Текст книги "«Крестники» Андреевского флага"

Хорошо было польским дипломатам, которых оккупация родины застала в других странах. Тем хорошо, что в Лондоне разместилось польское правительство в изгнании. Поэтому, пусть формально, но они сохраняли свой дипломатический статус. А суверенная Литва свое правительство в изгнание не отправила. А стала Литовской ССР. Там было то, о чем в мае 1917 года мечтал кавторанг русского флота Довконт: бесплатное здравоохранение и образование, пенсии, хлебные пайки. Но Федор Юлье-вич в социалистическую Литву не вернулся. А остался в буржуазной Аргентине. Став вторично эмигрантом в своей жизни.

…Отгремела вторая мировая война. Литва по-прежнему осталась советской. Довконт по-прежнему жил в Аргентине на положении частного лица. Семья пропала без вести в СССР.

По знойным улицам Буэнос-Айреса ходил еще не дряхлый 76-летний старик. Он был везде и всюду только бывший: бывший офицер русского флота, бывший социалист, бывший министр обороны Литвы, бывший дипломат… Одинокая старость маячила в будущем, как призрак «Летучего Голландца» перед форштевнем обреченного корабля. Тревожили сны из далекого прошлого: Морской корпус на Васильевском острове Петербурга, адмиралы Эссен, Непенин, Колчак, Щастный, Развозов. Они были, жили и погибли адмиралами русского флота. А кем он уйдет из жизни? «Бывшим», лицом без гражданства…

Федор Юльевич нарочито бодр и активен в общественной жизни, но в одинокой ночной тишине он признается сам себе, что его деятельность просто бегство от безысходности. Это иллюзия занятости и нужности, и только. Он молил Бога только об одном – о быстрой, не мучительной смерти…

10 апреля 1960 года на одном из митингов 76-летнего участника хватил сердечный приступ. Смерть наступила быстро.

Прах военного министра Литвы и офицера-разведчика русского флота и поныне покоится в аргентинской земле. Как итог огромной жизненной трагедии Федора Юльевича Довконта.

Инженер-полковник литовской армии, Федор Федорович фон Рейнгард, капитан 1 ранга русского флота

После завершения русско-японской войны полки книжных магазинов России заполнили свеженапечатанные книги о минувшей войне. Многие офицеры и адмиралы Императорского флота хорошо владели пером, многим из них было что написать. Но два тома воспоминаний с очень философским и удачным названием «Мало прожито – много пережито», изданные в С– Петербурге в 1907 году, привлекли внимание читателей. Прежде всего, талантом автора. Много пережил Федор фон Рейнгард, хотя к моменту издания ему исполнилось всего 23 года. Но за два года войны, плена и год русской смуты он пережил столько, сколько иному хватило бы на жизнь. При этом молодой офицер не постарел душой, остался бодр, свеж, весело– ироничен к самому себе и к миру. Конечно, дело вкуса, но его описание порт-артурской осады и японского плена сравнимо по увлекательности описания и глубине размышлений с толстовскими «Севастопольскими рассказами».

Будущий полковник литовской армии родился 29 мая 1883 года в семье потомственных дворян Ковенской губернии. И, хотя носил немецкую фамилию, был крещен по православному обряду и носился по двору с мальчишками-сверстниками самым русским Федькой. Его отец и старший брат служили в артиллерии (брат к 1904 году уже имел чин офицера гвардейской артиллерии), а младший увлекся сочинениями Станюковича и, окончив курс Полоцкого кадетского корпуса, настоял на переводе в Морской корпус.

28 января 1904 года Федор фон Рейнгард, фельдфебель выпускного класса гардемарин Морского корпуса, за завтраком в столовой узнал об атаке японских миноносцев порт-артурской эскадры. Старшие гардемарины заволновались. Обычно производство в мичманы происходило в начале мая, и до вожделенных офицерских погон оставалось томиться еще три месяца. Горячие головы забеспокоились, что война закончится без их героического участия. Корпус облетела свежая, ошеломляющая новость. Прибывает сам Государь Император с Императрицей. Уже был напечатан в газетах царский манифест о начале войны с Японией и «без трех месяцев» офицеры жаждали только одного – досрочного производства и отправки на войну! Николай II прибыл в Корпус и, поприветствовав будущих моряков, уже шел к своей карете, когда в нарушении всех правил придворной субординации, дворянского этикета и флотской дисциплины его окружила толпа гардемарин и стала умолять монарха отправить их бой прямо сейчас! Растроганный самодержец размяк от такого напора и пообещал дать указание произвести в мичмана досрочно и лучших из лучших выпускников отправить на Тихий океан. Его обещание произвело тот же эффект, если бы он чиркнул спичкой над бочкой с керосином.

От восторга гардемарины заорали «Ура!» и облепили царскую карету, как металлические крошки магнит. Царский эскорт тронулся – гардемарины «ехали» на карете… Половину Васильевского острова, по мосту через Неву, до самого подъезда Зимнего дворца – весь путь «на карете» ехали восторженные гардемарины и орали «Ура!» оглушая императорскую чету и пугая прохожих и лошадей конвоя. Январский холод и ветер, а на улицу выбежали в форменках и без шапок. Доехав до Зимнего дворца царь, увидев продрогших юнцов, повелел напоить их горячим чаем с ромом и обогреть, пока вестовые из корпуса не привезут шинели и шапки (одному из восторженных монархистов-гардемарин не довелось воевать с Японией после прогулки «на царской карете» он подхватил воспаление легких и скончался). Но организм Федора оказался крепок.

Следующий день, 29 января 1904 года, показался ему сказкой. Царь должен держать свое слово, на то он и царь! Поэтому никто не удивился, когда после завтрака в 8 часов утра выпускников построили и объявили Высочайшее повеление – с этого дня они – господа офицеры! Восторг из молодых мичманов выплескивался, как пена из откупоренной бутылки шампанского. Шумной ватагой они рванулись в город – скорей, скорей одеть вожделенные офицерские шинели! С приказом под погоном еще гардемаринских шинелей, они лихо катили на извозчиках, что гардемаринам было запрещено. Но не офицерам! Каким-то образом о досрочном производстве молодых мичманов стало известно в столице.

Зимнее солнце искрилось на шпиле Адмиралтейства, в снежинках на деревьях, мороз румянил юные щеки. И от вида этих молодцеватых, еще по– детски восторженных мичманов, воинственно билось сердце даже самых закоренелых пацифистов. Городовые как-то по-особому важно отдавали честь, юные барышни и дамы, видя в открытых экипажах гардемарин, бросали им цветы и кричали «Поздравляем!» В ресторанах и на вокзалах офицеры, завидев таких гардемарин, подходили, поздравляли, жали руку и вручали бокал с шампанским. Всем казалось, что все гардемарины, как один, идут на войну с японцами. На самом деле на Тихий океан отправлялось только десять мичманов. Из них двое – во Владивостокскую эскадру, остальные – в Порт-Артур. Им завидовали оставшиеся на Балтике товарищи (Горькая рокировка судеб – из отбывших на Дальний Восток 10 мичманов только один погиб в бою). Потери среди однокашников, попавших в Цусимский пролив с эскадрой адмирала Рожествен-ского, были намного большими).

Фельдфебель выпускной роты фон Рейнгард имел все шансы попасть в число десяти счастливчиков, и попал. Он был зачислен в Квантунский флотский экипаж, дислоцировавшийся в Порт-Артуре. Короткий визит к отцу перед отправкой на войну – и Федор, уже в новеньком мичманском сюртуке с новеньким офицерским кортиком на боку, с группой товарищей ждал в купе третьего звонка поезда. Купе было завалено подарками восторженных петербуржцев: коробки с конфетами, бутылки с вином, засахаренные фрукты… Еще возвращаясь из Ковно в Петербург, Федор стал «жертвой» победного энтузиазма земляков. Увидев юного мичмана в вагоне через окно, его вытащили на перрон, причем оборвали кортик, когда вытягивали в окно, качали на руках, кричали «Ура!», осыпали поцелуями и цветами. Это было какое-то повсеместное помешательство, вскоре сменившееся всеобщим равнодушием к войне, а потом и ненавистью к власти, к флоту, к государству. Запомнилась Федору и другая встреча. В вагоне-ресторане поезда «Ковно-Санкт-Петербург», когда он, помятый и всклоченный, чертыхался, пытаясь приладить оборванный кортик, к нему подошел степенный армейский капитан. Поздравив мичмана с недавним производством (Федор, вздохнув, уже приготовился опять пить шампанское) и, узнав, что тот едет на Дальний Восток, опытный офицер стал говорить о войне. Но не то и не так, как привык слушать Федор. Речь капитана, его аргументы, а главное, прогнозы возмутили моряка и только уважение к старшему по чину и возрасту не позволили ему наговорить капитану дерзостей. О пророчествах пехотного капитана он вспомнил в. японском плену…

Прибыв в Порт-Артур, мичман был представлен вице-адмиралу С.О.Макарову и получил назначение на канонерскую лодку «Отважный» вахтенным начальником. Канлодка стояла на якоре. В момент перестрелки с японскими броненосцами мичман фон Рейнгард был свободен от вахты и потому стал наблюдателем в первом боевом крещении. Безделье породило страх. Грохот разрывов японских снарядов главного калибра загнал впечатлительного юношу в свою каюту. Озарила мысль – вдруг снаряд попадет в его каюту и ему оторвет ноги? Чтобы их спасти, он забрался с ногами на диван и сел ждать японского снаряда, поджав ноги по-турецки… Ждал долго. Пока его не вызвал вестовой, посланный от командира.

Мичман фон Рейнгард прибыл в Порт-Артур 27 февраля. 1 марта позой по-турецки спасал свои ноги от разрыва японского снаряда, забившись на диван своей каюты. А 19 августа 1904 года Командующий эскадрой подписал Приказ № 360, согласно которому что мичман фон Рейнгард «…за мужество и стойкость, проявленные при отражении атаки неприятельских брандеров на рейде Порт-Артура», был представлен к ордену Святой Анны 4 степени с надписью «за храбрость». Через несколько месяцев войны Федор превратился в храброго и толкового офицера. Довелось послужить и на миноносце «Сердитом», под командованием лейтенанта А.В. Колчака, прибывшего на войну из арктической экспедиции.

Осенью обстановка под Порт-Артуром стала катастрофической. О военно-морских баталиях корабельной артиллерии, об отчаянных минных атаках на миноносцах пришлось забыть. Минеры и штурманы, кочегары и рулевые сходили с кораблей и окапывались рядом с армейской пехотой и полевой артиллерией. В морскую пехоту ушел и мичман фон Рейнгард помощником командира полевой мортирной батареи. Вот тут-то Федор и вспомнил слова пехотного капитана под Ковно, сомневающегося в победе над Японией.

Батареей орудий на высоте Орлиное гнездо командовал лейтенант А.В.Колчак. Она огнем прикрывала штыковую контратаку той роты матросов, которую поднял ее командир, мичман Ф.Ф. фон Рейнгард. 19 октября 1904 года Федор был тяжело ранен на Орлином гнезде в ногу двумя пулями. Одна прошла насквозь, вторая раздробила кость.

В госпитале он встретил весть о капитуляции осажденной крепости. Отклонил предложение японцев отправиться домой, если даст слово офицера не поднимать более оружия против Японии. С загипсованной ногой, опираясь на костыль, худой и бледный от потери крови, 20-летний мичман такое слово дать отказался. И мира с Японией не заключал. 25 декабря 1904 года, вместе с нижними чинами (матросами), его повели, точнее, понесли, в плен…

К лету 1905 года на японских островах скопилось более 72 тысяч русских военнопленных. Тут были солдаты и офицеры из-под Мукдена и Ляояна, защитники Порт-Артура, моряки эскадр адмиралов Рожественского и Небогатова. Хотя плен – не санаторий, условия содержания русских военнопленных не были столь ужасающими, как в гитлеровских лагерях 1941 года. Пленных исправно кормили и лечили. Не изнуряли каторжными работами. Офицеры же вообще пользовались свободой передвижения, рядом с ними оставались их вестовые (денщики), им выплачивалось жалованье через посольство нейтральных государств. Времени свободного было вдоволь. Мичман Рейнгард поправлялся быстро – молодой организм жизнестоек. К тому же молодой мичман… влюбился. Потомок немецкого аристократического рода, боевой офицер русского флота, недавний непримиримый враг Империи Восходящего Солнца пал перед мягким обаянием и восточной красотой юной японки Оханы-сан. В правой ноге Федора застряла японская пуля, а сердце было «прострелено» улыбкой японской девушки. Роман разгорался, как степной пожар. Пылкий влюбленный был представлен родителям девушки и, не раздумывая, сделал предложение. Он был готов жениться на подданной империи, разгромившей его страну, и вывезти Охану в Россию. Будущие тесть и теща не противились, но… Восток – он хоть и Дальний, но все равно восток. А это дело тонкое. В общем, за невесту требовали выкуп, стоимость которого в русских деньгах равнялась… 20 000 рублям. Таких денег у бедного мичмана, понятное дело, не могло быть. В отчаянии он телеграфировал отцу. Мудрый артиллерист ответил сыну – приедешь, поговорим. Тем более что в ноябре 1905 года военнопленных офицеров стали возвращать на родину. Поднимаясь по сходням на пароход до Владивостока, Федор махал фигурке Оханы на пирсе и клялся себе, что вернется за ней, чего бы это ему не стоило.

В России его ждали приятные известия. Во-первых, за оборону Порт– Артура его наградили вторым орденом – Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом (в 1907 наградят и третьим – Святой Анны 3 степени с мечами и бантом. А в 1912 – четвертым – Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом). Во-вторых, начальство очень положительно оценило его наблюдения за военной экономикой Японии. В плену он не только томно вздыхал рядом с хрупкой Оханой-сан, но и записывал все, что мог узнать и увидеть о японском флоте. Эти записки он вывез контрабандно – часть зашив в тужурку, часть спрятал в голенище сапога его матрос-вестовой. Правда, в Ковно к отцу его не отпустили, отправив на военный транспорт «Алеут». В Порт-Артуре по мичману стреляли враги внешние – японцы, целили открыто в грудь. Во Владивостоке – предательски, в спину, стреляли враги внутренние – революционеры. В декабре 1905 года царские войска стреляли по баррикадам рабочей Пресни в Москве. В том же декабре Владивосток на несколько дней чуть было не был захвачен Советом рабочих депутатов. Как позже вспоминал сам Рейнгард, мятеж во Владивостоке был «плодом деятельности негодяев… среди этих людей большинство были евреи». Хотя впечатлительный мичман преувеличивал, доля правды в этом была. Революционную газету, орган печати вооруженных анархистов, «Владивостокский листок», редактировал еврей Подпах. А комендантом «революционного Владивостока» объявил себя вольноопреляющийся Шпер, сам себя произведя в полковники. Тыловой Владивостокский гарнизон был распропагандирован, местная полиция не справлялась. Бунт подавили те солдаты и матросы, которые только-только вернулись из японского плена. Хаос в стране они считали причиной своего позора и потому, не церемонясь, стреляли соратников Подпаха и Шпера, как бешеных собак. Благо в боях с японцами получили отличный боевой опыт, а офицерам, которые добровольно разделили с ними плен, верили. Мичмана Рейнгарда обстреляли в спину, когда он шел по порту к своему кораблю. Получить пулю в спину от своих, дома? Это уж слишком!

Впрочем, «своими» те фигуры с винтовками, что маячили вдали, он не считал. Взбешенный Федор сам «пулей» взлетел на борт и приказал ударить по стрелкам из палубных пулеметов. Чуть позже там нашли мертвые тела солдат местного гарнизона, видимо, и стрелявших в офицера. Пулеметы в те дни строчили по улицам Владивостока, кадровая армия спасла Россию от первой русской революции…

Весной 1906 года анархия пошла на спад, и мичман получил долгожданный отпуск. Он сел на пароход и отплыл… в Японию. К своей невесте, Охане-сан. Двадцать тысяч рублей он с собой, конечно, не привез. У него был только один «багаж» – надежда, что вероятные теща и тесть сбавят цену за дочь. Но практичные японские старики были непреклонны. Устав униженно торговаться, Федор вернулся в Россию. Ненадолго. Отец звал сына домой, соглашался даже на японскую невестку, но таких денег у офицерской династии фон Рейнгардов не водилось со времен крестовых походов. Решительный Федор вновь вернулся в Японию и яростно пошел в атаку на будущих японских родственников, как недавно ходил в штыковую на японскую пехоту. На этот раз «оборона» японского папы дала трещину. В Японии ценят настойчивость. Родители Оханы-сан дали согласие на свадьбу и даже справили помолвку, по-японски – «ансинь-суру» (сама свадьба называется «хенхонь-суру»). Молодые люди обручились, и будущий жених отбыл на родину. За родительским благословением и… деньгами. Будущий тесть хоть и сбавил цену, но на романтичный, «бесплатный» брак не соглашался. Жениться – это вам, молодой человек, не в атаку сходить. Тут не храбрость, тут деньги нужны.

Взбесившись, решительный Федор предлагал невесте даже побег с помощью контрабандистов в Россию. Приехать тайно во Владивосток, крестить ее по православному обряду и обвенчаться в корабельной церкви. Увы, приключенческого романа не получилось. Домашняя восточная девушка на столь бурную романтику не соглашалась. Федор вновь уехал на родину один.

В 1907-м он, наконец, приехал в отчий дом. Время лечит все, даже любовь. Под напором аргументов отца и старшего брата, пылкий мичман остыл и, к радости родных, «взялся за ум». Япония, Охана-сан, контрабандисты… Все это стало казаться давним сном, каким-то забавным приключением.

Федор поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, закончил ее с серебряной медалью «Достойному в науках» с занесением своей фамилии на мраморную доску, как лучшего выпускника. Прослушал еще и дополнительный курс академии, став артиллерийским офицером I разряда. В феврале 1913 года лейтенант фон Рейнгард по представлению академика Н.А. Крылова (везло Федору на знакомства с историческими личностями, в Японии в университете Токио он удостоился беседы с японским адмиралом бароном Ноги) был командирован в Германию на яхту «Метеор» для испытания системы Фрама в Атлантике. В апреле 1913 года старший лейтенант флота фон Рейнгард вернулся из Германии и был назначен командиром посыльного судна «Воевода» Балтийского флота. В июле корабль посетил Николай II, в разговоре с командиром вспомнили первый день войны с Японией. Император, узнав, что Рейнгард из «царского» выпуска Морского корпуса января 1904 года, был растроган. Вскоре командир «Воеводы» получил новый орден – Святого Станислава 2 степени. Словом, служба и жизнь вошли в обыденную колею довоенного мира.

Федор Федорович женился. Но не на японке Охане-сан, о которой теперь лишь вспоминал с грустью, как об ушедшей мечте юности, а на православной девице Антонине Ивановне Парамоновой. Может быть, далекая японка и тревожила старшего лейтенанта в снах-воспоминаниях, но наяву милая Тонечка принесла ему 24 мая 1914 года дочь Иринку. До начала новой войны оставалось два месяца. А за месяц до объявления войны с Германией фон Рейнгард получил повышение, став старшим офицером линейного корабля Балтийского флота «Император Александр II».

Началась война с кайзеровской Германией, а старший лейтенант фон Рейнгард не слышал свиста вражеских снарядов. И награды он получал не военные, словно в память о молодости, о Дальнем Востоке. 5 января 1915 года ему вручили очень необычный орден – Знак Православного Камчатского креста 4-й степени. За какие заслуги он был им удостоен – это нераскрытая дальневосточная тайна полковника литовской армии. А 12 января по предложению академика А.Н. Крылова Федор фон Рейнгард стал вдруг штатным преподавателем кораблестроительного отделения Николаевской военно-морской академии.

Но надо было знать характер Федора Федоровича – он не мог провести все войну в тылу. В академии ему было стыдно служить, когда его сослуживцы воюют. Уже в июле 1915 года фон Рейнгард добился назначения командиром 2-го дивизиона 1-й морской партии траления Балтийского флота. Его тральщики тралили стратегический шхерный фарватер. 1 августа 1915 года тральщик «Искра», под командованием фон Рейнарда вел бой у острова Эре с подводными лодками и цепеллинами (дирижаблями) немцев одновременно.

В апреле 1916 года ему пожалован чин капитана 2 ранга, а в декабре он стал флагманским артиллеристом штаба Командующего Флотилией Северного Ледовитого океана, одновременно командуя посыльным судном «Ярославна».

Пала монархия, столь обожаемый фон Рейнгардом царь отрекся от престола. В мае 1917 года Федора Федоровича отозвали с Севера на военный завод военным представителем по корабельной артиллерии. В июне он прибыл на Черноморский флот в распоряжение своего бывшего командира по миноносцу в Порт-Артуре вице-адмирала Колчака. Во многом благодаря ему фон Рейнгард всего через месяц был представлен ужее к чину, а к воинскому званию капитана I ранга. Последнего его званияв русском флоте.

Федор Федорович фон Рейнгард был отличным специалистом в области морской артиллерии, имел опыт боевого траления, сухопутной войны, хорошо разбирался в вопросах кораблестроения. Имел блестящее военно– морское образование. Наблюдательный аналитик, талантливый военный писатель, романтичная, широкая натура…

Литовские вооруженные силы, обретя такого специалиста, обрели клад. Он честно и продуктивно служил новой родине вплоть до осени 1939 года. Когда части красной армии вошли на территорию Литвы, он не стал дожидаться образования Литовской ССР. Используя свою немецкую национальность, 57-летний полковник отправился доживать свой век на родину предков, в Германию, пусть и ставшую нацистской, где спокойно пережил хаос второй мировой войны. Герой русско-японской войны, полковник литовской армии скончался в январе 1948 года на севере ФРГ в возрасте 65 лет, в полном покое и забвении.

* * *

Завершая тему военного флота Литвы в период между мировыми войнами, нужно приобщить еще один факт. Из числа «бывших русских» в Литве 9 апреля 1936 года скончался бывший капитан I ранга русского флота Бонди Игнатий Леопольдович, выпускник Морского корпуса 1889 года. Похоронен в Волкомирском уезде Литвы. Но служил ли он под началом бывшего кавторанга Довконта – неизвестно. Учитывая его преклонный возраст – маловероятно, но не исключено.