Текст книги "Как мы бомбили Америку"

Александр Снегирёв
Как мы бомбили Америку

Ольге, Юхану и той Америке, которую я люблю.

Часть 1

Нью-Йорк

Мы долетели! Ура! Мы долетели… Ранним вечером, когда все становится золотистым, мы, уставшие и довольные, шли по тротуару верхнего Бродвея, и нам казалось, что впереди только счастье. Таможенники не попросили нас выбросить недоеденные московские бутерброды и не произнесли знаменитую фразу «вэлком то Юнайтет Стэйтс». Листая мой паспорт, парень с проколотой бровью уточнил, кем я собираюсь работать. Я принялся было что-то бубнить на ломаном английском, но парень отмахнулся и поставил штамп. Проникновение в великую страну осуществилось не по законам, усвоенным из кино. Впрочем, это не отразилось на всем остальном. Остальное напоминало кинофильм.

По улицам разгуливали здоровенные негры в красных бейсболках и майках на вырост. Уж не знаю, выросли они или нет, вряд ли. Перекормленные цветные подростки, выжившие в школьных перестрелках, выгуливали своих деток. За стеклами кафе восседали бабушки и прабабушки этих негров, в розовых шляпах, и чинно пили кофе, недоброжелательно поглядывая на белых ровесниц, случайно забредших за соседний столик. Повсюду сновали черные; черные желтоватые, черные шоколадные, иссиня-черные и черные-пречерные. В общем, на любой вкус.

Навстречу неслись велосипедисты всех рас и цветов. Тихо скользили роскошные автомобили. То и дело с гнусавыми воплями сирены проезжала пожарная машина, мигающая разноцветными огнями, словно елочная гирлянда. Пожаров при этом нигде видно не было. Повсюду виляли аппетитные дамские попки, то прикрытые легчайшими тканями, то обтянутые напористыми джинсами. Швейцары в фуражках мыли тротуары возле парадных. За витринами сверкающих магазинов мелькали красавицы продавщицы, так и искушающие вас отдать им все до последнего цента. В первые дни мы старались поспевать в ногу с этим гигантским городом, а заодно жадно пожирали глазами все вокруг.

Мы – это я и Юкку. По правилам имя «Юкку» не склоняется, но все русские, и я тоже, склоняем его, как хотим. Я зову друга то Юкка, то Юк. Нам обоим стукнуло двадцать один, и мы впервые оказались в Соединенных Штатах. Мы были студентами, и каждый имел свои виды на Америку. Хозяйственный Юкка планировал заработать на новые зубы для своей матери-эстонки, я же приехал без конкретной финансовой цели. Деньги мне, конечно, не помешали бы, но на что их тратить, я тогда не знал.

Юкка – мускулистый блондин. Девчонкам всегда нравился его пресс, чему я тайно завидовал. Он никогда не качался, а пресс имел, как в журналах. Я же выжимал из себя все соки изнурительными упражнениями, но такого пресса добиться не мог. Юкка обладал манерой сосредоточенно курить, как человек, имеющий четкий жизненный план. Я не курил и планов никаких не имел не то что на жизнь, но даже на следующий день.

Я – коротко стриженный шатен, выше среднего роста, с походкой и видом бездельника, несмотря на то, что отец полковник в отставке. Одевались мы так: я в оранжевый комбинезон на голое тело, Юкка – в черные ботинки и шорты.

Меня застали врасплох две вещи, первая относилась к языку. Местные бомжи и собаки понимают английский. В России я не видел ни одного бездомного забулдыги, свободно болтающего на языке Фитцджеральда и Кеннеди. О наших собаках и говорить не приходится. В Нью-Йорке же бездомные юродивые плели что-то по-английски, а псы реагировали на команды, которых я не понимал. Такой вот это англоязычный город, Нью-Йорк.

Вторым пунктом моего удивления стал повсеместный прием и выдача бумажных долларов абсолютно непотребного вида. Доллары мятые, грязные и побывали бог знает в каких руках. По привычке я отпирался, когда, расплачиваясь хрустящими московскими сотнями, на сдачу получал комки измятых подтиралок.

– У меня же их нигде не примут, ребята! – Кассирши смотрели на меня большими глазами, явно не понимая смысла этих слов. Полагаю, меня принимали за обкурившегося идиота. Но я не виноват. У нас ведь как: если зеленая бумажка не только что с печатного станка, дамочки в обменниках начинают презрительно фыркать и бурчать про комиссионные. Или, что еще хуже, отсылают в какое-нибудь захолустное отделение Сбербанка, где вас обложат штрафами и сделают большое одолжение, обменяв на рубли «эту рвань».

Постепенно я привык. Англоговорящие бомжары и псы перестали шокировать, а баксы я стал лихо распихивать по карманам, не заботясь об их, баксовом, лоске.

Первое утро в Нью-Йорке

Нашу поездку устроило агентство «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!». Они занимались отправкой студентов на летние заработки в Штаты. В первую ночь нас разместили в чистеньком хостеле возле Колумбийского университета. Я проснулся часа в два и уже не мог заснуть, давала о себе знать разница во времени. Юкка сладко дрых, а я изнывал от скуки, перебирая в памяти прошлый день. В Шереметьево мы перепутали залы ожидания и чуть не опоздали на самолет. Случилось следующее – мы сидели себе и дивились, как мало народу летит в Нью-Йорк. Напротив нас устроилась парочка миленьких девочек, с которыми мы очень скоро начали переглядываться. Путешествие уже начало казаться романтическим приключением, как одна девочка, томно вздохнув, спросила другую:

– Интересно, какая сейчас погода в Барселоне?

– Жара… – страстно произнесла другая и стрельнула в меня глазками. Я не ответил. А с Юккой мы переглянулись.

Не сговариваясь, мы подхватили сумки и ринулись на поиски своего самолета, посадка в который к тому моменту заканчивалась. Покинутые красавицы с сожалением смотрели нам вслед, а у нас не было времени подмигнуть им на прощанье.

В самолете мы безо всякой меры нагрузились ледяным шардоне и слегка простыли. Так что, лежа в нью-йоркской кровати, я тихонько покашливал. От скуки меня спасло раннее летнее утро. За окном стало сереть, а потом свет начал разбавлять темноту все сильнее, и вскоре его концентрация достигла ста процентов. Я уселся на подоконник. Это было мое первое утро в городе великих возможностей. Как я понял потом, для меня это было заодно и последнее спокойное, мирное утро в этой стране. Я смотрел на птичек, клюющих тротуар, на голого худого негра, кутающегося в черный полиэтиленовый пакет прямо под окном. Негр был стар и явно мучился от похмелья. Утренний холодок не давал ему покоя: мусорный пакет – это вам не мягкий кашемир, в пакет особенно не укутаешься. Едва старик принял удобное положение и уснул, как рядом затормозила полицейская машина. До меня отчетливо доносились переговоры их рации. Полисмены стали изучать негра, решив, что он окочурился. Тут негр дрыгнул ногой сквозь сон, и копы, успокоившись, укатили.

Запах метро

Как было оговорено заранее, нас покормили завтраком. В роскошном университетском зале с темными панелями и старой резьбой организовали «шведский стол». Синтезированное из порошка месиво, называемое омлетом, и пережаренные ломтики бекона, ободранного с боков генноизмененных свиней, подавали в качестве основного блюда. К этому прилагались кексы с искусственными красителями, йогурты с ароматизаторами и яблоки, пахнущие резиновой прокладкой на дверце холодильника. Прекрасная идея «шведского стола» была попрана американцами, как пакт Молотова – Риббентропа Гитлером. Повсюду царила лишь иллюзия выбора. Я не гурман, я привык ко всему благодаря моей вечно опаздывающей на работу мамочке, которая кормила меня чем угодно. Но только не химикатами.

После завтрака боевая тетка с оптимизмом недавно брошенной мужем одинокой сорокавосьмилетней женщины обрисовала перед нами радужные перспективы пребывания в Штатах. Огромный зал, заполненный жаждущими приключений молодцами из Европы, гудел и мало интересовался ее словами. Тетка скоро завершила свою речь, нам раздали буклеты с жизненно важными телефонами и отпустили на все четыре стороны. Я заглянул в буклет: федеральная справочная «Скорой помощи», справочная поиска людей, справочная ночлежек…

Мы съехали из хостела и отправились в Бруклин, на более дешевый ночлег, заранее найденный Юккой по Интернету. Чтобы добраться туда, мы впервые спустились в метро. Подземка удивляла больше, чем безразличие таможенников. Во-первых, это был ледник, во-вторых, зловонный. Сразу вспомнилась школьная экскурсия в колбасный цех. Там был ангар-холодильник, где с потолка свисали сотни свиных туш. Нет, там не воняло тухлятиной или чем-то подобным. Там просто пахло мясными деликатесами. Концентрированный запах вкуснятины. Тогда я понял, как пахнет смерть. В нью-йоркском метро пахло смертью, а еще отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия. Башка трещала, я сидел в сортире и силился понять, куда же мне деть горы пустых бутылок и окурков, плавающих в стаканах.

Восемнадцатилетие бывает раз в жизни, а в колбасные цеха регулярно ходить не надо. Метро же вещь столь обыденная, что без нее никуда, даже если там холод и смрад. Пришлось взять себя в руки, выложить по одному зеленому с полтиной и трястись в стальном вагоне до нужной станции, зажав носы. Так как метро наполнено неграми, а мы морщились, то некоторые из них, озабоченные проблемами расизма, поглядывали с неодобрением. Наша дрожь, вызванная холодом, усилилась, мы начали дрожать еще и от страха. За мнимый расизм нас не побили. К тому моменту, когда пот на наших телах начал превращаться в лед, а запах вплотную подвел к обмороку, поезд остановился на нужной станции. Мы выпали из вагона.

От наших ног расползался Вавилон. От ног потому, что мы стояли у перил эстакады, по которой грохотали стальные змеи поездов. Эстакаду соорудили в досварочную эпоху – она состояла из железных конструкций, скрепленных заклепками. Внизу среди трех-четырехэтажных зданий копошился разношерстный люд. На горизонте в солнечном мареве плавились небоскребы Манхэттена. Мы спустились по дощатым ступеням.

За счет зеленого цвета и множества арок эстакада походила на восточные дворцы из сказок. Каждые три минуты ее сотрясал поезд. Мы двинулись вдоль, мимо выставленных на тротуар старых холодильников, стиральных машин и продавленных диванов.

Второй хостел

Второе место нашего обитания находилось в двух шагах от станции метро. Окна комнаты выходили на метрорельсы. Когда проезжал поезд, не слышно было собственного голоса. Кроме нас в комнате проживали еще пятеро парней. Спали на двухъярусных кроватях. Мне досталась верхняя полка. В районе головы в стене зияла черная дыра, в которую мог бы уползти небольшой ребенок.

– Прикинь, ночью оттуда вылезет крыса и отъест тебе башку! – пошутил Юкка.

Мне было не до шуток. Кто мог гарантировать, что из этой дыры и вправду не появится крыса и не сожрет меня, пока я буду спать? Эта дыра пугала меня, но неприятности приходят не оттуда, откуда ждешь.

Этажом выше жили девицы, две блондинистые немки-близняшки и аппетитная китаянка. Откуда такая информация? Рассказал рыжий ирландец, спящий на нижней койке. Мы бросили сумки и двинули в город на поиски работы.

До центра Манхэттена мы добрались с трудом. Если в Нью-Йорке ты сел в поезд, идущий по красной ветке, это не гарантирует, что он вдруг не свернет на зеленую. Кроме того, некоторые станции поезда проезжают без остановок. Так что к вони и холоду добавляются еще и элементы ориентирования в подземелье. Игра на выживание всего за полтора доллара. Мы выиграли, вышли среди небоскребов Уолл-стрит.

Мы стояли среди толкающихся клерков, а каждая открывшаяся дверь обдавала волной кондиционированного воздуха. Мы застыли, задрав головы, насколько позволяла шея, завороженные сверкающими фольговыми верхушками рукотворных айсбергов.

Если сравнить полуостров Манхэттен с кораблем, а здания с командой, то громилы сбились в кучу на носу и по центру, в районе Парка. Остальной город застроен восьми-десятиэтажными домами из кирпича темного, приятного глазу цвета. Небоскребы напоминают бруски алебастра. Колонны с капителями – цветами лотоса подпирают тяжелые скульптурные фризы, каменная резьба карнизов стягивает стены, разноцветные керамические венки обрамляют окна, бронзовые зеленые совы гнездятся под крышами, острые шпили сверкают, стальные ястребы водостоков вот-вот сорвутся, увидев добычу. Сразу видно – строили люди, уверенные в своем бессмертии. Особенно горделиво стояли башни «Близнецы». Братья-рыцари, охраняющие залив, а заодно и весь Западный мир.

Стоя у подножия двух башен, мы чувствовали себя припечатанными ими навеки. У нас возникла дерзкая мечта – устроиться туда мойщиками окон. Полировать до блеска эти стеклянные латы, за которыми подписываются контракты, решаются чьи-то судьбы, происходит любовная игра. Но в газетах таких объявлений не было. В них вообще ничего путного не предлагалось. По крайней мере, для нас. Требовались только девочки-сиделки или выгуливальщики собак за копеечную плату.

Поужинали в Чайна-тауне и вернулись в хостел уже в темноте. В животах переваривался рис, залитый пивом «Чинтао». Подходя к дверям, мы остановились: чего-то не хватало. Напротив тускло светилась алкогольная лавка.

Перед кассой отсчитывал бумажки покупатель бутылки «Джека Дэниэлса». Когда он повернулся, уходя, я улыбнулся ему. Типа, привет, типа, мы тоже за бухлом, мужик. Типа, я не дикарь какой-нибудь, а такой же цивилизованный, как и вы, американцы, улыбаюсь незнакомцам. Он обсмотрел меня бегло и спросил:

– У тебя проблема?

– Нет, – сказал я и почему-то извинился.

Я сунул такому же суровому продавцу очередную сотню, получил девяносто с мелочью сдачи и здоровенную бутыль кислого калифорнийского «Шабли». Документа, подтверждающего мое двадцатиоднолетие, торговец синькой не спросил. Мифы рушились на глазах. Подхватив бутыль за горлышко, как гранату, мы пошли штурмовать немок и аппетитную китаянку.

Немецкие близняшки и аппетитная китаянка

В общей гостиной собрались немногочисленные обитатели хостела, сползшиеся из города после жаркого дня. Здесь был ирландец Шон, ожидающий получить по знакомству работу вышибалы в баре одного из «Близнецов», парочка смурных персон незапоминающегося пола и, конечно же, две одинаковые немецкие крестьянки и китайская пампушка. Они оказались и вправду загляденье: после трудового дня тевтонки готовили ужин, а азиатская лентяйка развалилась на диване. Я грохнул на стол «Шабли», компания оживилась.

По ходу выпивки языки у всех стали развязываться, и атмосфера заметно потеплела. Оказалось, что немки работают бэби-ситтерами на Манхэттене, а китаянка ни черта не делает, просто торчит в городе, пока не решит отчалить к родственникам в Денвер. Мы рассказали, что не можем найти работу. Никто ничего посоветовать не смог.

– А я не знала, что русские бывают темноволосыми, – китаянка придвинулась ко мне. Ее крепкая, напористая грудь уперлась в мое плечо. Я промычал:

– Таких, как я, в России мало, я необычный. – Китаянка возбуждала во мне интерес. Очень даже возбуждала. Но в тот вечер «Шабли» особенно сильно ударило в голову. Хотелось спать. Тяжелый день, восьмичасовая разница во времени, жара… Я приобнял девчонку. Юкка тем временем перешел к решительным действиям.

– Красивая татуировка, – он провел пальцем по сердечку на плече одной из близняшек.

– У меня такая же, – хихикнула другая.

– Вот как, а где?

– Показать?

– Валяй.

Немка увлекла Юкку в санузел. Сестричка последовала за ней. Шон пьяно присвистнул:

– Русский сукин сын!

Китаянка навалилась на меня всем телом и глубоко поцеловала. От сонливости я не сразу среагировал, но быстро включился и с наслаждением ответил на поцелуй. Тем временем щелкнула задвижка сортира, и оттуда донеслась возня. Строители явно сэкономили на звукоизоляции.

– Укуси меня, – услышал я Юккин английский из-за стенки и полез китаянке под майку. Юкка вскрикнул, видать, вместо одной немецкой челюсти его цапнули сразу две.

– А теперь ударь меня и скажи «красная свинья»! – потребовал Юкка. Немки пьяно рассмеялись, но выкрикнули что-то на своем сексуальном языке. Раздались звуки пощечин.

«Молодец парень, хорошая идея», – подумал я и принялся ласкать грудь моей подопечной. Китаянка застонала. Грудь у нее, надо отметить, была что надо. Соски сгущались шоколадными ягодами под моим языком. Но меня, как на зло, снова стало вырубать.

– А теперь повернитесь. Вот так. Тьфу… О, да… – донеслось из-за стены. «Вот это уже по-нашему», – порадовался я за Юкку. Послышалось мерное сопение и позвякивание каких-то банных причиндалов. Китаянка забралась мне в трусы. Я бодрился изо всех сил. Сознание орало «давай!», а тело стремительно засыпало.

Каждое позвякивание за стенкой сопровождалось нарастающими стонами. Шон, сидящий на диване напротив, захрапел.

– Кричи «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер, русский партизан»! – скомандовал Юкка. Немки среагировали моментально. Будто всю жизнь ждали этого момента.

– Хайль Гитлер! Красные свиньи вон из Европы! Германия воспрянет!!! Зиг хайль!!! А-а-а-ааааа…

Фашистские лозунги перешли в оргазм. Шампуни и дезодоранты посыпались на пол. Даже Шон вскочил, но, поняв, что это не война, глупо улыбнулся и снова засопел.

Нам так много рассказывали про фашистов в школе, что с тех пор главным желанием Юкки, хоть он и эстонец наполовину, стало – трахнуть какую-нибудь фашистскую сволочь. Главное, чтобы погрудастее была и ругалась на своем солдатском языке. Патриотическое воспитание превратило нас в садо-мазохистов. Мысли мелькнули в голове быстрой ласточкой, и я вырубился.

Глупо, конечно, и с житейской точки зрения, и с сюжетной. Отволоки я тогда эту китаянку в пустующее помещение, было бы о чем писать, а так…

Меня растолкал Юкка. Было темно.

– Чувак, вставай, надо валить, – шипел он.

– Чего? Зачем? – спросонья не понимал я. Чувствовалось, что физиономия распухла, а на щеке глубоко отпечатался рельеф диванного покрывала. Во рту мерзко горчило.

– Зачем валить, Юк? – жалобно простонал я.

– Эта сучка нажралась и впала в истерику. Короче, она орет благим матом и говорит, что вызвала полицию!

– Какая сучка?

– Косоглазая!

– А что не так? – взмолился я, стирая рукавом натекшую изо рта слюну.

– Обозлилась, наверное, что ты ей не вставил, – усмехнулся Юк.

– А…. а я ей разве не вставил? А зачем тогда полицию?

– Сказать, что ты ее изнасиловал! Вставай скорее!

– Бред какой-то. А откуда ты знаешь?

– Хилли и Эльза сказали, – хитрая Юккина физиономия так и светилась в темноте от удовольствия.

– Какие еще Хилли и Эльза? – спросил я, поняв на середине вопроса, кто такие Хилли и Эльза.

Обидно, когда ничего не было, а тебя в изнасиловании обвиняют. Это Америка, тут к таким вещам относятся серьезно. Это я знаю из сериала «Санта-Барбара», где Кристи обвинила Тэда в изнасиловании, при том что Тэд к ней даже не прикасался. А ей этого очень хотелось. Вот и обвинила. От обиды. Короче, Тэда чуть не посадили.

– Я все собрал, валим! У нас все равно только до сегодня оплачено. – Юкка, всегда помнящий о практической стороне вопроса, сунул мне в нос сумку, и я, теплый, ранимый, как любой внезапно разбуженный человек, поплелся за ним следом. Сверху доносились глухие китайские подвывания. Из темноты появились немецкие близняшки. Они нежно поцеловали моего друга. Я прислонился к косяку, меня мутило. Наконец прощание закончилось, и мы тихонько спустились по лестнице, открыли дверь и скользнули в раннее нью-йоркское утро.

Свои

Просидев до открытия газетных ларьков на тротуаре, мы сразу купили парочку русских изданий. Соотечественники должны были стать для нас приютом и опорой в этом враждебном мире. Мы без труда обнаружили предложения жилья и вожделенной работы.

– Требуются мойщики окон, – прочел Юкка.

Также предлагались койки в хостеле, всего за 70 долларов в неделю. Такая цена показалась манной небесной.

– Сначала разрулим работу, – скомандовал Юк. Мы зажали носы и ринулись в метро.

Офис располагался в районе сороковых улиц. Мы уточнили номер дома и поднялись по узкой, заставленной старой мебелью лестнице. Кроме нас на собеседовании присутствовал только интеллигент лет сорока. Из Таджикистана, как обнаружилось впоследствии. Встречал всех худощавый парень с носом.

– У меня уважаемая фирма, все мои клиенты с Манхэттена, – первым делом произнес парень с интонациями южнорусского кидалы. В слове «Манхэттен» примешивался презрительный американский акцент. Получалось «Манхаттэн».

– Я выдаю вам дорогостоящий комплект оборудования, и вы ездите по вызовам.

– Это не то, что мы хотели, – шепнул я Юкке. – Мы хотели сидеть в люльках…

– Комплект состоит из набора дорогостоящих щеток, специального ведра и страховочного бэлта, – работодатель начал примешивать английские слова в русскую речь.

– Бэлт стоит особенно дорого. Так как вы будете возить все оборудование с собой, а возвращаться придется поздно, то вас могут ограбить. А весь набор стоит полторы тысячи американ далларс!

Таджикский интеллигент трагически нахмурился. Мы с Юккой переглянулись.

– Если вас ограбят, кто возместит мне потерю дорогостоящего оборудования?! А? Я вас спрашиваю! – работодатель обвел нас троих строгим взглядом. Я пожал плечами.

– В сабвэе часто совершаются преступления. Это вам не Жмеринка!

Мы кивнули. Мне в Жмеринке бывать не приходилось, но, думаю, носатый работодатель был прав.

– А что, если вы вздумаете украсть дорогостоящий бэлт и набор щеток?!

Таджикский интеллигент стыдливо опустил глаза. Мы с Юккой задумались.

– Кто мне гарантирует, что вы не гангстерс и не воруете оборудование? Вы должны оставить мне в залог ваши паспорта! Это застрахует и меня, и моих клиентов. Ведь все квартиры, в которых вам придется работать, богатые. Там обстановка, вазы, карпеты. Это вам не Жмеринка!

Парня явно что-то связывало с этим славным местечком.

– Согласны?!

– Надо подумать… – Мы с Юккой встали и попрощались. Интеллигент уставился на свои руки. Обернувшись в дверях, я увидел, что он молча выкладывает зеленый паспорт с сельскохозяйственным гербом бедной азиатской республики.

– Козел! – выдавил из себя Юкка, выйдя на улицу, и закурил. Я принялся пинать банку из-под колы.

– Отдайте мне паспорта! – передразнивал Юкка предприимчивого обладателя дорогих страховочных ремней и набора щеток. – А потом он не заплатит ни хрена и еще подошлет кого-нибудь, чтобы у нас отняли эти сраные щетки! И отрабатывай до скончания века!

– Стать рабом в свободной стране, – что-то в этом есть, – грустно усмехнулся я, вспомнив интеллигента. Не хотелось бы мне в сорок лет оказаться в его шкуре.

Мы отправились по второму адресу. Ехать пришлось долго. Сначала поезд шел под землей, а после вынырнул на поверхность и покатил среди пышных деревьев и невысоких домов. За окнами мелькали магазины дешевых товаров с витринами, расписанными граффити. Тротуары устилал бумажный сор. В вагоне постепенно остались только типы славянско-еврейской наружности. Один громко ссорился по телефону с мамой:

– Мама, вы меня не понимаете! Я же не могу их постоянно принимать!

Мамаша на том конце провода продолжала настаивать. Мужик отбивался:

– Говорили, что будет двое, а их пятеро плюс больная бабушка! Нет, мне не жалко, но бабушка – это слишком! Мама, вы меня слушаете?!

К сожалению, дослушать до конца историю про больную бабушку не удалось. Двери открылись на нашей станции.

Нужную улицу и дом мы разыскали без труда. Обыкновенный американский хаус из белых пластмассовых досок. Я позвонил.

Дверь долго не открывали. Наконец послышался голос:

– Вам кого?

– Мы жильцы!

Дверь распахнулась, представив нашим взорам худую крашеную блондинку лет сорока, похожую на кочергу.

По узенькой лестнице поднялись на второй этаж. В разных комнатах как попало, вповалку спали взрослые неприятные люди. Вспомнились фильмы про мафию и наркопритоны. Мы прошли по коридору вслед за блондинкой. Мимо прошмыгнула бледная девица в леопардовом халате на голое тело. Повсюду пахло затхлостью и неопрятным сном.

Крашеная между тем уселась на продавленный диван в комнате, служащей гостиной, и принялась нас расспрашивать о том о сем голосом дамы пьющей и курящей.

– Давно в Нью-Йорке?

– Пару дней, – вежливо отвечали мы, думая, как бы побыстрее свалить.

– А зачем приехали, на летние заработки? – любопытствовала крашеная кочерга.

– Да… – неопределенно промычали мы. Мимо прошел громила с разбойничьей физиономией.

– Москвичи? – рявкнул громила.

Мы не успели ответить, влезла крашеная.

– Я тоже москвичка, Тушино знаете?

– Вся Москва разрушена, осталось только Тушино, – ни к селу ни к городу вспомнил я дворовый стишок.

Кочерга каркающе расхохоталась.

– А ты где живешь, остряк?

– На «Белорусской», – соврал я.

– А, знаю, я там тусовалась… у вокзала. Нормальное место, – обнаружила кочерга знание моего города.

– Вокзал супер! – зачем-то брякнул Юкка.

Повисла неловкая пауза, сопровождаемая звуком мощной струи, доносящимся из сортира, в котором заперся громила.

– Что ж я вам голову морочу, давайте покажу квартиру. У нас тут дружная семья. Живем вместе. Делим радости и невзгоды, – кочерга перешла на тон советской телевизионной корреспондентки. – Это Элла, познакомьтесь.

Девица в леопарде жеманно сунула ручку для поцелуя. Я ее пожал.

– У нас можно готовить, хранить продукты… – пела кочерга. Сонные мужики и бабы стали просыпаться и теперь бродили по гостиной, почесывая яйца и зады, зевая и разглядывая нас с аппетитом. «Уж не в логово ли людоедов мы угодили?» – подумал я.

– У нас дешево, семьдесят баксов в неделю, до сабвэя пять минут, маркет близко, люди хорошие, честные…

Оправившийся громила вышел из сортира, у которого уже выстроилась очередь, и, сплюнув сквозь зубы в нашу сторону, прошел на кухню.

Леопардовая девица поставила кофейник на плиту и провела по мне своими влажными глазками. Я вспомнил ночную неудачу с китаянкой и подумал было: гори все синим пламенем, останусь с этими шлюхами и бандитами, будь что будет.

– Мы подумаем, – сказал Юкка, пытаясь сохранить деловой тон. – Надо посоветоваться.

– А чего тут советоваться! – насупилась кочерга. – Вам что, не нравится?! – ее тон резко изменился.

Мы тихонько отступали к двери.

– Мне нравится, – на всякий случай сказал я и диковато улыбнулся. – Очень нравится, но надо посоветоваться.

– Вы небось после сезона? Штуки полторы у каждого небось есть? – напрямую спросила кочерга.

Все уставились на нас, как кот Базилио и лиса Алиса на Буратино. Таких денег у нас не было, но лишаться оставшейся пары сотен тоже не хотелось.

«Если в окно, то порежусь стеклом, лучше через дверь…» – лихорадочно решал я, а вслух произнес:

– Да вы что, ребят, мы только приехали…

Я нащупал ногой первую ступеньку. Мы пятились, выставив вперед сумки и еле помещаясь на узенькой лесенке.

– Только приехали… – Кочерга никак не могла взять в толк, что из нас много не вытрясешь.

Мы развернулись и кинулись вниз.

– Все-таки подумайте! – донеслось сверху, когда я дергал непослушную дверь.

Мы вырвались на залитый солнцем тротуар. Жить по-прежнему было негде.