Текст книги "Знаковые моменты"

Мертвые души от коммерции советника

Об эпохе правления Павла I помнят в основном по анекдотам. Молодой император считал себя великим реформатором и пытался внедрять нововведения во всех без исключения областях. Каждый раз все заканчивалось очень смешно – просто до слез. Например, чтобы решить проблему инфляции бумажных денег, которые на тот момент разменивались на серебряные по курсу 1:1,5, он принародно сжег на Дворцовой площади на 5 млн рублей бумажных ассигнаций.

Для компенсации дефицита в казне он приказал Монетному двору перелить все столовое серебро царской фамилии в монеты. «Я буду есть на олове до тех пор, пока в России не наступит всеобщее благоденствие!» – заявил император.

Результат чем-то напоминает более позднюю историю с пересаживанием российских чиновников на «Волги». Рыночная стоимость высокохудожественных серебряных сервизов с царского стола составляла порядка 800 тыс. рублей, из них удалось отчеканить около 50 тыс. рублей. Так как доходная часть бюджета при Павле I не превышала 50 млн, можно представить, как в стране развилась система взаимозачетов.

«Блестящее» решение предложил советник коммерц-коллегии «мечтательный теоретик» Вут, в прошлом известный международный авантюрист. По его инициативе был создан «Банк вспомогательный для дворянства», куда дворяне могли заложить крепостные души. Ссуды выдавались вновь напечатанными бумажными ассигнациями, которые тут же обесценивались и моментально проматывались заемщиками. Еще до окончания срока погашения ссуд банк пришлось ликвидировать из-за дикой инфляции и повального банкротства дворян. Зато другим итогом этой авантюры можно считать «Мертвые души» Николая Гоголя.

Секвестр

Тем временем Франция не без помощи российских кредитных поставок успела оправиться от послереволюционной разрухи и вновь стала активным игроком в европейской политике. В частности, Наполеон стал инициатором так называемой континентальной блокады Англии.

Торговые отношения русских и английских купцов встали на пути Бонапарта к мировому господству. Без них британские солдаты не могли получить полноценных поставок продовольствия. К тому же больше половины английских текстильных фабрик перерабатывали российское сырье. Если бы события разворачивались так, как рассчитывал Наполеон, и торговые отношения Британии и России прекратились хотя бы на четыре-пять лет, в битве при Аустерлице английские и австрийские солдаты вышли бы против него голыми и голодными.

Летом 1800 года через наполеоновскую агентуру Павлу поступило предложение вступить в антианглийскую коалицию. Стратегию вовлечения России в войну разрабатывал едва ли не лучший дипломат того времени Талейран.

Убеждая российского императора, он делал основной упор не столько на экономические выгоды, которые принесет его стране победа над Англией, сколько на то, что Павел совершит несметное количество подвигов плечом к плечу с самым великим полководцем всех времен и народов.

На Павла, с детства мечтавшего о военной славе, это предложение подействовало не менее опьяняюще, чем раньше – мальтийский жезл. 23 октября 1800 года генерал-прокурору и коммерц-коллегии было велено «наложить секвестр на все английские товары и суда, в российских портах находящиеся». В связи с конфискацией товара поднялся сложный вопрос о расчетах и кредитных операциях между английскими и русскими купцами.

По этому поводу 22 ноября 1800 года был издан высочайший указ коммерц-коллегии: «Состоящие на российских купцах долги англичан впредь до расчета оставить, а имеющиеся в лавках и магазинах английские товары в продаже запретить и описать». Затем по ходатайству русских купцов английскую мануфактуру, которая была поставлена с предоплатой, разрешено было продавать. Судьбу остальных товаров, которые англичане ввезли в форме товарного кредита, должны были решить специально учрежденные ликвидационные конторы в Петербурге, Риге и Архангельске.

В результате по совету одного из «мальтийских рыцарей» при русском дворе император принял решение арестовать английские товары и суда, находящиеся в портах, а затем использовать их для погашения внешнего долга России, который впервые возник при Елизавете Петровне, а в эпоху правления Павла I возрос до 124 млн рублей. Содействие в этой операции ему оказал Наполеон. Верный ему банкирский дом Голе в Амстердаме выкупил у Англии российские векселя на сумму около 15 млн рублей и тайно погасил их за счет поступивших ему из Петербурга средств, вырученных от продажи английских товаров.

Англичане, поняв, что с ними рассчитались их же собственными деньгами, недолго думая захватили «любимую игрушку» Павла – Мальту. Император был в бешенстве: «Бессовестные англичане захватили мою Мальту и не отдают, сколько я к ним ни обращался». В ноябре 1800 года он дает общее предписание о запрете ввоза английских товаров и вывоза в Англию отечественной сельхозпродукции.

Второе было выполнить гораздо сложнее. Как уже говорилось, Англия была на тот момент единственным освоенным рынком для сбыта российских зерновых культур, цены на перенасыщенном внутреннем рынке упали в четыре-пять раз. Этот манифест разорял не только безответных крепостных крестьян и купцов, но и крупных землевладельцев-дворян, которые были способны постоять за себя.

Первый заговор против императора организовал адмирал де Рибас, который обладал огромными земельными угодьями. В торговле с Англией он был заинтересован еще и потому, что получал немалую мзду от каждого купеческого корабля, проходившего через его таможни. Вместе с ним в заговоре состояли граф Пьер фон дер Пален, советник императора и владелец тысяч гектаров украинской земли, засеянной коноплей и озимой пшеницей, а также другой видный царедворец граф Панин, который в результате падения цен на пшеницу и сорванных контрактов терял почти треть своего состояния.

Косвенно в заговоре участвовал и прославленный полководец фельдмаршал Суворов. Он тоже страдал от континентальной блокады Англии в материальном плане, однако деньги его в тот момент уже слабо интересовали. Суворов, который совсем недавно вернулся из очередного победоносного похода, получил от завистливого императора тяжелое оскорбление. Павел запретил ему являться ко двору и выпустил манифест, в котором под страхом публичной порки запрещал называть князя Суворова «его светлостью», что, по сути, приравнивалось к лишению дворянского звания.

Основной задачей первого заговора было разрушение французской партии при русском дворе. Заговорщикам даже удалось перевербовать «мальтийского» патера Губера, который успел склонить императора к мистицизму, в результате чего Павел I принимал важнейшие политические решения на основе его гороскопов.

Губера заставили нагадать Павлу, что тому не грозят никакие опасности в течение ближайших четырех лет. В результате из ссылки ко двору вернулись многие опальные дворяне и екатерининские фавориты, которые тут же присоединились к заговору. Однако даже их общими усилиями не удалось убедить императора возобновить отношения с Англией. 11 марта 1801 года, в последний день своей жизни, Павел узнал, что российские купцы продолжают тайно вывозить в Британию зерно через территорию Пруссии.

Тогда он подписывает роковой указ, который превращает страну в закрытую экономическую зону: «...чтобы из российских портов и пограничных сухопутных таможень и застав никаких российских товаров выпускаемо никуда не было без особого Высочайшего повеления». В ту же ночь верхушка заговорщиков решается на переворот, который изначально планируется как бескровный. Цесаревич Александр подписывает свое согласие принять престол. Ворвавшись в спальню Павла во главе отряда разъяренных пьяных гвардейцев, Николай Зубов оглушает императора, а гвардейцы добивают его ногами и прикладами. Весь следующий день знаменитый художник и архитектор Карл Росси гримирует изуродованное лицо мертвого императора, а с утра перепуганный Александр I объявляет, что «папенька скончались от апоплексического удара, при мне все будет как при бабушке».

В тот же день русская пшеница беспрепятственно отправилась в Англию. Наполеон, который как раз оправлялся после покушения английских наемников, узнав о произошедшем, закричал: «Англичане не смогли убить меня в Париже, зато убили меня в Петербурге!» Действительно, по убеждению многих историков, негласным координатором и финансовым центром заговора был глава Английского банка Вильям Питт, который разыграл интересы русских экспортеров и жизнь императора как карты в большой европейской политической игре.

Кирилл Большаков
Маковая опухоль

Почти 170 лет назад, в марте 1839 года, начался самый масштабный в истории конфликт, связанный с наркобизнесом. Конфликт вылился в настоящую войну, где главными участниками были Китай и подсадившая его на опиум Великобритания. Собственно, эта война и известна как «опиумная». Впоследствии ее стали называть первой «опиумной», потому что за ней последовала вторая.

Поставки наркотика неуклонно увеличивались из-за чудовищной коррупции китайского чиновничества

Маньчжурская доктрина

В середине XVIII века средний европеец не мыслил жизни без чашки чая, а богатый европеец предпочитал, чтобы она была из фарфора. И чай, и фарфор доставлялись в Европу из Китая наряду с шелком, ревенем, целебными травами и изделиями вроде вееров и ширм. В то же время Китай упорно отказывался принимать европейские товары и вообще был страной, живущей в почти полной изоляции от остального мира.

Так, для иноземцев был открыт лишь один порт – Гуанчжоу (Кантон), и им было запрещено перемещаться по стране. Самим жителям Поднебесной строго-настрого запретили учить иностранные языки, обучать китайскому чужеземных «варваров», а также строить большие корабли, пригодные для заморской торговли. Торговать с европейцами имели право только члены торговой корпорации «Гунхан», в которую можно было вступить, уплатив взнос в размере 2 тыс. лянов серебра (1 лян равнялся приблизительно 37 г).

Постоянных дипломатических связей Китай не имел ни с одной страной мира и налаживать их не стремился. Так, император Цяньлун направил английскому королю Георгу III, который пытался прорвать эту добровольную блокаду, письмо, где, в частности, писал: «У нас есть все, что можно пожелать, и нам никогда не были нужны товары варваров». Заканчивалось письмо словами: «Трепеща, повинуйтесь и не выказывайте небрежения».

Цяньлун вовсе не хотел нанести оскорбление зарубежному монарху, поскольку просто не считал Георга III таковым. Поднебесная ведь была центром вселенной, а китайский император – повелителем мира. Соответственно, все прочие страны официально числились вассалами Китая, а если и «выказывали небрежение», не платя положенной дани, то исключительно по своей дикости.

Выдуманная мировая гегемония являлась изобретением династии Цин, правившей с 1644 года. Дело в том, что Цин не были китайцами, они были маньчжурами. Сравнительно малочисленные маньчжуры, захватив власть в Китае, стали там господствующим этносом. Для них были зарезервированы лучшие должности в госаппарате, их судили особым судом, и даже сидели они в особых тюрьмах – «только для маньчжуров». Также в стране была маньчжурская «восьмизнаменная армия» и «армия зеленого знамени», в которой служили одни китайцы, получая за службу значительно меньше, чем маньчжуры. Естественно, цинские идеологи провозгласили, что маньчжуры сделали Китай непобедимым и он покорил весь мир. Но хуже всего было то, что в эту официальную доктрину свято уверовали ее сочинители.

Между тем «варвары» не могли смириться с потерей для торговли многомиллионного Китая. В 1805 году туда из Петербурга отправилось посольство графа Головкина, в задачу которого входило добиться привилегий для русских купцов. Но китайцы не пустили его дальше Монголии, граф вернулся на родину ни с чем. Тот же успех имели английские миссии лорда Амхерста в 1816 году и лорда Нэпира в 1834-м. Последнего отказался принять даже губернатор провинции Гуандун.

Однако там, где официальные посланники упираются в глухую стену, обязательно найдет лазейку хитроумный контрабандист с товаром, которому обеспечен ажиотажный спрос.

Настоящее английское качество

В конце XVIII века англичане, а вслед за ними и американцы начали ввозить в Китай опиум. Англичане поставляли в Индию мануфактуру, на выручку скупали у тамошних крестьян опиум, сбывали его в Китае и возвращались в Англию с чаем, фарфором и шелком. Американцы везли опиум из Турции, но их операции значительно уступали по масштабам английским.

Первый китайский указ о запрете этого зелья был издан в 1796 году. Складировать опиум в портах было нельзя, но наркоторговцы нашли выход: его хранили на кораблях, стоявших на якоре у побережья, и торговля велась прямо с них. В конце XVIII века англичане ввозили в Китай ежегодно около 2 тыс. ящиков опиума (порядка 65 кг в каждом), в начале XIX века объем экспорта удвоился. В 1816 году он достиг 22 тыс. ящиков, а в 1837-м англичане ввезли уже 39 тыс. ящиков, выручив за них порядка 25 млн юаней (более f6 млн, или более 16 млн лянов серебра).

Власти Китая запрещали ввозить, покупать, продавать и потреблять опиум в 1822, 1829, 1833 и 1834 годах, однако поставки наркотика неуклонно увеличивались, причиной чему была чудовищная коррупция в среде китайского чиновничества. Вскоре после появления первого запрета на опиум один из английских торговых агентов писал в донесении: «Все уверены, что начальник морской таможни втайне поощряет эту незаконную торговлю в целях личного обогащения, и он, конечно, не будет активно ей препятствовать».

В 1809 году наместник южных провинций Гуандун и Гуанси Бай Лин запретил ввоз опиума самым решительным образом. Однако в докладе английского навигационного комитета, составленном через два года, говорилось: «Приказ губернатора о запрещении опиума – всего лишь слова в официальном документе, власти давно уже потворствуют контрабандным перевозкам, используя их в качестве удобного средства наживы». Такое положение вещей не было секретом для Пекина. В 1813 году император Юнъян писал в своем указе, что «во всех морских таможнях есть подлецы, которые в личных интересах взимают опиумные сборы в серебре. Нужно ли удивляться, что приток этой отравы все время увеличивается».

Еще яснее опасность опиума видел следующий император – Даогуан, занявший престол в 1820 году. Спустя два года он объявил на всю Поднебесную, что «опиум, проникая в страну, сильно вредит нашим обычаям и отражается на умственных способностях людей. Все это происходит потому, что таможенные чиновники в портах допускают контрабандную торговлю, которая приобрела большой размах». В указе император в очередной раз запретил чиновникам брать взятки, но те почему-то не образумились. Когда Даогуан потребовал от наместника провинций Гуандун и Гуанси Юань Юаня принять наконец действенные меры против коррупции и контрабанды, тот отписал императору, что в таких делах «следует действовать увещеванием», а надлежащие меры следует «не торопясь обдумать».

К концу первой четверти XIX века в Китае фактически сложилась очень мощная наркомафия, имеющая связи на самом верху. Главными «опиумными» позициями были пост губернатора провинции Гуандун, в которой находился единственный открытый для иностранцев порт Гуанчжоу, и пост главы морской таможни Гуандуна. Так, в 1826 году гуандунский губернатор Ли Хунбинь отрядил специальное судно для сбора взяток с иностранцев за разрешение торговать опиумом. Судно привозило главе провинции ежемесячно около 36 тыс. лянов серебра. Система работала четко. Регулярно, раз в несколько лет, из столицы приезжали ревизоры, которые изымали в казну часть полученных от иностранцев денег, никого при этом не наказывая. Свою долю получал и император. Ему гуандунская таможня три раза в год отправляла бэйгун: дарила диковины заморского происхождения вроде часов и музыкальных шкатулок.

Схема распространения наркотика была такой. Англичане доставляли ящики с опиумом на корабли-склады в провинции Гуандун. Потом товар перегружался на джонки, которые доставляли его в порты прибрежных провинций Фуцзянь, Чжэцзян, Цзянсу и Шаньдун, а также в порт Тяньцзинь недалеко от Пекина. Оттуда наркотик расходился по всему Китаю: торговцы доставляли его на лодках и повозках. По свидетельству современников, склады и торговые точки, где можно было приобрести опиум, работали в каждом крупном городе.

Борьба с наркоторговлей превратилась для китайских чиновников в выгодный бизнес. Так, активную борьбу с контрабандой повел капитан корабля береговой охраны Хань Чжаоцин, который регулярно сдавал государству по несколько ящиков опиума, якобы конфискованных у контрабандистов. На самом деле англичане просто давали грозному таможеннику взятки натурой, а потом он получал награды от правительства. Хань Чжаоцину были пожалованы звание адмирала и почетное право носить павлиньи перья. Встав во главе эскадры, он начал развозить опиум на военных кораблях, и за время его адмиральства ввоз наркотика вырос до 40-50 тыс. ящиков в год.

Курение опиума приобрело в Китае массовый характер: к середине XIX века там было около 2 млн курильщиков (население страны составляло порядка 400 млн человек). Хуан Цзюэцзы, крупный сановник, ставший впоследствии идейным вдохновителем борьбы с опиумом, писал в докладе, поданном императору: «Начиная с чиновничьего сословия вплоть до хозяев мастерских и лавок, актеров и слуг, а также женщин, буддийских монахов и даосских проповедников – все среди бела дня курят опиум». По подсчетам Хуан Цзюэцзы, выходило, что из десяти столичных чиновников наркотик употребляют двое, из десятка провинциальных – трое, а из десяти служащих уголовной и налоговой полиции – уже пятеро-шестеро.

Стремились приобщиться к опиуму и низшие слои населения. В 1842 году губернатор провинции Чжэцзян Лю Юнькэ сообщал в Пекин, что в уезде Хуанянь днем не услышишь человеческого голоса, поскольку население лежит по домам, обкурившись, и только ночью приходит в себя, чтобы сбегать за новой дозой.

Тем не менее курение опиума было дорогим удовольствием. По подсчетам современников, курильщик опиума тратил на зелье в год около 36 лянов серебра. При этом общий годовой бюджет среднего крестьянина составлял примерно 18 лянов.

Наркомафия, располагавшая значительными финансовыми средствами и административным ресурсом, превращалась в серьезную силу. Во всяком случае, суровые указы Даогуана не мешали ей чувствовать себя вполне комфортно. Китайский хронист того времени писал: «Люди, занимавшиеся борьбой против опиума, и те, кто его продавал и потреблял, взаимно защищали и покрывали друг друга. Они объединились, подобно шайке жуликов, для осуществления своих темных дел и не давали возможности ни проверить их, ни наказать».

Разборка в большом Кантоне

Распространение опиума пагубно сказывалось не только на здоровье и кошельках жителей Поднебесной, в опасности оказалась государственная казна. Отток серебра из страны приобретал все более угрожающие масштабы, а ведь на этом металле основывалась финансовая система Китая. Поднаторевший в статистике Хуан Цзюэцзы в связи с этим представил в 1838 году Даогуану доклад. Выходило, что с 1823-го по 1831 год из Китая ежегодно вывозилось 17 млн лянов серебра, с 1831-го по 1834-й – по 20 млн лянов, а с 1834-го по 1838-й страна ежегодно теряла порядка 30 млн лянов. «Если так будет продолжаться дальше, то как мы сможем финансировать государственные нужды, как сбалансируем бюджет?» – беспокоился Хуан Цзюэцзы.

Императору было о чем задуматься. Помимо всех прочих напастей возникла и вполне ощутимая угроза трону: опиум стал распространяться среди солдат, включая маньчжуров. Более того, опиум проник в саму Маньчжурию, оплот Цинской династии. А в случае потери боеспособности своих войск маньчжуры могли потерять и весь Китай.

В 1838 году Даогуан собрал на совет высших сановников и губернаторов провинций с тем, чтобы решить, что делать с опиумом. На совете столкнулись мнения трех группировок. Во главе первой стоял канцлер Му Чжанэ, который выступал за сохранение существующего положения. Он указывал, что запрещать опиум не имеет смысла, поскольку это делалось уже не раз, а разрешать было бы самоубийственным для государственного престижа. Кстати, контрабандистам, которые наживались не только на торговле наркотиком, но и на борьбе с ней, такая легализация тоже была невыгодна.

Вторая группировка поддержала сановника Сюй Найцзи, который в 1836 году предложил легализовать опиумный бизнес, но обложить его налогом. При этом выдвигалась идея импорто-замещения: зачем отдавать серебро англичанам, если опиум можно производить у себя? Действительно, во внутренних районах Китая в течение ряда лет посевы мака стабильно увеличивались и местный опиум уже вовсю завоевывал рынок. Этот продукт был хуже и дешевле индийского, его употребляли главным образом бедняки, но китайским наркопроизводителям уже хотелось потеснить на рынке англичан и их посредников. За легализацию опиума с последующим налогообложением выступил и наместник ключевых в опиумном бизнесе провинций Гуандун и Гуанси Дэн Тинчжэнь.

Третью партию представляли Хуан Цзюэцзы и его друг Линь Цзэсюй (оба, между прочим, входили в кружок поэтов «Сюань-нань»). Они требовали незамедлительного принятия самых жестких мер по искоренению торговли и потребления опиума. В то время как Хуан Цзюэцзы занимался статистическими подсчетами, Линь Цзэсюй, будучи наместником провинций Хунань и Хубэй, взялся за непосредственную борьбу с наркотиком. В 1838 году он сумел реквизировать у населения более 5 тыс. трубок и 12 тыс. лянов опиума. Кроме того, поэт-губернатор начал сбор пожертвований на создание чудодейственного средства, которое должно было избавлять людей от наркотической зависимости.

В результате император встал на сторону непримиримых противников опиума и назначил Линь Цзэсюя своим чрезвычайным уполномоченным в провинции Гуандун, приказав покончить с опиумом раз и навсегда.

Прослышав о том, что в его провинцию едет ревизор, губернатор Гуандуна мгновенно перековался из сторонника легализации наркотиков в ярого врага наркомании. Впрочем, китайским наркобаронам, наладившим производство опиума, разборка с англичанами – пусть и руками принципиального идеалиста – могла быть даже полезна...

18 марта 1839 года Линь Цзэсюй прибыл в Гуанчжоу, и большая разборка началась. Первым делом комиссар Линь задержал 22 английских судна с опиумом. Затем в тот же день он собрал у себя представителей всех фирм, торговавших с иностранцами, и потребовал от них прекратить операции с опиумом, а также полную опись хранящегося на складах зелья.

Представлявший английские интересы капитан Чарльз Эллиот попытался противодействовать Линь Цзэсюю, организовав побег нескольких торговцев опиумом. В ответ Линь блокировал английские фактории и приказал всем китайцам прекратить работу на англичан. В итоге Эллиоту пришлось сдать китайцам 20 тыс. ящиков с наркотиком. С 3 по 25 июня люди Линь Цзэсюя уничтожали реквизированный опиум: заливали его морской водой и, высушив, сжигали. Наркоторговцы пожаловались своей «крыше», и «крыша» не бросила их на произвол судьбы.

Британия потребовала от Китая возместить торговцам нанесенный им ущерб. Линь Цзэсюй был, в принципе, не против: он намеревался откупиться от англичан чайным листом. Однако Пекин посоветовал Линь Цзэсюю самостоятельно искать средства для выкупа, и нужного количества чая собрать не удалось. Линь Цзэсюй решил требовать от всех английских капитанов расписку в том, что они не будут ввозить опиум, грозя при этом смертной казнью каждому нарушителю договоренности. Эллиот же запретил англичанам подписывать что бы то ни было и, естественно, выступил против возможного предания англичан китайскому правосудию. Масла в огонь подлил инцидент 7 июля: английский матрос в драке убил китайца. Линь потребовал выдать матроса, но Эллиот ему отказал, сославшись на то, что Китай и Великобритания не подписывали ни одного соглашения, в частности о выдаче преступников. В воздухе запахло войной.

Линь Цзэсюй войны не боялся, поскольку верил в непобедимость Поднебесной. К тому же он намеревался спроектировать пушку, которая наводила бы ужас на всех «варваров». Британию он рассчитывал сломить экономической блокадой. Линь писал друзьям: «Если варвары не получат от нас чайного листа и ревеня, то им придется туго, ведь жизнь без этих вещей для них не жизнь». А если Китай закроет для иностранцев свои порты, то «деловая жизнь в других государствах замрет». Кроме того, Линь полагал, что боеспособность британских войск оставляет желать лучшего, поскольку «у вражеских солдат ноги обмотаны очень плотно, и им поворачиваться неудобно, и если они высадятся на берег, то все равно не смогут действовать». Но англичане смогли.

Первое столкновение произошло 3 ноября 1839 года, когда китайские джонки пытались окружить два британских военных корабля. Британцы потопили четыре посудины, остальные предпочли ретироваться. После этого Великобритания послала к берегам Китая целую эскадру и потребовала от него возмещения убытков, возобновления торговли и какой-нибудь прибрежный остров для устройства на нем колонии. Пекин счел для себя неподобающим отвечать «варварам», и в апреле 1840 года Великобритания объявила Китаю войну.

Вскоре англичане захватили Гонконг. Неудивительно, Китай смог выставить против них лишь плохо обученных, обкурившихся опиума солдат, вооруженных главным образом копьями, луками и кремниевыми ружьями. Линь Цзэсюй попытался привлечь к борьбе с англичанами народные массы, посулив за голову каждого «белоголового дьявола» 100 юаней и 50 юаней – за каждого «чернокожего дьявола», индийского сипая. Были даже энтузиасты, ответившие на призыв Линь Цзэсюя созданием «отрядов по усмирению англичан», однако обеспечить перелом в борьбе эти формирования не смогли. Британцы повсеместно громили китайские силы, а эскадра к тому же служила прикрытием для торговли. Под защитой королевского флота английские купцы продавали китайцам опиум по ценам, на 70 % ниже довоенных.

В ноябре 1840 года Линь Цзэсюй был отстранен от должности, объявлен «виновником всех бед» и удален в ссылку. 20 января 1841 года новый губернатор Гуандуна Ци Шань договорился о прекращении боевых действий. Англичанам были обещаны контрибуция 8 млн юаней и Гонконг, а также установление дипломатических отношений. Однако император не захотел подписывать мир на таких условиях, и война возобновилась.

Китайцы по-прежнему воевали из рук вон плохо, поражения следовали одно за другим. В октябре 1841 года англичане взяли город Динхай, а в июле 1842-го – Чженьцзян, расположенный на пересечении Янцзы и Великого канала. Теперь «варвары» фактически контролировали реку, разделяющую Китай на две части, и канал, по которому на север страны поставлялся рис. Императору оставалось лишь просить о мире, который и был заключен 29 августа 1842 года на палубе английского корабля «Корнуэлс». Договор получил название Нанкинского, поскольку был подписан вблизи исторической столицы Китая Нанкина.

По этому документу Китай отдавал Великобритании Гонконг, открывал для торговли с европейцами города Гуанчжоу, Нинбо, Сямынь, Фуджоу и Шанхай, а также должен был выплатить 21 млн юаней в качестве контрибуции. Что касается торговли опиумом, то она Нанкинским договором не запрещалась и не разрешалась. В результате английский экспорт опиума продолжал расти и к 1851 году перевалил за 55 тыс. ящиков в год. Победа над Китаем оказалась выгодной не только наркодилерам. В 1842 году в Китай было ввезено товаров британского производства на сумму f969,3 тыс., а в 1845 году – уже более чем на f3 млн. При этом не обходилось без курьезов: были случаи, когда английские фирмы решали наводнить Китай ножами и вилками или направляли туда крупные партии роялей.

После подписания Нанкинского договора Китай заключил еще несколько соглашений с Англией, Францией, Россией и США, предоставив им примерно равные возможности в освоении Поднебесной в надежде, что «варвары» передерутся между собой. Этого не произошло, зато между собой передрались китайцы.