Текст книги "Лунные дети-1"

– Я этому нисколько не удивляюсь. Даже мне жутковато в школе одному стало. Вот я пошёл найти кого-нибудь из нормальных людей, кто ещё на территорию не зашёл.

– Ты имеешь в виду, там все ТАКИЕ? – Я выделила голосом последнее слово.

– По крайней мере, ты первая из нормальных, кого я встретил. На стоянке, правда, с родителями пацан какой-то целый час торчит, но я к нему подходить не стал, какой-то он болезный. И в главном корпусе ребята с нашего курса сидят, ждут шести часов, но там шумно и все с сумками, кто ест, кто спит, – короче, бардак полный. Я тоже туда не ходок. Так что можно сказать, что я никого не знаю. Ты первая. Кстати, а где твои родители?

– Угадай.

– Ты сирота? – Брякнул он.

– Дурак ты! Я самостоятельная. А родители меня проводили и уже уехали. Что я, сама не доберусь куда нужно?

Никита с таким уважением посмотрел на меня, что я сразу поняла, насколько всё-таки хорошей была идея оставить родственников на стоянке.

Через несколько минут мы добрались до больших деревянных ворот с затейливой резьбой по периметру. «ШКОЛА ЮН» было написано на левой створке. «НЫХ ТАЛАНТОВ» заканчивалось на другой. И внизу, буквами чуть поменьше, надписано: «Отделение Навигаторов»

Большой жёлто-зелёный плакат на перетяжках над воротами гласил: «Добро пожаловать!»

Мы подошли к воротам. На будочке около входа белела новенькая надпись: «Лицам старше шестнадцати лет вход строго запрещён». Я помедлила, остановившись у черты. Мне казалось, что стоит только сделать шаг – и всё тут же будет по-другому.

Мальчик, аккуратно подстриженный, в ослепительно белой рубашке и тёмном костюме вышел из будки, весело посмотрел на нас.

– Чего не заходите? Боитесь?

Я тут же сделала несколько шагов вперёд и остановилась. Не хватало ещё, чтобы меня считали за трусиху.

Появился второй мальчишка, одетый так же элегантно, как первый.

– Удостоверение! – Потребовал он.

Я долго рылась в карманах, прежде чем нашла документ. Мальчик долго сверял моё лицо с распечаткой в удостоверении, затем что-то проверил в базах данных на своём персональнике.

– Туда! – Наконец, кивнул он, весьма широким жестом указывая в глубину территории.

– Куда именно?

– Найдёшь, не маленькая. – И посмотрел на Никиту. – А ты чего туда-сюда шляешься? Stultus!

– Absibi disce omnes! – Не задумываясь, ответил ему мой новый знакомый.

Мальчишка хотел ответить, но потом махнул рукой и ушёл в свою дежурку.

Я не могла не восхититься:

– Ты даже ругаться по латыни умеешь?

Никита смутился.

– Обычный бытовой грубиян. Надо было на место поставить. А ещё супер.

– А о чём вы говорили?

– Ты что, разве латыни не знаешь? – Вытянулось лицо моего собеседника.

Я смутилась.

– Я в языках не очень. Так, кое-что поняла, но не совсем…

– Он сказал, что я дурак, а я ответил, что по себе не нужно судить о других.

– Здорово! Молодец. Это он тебя проверял, «супер» ты или нет. Он уже десять раз меня проверил! Если бы кому-нибудь из обычных детей нужно было сюда пробраться, он бы латынь выучил по любому.

– В десять лет? Не-е, Никита, ты слишком высокого мнения о современных малышах. Если бы он МЕНЯ о чём-нибудь спросил, максимум, что я смогла бы сказать, это «Dura lex, sed lex» или что-нибудь в этом роде.

– Тоже неплохо.

Пройдя вахту. Никита обернулся, с ненавистью посмотрел в сторону каморки дежурных.

– Вырядились! Уроды!

– Чего это ты так на них?

– Неважно…

Мы пошли по широкой асфальтовой дорожке. С обоих сторон стояли небольшие скульптуры. Никита увидел, что я их рассматриваю.

– Навигаторы позапрошлого века, – пояснил он.

– А-а…

Я бы с удовольствием взяла его за руку, слишком непривычно было всё вокруг, но признаться кому-то в своей слабости – тоже удовольствие ещё то.

Долговязая девочка в потёртых, обрезанных чуть выше колен джинсах вскапывала клумбу, часто вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.

– Поздоровайся с ней, – предложил Никита.

– Зачем?

– Увидишь.

Мне не хотелось далеко уходить от своего спутника, тем не менее, оставив сумки около него, я подошла к девочке. Та бросила на меня быстрый взгляд и невозмутимо продолжила свою работу.

– Здравствуйте.

– Привет, – буркнула девочка и отвернулась.

– Вы не подскажете, где тут первый курс собирается?

Девочка даже не обернулась.

– Не подскажу.

Мне сразу расхотелось с ней разговаривать.

– Теперь ты поняла? – Спросил Никита, когда я возвратилась к нему. – Сборище грубиянов. Мы скоро тоже станем такими.

– Ещё чего! – Я была твёрдо уверена, что кто-кто, но я в любом случае останусь самой собой. – И ещё, кто тебе сказал, что они грубияны? Они просто не хотят ни с кем общаться.

– Не вижу большого отличия.

– Может быть, тут принято ставить новичков на место.

– Зачем? Мы и так только поступили сюда, находимся на самой нижней ступени. Зачем это лишний раз показывать?

– На следующий год, когда сами будем так делать, тогда и узнаем.

– Дурак ты!

– Не обзывайся.

– Прости.

– Ладно.

Вообще-то я вежливая, но тут не смогла сдержаться. Мне и так было не по себе, а тут ещё Никита со своими страшилками.

Глава 5

Первое впечатление о школе у меня сложилось самое положительное. Я всегда любила лес и тишину гораздо больше, чем цивилизацию с её урбанистическими пейзажами. Именно поэтому мне понравилось, что вся территория школы напоминала большой парк.

Можно идти по тропинке пять, десять минут и вокруг не будет ничего, только лес. Потом появляется лужайка с длинным кирпичным зданием, вокруг – плохонькие неухоженные клумбы, какие-то непонятные плакаты, несколько потёртых скамеек – и полная тишина, ни одного человека. Даже если несколько раз обойти вокруг здания, вглядываясь в окна, ничего не изменится. Кажется, что в нём много лет никто не живёт.

Можно пойти дальше – и метров через сто встретится точно такое же здание – ещё более безлюдное, ещё более пустынное, хотя, дальше, вроде бы уже некуда. Тем не менее, следы жизни всё-таки присутствуют: в урнах полным-полно обёрток от каких-то полуфабрикатов, пыль с крохотного пятачка перед входом небрежна подметена.

Мы обошли несколько таких зданий с номерами от четырнадцати до девятнадцати. В конце концов я попросила Никиту вернуться обратно, в более обитаемые места.

– Тоже страшно стало?

Я молча кивнула. Первые положительные впечатления о школе постепенно заменялись новыми, в которых позитива было не так много.

Только когда мы очутились на главной аллее, я внутренне немного расслабилась.

Мальчик шёл рядом, нахмурившись и избегая смотреть в мою сторону. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что после того эпизода в песочнице он только ищет случая уйти от меня куда-нибудь подальше и в одиночестве зализать раны, нанесённые его уязвлённому самолюбию. К этому времени я уже придумала, как можно поступить.

– Никита, – я попробовала притвориться смущённой. – Ты… знаешь что… Никому не говори, что я в песочнице играла, ладно? А то девчонки, если узнают, засмеют. Ладно?

Мальчик испытующе посмотрел на меня, потом улыбнулся.

– Ладно. Мы вдвоём хороши были. – И после некоторого колебания, добавил. – Зато у меня замок лучше получился. Больше.

– Больше – это не значит лучше, – нашлась я. – Зато у меня красивее.

– Мужчины всегда практики, а женщины – эстеты.

– Юношеский максимализм.

– Почему это – юношеский? – Обиделся мальчик.

– Если бы ты был повзрослее, – спокойно заметила я, – то в своих сентенциях не оперировал бы категориями «всегда» и «никогда».

Наступила пауза, после которой мы расхохотались. Инцидент оказался исчерпан, заодно мы как бы ненароком проверили интеллект друг друга. Никитин меня – вполне устраивал. Мой – Никиту – не знаю. Надеюсь, я ничего особенно глупого не успела сказать. Напряжённость, возникшая в наших отношениях, так же быстро исчезла, как и появилась.

– Пойдём в административный корпус, – сказал Никита.

– У меня на вызове написано, что там нужно быть только к шести.

– Карточку получишь. Да и ребята все там ждут, лучше уж с ними.

– Что за карточка?

Сумки были тяжёлыми. Мальчик очень устал и старался этого не показать. Он обрадовался, что появилась причина остановится и перевести дух.

– Вот! – Вытащил он из нагрудного кармана толстенький пластиковый прямоугольник.

Я повертела карточку в руках. Карточка как карточка, ничего особенного, с одной стороны – большая бледно-зелёная цифра «двести пятьдесят», с другой – три аккуратно заполненные строчки.

– Крикливый Никита Максимович. Ты, что ли?

– Я, – буркнул Никита и поспешно сунул карточку в карман.

Фамилии он своей стесняется, что ли?

– Какая-то она тяжёлая, эта карточка.

– Там электроники всякой понапихано – нам и не снилось, – ответил мальчик. – Говорят, что если такую карточку потерять – то из «Штуки» сразу вылетишь, даже мяукнуть не успеешь.

– Думаешь, всё так серьёзно?

– Откуда я знаю. Пробовать как-то, знаешь, не очень хочется.

– А что это за цифра – «двести пятьдесят»?

– Какие-то очки, – в голосе Никиты ясно начало читаться сомнение. Я сразу поняла, что мы добрались до тех вопросов, о которых ему известно не больше моего.

– Тебе разве ничего не объяснили, когда карточку выдавали?

– Там такая зараза сидит… Впрочем, сама увидишь.

– Давай ты сумку за одну ручку понесёшь, а я за другую.

Моё предложение было воспринято в штыки.

– Ещё чего! Надорваться хочешь? – Он опять схватился за сумку.

– А ты сам не боишься надорваться? – Поинтересовалась я.

Никита ответил с некоторой досадой, словно ему приходилось объяснять самые очевидные вещи.

– У мужиков всё совсем по-другому устроено. Мы можем зачахнуть, если, наоборот, что-нибудь тяжёлое день-два не потаскаем.

Чтобы скрыть усмешку, я сделала вид, что заинтересовалась дальним пейзажем. За все десять лет жизни рядом со мной, мой собственный папа, например, говоря о себе, никогда не оперировал такими категориями, хотя и не давал повода усомниться в противоположном.

Я решила, что Никита – довольно забавный мальчишка. Вдобавок ко всему – супер, это лишний плюс.

Сколько раз такое бывало: знакомишься с кем-нибудь, всё вроде бы идёт нормально, хихикаем, шепчемся, копаемся в своих игрушечных принадлежностях, а потом вдруг мой новый знакомый или знакомая случайно узнаёт, что я супер – и с этого момента в наших отношениях наступает резкий перелом. Неважно, сколько ребёнку лет – пять, шесть, семь, пятнадцать – в глазах его ясно читается одно-единственное чувство – страх. Создаётся впечатление, что обычные люди впитывают боязнь к суперам с материнским молоком, начинают нас опасаться задолго до того, как могут связно объяснить причину своих страхов. Что это – обычное людское неприятие любой инаковости?

Я оглянулась на мальчика, который шёл чуть сзади. Молодец, уже весь вспотел, а сумку волочёт, даже пытается улыбаться, словно всё происходящее его только развлекает – не больше.

Он – супер, значит у меня есть много шансов подружиться с ним на длительное время. Это же просто прекрасно!

Я тут же одёрнула себя. Тут, вокруг, суперами будут ВСЕ, и мне нужно как-то привыкать к этой мысли.

Административный корпус оказался громадным зданием из тёмного мрамора. Таких основательных построек за чертой больших городов я ещё не видела. Широкие окна смотрели на мир могильными провалами стёкол, солнечные лучи, отражаясь на стенах, слепили глаза.

За металлической дверью нас встретил мальчишка в таком же строгом костюме, что на КПП.

«Если обязанность встречать первоклашек и нравилась ему ещё утром, теперь она уже успела изрядно надоесть», – подумалось мне.

– По коридору и направо – там получите карточку, – буркнул он, задержал взгляд на моём спутнике, подозрительно прищурился. – Ты ведь там уже был, разве нет?

– Я её провожу, – кивнул Никита в мою сторону.

– Не положено.

– Кем – не положено? – Набычился мой спутник. – Тобой, что ли?

Тогда я впервые увидела позу, которую впоследствии мне приходилось наблюдать не раз и не два: мальчик опустил голову и, недвусмысленно сжав кулаки, сделал шаг в сторону своего собеседника. Вид у него при этом был не очень дружелюбный.

Тут любой на всякий случай отступит, и только после этого начнёт выяснять, кто прав, кто виноват.

Дежурный так и сделал, он шагнул назад, но выяснять ничего не стал, и сразу потерял все свои позиции, и моральные, и стратегические. Теперь ему только и оставалось что скривиться, глядя, как мы проходим мимо.

– Скажи спасибо, что твоя карточка ещё не активирована, – выдавил он, наконец, нам в спину. – Если сегодня после собрания увижу – кранты тебе устрою.

– И я тебе, – пообещал Никита, не останавливаясь, – без всякой активации. Ты только скажи, когда можно начинать, ладно?

Я даже пошла вдоль стены, чтобы быть понезаметнее, мне казалось, что вот-вот вспыхнет драка.

Когда мы прошли несколько метров по тёмному узенькому коридору, я немного пришла в себя.

– Зачем ты так на него?

– Деловые больно, – буркнул мой спутник. (Это была его обычная манера общения). – «Положено – не положено…» Два года проучились – и думают, что им уже всё можно.

– То-то я смотрю, у тебя синяк, – не смогла я сдержаться. – Пускай не лезут, да?

Он остановился.

– Настя! – Начал он проникновенно. – Я тащу твои сумки. Я показываю, куда идти и что делать. Я даже отвечаю на твои вопросы, хотя сам ничего не знаю. Что мне ещё нужно делать, чтобы ты ко мне не привязывалась по всяким пустякам?

Я почувствовала, что стремительно краснею.

– Извини. Ляпнула, не подумав.

– В следующий раз думай.

Мы пошли дальше.

Нельзя сказать, что Никита вёл себя как воспитанный и культурный мальчик, но рядом с ним я почувствовала себя надёжно защищённой – в ту минуту ничего большего мне и не было нужно.

Просторные светлые интерьеры административного здания ничем не отличались от обычных планировок любого городского учреждения.

Мы подошли к кабинету, на котором висела медная табличка «ЗАВЕДУЮЩАЯ УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ»

Никита стукнул в дверь.

– Да? – Раздался изнутри женский голос.

Его обладательница восседала посреди просторного светлого кабинета на фоне выцветших от солнца бледно-розовых штор, окна были заставлены разнокалиберными горшочками с геранью. Она была похожа на престарелую учительницу: лицо с правильными чертами, очки в роговой оправе с толстыми плюсовыми линзами, сильно увеличивающие глаза, деловой костюм.

– Фамилия? – Подняла она голову от каких-то записей, причём окинула меня таким коротким взглядом, что за ту долю секунды, что она на меня смотрела, можно было определить только пол – не больше.

– Бахмурова Настя.

– Двойная?

– Что – двойная? – Не поняла я.

– Фамилия – двойная?! – Вдруг разозлилась женщина.

– Од-динарная. Бахмурова.

– Так и говори, что Бахмурова! – Злобно отозвалась она. – Спрашиваю о фамилии, а они, все как один, начинают свою биографию рассказывать! – Фурия что-то коротко записала в толстый журнал. – Год рождения?

– Восемьдесят четвёртый.

Женщина поглядела на меня поверх очков.

– До нашей эры или после?

– До… То есть, после…, – пролепетала я, снова не совсем понимая смысл вопроса.

– Говоря иначе, уважаемая Бахмурова, вам на данный момент больше двух с половиной тысяч лет?

– Две тысячи пятьсот восемьдесят четвёртый… г-год рождения, в смысле…

Больше она на меня не кричала. Наверное, оценила цвет моего лица и поняла, что ещё немного – и я чего доброго грохнусь в обморок.

Минут через пять всё закончилось.

Я едва помню, как выбралась из кабинета, сжимая в руках злополучную карточку.

– Наорала? – Сочувственно спросил Никита.

Я молча кивнула.

– Ты не волнуйся, она на всех так орёт. Сначала я думал, что ей только мальчики не по вкусу, теперь оказывается – все.

– Мне не нравится в этой школе, – сказала я. – Ещё ни одного нормального человека здесь не встретила.

– А меня?

Я вспомнила, как мы вдвоём копались в песочнице и мне стало смешно. Как, интересно, можно назвать десятилетнего супера, занимающимся таким делом? Не «нормальным» – это точно. Да и обычный ребёнок такого возраста в песочнице выглядит несколько странновато.

– Ты из-за этой кобры расстроилась? – Продолжал успокаивать меня Никита. – Она не стоит того, чтобы из-за неё увольняться отсюда. Представляешь, как глупо будет, если вся твоя жизнь окажется поломанной из-за того, что, когда тебе было десять лет, ты в учебной части встретила кобру в юбке?

Я была вынуждена согласиться. Да, верно:, именно сейчас уезжать домой по меньшей мере глупо. Но вот если и учителя будут такими же, не обязательно все, хотя бы два-три, можно будет даже не распаковывать чемоданов. Лучше уж учится в общей школе и быть лучшей среди обычных детей, чем терпеть постоянные унижения в среде равных. По крайней мере, лично я так считала.

– Ладно, пойдём к ребятам, – сказал Никита. – Там повеселее будет.

И мы пошли.

Глава 6

ТАМ действительно оказалось повеселей. Довольно большая аудитория была украшена какими-то немыслимыми ёлочными украшениями, блестящими картонными фигурками, разноцветными флажками, массивными гирляндами, переливающимися под светом ярких ламп.

Посреди всего этого мишурного великолепия расположилась кучка детей. Суперы, человек тридцать, впервые, наверное, оставшиеся без родителей, жались к стенкам, растерянно улыбались друг другу, иногда, чтобы побороть смущение, шёпотом заговаривали со своими соседями, но болтовня быстро замолкала.

На меня почти никто не обратил внимания, чему я была очень рада.

Устроившись неподалёку от сооружения, напоминающего институтскую кафедру, я с интересом принялась разглядывать моих будущих одноклассников. Никогда не видела столько суперов в одном месте. Мне даже показалось, что я узнала нескольких девочек, с которыми уже однажды где-то встречалась, но подойти к ним не решилась. Напуганные, как и все остальные, они вряд ли могли бы оказать психологическую поддержку.

Никита помялся рядом с полминуты и ушёл, едва кивнув напоследок. Я даже слегка обиделась. Что он, стеснялся знакомства со мной, что ли?

И тут я увидела того, кого совсем не ожидала встретить. По крайней мере, тут, в «Штуке» в толпе абитуриентов. Я даже слегка расширила глаза, видя, как очень загорелая девочка в коротких шортах и вызывающе яркой футболке, довольно высокая для своих неполных десяти лет, стоит около входной двери, и о чём-то весьма живо общается с дежурным старшекурсником.

Я сразу узнала её. Полина Иванова. Единственная и любимая дочь ныне действующего Сенатора Земли. Самый известный ребёнок нашей планеты. Мне, конечно, было известно, что мы с ней – одногодки (по этому поводу некоторые взрослые даже находили повод для шуток), но то, что мы будем учиться на одном курсе, может быть даже в одном классе – это оказалось полнейшим сюрпризом.

На фоне прочих детей из-за своего самоуверенного вида Иванова казалась ученицей как минимум второго-третьего класса.

Хочу признаться: я крайне любопытна. Мне стало интересно, о чём так долго можно разговаривать с парнем, которого, может быть, видишь впервые в жизни, и я подошла ближе.

– А Васильев тоже здесь учиться? – Спросила Иванова.

– Васильев – в пятом классе, это двадцать восьмой корпус.

– И как его успеваемость?

Дежурный пожал плечами.

– Нормально, как и у всех. Если пять лет оттянул. Иначе бы вылетел.

– Папуля у него противный – жуть, – продолжила девочка. – Сынок, наверное, весь в него.

Было понятно, что старшекурснику не совсем приятно заниматься сплетнями, но прервать свою собеседницу он не решался. Он не останавливал её, иногда поддакивал, но сам не говорил ни слова.

Это могло продолжаться до бесконечности.

Ивановой, наконец, надоело вести монолог, и она развернулась, чтобы уйти, но тут увидела меня.

– Привет! Подслушиваем?

– Я?! – Моё лицо вспыхнуло. – Я нечаянно тут…

Есть у меня такая особенность, унаследованная от папы: у меня очень нежная кожа. Я постоянно краснею по всякому поводу и даже без. Иногда, даже достаточно упомянуть в любом постороннем разговоре моё имя, как я чувствую, как краска заливает лицо.

Полина взглянула на меня. Так оценивающе и внимательно мог смотреть ценитель на произведение живописи. Мне захотелось провалиться сквозь пол.

Само собой, я никуда не провалилась. А Иванова сразу перестала обращать на меня внимание, словно меня тут вообще не было, и опять повернулась к своему собеседнику, забыв, что хотела уйти. В любой другой ситуации я бы обиделась на такое демонстративное невнимание, сейчас же я была этому только рада, и пошла дальше, ускоряя шаги. Только очутившись в другом конце зала, я смогла отдышаться.

Там я наткнулась на ту самую девочку, которую я видела на дороге рядом с военным. Она сидела на своём рюкзачке, держа в руках большую куклу с пушистыми светлыми волосами. Сама девочка была более чем миниатюрной, кукла казалась чуть ли не больше её самой. Теперь я поняла, почему посчитала её намного младше.

Забавный фактик: на кукле был одет джинсовый костюм, точно такой же, как и на её владелице. Интересно, это так задумано или же всё вышло совершенно случайно?

Помню тогда, в парке, меня поразила красота девочки. Вблизи она оказалась ещё привлекательнее. С непонятным благоговением я разглядывала очень правильные черты её лица, греческий профиль носа, большие зелёные глазищи (не глаза, а именно глазищи, они были больше обычного размера и завораживали то ли немного необычным цветом, то ли своей глубиной).

Всё это вкупе создавало ощущение удивительной гармонии. Подобное я видела только однажды, в каких-то очень старых японских мультиках, где персонажей рисовали с утрированно-большими глазами, из-за чего все: и мальчики, и – особенно – девочки, получались трогательно-красивыми.

У незнакомки были очень чёрные волосы и забавная короткая причёска: кончики волос едва доходили до половины щеки…

Неожиданно я поймала себя на том, что совершенно беззастенчиво пялюсь на незнакомого в общем-то человека и с некоторым усилием отвела взгляд в сторону.

А потом мне вдруг подумалось, что если внешность незнакомки оказывает такое впечатление на меня – девочку, то как же должны быть ошарашены представители противоположного пола. Я украдкой оглянулась по сторонам. Мальчишки в пределах видимости занимались своими делами, кучковались по двое по трое, тихонько разговаривали между собой и вроде бы все были заняты своими делами, но при каждом удобном случае косые взгляды то и дело обращались в нашу сторону. Разглядывали, само собой, не меня.

Сначала мне стало обидно, потом – завидно. Хорошо всё-таки быть красивой. Если бы я сама притопала сюда с куклой и вот так вот сидела, обнимая её, тут бы, наверное, такой хохот поднялся бы, что и на улице было бы слышно. А эта маленькая барышня сидит, как ни в чём не бывало, только лицо чуть порозовело, и смотрит в пол.

Смущается.

Интересно, с чего это ей смущаться? Неужели за десять лет своей жизни не привыкла к тому, что на её внешность все обращают внимание? Или это из-за куклы? Если ей уж так нравится это раскрашенное чудо, причём настолько что даже в школу готова её тащить, почему тогда в какой-нибудь пакет эту ляльку не упаковала? Зачем обязательно выставлять на всеобщее обозрение свои пристрастия?

Всё это промелькнуло у меня в голове за какие-то доли секунды, потом я отвернулась и принялась разглядывать ребят.

Снова я подумала, что впервые вижу столько суперов в одном месте, из-за этого на какое-то время возникло ощущение нереальности происходящего. Подумать только, они такие же, как я; и я буду с ними со всеми учиться! Сколько времени я ждала этого дня!

Когда человек хочет чихнуть и что-то вынуждает его сдерживаться, то, чем больше он ждёт, тем большее облегчение испытывает, когда всё-таки чихает.

Я целых три года, учась в обычной школе, с нетерпением ожидала, когда можно будет включить голову на полную мощность. Я, конечно, осваивала литературу всяких направлений, придумывала сама для себя тысячи разных задачек, тут же их решала, находила самые изощрённые темы, о которые можно было поломать голову; если описывать все мои ухищрения – книги не хватит.

Если мне нечего было читать, мне обязательно нужно было что-нибудь слушать, если и это не получалось, приходилось просто над чем-нибудь размышлять. Так уж устроены мы, суперы: для нас насущной необходимостью является получение информации, неважно, какой именно и в какой форме. Я знаю даже случаи, когда, если ничего из серьёзной литературы нельзя было отыскать, суперы наизусть выучивали телефонные справочники. Срабатывал инстинкт крокодила – голодный аллигатор набрасывается на всё, что хоть немного пахнет едой.

Если бы кто-нибудь знал, как это мучительно: читать под партой «Основы экономической статистики» в то время, как остальные ребята с трудом одолевают умножение на четыре… Лучше бы я хотела чихать!

От нечего делать я пересчитала ребят. Их оказалось тридцать восемь. Я – тридцать девятая. Солидно. Когда я училась в обычной школе, у нас в классе было пятнадцать человек, в соседнем – одиннадцать. Здесь качество обучения гораздо выше, следовательно, и нагрузка больше, пожалуй, класса на три нас разобьют, если не на четыре.

Интересно, а Иванова со мной в одном классе будет или нет? До сих пор я видела её только по визору. Везде, где бы ни появлялся сенатор, рядом всегда оказывалась его дочка. Я немного завидовала Полине Германовне; самым обидным, пожалуй, было то, что я была на полгода старше её, потому что родилась двадцатого июня, Иванова, насколько я знаю, четвёртого декабря. А если мы окажемся в одном классе, мне придётся каждый день смотреть на неё и осознавать, насколько большего ей удалось добиться за десятилетие своей жизни в отличие от меня. Пренеприятная перспектива. Хотя, с другой стороны, всё это из-за того, что у нас оказались разные стартовые позиции. Если бы я, к примеру, была дочерью Сенатора…

Дальше я даже и думать не стала. Глупо экстраполировать невозможную в принципе ситуацию, тем более, когда так мало исходных данных. Кто знает, если бы я родилась в сенаторской семье, может я вообще бы сочла за радость учиться в обычной школе и всеми силами старалась бы скрыть, что я супер. (Планета у нас большая, иногда попадаются и такие кадры) Кому известно, что в голове у сильных мира сего, кроме этих самых сильных?

Хотя, пожалуй, очутиться в одном классе с Ивановой – это было бы довольно познавательно; интересно понаблюдать за этой девчонкой в обычной жизни. Какая она? Добрая? Злая? Самоуверенная? Любит командовать? Или подчиняться? Всё-таки у неё папуля – ого-го, обычной девочкой она быть не может – это однозначно.

А ещё хорошо бы очутиться в одном классе с этой самой малышкой, которая всё ещё сидит рядом со мной в обнимку с куклой. Из-за чисто эстетических потребностей. На такую красавицу приятно любоваться, словно в музее на хорошую картину.

Хотя, нет, перебила я сама себя. Пожалуй, я чересчур поторопилась со своими желаниями. Не нужно её в моём классе! Вредина она, скорее всего, несусветная. Ни разу не видела красивых людей с хорошим характером. Всегда почему-то бывает так, что внешняя красота обратно пропорциональна красоте внутренней.

Рядом со мной сидели два мальчика, увлечённых разговором. Специально я не прислушивалась, но некоторые фразы волей-неволей слышала.

– У меня шесть первых мест по математике, – сказал полноватый светловолосый парень своему собеседнику, – это в области. А на материке – три вторых.

– Зато я в НИИ физики полгода работал, – ответил ему сосед. – И деньги за это получал каждый месяц. А ты за зарплату работал?

Мне даже стало за них стыдно. Суперы, а хвастаются друг перед другом, словно самые обычные малыши. Детский сад какой-то! Будь я хоть немножечко посмелее, обязательно осадила бы их. А так мне приходилось сидеть рядом и слушать их болтовню. И как-то обидно становилось, что мне самой нигде поработать не пришлось, хотя несколько раз предлагали трудоустройство с очень хорошей зарплатой.

Эти двое мальчишек отбили у меня всякую охоту прислушиваться и приглядываться к тому, что происходит вокруг. Теперь я поняла Никиту, потому что сама не люблю очень людных мест, предпочитаю лишний раз посидеть в одиночестве.

Я включила персональник и углубилась в чтение средневековой приключенческой книжки. Главный герой – некий капитан Блад, волею судьбы ставший пиратом, – все свои сражения выигрывал за счёт своего недюжинного интеллекта. И сюжет оказался закручен – лучше не придумаешь. Немудрено, что я увлеклась.

Время летело быстро, я едва успевала листать страницу за страницей, не забывая поглядывать на часы. Меж тем девочка с куклой будто начала придвигаться ближе ко мне. Вскоре я совершенно точно заметила, что она смотрит туда же, куда и я.

Я уже не читала, а бессмысленно смотрела на строчки. Я попыталась найти слова, с которыми бы мне обратиться к девочке, но совершенно неожиданно была опережена ею:

– Можно я посмотрю, что ты читаешь? – Вдруг тихо спросила она, настолько тихо, что я её едва услышала.

– Да, конечно, – я чуть повернула экран, не удержалась, чтобы мельком не взглянуть на её личико. Красивая она всё-таки, что тут можно сказать!

– «Капитан Блад»? – Уточнила девочка, заглядывая мне через плечо.

– Он самый.

– Нигде не могу разыскать что-нибудь о Сабатини, хотя много его читала. Историк он хороший, но когда начинает писать что-нибудь о море, то лучше читать без деталей.

– Почему? – Заинтересовалась я.

– Я немножко парусным спортом увлекаюсь, поэтому разбираюсь во всяких тонкостях, – смущённо призналась моя собеседница. – Персонажи делают совсем не то, что нужно делать, как если бы всё происходило на самом деле. Когда дует сильный боковой ветер, Блад даёт команду поднимать крюйсель. Это большой парус на корме судна, – пояснила она. – Всё, что может из этого получиться – это корабль начнёт вращаться на одном месте. Или во время штиля, чтобы использовать небольшие порывы ветра, поднимают грот, когда любой дилетант скажет, что было бы достаточно поднять какой-нибудь брамсель, – девочка безнадёжно махнула рукой. – Плюс ко всему прочему, персонажи постоянно названия парусов путают. Вот скажи, ты бы стала такое читать?

Моя визави испытующе смотрела на меня, ожидая ответа. Я поёжилась под её взглядом, потом неожиданно для себя улыбнулась.

– Стала бы. Чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь? Очень хорошо написано. Мне нравится.

– А мне нет, – она помолчала минуту, потом неожиданно спросила. – Ну, что, знакомиться будем?

– Давай, – я опять не смогла сдержать улыбки. – Я – Настя.

– А я – Марина. Только меня почему-то все Маришей зовут.

– Правильно тебя зовут. Здесь тебя тоже все так будут звать, так что особенно не удивляйся.

– Почему?

– Тебе очень идёт. Круглое какое-то имя. И пушистое. Прямо как ты сама, – всё это я проговорила, внимательно глядя в глаза собеседнице. Я совсем не психолог, но мне было крайне интересно, как она реагирует на прямые комплименты.