Текст книги "Сыскари. Альтернативная история. Место действия Череповец"

Он протянул еще несколько и вздохнул:

– Бухгалтерия. Пальчики обнаружены, но точно установить, кому они принадлежат, не удалось. Было ли тут что-то украдено – это, господа, уже не ко мне. Беспорядок там такой, что даже черт ногу сломит. Теперь по поводу кабинета, – продолжил Ремизов, – в котором были похищены картины. Отпечатки, конечно, есть, но точно сказать, кому они принадлежат трудно. В картотеке, увы, мне обнаружить ничего не удалось.

– М-да, – вздохнул Косолапов, – не густо.

Исправник взглянул на урядника.

– Вот что, Миш, – проговорил он, – возьмешь смышленого помощника да прокатишься по этим адресам.

Серафим Григорьевич протянул листок, исписанный мелким почерком. На удивленный взгляд Лопухина, ответил:

– Это первые подозреваемые. Мне кажется, что вполне возможно, что похищение всего лишь способ увести следствие в другое направление. Попробуй доставить обоих в отделение, а там уж пусть фискалы ими занимаются, ну, если конечно мы у них украденных картин не обнаружим.

Лопухин спрятал записку в карман мундира.

– А кто это? – Спросил князь.

– Старый и новый бухгалтер.

В дверь постучались. Скромно так.

– Входите, – проговорил Косолапов.

Вошел дежурный офицер.

– Разрешите доложить, ваше благородие?

Серафим Григорьевич кивнул.

– Звонили из дома Верещагиных…

– Смотритель Поликарп Федорович Теткин? – перебил его невольно исправник.

– Никак нет, ваше благородие. Звонивший представился Кириллом Андреевичем Верещагиным.

13 августа 1989 года. Российская империя. В окрестностях Череповца.

И все-таки летать на аэроплане и геликоптере это совершенно разные вещи. Максимов это ощутил в полной степени, когда они с Верещагиным летели к Череповцу. Кто бы мог подумать, что человек до этого не испытывавший страха высоты, вдруг начнет бояться. О чем свидетельствовало то, как Евгений вцепился руками в кресло. Ему все время казалось, что геликоптер вот-вот грохнется с небес на землю. Пристав мысленно молил бога, чтобы этого не произошло. Кирилл Андреевич заметил с помощью небольшого зеркала, что висело над управлением машины, как вжался в кресло полицейский. Улыбнулся. Что-то прокричал Максимову, но что именно из-за шума винтов расслышать было довольно сложно. Евгений с трудом оторвал правую руку от сидения (инстинкт самосохранения брал свое) и пальцем показал на ухо, давая понять, что не слышит. И через мгновение вновь вцепился мертвой хваткой в кресло. Видимо фабриканту уже приходилось видеть такой жест. Кирилл Андреевич улыбнулся и вновь кивнул.

И все же, несмотря на охвативший его ужас, Максимов то и дело посматривал вниз, где проплывали пестрые, словно лоскутное одеяло, крестьянские земли. Свободные землепашцы поставляли с этих угодий в близлежащие города (Череповец, Устюжну, Луковец и Мологу) лен, рожь, свеклу, капусту, картошку да морковь. Впереди за лесными чащами была их конечная точка полета – матуринский аэродром имени В. Н. Яниша1616
  – Владимир Николаевич Яниш – один из первых русских летчиков. Дальний родственник столбовых дворян Гальских. Погиб в 1912 году под Севастополем.


[Закрыть], позади поместье Верещагиных, Луковец и Молога.

На аэродроме их уже ждали. Перед самым взлетом, прежде чем запустить винты, Верещагин связался по радио с тамошним диспетчером. Согласовал полет и уже собирался включить двигатели, когда вдруг Максимов не выдержал и задал, мучавшие его все это время, вопрос:

– А можно ли связаться с полицейским управлением города и сообщить, что мы вскоре прибудем?

– Боюсь, что нет. Посторонние разговоры неприемлемы.

Поняв, что уговорить фабриканта не получится, Евгений Васильевич лишь вздохнул. Потом был только шум винтов, от которого не спасали даже наушники. Поэтому во время полета пристав предпочитал молчать, надеясь, что при прилете на аэродром ему удастся связаться с полицейским отделением.

Геликоптер пару раз тряхнуло и мысли пошли в другом направлении. Неожиданно Максимов осознал, что нервничает. Евгений уже отметил, что непроизвольно, когда машина попадала в воздушную яму, он закрывал глаза. И все же уверенность, что фабрикант доведет геликоптер до аэродрома, где-то там внутри теплилась. Пристав невольно взглянул в зеркало и улыбнулся. А ведь он и подумать до этого полета не мог, что Верещагин способен управлять такой сложной техникой. Максимову приходилось слышать, что некоторые фабриканты и заводчики в свое время освоили аэропланы, но чтобы геликоптер… Их частные аэропланы, с разрешения государя-императора, бороздили голубое небо. Увы, такое развлечение могли позволить себе только достаточно богатые люди. Ни пристав, ни исправник и даже князь Чавчавадзе, а он являлся представителем знатного дворянского рода, иметь в собственности аэроплан просто не могли. Дорогая игрушка, однако.

Наконец казавшиеся бесконечными пашни закончились, и они полетели над лесом. Слева по курсу стали видны очертания Череповца. Верещагин вновь взглянул в зеркало (видимо так наблюдал за фабрикантом во время полета Виктор) и улыбнулся. Поднял руку верх и показал большой палец. Подмигнул и о чем-то зашептал в микрофон, прикрепленный к шлему. О чем он говорил, Максимову оставалось только догадываться. Евгений заметил, что за время связи с диспетчером лицо фабриканта несколько раз изменилось. Видимо новости были не такими уж и радужными. По губам пристав понял, что Кирилл Андреевич выругался. Потом замолчал. Выслушал ответ диспетчера, что-то буркнул и улыбнулся. Вновь подмигнул полицейскому, видя, что тот на него смотрит.

Впереди по курсу появилась вышка аэродрома. Вскоре пристав разглядел и само здание. Прямоугольное из железобетона, с огромными окнами. На взлетной полосе самолет, еще несколько в стороне. Чуть поодаль пустая площадка для геликоптера.

Верещагин потянул рукоятку, и машина пошла на посадку. Земля стала быстро приближаться. Сердце пристава усиленно забилось и ему показалось, что душа на какое-то мгновение ушла в пятки. Максимов еще сильнее вжался в кресло.

Неожиданно падение прекратилось, и геликоптер завис. Верещагин опять показал большой палец и что-то произнес. Максимову на мгновение показалось, что он услышал: Потерпите еще чуть-чуть, ваше благородие. Сейчас приземлимся.

У Евгения в этот момент возникло ощущение, что время остановилось. Не самое лучшее ощущение, когда висишь в воздухе в нескольких сотнях метров от земли. А между тем геликоптер медленно начал опускаться. Он думал, с того момента, как прозвучали слова и до того, как машина коснулась цементной площадки, прошло минут пять-шесть, но когда Максимов случайно взглянул на часы, понял что на всё про всё ушло каких-то несколько секунд.

– Ну, вот и прилетели, – проговорил Верещагин, выбираясь из кабины.

– Слава богу, – прошептал Максимов, после того, как фабрикант помог ему спуститься.

– Ну, как понравилось?

– Нет, второй раз я на этой штуке не полечу.

– Зря, – проговорил Верещагин. – Машина хорошая, вам просто с пилотом, я бы сказал, не повезло.

Кирилл Андреевич сошел с бетонного круга площадки и опустился на землю.

– Честно признаюсь, я слегка устал. Сейчас бы чашечку кофе, – мечтательно произнес Верещагин.

Между тем, к ним навстречу, спешил человек в униформе аэродрома. Увидев, его фабрикант поднялся. Невысокий служащий протянул ему руку и произнес:

– Машина готова, Кирилл Андреевич.

Затем посмотрел на полицейского.

– На аэродроме усиленная проверка пассажиров, покидающих город, – пояснил он.

Верещагин сорвал травинку.

– Я надеюсь, вы нашли лучшего шофера, что находится сейчас в районе аэродрома, Сидор Сидорович?

– Лучше не бывает. – Улыбнулся служащий. – Вы в этом сможете убедиться через пару минут. – Затем взглянул на фабриканта и добавил: – Да вы его знаете? Сейчас я вас провожу.

Максимов уже понял, что сейчас таможенного досмотра не будет. Что было причиной? Уважение к персоне Верещагина или его состояние?

– Следуйте за мной, господа, – проговорил Сидор Сидорович и направился в сторону забора, а не к зданию аэровокзала.

Евгений Васильевич взглянул на него. Нехорошая мысль вдруг посетила пристава. А, что если душегуб именно через такую вот калитку, что оказалась в заборе, проникнет на аэродром и улетит? К счастью дверца была закрыта с этой стороны на огромный амбарный замок. Сидор Сидорович достал связку ключей, отыскал нужный и отворил калитку.

Вышли на привокзальную площадь. Несколько автомобилей такси, черных с желтыми шашечками, стояли вдоль привокзального небольшого скверика. Пара автобусов, что изготовляли в Луганске.

Втроем они миновали несколько машин, игнорируя выходящих на встречу шоферов, и, наконец, подошли к нужному такси. Увидев таксиста, Верещагин улыбнулся.

– Вы, правы, Сидор Сидорович, – проговорил он, – это действительно лучший шофер во всем городе. Будем надеяться, что во время пути нам еще будет сопутствовать удача.

Вышедший навстречу таксист был высокого роста. Лицо его было гладко выбрито, а на нем самом красовался довольно дорогой коричневый костюм. При виде пристава улыбка сошла с лица водителя.

– М-да… прошептал он: – Чувствую, что поездка будет бесплатной.

В голосе было явно недовольство. Таксистам по закону полагалось помогать представителям полиции, а это значило возить их бесплатно.

– Степан, – обратился к нему Верещагин, – с чего ты решил.

– Так вот… – таксист кивнул в сторону Максимова.

– Не переживай, – успокоил Кирилл Александрович, – поездка будет оплачена.

Степан повеселел. Открыл дверь автомобиля и помог забраться пассажирам внутрь.

– Куда, Кирилл Андреевич? – спросил он, садясь на свое место.

Пристав хотел, было сказать – в полицейское отделение, но Верещагин его опередил:

– Ко мне домой. Адрес надеюсь, помнишь, Степан?

– Вы меня обижаете, Кирилл Андреевич.

В город из аэропорта можно было добраться только по единственной дороге. Вела она мимо усадьбы столбовых дворян Гальских прямиком к паромной переправе. Комплекс, выполненный в традициях провинциального классицизма, был виден через кустарник, что рос вдоль дороги. Максимов и сам не заметил, как загляделся. Хозяйственная часть усадьбы почти вплотную примыкала к дороге, голубой барский дом (памятник русской усадебной архитектуры XIX века) возвышался на горке, откуда, хорошо было видно берег реки Шексны. Евгений отметил, что новые гаражи, построенные Гальским рядом с конюшней, как-то не вписывались в старый пейзаж. Зато старые постройки радовали глаз. Вокруг барского дома был разбит обширный пейзажный парк. Березы, дубы, елочки и пихты. Тенистые аллей, густо усаженные акациями, сиренями, жасмином, и цветущими розами. Между гаражами и особняком разбит круглый сад с парниками и оранжереей. Пруд. С запада от дома расположены дом управляющего и садовника, амбар, механическая и шорная мастерская, жеребятня, с востока – людские избы.

Такси миновало усадьб и выскочило к переправе. Им повезло. Паром стоял на этой стороне и ждал. Степан заехал на него и остановил машину. Максимов открыл дверцу и выбрался наружу. Направился к паромщику. После пары слов и предъявленного удостоверения, не прошло и пяти минут, как паром вновь заработал.

– Вот так бы и в прошлый раз, – проворчал пристав, забираясь в машину.

– А, что так, ваше благородие? – поинтересовался таксист.

– А когда за господином Верещагиным ехали, – пояснил Максимов, – оба парома оказались на противоположном берегу. Пока ждали, столько времени прошло.

Переправились. Потом по деревянному мосту, такому старому, что казалось, он вот-вот рухнет, пересекли Ягорбу и оказались на территории города.

13 августа 1989 года. Российская империя. Череповец.

Таксист остановился у самого дома Верещагина. Кирилл Андреевич вытащил из кармана портмоне и протянул Степану рублевую ассигнацию.

– Это тебе за труды, – проговорил он.

– Спасибо, Кирилл Андреевич, не забуду вашей щедрости. – Залепетал тот.

– Издеваешься? – спросил Верещагин.

– В какой-то степени – да, – улыбнулся таксист, пряча бумажку в карман. – Вас подождать?

– Нет, не надо. Мы уж как-нибудь до полиции доберемся. Так ведь, Евгений Васильевич?

Выбрались из автомобиля. Верещагин тут же отправился искать смотрителя. Максимов проследовал за ним. Теткина они обнаружили в комнате сторожа. Он сидел на диване и изучал каталог картин, выставленных в экспозиции.

– Где? – спросил Верещагин у него с порога.

– В кабинете художника, – проговорил Поликарп Федорович, понимая, что имеет в виду хозяин.

– Что похищено?

– Одна из картин «Лезгин Шаджи Муртуз Ага из Дагестана», а вот вторая…

– Пошли, я сам взгляну.

Втроем они поднялись на второй этаж. Кабинет художника, как впрочем, и комната выделена под бухгалтерию, исправником была опечатана. Кирилл Андреевич взглянул на пристава:

– Вы можете открыть, Евгений Васильевич?

У Максимова были такие полномочия. Он осторожно отклеил бумажку и отворил дверь. Тут же вошли в комнату, и Верещагин огляделся.

– М-да, – вздохнул он. – Никогда не думал, что такое может произойти. Теперь придется произвести изменения в охране дома. Что вы можете посоветовать, Евгений Васильевич? Какие сейчас охранные системы в моде? Какие из них самые надежные?

– Увы, Кирилл Андреевич, – молвил пристав, – это не к полиции.

На минуту задумался и добавил:

– Вам бы в Охранный дом «Васильев и сыновья» обратиться. Глядишь, что-нибудь да посоветуют.

– Так и сделаю, – пробормотал Верещагин, затем взглянул на смотрителя и утвердительно произнес:

– Кроме Лезгина еще нет Старшины.

Поймав удивленный взгляд Максимова, указал на пустое место у окна:

– Я имею в виду картину Василия Васильевича «Старшина деревни Ходжагент», Она как раз вон там висела. Вот там – старшина, вот тут – лезгин.

– Понятно, – пристав достал блокнот. – Кирилл Андреевич, а у вас нет фотографий картин?

По идее, такие должны существовать. Верещагин на мгновение задумался, затем уточнил:

– Вы имеете в виду открытки, что покупают туристы на память о посещении моего музея?

– Вот-вот их я и имел в виду.

– Поликарп, – обратился Верещагин к смотрителю, – принеси господину полицейскому то, что он просит.

Старик ушел. Было слышно, как он спускается по деревянной лестнице.

– А эти картины имеют ценность? – поинтересовался Максимов.

– Они бесценны, Евгений Васильевич.

– А в денежном эквиваленте? – уточнил Максимов. – Ну, хотя бы приблизительно.

Сумма, которую назвал Верещагин, была достаточно большой, отчего пристав даже присвистнул.

– Вот то-то и оно. И эта сумма не ассигнациями, а золотом.

Вернулся Теткин. Протянул Максимову набор открыток с картинами Василия Васильевича Верещагина. Пристав раскрыл и стал разглядывать одну за другой. «Киргизская девушка», «Армянин из Моздока», «Прапорщик Гассан-Бек Джагранов.», «Представление начальству (Русский офицер и кавказцы)». И вот, наконец, «Старшина деревни Ходжагент» и «Лезгин Шаджи Муртуз Ага из Дагестана».

– Это и есть похищенные картины, – пояснил Верещагин.

– Я возьму эти открытки? – спросил пристав, показывая Старшину и Лезгина.

– Берите весь набор.

– Благодарю, – проговорил Максимов, запихивая открытки за пазуху. – Боюсь, что все не понадобятся, а эти помогут их быстрее отыскать.

Дверь в кабинет художника вновь была опечатана. Смотритель вздохнул:

– И надолго?

– Пока картины не отыщем, – молвил пристав.

– А если не найдете?

– Такие трудно не найти, – хлопнув себя по карману Максимов, – так или иначе, но они всплывут.

– Хотелось бы… – пробормотал Верещагин.

Они спустились на первый этаж. Смотритель отправился в комнату сторожа, а Верещагин с приставом на улицу. У дверей Максимов остановился и произнес:

– Теперь мы едем в отделение.

– Еще один звоночек, ваше благородие, – молвил Кирилл Андреевич. – В страховую контору.

Максимов вздрогнул. Без частного сыщика теперь дело вряд ли обойдется. Страховщики, ни за какие коврижки, не согласятся выплатить деньги «за просто так». Пошлют своего человека.

Верещагин ушел в дом, а пристав остался на улице. Стоял и ждал. Вытащил из-за пазухи открытки и стал рассматривать.

Наконец, появился Кирилл Андреевич и сказал:

– Поехали, ваше благородие.

Разбор первого дня расследования затягивался. Исправнику даже пришлось сделать небольшой перерыв, пока ждали Верещагина. Лопухин, воспользовавшись выпавшей передышкой и понимая, что беседа с Кириллом Андреевичем, возможно, продлится долго, выпросил разрешения покурить. После соизволения Косолапова, ушел на балкон.

– Ваше благородие, – обратился к Серафиму Григорьевичу Ремизов, – мы вам с Бычковым еще нужны?

Исправник задумался. Посмотрел сначала на Чавчавадзе, затем на Лопухина.

– Вы свободны, Акакий Акакиевич, – проговорил он, – если понадобитесь, я вас позову.

– А Миша?

– Он тоже.

Князь оторвался от изучения отчетов Ремизова и улыбнулся.

– Может чайку? – поинтересовался он, когда эксперты ушли.

– Я не против, – донесся с балкона голос урядника.

Серафим Григорьевич вызвал дежурного и приказал принести для всех чая.

Минут через десять подъехали Максимов и Верещагин. Сразу же поднялись в кабинет.

– Рад вас видеть, Кирилл Андреевич, – проговорил Косолапов, здороваясь с фабрикантом. – Жаль только при таких обстоятельствах. – Он указал рукой на свободный стул и произнес: – присаживайтесь.

Вернулся с балкона Лопухин, занял свое место и открыл блокнот. Сегодня ему предстояло стенографировать разговор. Кирилл Андреевич достал портсигар и поинтересовался, может ли он закурить. Получив категорический отказ, слегка расстроился, но папиросы убрал в карман. Чувствовалось, что он нервничал.

Лопухин оказался прав. Разговор с Верещагиным затянулся. Кое-как, принесенный поваром чай, скрашивал беседу.

Исправника сейчас интересовало многое. Во-первых, Серафим Григорьевич желал знать, что за человек был сторож. Мог ли он быть соучастником преступления? Впустил душегуба в дом, а тот, посчитав, что Семеныч свидетель, убрал его. Кирилл Андреевич гневно взглянул на Косолапова:

– Да, как вы смеете, ваше благородие! Семеныч чистейшей души человек! Перекрестился и добавил:

– Был.

– Его могли просто ввести в заблуждение, и он открыл дверь…

– Не верю, – покачал головой Верещагин. – Семеныч был в курсе, что ему будет, если он ночью кого-нибудь впустит в дом. Он бы не стал рисковать, репутация дороже. Да и уезжать он сегодня собирался на отдых в Крым.

– Он сам это захотел? – полюбопытствовал князь.

– Нет. Взять отпуск на месяц предложил сторожу я. Утром он должен был сдать смену смотрителю и уже вечером уехать на поезде в Москву, а оттуда через Киев в Крым.

– У него в Крыму родственники? – спросил Косолапов.

– Нет. Родственники, если мне не изменяет память, у него в Киеве.

– Кто?

Пришлось Кириллу Андреевичу рассказывать о стороже все, что он знал. Где жил и с кем общался. Лопухин только и успевал делать отметки в блокноте.

– А почему вы уволили бухгалтера, Кирилл Андреевич? – спросил вдруг исправник.

Верещагин побледнел, взглянул на Косолапова и произнес:

– Боюсь, это не имеет никакого отношения к ограблению.

– Это уже нам решать, Кирилл Андреевич. Вполне возможно, что ограбление было всего лишь прикрытием…

– Похищение картин стоимостью…, – Верещагин назвал сумму, в которую эксперты оценивали рисунки, – прикрытие? Каким глупцом нужно было быть.

– И все же я хотел бы переговорить с бухгалтерами.

– Я не помню наизусть их адреса, – молвил фабрикант.

– У нас они есть. Вы лучше скажите, почему вы уволили первого, и кто вам порекомендовал второго? Ведь не в газете же дешевых объявлений вы его нашли.

– Вы в какой-то степени правы. Я его нашел в газете бесплатных объявлений. Пригласил, побеседовал. Понял, что он мне подходит, и предложил службу в моем доме.

– А рекомендации? – не унимался Косолапов.

– Были у него рекомендации…

Верещагин назвал несколько имен. Лопухин тут же внес их фамилии в блокнот.

– И всё-таки, почему вы, Кирилл Андреевич, уволили своего бухгалтера? – Спросил Косолапов.

– А какое это имеет отношение к ограблению?

– Ну, мы вынуждены проработать все версии…

– Версии?

– Допустим, ваш бухгалтер мог быть наводчиком.

– Яков Самуилович? Что вы он не такой человек.

– И все-таки, почему вы отказались от его услуг? Неужели, – Лопухин указал на беспорядок, творившийся в кабинете, – терпение кончилось?

Лично сам Серафим Григорьевич, именно так и поступил.

– В какой-то степени это так. Терпение просто иссякло. Хотя как человек, специалист он был хороший…

– Был? – не понял Косолапов и удивленно взглянул на Верещагина.

– Для меня он уже не интересен как бухгалтер. Потому и «был».

– Ну, а как человек, какой ваш бухгалтер? – полюбопытствовал Чавчавадзе, молчавший до этого и что-то упорно разглядывавший в кабинете.

– Да как человек-то он довольно душевный. Может из-за того, что характер у него покладистый и что мастер своего дела, я его и терпел столько лет. А тут в один день не выдержал.

– Почему? – Сам не знаю. Накатило. Может, настроение было не подходящее.

– Не сожалели, что уволили?

– Сожалел. Да только так и не решился обратно позвать. Яков Самуилович человек гордый.

– Забавно, – проговорил исправник. – Такой мог и на преступление пойти…

– Да что вы. Он ведь и мухи не обидит, – перебил Косолапова Кирилл Андреевич.

– И все же из числа подозреваемых мы его, как впрочем, и второго, исключать не будем. Кстати, расскажите нам поподробнее о втором.

Увы, но нечего существенного о другом бухгалтере Верещагин сказать не смог. Тот только к делам приступил пару дней назад. Пока с завалами разбирался, не до бесед было.

– Не густо, – проговорил исправник. Встал из-за стола и прошелся по кабинету:

– Вот тут, какой вопрос возник, Кирилл Андреевич, а картинами этими никто не интересовался?

– Да купить эскизы Василия Васильевича желающих много. Тот же Гальской интересовался. Хотел приобрести.

– Именно похищенными картинами?

– И ими тоже. Гальской – коллекционер.

– А, понимаю, – Серафим Григорьевич кивнул, и Лопухин сделал пометку в блокноте. – А еще кто?

Верещагин назвал пару-тройку фамилий. Ни одна из них до этого не фигурировала в разговоре.

– Если среди них? – спросил Косолапов: – Тот человек, что порекомендовал вам нового бухгалтера?

– Человек, что мне порекомендовал, не является коллекционером и тем более он не интересовался живописью Василия Васильевича.

– Могли бы вы назвать его фамилию.

– А зачем?

– Ну, у нас будет к нему пара вопросов.

– Хорошо. Как угодно, – проговорил Верещагин и назвал фамилию. Лопухин тут же занес её в блокнот. Затем уточнил адрес. Кирилл Андреевич назвал и его.

– А можно поподробнее о тех, кто интересовался творчеством вашего предка? – Полюбопытствовал князь Чавчавадзе.

– Да нет проблем. Князь Сухомлинов. Это из Москвы. Из Петербурга – граф Дадонов и промышленник из Екатеринбурга – Демидов.

Михаил понимающе кивнул. Косолапов при упоминании Демидова побледнел. Надежда, что картины не уехали на восток, лопнула в одно мгновение.

– А, что если не успели… – прошептал он.

Чавчавадзе взглянул на исправника. Без слов понял, что имел в виду Серафим Григорьевич. Ираклий пододвинул к себе открытки похищенных картин и полюбопытствовал:

– А, что это самые ценные картины из коллекции, Кирилл Андреевич?

– Да нет…

Разговор продлился еще минут десять. Наконец, исправник выписал пропуск и Верещагин ушел.

В тени огромных лип, что росли вдоль улицы Лесопильной, от которой до речки Шексны рукой подать, возвышался двухэтажный деревянный дом с резным палисадом. Аккуратненький сосновый забор, окрашенный в желтый цвет, прятал от посторонних глаз небольшой вишневый сад да несколько огородных грядок, на которых росли укроп, петрушка, сельдерей и репчатый лук. Когда-то здесь находился еще и небольшой сарай, но со временем он начал гнить и жители дома, а ими являлись коллежский регистратор – станционный смотритель – Егор Алексеевич Белкин и исправник местного отделения полиции Косолапов Серафим Григорьевич, решили построить на его месте гараж, в который можно было поставить, как минимум, два автомобиля. Вот только станционный смотритель предпочитал машине мотоцикл. По утрам, когда он уезжал на железнодорожную станцию «Череповец-1», было слышно, как работает двигатель стального коня. Супруга Егора Алексеевича была женщина образованная и несла службу в городской больнице, до которой отсюда было рукой подать. Двое детишек, младшему из которых было восемь лет, учились в гимназии №8. Косолапову нравилось, когда на улице или со двора, раздавался детский смех, и скрипели старенькие, слегка проржавевшие от времени, качели. К сожалению, Серафиму Григорьевичу и Наталье Николаевне (так звали супругу исправника) бог наследников не дал. Попытки изменить ситуацию пока были безрезультатны. Вот и сегодня (по мнению фельдшера Владимира Алексеевича Лебедева, что бывал в доме коллежского регистратора) у них были благоприятные дни для зачатия. Вот только, увы, жизнь внесла коррективы в планы. Утренний звонок заставил исправника уехать по делам. Явно что-то произошло серьезное, об этом даже не стоило спрашивать супруга. Ей и слова не сказал, видимо, не желая расстраивать. Но она все равно психанула и разбила вазу, отчего горничной Клаве пришлось тут, же искать веник и подметать. В слезах просидела у окна, затем не выдержала и отправилась гулять в ближайший парк, что находился недалеко от церкви Рождества. Красивое место в данном районе города. Прямые, словно лучи солнца, линии пешеходных дорожек. Аккуратненькие лавочки, дивные, радующие глаз, фонари, выполненные местными умельцами с завода «Звезда», что когда-то принадлежал Милютиным, а теперь находился в частной собственности Гальских, в ретро-стиле. Один край парка, примыкает к улице Лесопильной, что тянется аж до Панькино, а второй упирается в песчаный берег реки. Оттуда доносится смех и радостные крики горожан. Наталья отправилась в беседку, где обычно отдыхали матроны, когда их детишки баловались по соседству, играя в игры. Именно там супруге Косолапова и удалось узнать, что случилось. В небольшом городке слухи распространяются довольно быстро. Женщины обсуждали преступление, что произошло накануне ночью. Выяснилось, что убили сторожа в доме фабриканта Верещагина. И ко всему прочему, душегуб, вынес из дома ни много ни мало, а почти все картины нарисованные художником-баталистом. Просидев полчаса в обществе сплетниц, Наталья Николаевна, наконец, не выдержала, и прошептав: «Да это же полный бред!», ушла домой. Не верилось ей, что убийца вот так вот один смог унести все картины, что находились в музее. Каким же Иваном Поддубным он должен был быть, чтобы сподобиться на такое. В отличие от Серафима Григорьевича она пару раз посещала экспозицию и имела понятие, что та собой представляет. Чтобы увезти все нужно много времени и, как минимум, «полуторку», а это привлекло бы внимание того же городового.

В обычное время Косолапов домой не вернулся, и Наталья начала уже было верить, что вполне возможно, что слухи не лишены под собой почвы. Она позвала Клаву и велела на всякий случай подогреть щи, сваренные кухаркой накануне. Сама села на табуретку у окна, что выходило на Лесопильную, и стала ждать супруга.

Когда же Серафим появился, а был уже седьмой час. Ничего не сказав, тут же ушел в кабинет. Наталья проводила его взглядом. Вздохнула. Полицейский автомобиль, доставивший супруга, в то же мгновение уехал. Детишки, которые в этот момент выскочили на улицу, поглазеть, что там происходит, проводили с шумом и криками, преследуя аж до поворота. Наталья Николаевна только покачала головой.

Из кабинета Серафим Григорьевич вышел минут через десять. На нем теперь был бордовый халат, из-под которого виднелись брюки, и домашние туфли. Опустился в кресло и потребовал, чтобы Клава приготовила ужин. Затем взглянул на супругу, поинтересовался:

– Ну, что там бабы говорят?

– Где, родной? – откликнулась супруга.

– Да в парке. Вот только не говори мне, Наташа, что ты весь день дома просидела дома. Мы же с тобой женаты не первый год…

Наталья Николаевна смутилась. Опустила глаза и прошептала:

– Насчет чего, Серафимушка?

– Да насчет сегодняшнего преступления. Слух-то, поди, по городу разошелся?

Наталья призналась, что так оно и есть:

– Говорят, сторожа убили, да все картины из музея похитили…

Но муж перебил:

– Ну, не все, а парочку похитили.

Женщина побледнела. Она рассчитывала, что про картины дамы насочиняли, а оно вон как вышло. А, что если ее супруг не поймает этого душегуба да не вернет их владельцу.

– Что будет, если ты его не поймаешь, Серафимушка?

– Ничего не будет, – проговорил Косолапов, встал с кресла и прошелся к столу, куда Клава уже поставила тарелку со щами. – Найдем мы этого душегуба, да и картины сыщем.

– А если не найдете?

– Молчи, дура! – Вспылил исправник. – И думать не смей. Сказано найдем – значит, найдем, а иначе…, – Серафим Григорьевич опустил глаза. Замолчал, но супруга и без слов поняла его.

Механизм поиска уже был запущен. Словно отлаженные швейцарские часы, он должен был сработать достаточно четко. Когда ушел Верещагин, Серафим Григорьевич распределил между сотрудниками работу. Не повезло приставу Максимову. После того, как стало известно, что Верещагин все-таки выпросил из столицы человека в помощь, Евгению Васильевичу было приказано сопровождать сыщика. Не хватало еще, чтобы питерец куда-нибудь, по своему неведению, вляпался. Сунется в одиночку, не дай бог, в «убей-городок» и тогда греха не оберешься. Там ведь не посмотрят доморощенный это полицейский или гость заезжий.

Хотел, было, Серафим Григорьевич поручить Мишке Лопухину проверить бухгалтеров, но в последний момент передумал. Урядник и так занимался одним делом, и нагружать его дополнительной работой пока (по крайней мере) было глупо. И то до ума не доведет и на этом полностью не сосредоточится. А ведь там-то осталось совсем ничего – взять мошенника, а значит нужно постоянно быть в полицейском управлении, а не мотаться по городу. Хорошо еще, что сегодня все пока в этом плане было тихо. Человек, что должен был подать знак, в участок не звонил, а это значило, что мошенник в указанном месте так и не появился.

В итоге проверка бухгалтеров выпала на долю князя Чавчавадзе. Тот, конечно, был недоволен, но выбирать не приходилось. Еще один урядник должен был обойти все прилегающие к усадьбе Верещагиных дома и узнать, не видели ли в последнее время подозрительных людей. Ведь не с бухты-барахты грабили музей. Душегуб явно действовал по заранее разработанному плану, в который вряд ли входило убийство сторожа, но что получилось-то получилось. Одно ясно: брал тот определенные картины и, причем, когда проник в дом, прямиком направился именно в кабинет художника, а не куда-нибудь еще.

– А что еще говорили дамы? – неожиданно спросил Серафим Григорьевич, понимая, что среди кучи всей этой шелухи слухов всегда можно отыскать нечто такое, что сможет подтолкнуть следствие.