Текст книги "Тщеславие"

Александр Снегирев
Тщеславие

С Димкой часто происходят смешные истории. Он парень жизнерадостный, весёлый и добрый. Нищих, конечно, домой не тащит – накормить и отогреть, но зато посмеяться умеет и над собой, и над другими. Многим даже это не под силу. Димка смешные истории любит и замечает. А они, истории, наверное, из благодарности случаются с ним довольно часто. Впрочем, они ведь с кем угодно случаются, но остаются незамеченными и хиреют. А с Димкой у них большое взаимное чувство. Он их холит, лелеет, не упускает даже самые мельчайшие подробности и детали. Димке жалко терять истории, но память у него хреновая. Вот он и записывает. Будь у Димки память хорошая, не писал бы. А так жадность до историй, помноженная на лёгкую амнезию… Можно было бы, конечно, таблетки принимать для улучшения памяти, но это непонятно к чему приведёт. Димку воспитали в большом скептицизме по отношению к таблеткам. Мало ли, память улучшится, а почки откажут, или стоять перестанет. Короче, лучше без таблеток. Да и денег жаль. С таблетками как, сначала одни покупаешь, чтобы вылечиться, потом другие – последствия первых устранить. И так бесконечно. А в аптеку переться лень… Хотя, если задуматься, приколы с Димкой происходят почаще, чем, например, со мной, а уж тем более с менеджером Поросёнком, который ведёт размеренную офисно-семейную жизнь.

Полгода назад Димка с Юлькой вернулись с океана и пригласили нас с Поросёнком в гости. Фотки показать. Мы пришли без дам, жена Поросёнка и Юлька друг друга терпеть не могут, а я тогда ни с кем конкретно не встречался, по крайней мере настолько серьёзно, чтобы друзьям представлять.

Юлька готовила салат. То есть она давала указания, а мы исполняли: Поросёнок мыл зелёные листья и овощи, Димка их резал, кромсал и рвал на мелкие кусочки, как революционеры рвут секретные документы, когда в двери ломятся агенты правительства, а я по-барменски тряс баночкой со смесью оливкового масла, бальзамика и тыквенных семечек. Типа соус.

– Я там такой соус купила, такой соус. И забыла в чемодан положить. А эти сучки чёрные на таможне отняли! Из рук вырвали! Вы бы видели, как с ребёнком расставалась!

– Чернокожие таможенницы попались, – пояснил Димка, – невзлюбили мою блондинку.

Он хлопнул Юльку по попе, она игриво ойкнула.

Юлька обжарила баклажаны, цукини и шампиньоны, мы расставили тарелки на круглом столе перед большим окном, за которым мерцали вечерние огни нашего города. Я одну девчонку знаю, у неё вся сумочка стразами вышита, они поблёскивают очень похоже. Красивая сумочка, с большим золотым шариком-застёжкой. Внутри вся из плотного красного шёлка, я видел, когда девчонка её расстегнула. Жаль, мужик с такой сумочкой ходить не может, сразу скажут – пидор. А я не пидор, просто вещь красивая.

В тёмном окне дома напротив зажёгся торшер, и женщина задёрнула занавеску, прожектор заострил золотой шпиль колокольни. Димка с Юлькой достали ноутбук, в котором фотки.

– А мы к экрану можем подключиться? – попросила Юлька, указывая на матовый чёрный прямоугольник на стене. Новый жк-телевизор «Самсунг» с диагональю 55 дюймов. Здоровенная бандура, нависающая со стены кухни-гостиной, как нависают скалы над горными дорогами. Того и гляди, сорвётся на голову.

– Я не умею, – отмахнулся Димка.

«Самсунг» – Юлькина гордость. Купила сразу по возвращении с отдыха.

– Дай, я попробую, – вызвался Поросёнок. Повозился с кабелями и пультом, и через считанные минуты на экране появились огромные загорелые физиономии Димки и Юльки.

– Хорошо, когда в доме есть мужчина с руками! – воскликнула Юлька, а Димка сделал вид, что не услышал.

Я почувствовал себя, как в кино в первом ряду. С размером телевизора Юлька перебрала. Это Юлька на пляже, это Димка учится виндсерфингу, это у них такие полицейские, прикиньте, это кокосовые пальмы, да, прямо на пляже растут, и никто кокосы не собирает. Казалось, что экран отяжелел от ярких картинок и вот-вот рухнет на нас, вырвав кусок стены. Жуя, мы с Поросёнком одобрительно мычали. Хотя лично у меня сразу глаза заболели. Даже показалось, что зрачки в разные стороны начали расходиться. Тут, слава богу, Юлька потребовала прекратить демонстрацию фоток.

– Неужели я такая толстая?! – воскликнула она. Настроение у неё испортилось так же резко, как портится погода в Санкт-Петербурге.

– Это не ты, это экран растягивает! – наперебой стали уверять мы, а особенно Димка. Он явно ревновал Юльку к «Самсунгу» и с удовольствием подчёркивал его вину в порче Юлькиной фигуры. Тем более что так оно и было, Юлька не толстая. Широкие экраны всегда так – любой получается широкозадым коротышкой, даже Пэрис Хилтон. Короче, Юлька интерес к чёрной жк-панели потеряла, и просмотр фоток продолжился на старом добром ноутбуке. Отдохнули хорошо, хотя сервис мог бы быть и получше.

– В гостинице, в номере, огромный телик был, и мы поняли, что с нашим старьём больше жить не сможем. И сразу, как вернулись, поехали на Горбушку покупать панель. – Юлька погладила «Самсунг» с нежностью, моментально забыв, что этот кореец прибавляет ей килограммы. – Ну мы, конечно, отмочили номер.

– Ты имеешь в виду ту тётку на парковке? – уточнил Димка.

– А кого же ещё?!

– Может, не надо? Что обо мне друзья подумают?! – с клоунской какой-то мольбой обратился Димка к подруге. Наверняка они к этому спектаклю подготовились. Есть пары, которые тщательно репетируют, чтó будут рассказывать гостям, – дабы те не скучали и не приняли их за зануд. Юлька с Димкой именно такая пара.

– Расскажи, расскажи! – завопили мы с Поросёнком, ожидая весёленькую байку. С Юлькой Димке, надо сказать, повезло. Она не пилит его за ситуации, в которые он умудряется угодить, а, напротив, культивирует в нём любовь к историям и умение их пересказывать по всем законам драматургии. Чтобы слушатели сидели, разинув рты, и не отвлекались. Юлька знает цену хорошей истории, ведь большинство людей обожают, когда их развлекают. Развлекая людей, можно полезными контактами обзавестись, карьеру сделать. С Юлькой даже разгильдяй Димка далеко пойдёт.

– Короче, выносим мы коробку с «Самсунгом» на парковку. Я встаю сторожить место, а Димка бежит такси ловить. Тачку-то мы до сих пор не водим, – начала Юлька, посмотрев на Димку с укоризной.

Димка снова сделал вид, что плохо слышит.

– Поймал я тачку, сажусь, подъезжаем. Смотрю – Юлька с какой-то бабой ругается.

– Я стою, никому не мешаю, сторожу место, и тут подваливает жирная квашня и заявляет: «Шо ты стоишь, как быдло, я подъехать нэ могу!» А я вся такая нарядная, только вернулась, ещё не отвыкла от «йес, мэм, уан момент, мэм», и тут меня какая-то лохудра замкадская быдлом обзывает. Увидела девочку-цветочек и решила, что сейчас меня уроет. – Юлька с чувством отпила из бокала.

Димка продолжил рассказ:

– Бабища эта встала поперёк и нашему такси подъехать не даёт. Сначала, мол, я холодильник загружу, а потом вы со своей картонкой.

– Эта «картонка» меня окончательно добила, – перебила Юлька. – Я ей тихо так говорю: «Пошла отсюда, корова! Я первая место заняла!»

Мы с Поросёнком заржали. Я даже есть перестал, чтобы не оказаться в неловкой ситуации. Я, если ем и смеюсь одновременно, обязательно окажусь в неловкой ситуации. Подавлюсь, или изо рта что-нибудь вылетит, или из носа. А бывает, что изо рта и из носа разом.

– На меня что-то нашло, – признался Димка. – У меня тоже ещё «йес, сэр, уан момент, сэр» не выветрилось, но захотелось нашей дикости вкусить. Достали все эти улыбочки и поклоны притворные. Все эти леди и джентльмены.

– Ты особо джентльменом никогда и не был! – хохотнул Поросёнок.

– За границей старался, а тут прорвало!

– Димка завёлся с полуоборота и на эту бабу накинулся: «Манда такая-сякая!»

– Я решил сразу уровень накала поднять. Чего рассусоливать? – пояснил Димка.

– А она ему: «Козёл! Щас муж придёт, он тебя посадит!» – продолжила Юлька.

– А Юлька ей: «Да какой у тебя муж?! Кто тебя такую жирную и волосатую ебать станет?!»

Тут я всё-таки оказался в неловкой ситуации. Подавился. Даже не знаю, чем, я ведь перестал есть. Покраснел весь, глаза выкатились. Из-за стола вскочил и стал истошно воздух ловить. А-аа-п, а-а-а-п!

– Похлопать?!

Я утвердительно затряс головой. Меня несколько раз хорошенько огрели по спине. Скорее для успокоения, чем для пользы. Спазмы прекратились, и, помогая утереть слёзы и сопли, меня усадили обратно за стол.

– Уф… Когда-нибудь я насмерть подавлюсь… И что? Ты ей так и сказала? Кто тебя такую жирную станет?.. – Я восстановил прерванный мною же рассказ.

– Так и сказала, – скромно потупилась Юлька, оправляя розовую пышную юбку с кружевами.

– Бабища, надо сказать, опешила, – сказал Димка. – Не ожидала она такого от моей девочки.

– Нечего перед городскими пальцы гнуть! – заявила Юлька.

– Короче, бабища нокаутирована. Мы с шофёром спокойненько привязали коробку сверху, сели, и тут она Юльке кричит. Неуверенно так, но достаточно громко…

– Шмара! – перебила Юлька. – Она меня шмарой назвала!

– А чё, нормальное слово.

– Я выскакиваю из машины и начинаю её стегать кабелями. Продавец кабели забыл в коробку сложить, и я их просто в руку взяла. Переходники всякие, антенна портативная. За Родину, за Сталина, за шмару, за быдло, за шоканье, за башку её пергидрольную нечёсаную!

– Вы бы это видели! – смеялся Димка. – Юлька хлестала эту бабу, как Христос, изгоняющий торговцев из храма.

– Она из сумочки освежитель воздуха достала и хотела мне в лицо пшикнуть. Сучка. Тут Димка подоспел.

– Я у неё баллончик вырвал и ей же в морду, в морду…

Юлька жестами показала, как Димка полил тётку освежителем воздуха. Как муравьёв на грядке травят.

– Не сдержался я. Даже стыдно, – потупился Димка.

– Любопытно на тебя серфинг подействовал, – сказал я, – уже три года катаюсь, и ещё никогда по возвращении не хотелось чужую тётку освежителем воздуха запшикать.

– Освежитель, кстати, здесь. – Юлька зашла в туалет и вышла с баллончиком-трофеем, наполненным ароматом морской свежести.

– Можете больше на море не ездить. Зашёл в туалет, пшикнул, глаза закрыл… – предложил Поросёнок.

– Надо ещё ракушку к уху приложить. Шум волн, – добавил я.

– Короче, наши победили! – подытожил Поросёнок и поднял бокал. Мы чокнулись калифорнийским красным и крикнули «ура».

Поросёнок слизал остатки соуса с тарелки.

– Возьми ещё, – предложила Юлька, пододвигая стеклянную миску-аквариум с салатом. Выглядело, будто мы рыбок вместе со всем их подводным царством нашинковали, приправили и наворачиваем.

Переключились на недавнюю поездку. Поговорили о шопинге, музеях, нравах. Юлька продемонстрировала купленные за океаном наряды.

– А в одном ресторане я пепельницу спёрла, – похвасталась она, показав тяжёлую пепельницу розового стекла.

– Красивая. – Поросёнок взвесил пепельницу на ладони.

– Я Димке говорю: «Бери, пока официант не видит». А он: «Нет, я воровать не умею». Пришлось самой.

– Не умею я воровать, это моё проклятие! – патетически посетовал Димка. – Ни воровать, ни доносить, ни изменять!

– Праведник ты мой! – Юлька нежно поцеловала Димку, а мы с Поросёнком ухмыльнулись.

Однажды на Димкином дне рождения в последних классах школы его дед, перед тем как уйти с родителями к родственникам и оставить гостей одних, рассказал историю. Дело было в начале девяностых, понадобилось несколько кирпичей – заложить дыру, оставленную строителями после замены труб. Кирпичи купить было негде и не на что, зато неподалёку строился дом. Поздним вечером Димкин дед, высокий старик, командир пулемётной роты, кавалер ордена Славы, отправился вместе с десятилетним Димкой воровать кирпичи. Они выбрали из огромной кучи десяток, погрузили на саночки и отвезли под покровом темноты домой. Димкин дед, смеясь, признался: больше всего тогда беспокоился, что подаёт внуку дурной пример, мол, тот вырастет вором и всё такое. Это в те времена, когда люди тырили миллиарды. Дурной пример не подействовал, Димка не ворует, как и вся его семейка.

– Тебе… вам книжки писать надо, – обратился я сначала к Димке, а потом объединил его с Юлькой. Она всё-таки тоже в рассказе участвовала. Обидится ещё, что я её таланты не замечаю. В гости звать перестанет, она ведь у них главная.

– Да я записываю кое-что, но толку-то, – ответил за себя Димка и разлил остатки вина по бокалам.

– Надо попробовать издать, – посоветовал я. – Других же издают, а у них рассказы не такие интересные.

Прощаясь поздно вечером в дверях, когда Юлька уже ушла спать, Поросёнок дышал на Димку винно-водочными парами и горячо убеждал:

– Димка, надо издаваться! Мы ж не тупые, если нам понравилось, значит, и другим понравится!

Я кивнул. В смысле не только тому, что мы не тупые, но и тому, что Димкины записки вполне могут снискать заслуженную любовь читателей. Хотя мы, разумеется, не тупые. Это я тоже поддерживаю.

– Ты сможешь. Вон, виндсерфинг освоил! Нельзя зарывать талант, – Поросёнок вдруг зашептал, чуть не касаясь губами Димкиной шеи. – А то всю жизнь в журнале просидишь…

– Чего это ты ко мне прижимаешься?!

– Меня вся эта история так завела, малыш… – с комической страстностью признался Поросёнок. Он любит подурачиться.

– Да отвали ты! – заржал Димка, отпихивая Поросёнка.

* * *

Через несколько дней Димку сократили. Кризис. Он в журнале работал, концепции продвижения журнала в массы придумывал. А с кризисом актуальность продвижения в массы снизилась. Массы стали неплатёжеспособны. И Димку уволили.

Чтобы Димка не закисал, Юлька позвала его с собой на юбилейный корпоратив, устраиваемый агентством недвижимости, где она риелтором. У риелторов дела тоже не ахти, но праздник решили не отменять. Да и не получилось бы отменить при всём желании, агентство заранее арендовало на два дня большой коттедж в Малаховке, а назад деньги никто сейчас не вернёт. Кроме сотрудников, пригласили нескольких вип-клиентов. Праздновать начали в шесть вечера. Выпивали, играли в групповые игры, в монополию, в пантомиму, в мафию. Лично я терпеть не могу все эти групповые игры, мне сразу скучно становится. Может, это потому, что я индивидуалист? Впрочем, какая разница: нравятся мне групповые игры или нет, меня-то на празднике не было. Меня вообще на такие праздники редко зовут. Наверное, потому, что я групповые игры не жалую.

Очень скоро Димка обратил внимание, что Юлька особенно бойко шутит с одним из випов, газпромовским менеджером. Они с ним прямо как влюблённые хихикали. Юлька вызвалась менеджеру глаза руками закрывать в очередной игре, а менеджер поверх её ладоней свои лапы наложил. Димка обозлился, но не захотел портить вечер ревностью. Да и вообще, он современный мужчина, а не первобытный Отелло. Гости постепенно напились и разбрелись по дому, Димка прилёг на полку в неработающей сауне. Лежал и злился на Юльку за её кокетство с менеджером. Козёл, торгует народным богатством, а честных парней вроде Димки сокращают… Неожиданно забежала Юлька и сочно и мокро поцеловала Димку в губы. А он из вредности не ответил, показать решил, что недоволен её поведением. Юлька холодность почувствовала и с готовностью смылась, будто только этого и ждала. Димка рассчитывал, что она спросит, отчего он ей не рад, отчего холоден. Он думал, что подуется немного и простит вертихвостку. И менеджер забудется. Но Юлька каяться не стала. Димку это совсем обозлило. Он хлопнул дверью и пошёл слоняться по участку.

Когда вернулся, многие уже спали. Кто в зале на диване храпел, остальные по спальням разбрелись. Димка зашёл в их с Юлькой комнату – пусто. Она обнаружилась в комнате менеджера. Они спали обнявшись. Оба были одеты, и от этого их объятия казались ещё более крепкими.

Димка испытал то же, что и в детстве, ходя по трубе. Жили мы в одном доме, и во дворе было ограждение, сваренное из железных труб. Трубы каждый год заново красили, то жёлтой краской, то красной. Какая была, такой и красили. Среди нас считалось достижением пройти по ограждению от начала до конца, ни разу не ступив на землю. Однажды Димка соскользнул. Правая нога съехала вправо, левая – влево. Димка так ударился яйцами, что окаменел. Вокруг дети, солнце, смех, а он шевельнуться не может. Димка не хотел показывать свой позор, не закричал и не заплакал, кое-как перекинул ногу через трубу и, не сгибая коленей, как робот, пошёл к собственному подъезду. Мы все через это прошли, я тоже по той трубе ходил, и Поросёнок ходил. Да вы любого спросите из нашего двора – каждый хоть раз, да навернулся об эту трубу яйцами.

Тогда Димка не заплакал не только из гордости, а ещё потому, что боль была сильнее слёз. Тогда Димка на какое-то время перестал быть собой.

* * *

Димка напился и заснул. Думал, проснётся, и окажется, что всё это был дурацкий сон. Ни фига. На рассвете Юлька заглянула в их комнату за косметикой. К завтраку не вышла. За обедом молчала. Менеджер топтался поблизости и в итоге додумался извиниться перед Димкой. Захотелось дать ему, дураку, кулаком по голове. По темечку. Как стукают барахлящий телевизор.

* * *

Юлька выгнала Димку. Сказала, что уже давно устала от отсутствия у него деловых качеств. Даже пепельницу украсть не может. А теперь ещё и уволили. Хоть бы машину водил, так нет. Права ему купили, а водить не заставишь. «Ты социально пассивный! Не можешь ни на что решиться! По магазинам бы меня возил!.. О’кей, я сама водить буду, но ты хоть кредит оплати! Нет?! Тогда на хрена ты мне сдался?!»

По поводу машины у Юльки пунктик. Она уже и права себе организовала, и «Форд» в кредит взяла, но тут ей зарплату урезали. И оказалось, что за «Форд» нечем выплачивать. Пять штук зелёных не хватает. Всё совпало, короче. Ну Юлька на Димку и накинулась.

Самая главная Юлькина мечта – превратиться в болонку, и чтобы ласковый хозяин носил её на руках, расчёсывал, кормил и покупал ошейнички с бриллиантиками. А она бы на мир из-за пазухи смотрела. Димка вроде старался, как мог, соответствовать, но менеджер газпромовский, конечно, оказался надёжнее и убедительнее. Тут-то болонка к нему на колени и перескочила.

Не очень я понимаю желание превратиться в болонку или ещё в какое животное. Лично я рад, что родился человеком. Могу звонить по телефону, могу рассказывать анекдоты, лепить фигурки из пластилина, покупать выпивку. А болонка не может. Вы когда-нибудь видели болонку, покупающую пиво? Болонка во всём зависима. Хотя вокруг много женщин-болонок… Юльке нужен мужчина, которому надо советы давать, а не тот, которому надо в рот смотреть и борщ с тихой улыбкой подавать. Димка рассказывал, подчиняться она любит только в постели, что он ей с удовольствием и обеспечивал. А машина… Машина – стереотип. Нет машины – значит, неполноценный. Или зарплата маленькая, или дальтоник. Да и зачем машина в Москве? Всё равно в центре и живут и работают. И где Димка пять штукарей возьмёт в кризис? Вдогонку Юлька крикнула Димке, что рассказики его никому не нужны. Рассказики.

Димка Юльку любил. Ну то есть как: ему было с ней хорошо. Он любил просыпаться раньше и смотреть на неё. Любил её спутанные белые волосы, длинные и прямые, как грива у лошади. Любил её гибкую спину и припухлость в самом низу позвоночника над булками. Иногда ему даже хотелось стать капелькой Юлькиного пота и стекать по её спине, по этой припухлости, по булкам, повторяя все бугорки и впадинки, как дорога среди холмов повторяет рельеф. Ему всегда было о чём поговорить с Юлькой. Они не скучали вместе. А ещё он хотел от неё ребёнка. Это, наверное, и есть любовь? Хотя существуют и другие версии.

Димка держался бодро, но его показная весёлость выглядела как-то истерично. Всегда, когда пытаешься бодриться в тяжёлой ситуации, – получается жалко. Денег нет, бабы нет, пришлось переехать обратно в двушку к родичам и деду, командиру пулемётной роты. Поселился с дедом в одной комнате. Дедова кровать у окна, Димкина – за шкафом. Начал работу искать – хуюшки. Думал актёром в эротические фильмы устроиться, трахаться перед камерой, но тут уже мы отговорили. «Ты впечатлительный, сопьёшься», – сказали мы. После этого Димка решил получить наследство от кого-нибудь. Недели три ждал, никакого наследства. Короче, полная жопа.

* * *

Пора было парня вытаскивать, мы же всё-таки друзья, по одной трубе в детстве ходили. Поросёнок сказал, что лучше всего от депрессии помогает цель в жизни. Если есть цель, то не до депрессии. У Поросёнка цель в жизни – вилла в Тоскане и особняк на Рублёвке. При удачном раскладе ещё и пентхаус в Майами на Линкольн-роуд. У меня вот цели в жизни нет, правда, депрессий тоже. Ну какая у меня может быть цель? Я люблю кататься на доске под парусом. Люблю, когда нос доски колотит по волнам, люблю ловить ветер парусом. Иногда ветер опрокидывает тебя, а иногда ты обуздываешь ветер. Хочется так и жизнь прожить, играя с ветром. Хотя Тоскана, Рублёвка и Майами тоже не помешают. Но всё-таки не может же недвижимость быть целью жизни. Мелковато как-то. Правда, что я понимаю…

Короче, мы сосредоточились на поисках для Димки нового жизненного ориентира. Пересекая однажды Пушкинскую площадь, я обратил внимание на рекламный стенд, призывающий принять участие в молодёжном литературном конкурсе «Золотая буква». Приз – золотая буква «А», установленная на мраморной плашке, – выглядел очень убедительно. Кроме того, победителю полагались заветные пять тысяч баксов. «Димку спасёт только это. Награды вселяют веру в себя и привлекают баб не хуже газпромовской зарплаты», – в ту же минуту понял я и записал адрес сайта конкурса.

На сайте указывалось, что к участию допускаются литераторы до двадцати семи лет включительно. Димке как раз столько стукнуло в сентябре.

Мы с Поросёнком забрали у нашего, потерявшего интерес к жизни, друга его тетрадки с записями и принялись отбирать самое интересное. Оказалось, что Димкины записи довольно сумбурны и хаотичны. Обрывки какие-то. Или начало есть, или середина, или мысль какая философская, блуждающая в полном одиночестве. Я, честно говоря, ожидал большего. Мы с Поросёнком скомпоновали все эти обрывки в рассказы по своему вкусу. Подредактировали. А два рассказа про то, как туристка путает названия на карте и вместо монастыря по ошибке попадает в сумасшедший дом, и про первый поцелуй за школой, мы вообще сами сочинили. А что, один Димка, что ли, писатель? Лично меня ещё в школе за сочинения хвалили. Короче, отправили всю антологию со свежезарегистрированного адреса.

Димка тем временем то впадал в полную апатию, то становился нервным и обкусывал заусенцы. У него даже тик появился – носом дёргать. Превратился нормальный парень в неврастеника.

Я стал проверять ящик, а заодно разослал рассказы в несколько издательств. Ответа нет. Месяц нет, второй нет. Ждём, волнуемся. Димка совсем вид потерял, Поросёнок стал жаловаться на потенцию, даже у меня бессонница появилась. Эта литература нас всех троих чуть до ручки не довела. Уж лучше каждый день по трубе ходить, чем ждать от кого-нибудь ответа. Наконец из небольшого питерского издательства пришёл отказ, написанный высокопарным слогом. Типа многоуважаемый молодой автор, оттачивайте перо, какие-то нафталинные остроты про музу и вычурное прощание. Всё лучше, чем ничего. А ещё через неделю получаем уведомление с конкурса. Димка с нашими, то есть со своими, сочинениями угодил в лонг-лист. Мы с Поросёнком купили ноль-пять и завалились к Димке отмечать, не врубаясь, правда, что такое лонг-лист. По-любому что-то крутое, раз туда не всех взяли. На середине бутылки Поросёнок догадался, что это третья ступень конкурса, типа полуфинал. Мы пошли за второй, и Поросёнок забил на семью и работу. Пока бухали, в почтовый ящик упало письмо более значительное. «Уважаемый такой-то… бла-бла-бла… имеем честь сообщить… бла-бла… Вы в шорт-листе… приглашаем Вас в исторический писательский дом отдыха „Полянка“ для участия в пятидневном обсуждении литературных трудов участников конкурса». На шестой день согласно присланной программе было запланировано вручение премий в каждой из заявленных номинаций. Димка с нашими, то есть со своими, историями угодил в номинацию «рассказы». Ещё имелись: «крупная проза», «поэзия», «драматургия» и «литературная критика». Слёт в «Полянке» назначили на двадцатое января.

* * *

Даже после Нового года зима никак не хотела наступать. Всё из-за глобального потепления. На Европу обрушились снегопады и ураганы, а у нас температура колебалась между десятью и пятнадцатью градусами выше нуля. Пели птицы, зеленела трава, набухали почки, пчёлы летали от цветка к цветку. Народ радовался, щеголял модной лёгкой одеждой и развлекал друг друга рассуждениями, что России, наконец, повезло, что глобальное потепление – подарок небес нашей исстрадавшейся родине. Во-первых, тупо тепло, а во-вторых, если Европу затопит, то они от безвыходности приедут к нам и наведут здесь марафет. Как говорится, британская оккупация ещё никому не вредила. Граждане стали интересоваться условиями выращивания теплолюбивых растений в открытом грунте. Поросёнок рассказал, что в продаже появились саженцы апельсиновых и гранатовых деревьев. В новостях предупреждали о злых медведях, не впавших в спячку и нисколько не обрадованных наступлением непривычного тепла.

Утром двадцатого января я забрал Димку у дома его родителей и подвёз на место сбора, к парадному подъезду серой унылой гостиницы, в которой на ночь разместили литераторов, понаехавших из других городов. Отсюда отходил автобус до «Полянки». Молодые люди, видимо литераторы, в тёмной, будто пыльной, одежде толпились возле забрызганного грязью «Икаруса» и курили.

– Ну чё, бодрячком? – спросил я Димку.

– Не знаю, чего я туда прусь. Стрёмный народ какой-то… Может, домой? – Димка нервно теребил пальцы, ковырял кожу возле ногтей.

– Давай, не куксись! Тебе Юлька сказала, что ты нерешительный… Извини… Развеяться надо, людей новых увидеть. По-любому это успех. А получишь приз, вообще крутым станешь, Юлька на задних лапках прибежит! Чё ты руки ковыряешь, как больной?

– Ноготь отстриг вчера неудачно. – Димка показал большой палец с ногтем, отстриженным слишком коротко, отчего образовалась ранка. Такие ранки ужасно неприятны, уж лучше колено разбить или локоть, или головой об угол кухонной вытяжки стукнуться, чем иметь такую ранку под ногтем.

– Не ковыряй. – Я перегнулся через Димку и раскрыл дверцу: – Ну, ни пуха!

– Во что вы меня впутали… Ладно, звякну, если что. – Димка вышел из тачки и направился к «Икарусу». А я поехал бомбить по городу. Никогда не ходил на собеседования, не показывал никому свой университетский диплом. Вот денег подкоплю и махну на серфинг. Сейчас кризис, народ бухает, стреляется, а меня уволить некому. Я сам себе хозяин. У меня даже клиенты постоянные есть. Например, когда я в городе, то обязательно вожу одну девчонку от её квартиры на проспекте Мира до места заработка, гостиницы «Балчуг». Жду часа три и обратно. Тёлочка – загляденье. Из Ростова. Я к ней и так подкатывал, и сяк – ни в какую. Только за деньги. Штука баксов в час. Но это как-то не по мне. Штуку я, конечно, наскребу, но драйва никакого. Красивая сумочка в стразах, кстати, ей принадлежит.

* * *

– Здравствуйте, я Коз… Пушкер. Михаил Пушкер, – сказал Димка полной даме с завитым париком на голове и с какими-то бумагами в руках. Димка ещё не привык к псевдониму, который мы с Поросёнком ему придумали, когда отправляли рассказы на конкурс. Поросёнок тщательно изучил сайт и всмотрелся в фотографии членов жюри. Читая их фамилии, биографии и названия их произведений, Поросёнок дальновидно рассудил, что к таким людям лучше подкатывать с правильным псевдонимом. Ведь они вполне могут испытывать симпатию к начинающему еврейскому писателю типа Димки. То есть они, разумеется, будут судить по справедливости, но лучше подстраховаться. Поросёнок тот ещё пройдоха. Недаром он не только сохранил своё место, когда всех увольняют, а даже на повышение пошёл.

– Дмитрий Козырев, – произносил вслух Поросёнок. – Надо что-то делать, звучит простовато, им что-нибудь другое подавай. – Поросёнок стал прямо бродвейским импресарио, сочиняющим псевдоним для начинающей танцовщицы-певицы мюзикла. – Нужно что-то запоминающееся, типа Пушкин, Путин… – Поросёнок посмотрел на бутылку пива. – Паулайнер…

– Слышь, мне, честно говоря, пó хер.

– Похер! Есть у тебя всё-таки талант! – воскликнул Поросёнок. – Похер, Похен, Гретхен, Пушкин, Пушкер… Пушкер! Гениально! «Пу», как у Путина, «пушк», как у Пушкина, и звучит вполне по-еврейски! Имя мы уже придумали! – Поросёнок обнял меня за плечо, подчёркивая таким образом, что сочиняли мы вместе.

– Имя тоже менять надо? – без энтузиазма вздохнул Димка.

– Миша! Теперь ты не Димка, а Миша Пушкер, молодой еврейский гений, поднимающийся с колен русской литературы! – Последние слова Поросёнок произнёс с раскручивающейся интонацией телевизионного шоумена, приглашающего на сцену очередного участника. Димка взъерошил волосы, изображая на лице полную потерю понимания того, что происходит.

– У тебя залысины! – заметил Поросёнок.

– У меня всегда так было, – смутился Димка.

– Малыш, ты лысеешь!

– Да не лысею я! У меня лоб такой формы!

– Малыш, не кокетничай, мы все не молодеем! Да ты вообще на русского не очень-то похож! Если бы тебя на самом деле звали Миша Пушкер, никто бы не удивился!

– Да пошёл ты! Какой я тебе малыш!

– Не грусти! Это даже хорошо для нашего дела. Ты не просто молодой гений. Ты молодой лысеющий еврейский гений…

– … поднимающийся с колен русской литературы! – закончил я.

Короче, Димкины рассказы были подписаны Михаилом Пушкером, и на конкурс был отобран именно Михаил Пушкер, а не Димка Козырев. Димке надо было привыкнуть откликаться на «Миша» или на «Пушкер», а также на «Миша Пушкер». Мы его даже подрессировали немножко: «Пушкер, ко мне!» или «Мишенька, пора играть на скрипочке».

– Пушкер? Прекрасно! – певуче ответила дама, окинув Димку плотоядным взглядом, и вычеркнула что-то в своём листке.

Вскоре «Икарус» был укомплектован и тронулся. Водитель включил радио, из трещащих колонок полились песенки про то, как мужика посадили, а его баба не дождалась, а мужик вышел, зарубил топором и бабу, и её нового и снова сел. Молодые литераторы сидели по-одному, молча уставившись в запылённые окна. Только малорослая девица с крикливым голосом и в шляпке принялась болтать с соседкой. То есть малорослая болтала, а соседка вынуждена была слушать. Между фразами малорослая громко хохотала. Она не замолкала во время всего пути, и не только соседка, но и все пассажиры «Икаруса» узнали о её жизни почти всё. Ей двадцать пять, раньше она писала поэмы, потом сценарии для корпоративов, а недавно вернулась в литературу. Так и сказала: «Я вернулась в литературу». Любит петь, развелась со вторым мужем, готовится к защите кандидатской по филологии и ждёт ребёнка. Под пальто у неё и вправду что-то выпирало. Видимо, будущий ребёнок.