
 
А мне б на нехожую тропку
выйти, скучая, —
а это не мало
для шумного мира,
для шумного бала – случайно
вдруг встретить кого-то…
 
 
Я не хочу рифмовать:
четыре столетия в строфе воевать.
Рифмы хочу сплошной —
чтоб волна на волну,
чтоб волна за волной.
 
 
Я просто хочу рисовать.
Просто играть джаз.
Но ещё с детства люблю первый морозный пар изо рта —
на пороге дома.
 

_{ЗАЗВЕНЕЛА ПЕСНЯ ВО МНЕ}

 
Зазвенела песня во мне
под счастливую песню неба!
…Стройный тополь, грустя о весне,
не стряхнёт пушистую негу.
 
 
Будет бал, будет сказочный бал,
вот и котик шагает гусаром…
Мне бы с ними поднять бокал,
мне бы с божьим чокнуться даром!..
 
 
Но я славно присел у окна:
созерцаю, слежу за игрою.
Вся в тумане, как в дрёме, луна, —
покачаю её… и прикрою.
 
 
А окошки бегут, бегут,
леденцами бегут по фасадам.
А на улице дети орут,
леденцов им больше не надо.
 
 
Будет лету и мяч и сачок,
но такое ему не приснится:
осветился снежком старичок,
как вечерней лампадой божница.
 
 
Это слёзки, пушистенький пшик,
измененье всего лишь погоды.
А душа, как усталый мужик,
пьёт и пьёт на лоне природы.
 
 
Будем пить его на лету,
чистогонное снежное тело.
Белизной нарастаю, расту, —
набелело во мне, набелело!..
 
 
Зазвенел мой песенный ряд
под растущую белую стаю.
Словно сильный собран отряд
и по всем фронтам наступает.
 
 
Я сегодня уйду от окна.
Я к мальчишкам выбегу с клюшкой.
Я куплю у бабуси вина
или пару бокалов в пивнушке.
 
 
И любимый Кировский мост
мне свой трап загадочно спустит:
может, смотрит с моста… Христос,
или вышел проветриться Пушкин.
 
 
Я у Блока о вьюге читал,
я на Зыкиной видел платочек…
Мне бы с ними поднять бокал,
очень хочется этого, оч-чень!..
 

_{КЛЕТОЧКА}

 
Я человек.
Я сильным быть хочу.
Как те пятнадцать
памятных республик.
Я скоро сам, подобно силачу,
на сцену выйду
и согну железку в бублик.
 
 
Я человек.
Я в глубине души молюсь.
Есть Свет, есть Истина,
есть Книга.
Я с этой книгой не боюсь
ни дьявола, ни жизни-мига.
 
 
Так что же делает меня
таким настырным?
Откуда выбросы огня,
потоп всемирный?
 
 
Я Человек.
Проснуться им хочу.
Я бросил собутыльников отчизны.
Но на другую тоже я ворчу,
чего-то больше надо мне от жизни.
 
 
Играюсь с глобусом, верчу, —
какую надо мне отчизну…
Где кости зла.
Где корень жизни.
Я Человек.
Я вечным быть хочу.
 
 
За то, что я такой капризный,
я получаю всё, что я хочу.
Я по распределению лечу
в далёкий край,
мечтающий о жизни.
 
 
Я на земле.
Где хаты – якоря.
Где сердце пашет на одной свече моторной.
И там, где кладбища раздвинуты края,
я снова ленточкой повязан чёрной.
 
 
Земля как пух,
когда сердца нежны…
И нас хоронят во вселенной
снега и звёзды,
коллектив Луны, —
бросая горсть сердцевесны,
сердцереки,
сердцестремленья.
 
 
Я буду идти в затменье.
Как салют будет мой шаг.
Личное местоимение
имеет прекрасный шанс
 
 
доказать происхождение
и собственную ось.
И солнечное затмение,
и вселенскую горсть!
 
 
Мы прощаемся,
мы сердечны,
мы темны, как атомный крах, —
лишь слышны наши скорбные речи
и дрожат огоньки в руках…
 
 
О, прекрасная!
О, конечная!
Ты – безумие у окна, —
я люблю тебя,
Звёздная, Млечная,
глубина, глубина, глубина…
 
 
Так и хочется сразу ответа,
и всего-то – рвануть за кольцо…
Возгорелась хвостом ракета,
села курица на яйцо.
 
 
Спят кометы, как ржавые бомбы,
пудрит зорьку лучик-штангист,
марсианину ставит пломбу
на Bay Parkway хороший дантист.
 
 
Вот Медведица,
вот колечки
окружили Сатурн. Я сам
Кем-то вселенским замечен, —
устремились глаза к глазам.
 
 
Я глазами сверлю бесконечность…
Продолжаю всем сердцем пытать…
Мир сокрыт.
Запустить в него нечем.
Дайте смерти похохотать!
 
 
Может, с Ней —
на памятник свой
я накакаю чайкой морской,
может стану серебряным хеком,
может всё же проснусь человеком,
с этой клеточкой – упрямой такой…
 

_{БРОДСКОМУ}

 
Мне в падлу спать,
когда сигналит солнцу
с блатными номерами ночь.
Я побегу за нею марафонцем
и вырублюсь на финише – точь-в-
в точь.
 
 
Меня муравушка задавит
своей тележкой поутру,
меня, горбатого, исправит,
когда я глазоньки натру.
 
 
Дождусь подушки лебединой:
– Пора в отлёт! Пора в отлёт!
А простыня, которая невинна,
поможет труп мой выбросить за борт.
 
 
…Ход чёрных придаёт томленье.
Я сплю, как шахматный король.
Но, чувствуя свирепой пешки жженье,
я бегаю по полю вдохновенья…
И выхожу к своим под дружный вопль.
 
 
Мне темнота – под интеллект мой.
Я даже получал деньгу,
бродя по сказочным объектам
с повязкой красной «стерегу!».
 
 
Другой и слышать не желает,
другой храпит уже давно.
Он видит сон, во сне летает.
Бесплатно крутится кино.
 
 
Он не выдерживает давки:
луна, как бюст, плывёт в окно.
И звёздочки, как обручалки,
летят на цинковое дно.
 
 
Прилежно спит:
ему не важен образ,
он на свиданья не ходок
с той дивой, чью красу недобро
увозит чёрный воронок.
 
 
Я во Христе.
Я помню, кто мой крёстный.
Могу и пальцем показать
на этот пулемёт несносный
из певчих глоток под закат.
 
 
Но кто расстреливает ночью
Сердца поэтов, как солдат?!
Ведь можно и попасть неточно —
вдруг выплывет на свет
                    ваш гениальный гад!
 
 
Избыток звёзд… и недолётов.
Но обязательно присутствие Звезды.
Ведь ночь – наплыв
тяжёлых бегемотов,
асфальт,
чтоб оставлять следы.
 
 
Дымятся туфельки надежды.
Выравнивается благодать.
И даже черные одежды
нам могут ясности придать.
 
 
Я видел день.
Его лохматость.
Все зубы сосчитал во рту.
Чирикала и кукарекала крылатость,
горели вишни, бил кнутом пастух.
 
 
Но почему
выглядываешь кошку,
как будто в космос запускал?
И гладишь старую гармошку,
как будто девок не ласкал?
 
 
Мне интересна ночь.
Её часы-заточки,
срывающие глаз.
Мои острейшие глоточки
ворует чёрный скалолаз.
 
 
И скоро солнце
щёлкнет выключателем.
Точней, развесит
майки облаков.
 
 
А ночь,
её часы-старатели,
пойдут в кабак
с крупинками стихов.
 

_{В МАВЗОЛЕЕ}

Царской семье

 
Я сегодня увидел лебедя:
отразился лироагрессией.
Буква «р» не мешала Ленину.
За меня же вам скажет Поэзия.
 
 
Нет, не ружьями и пленниками —
царь не Бог. А Бог – не партсессия.
Как живого, я вижу Ленина.
Но мертва на лице – Поэзия.
 

_{САМОЕ ГРУСТНОЕ}

 
Мама
 
 
            выходи ко мне по утрам
            в белом платье —
            будь добрым
 
 
началом
 

_{ГОРОД СЕРДЦА}

 
Белый город во мне________Белый от гнездовий верлибра
 
 
Белые воды_______________во мне
 
 
ждут
____крещения
____________в белом
 
 
Тихий город наводнили дорогие икринки яркого света
 
 
Славный город во мне______Город больших дел
 
 
Бог ходил
всё спрашивал:
 
 
из какого сплава опоры
что за дятел в груди
 
 
Только жизнь —
жена его красивая
 
 
выбрала время —
юркнула в зал
чтоб послушать городской романс
 
 
Жизнь моя!
Вечная ночь моя…
________________на рассветах Певучей судьбы
 
 
Славный город во мне______фантазия ребёнка
 
 
на_______________________потребительском формате
 
 
это шпоры________________это клык
 
 
это______________________гимнастические кольца
 
 
это______________________мы с тобой
 
 
это мясо тем кто делает бумагу
 
 
это скандал
_________это сердца удары
_________________прижатое к Свету сердце
рукопашное сердце поэта
 
 
Сердце во мне_____________Сердце
 
 
Сердце___________________которое стучит
 
 
Сердце___________________разгоняющее кровь
 
 
Сердце во мне_____________Человеческое сердце
 
 
Сердце несёт меня как орёл
 
 
Сердце___________________Сердце
 
 
Солнце___________________Солнце
 
 
Птица____________________Птица
 
 
Сердце во мне_____________Сердце
 
 
городки из песка_____________деревянные «рюхи»
 
 
Сердце во мне_____________Сердце во мне
 
 
Сердце___________________которое болит
 
 
Неустанный город во мне
 
 
Пупок замечательный
 
 
Стальные удары___________в породу жизни
 

_ОБНОВА

Вадиму Кисляку

 
Давно примерил я обнову.
Но всё-равно она «с куста»,
когда впечатывают слово
в лоб типографского листа.
Давайте выпьем, —
Петя, Маша, Света, —
                                   просите!
Я не буду ничего просить.
Мой стих берёт одна газета.
Мой дождик начинает моросить.
Мой стих,
                   мой стих,
мой голубок почтовый,
мой паровозик с огненной трубой,
мой юный стих с мешком пудовым
на худенькой спине дугой.
Мой стих,
               моё родное и щемящее,
мой салабон с рублём в руке,
мой стих болит по-настоящему,
как будто сын мой вдалеке.
И я тянусь к стиху, как к сыну,
кудряшки строчек теребя:
«Сынок,
я сам куплю себе машину,
не нагружай ты так себя!..
Гуляй по городу Воронежу,
кружись, как мелкие клочки…»
Но вот в газету строчки вложены,
как глазки, ножки, кулачки!
О, белы рученьки мои!
Бесхитростные карты.
Так белые цветы земли
видны под грязной
                         рубашонкой марта!
 
 
Но я приеду, помогу —
молоть муку или цементом шлёпать, —
я буду грязным на снегу,
я буду… хитрой попой.
Как хорошо,
                     что я чужой.
И в ожидании – смешной.
Я не был никогда в Воронеже.
(И буду ли? Хотел бы быть!)
Но и сейчас
цветком ухоженным
могу все розы перепить!
 

_{ИНОПЛАНЕТЯНЕ}

 
Загляделась луна на погост.
Приутихли злые старухи.
А снежинки хохочут до слёз:
моет кошка лапкою ухо.
 

_{МОНОЛИТ}

 
Одинокие лодки рассвета,
листопадный журчит туман…
Тишиной и людьми
                                надетый,
вьётся жизни моей…
                                  талисман!
Здравствуй, детство!
С песком самосвалы,
дядей Толей раздавленный велосипед.
Здравствуй, Таня!
Ты меня целовала
и оставила след.
Я как ветер,
                   как радостный ветер,
нагоняю
              заветные дни, —
далеко они, путь их светел,
как и сами в дороге они…
Море счастья…
                        Действительно, море!
Но кричат
                 облака надо мной,
что по морю плавает горе
горькой глыбою ледяной…
Нету бабушки,
                        нету деда,
нет Маланьи, нет Пети с женой,
нет Андрея – напротив соседа,
а вообще-то, есть кто живой?!
Наша Таня теперь
                              одесситка.
Сашка в Царстве,
                     песочный мой друг…
Открывай же, калитку,
                                     Витька,
ты единственный, Цымбалюк!
Тарахтел твой велик по улице,
под моторчиком, на ура…
Дай же,
             Витька,
мне в улицу сунуться,
дай мне шкуру мою… До утра!..
И покажется,
                      и покажется,
что всё было,
                      как-будто вчера,
и беседа наша
                        завяжется,
как когда-то
                     наша игра.
И мопеды возникнут,