Текст книги "Встреча с родиной"

Лес самоубийц

На «ноле» нас ждали слегка вздроченный афганец с замом и водила «буханки». Я не сидел на их канале связи, потому не сильно понимал, почему они нервничают.

– Куда поедем?

– В лес едешь, в лесу жить будешь.

О как! Уже скучаю по подвалу с печкой. Мы грузимся в «буханку». Минут через 10 заехали в какой-то ангар, за нами захлопнулись ворота. Теперь на ближайшие полтора месяца это будет мой новый «ноль». Там всегда холодно, некуда сесть, толпа народа. Туда же сносили раненых и убитых. Когда я приехал, афганец взял мой гаджет и забил точку.

– Тут теперь жить будешь. Вот Шахта там рядом стоит, он тебя проводит.

Шахта был командиром отделения штурмов, взрослый зэк, сидевший не помню точно за что, но за что-то тяжкое. Пожали руки.

– Когда идем?

– Подождем еще.

Находиться на этом «ноле» мне совсем не нравилось. Постоянная суета, все мечутся куда-то, ждут, то пока гаджеты зарядятся, то батарейки для рации. Кто-то спит на куче деревянных брусков. Наконец Шахта собирает своих и говорит выходить. Мы идем в полной темноте, друг за другом гуськом. Я едва различаю силуэт впереди идущего. Понимаю, что отстать в таких условиях никак нельзя, моментально теряешь из виду человека и как будто проваливаешься в торфяное болото. Тьма такая густая, будто осязаемая. Путь был неблизкий, идти с пускачом и шмурдяком становилось все тяжелее.

Впереди находился овраг метра на три глубиной, обойти его нельзя, говорили там мины, надо спускаться вниз по веревке, потом подниматься с другой стороны. Задачка не из легких, особенно с грузом. В голове я делаю вывод, что война – это долго идти и редко стрелять. После оврага хочется бросить все и прилечь на землю минут на пять. Но нельзя. За оврагом поле, открытое пространство, которое нужно преодолеть быстро, чтобы не застали врасплох вражеские «мавики».

Поле постепенно подходит к концу, немного светает, и идти на ощупь уже не надо. Перед глазами сосновая роща. Нам туда. Ее делили между собой мы и ополченцы, которые уже вроде как не ополченцы, а армия РФ, но один хуй их все называли «ополчами». Они периодически раскидывали мины по роще, чем сильно усложняли передвижение по ней, заставляя запоминать каждый шаг и каждую тропу, чтобы внезапно не оказаться без ноги.

Шахта вроде помнил дорогу, но мы заблудились. По рации на канале афганца уже начинался движ, штурма проходили вперед, занимали соседнюю рощу, что в низине. Мы шли, не зная куда, Шахта то ускорялся, то останавливался.

– Нет, туда не пойдем, мы там заблукаем.

– Так, давайте лучше там снизу обойдем.

У меня не было даже сил сказать ему, как сильно я его ненавижу и что, если он еще раз скажет, что мы «заблукали», я выброшу ПТУР и его ебну. Вроде нашли наконец. Как мы не наступили ни на одну мину, до сих пор не знаю. Позже в этом лесу в общей сложности подорвалось человек 15 за месяц. Пока мы не нашли командира ополчей и не дали ему пизды, запретив к хуям собачьим его минные приколы.

Шахта показал блиндаж, куда можно упасть, чтобы передохнуть. Падаем туда чуть не замертво. Ну и поход. Уже совсем рассвело, и арта вовсю начала работать с обеих сторон. Штурма путали выходы 120-го миномета с танком, и на меня постоянно выходили с ВОПа, заставляли искать танк. Вид с рощи открывался на поля, на горизонте посадка, в ней хохлы, дистанция километра три. Позиция говно, но лучшего варианта не было.

При перестрелке арты чувствуешь себя абсолютно беспомощным и ненужным. У меня над головой протяжно свистели снаряды, то наши, то не наши. Взрослые дяди разбираются, тебе лезть нет смысла. Штурма двигались вперед, не встречая сопротивления. Мы позже узнали, что хохлов там не было, рощу они не занимали то ли по тактическим соображениям (зачем занимать низину, если можно держать ее под огневым контролем), то ли по причине нехватки людей («Бахмутская мясорубка» уже начала стягивать силы хохлов со всего фронта). Наше командование такие вещи не смущали, задача забрать под контроль рощу была поставлена, а значит, будет выполнена.

Я слышу, как докладывают о первых раненых. Потом кого-то убило. Одному раненому осколок залетел в голову, и тот полностью потерялся. Он стоял на поляне, шатался и разговаривал с кем-то невидимым. Потом очередной прилет скосил его замертво. Я не видел этого лично, передали по рации на командира. Жутковато. Я стоял и ждал танки, Шахта помогал мне вычислять, откуда по нашим пацанам работают. Все без толку. Посадка на горизонте мешала обзору, за ней было все самое интересное. Туда бы мне встать, оттуда уже все видно будет. Но там хохлы, там не встать пока.

На меня выходят с ВОПа:

– Ты в глаза там ебешься или пятисотишься?

– Я на позиции, а что?

– Там мышь (танк по азбуке. – Ред.) видят прямо на поле в зоне твоего поражения. У тебя минута, чтобы отработать его и доложить.

Ну такое я бы точно не пропустил. Смотрю на это поле и понимаю, как же велики глаза страха. В поле стоит остов сгоревшего танка, который сожгли еще очень давно. Видимо, им кажется, что оттуда по ним стреляют. На деле же по ним долбил 120-й миномет откуда-то из-за горизонта. Выходов не видно, только слышно.

– Та мышь уже давно не работает, она сожжена еще до меня. Других не вижу.

– Продолжай искать.

– Слышу работу артиллерии.

– Ищи выходы, готовься корректировать.

Шахта тоже не видел никакой мыши, потому был гарантом того, что я не пиздобол. Позже подтянулось отделение «Корда». Это такой пулемет большой. Им сказали расположиться недалеко от меня для усиления. Узнал двоих парней с Молькино, рад был, что хоть какие-то знакомые лица мне попались наконец. Они меня, к слову, тоже узнали. Мы вместе продолжили поиски техники. По звуку выходов и гаджету пытались определить, где может стоять арта хохлов. Скорее всего, по перехватам переговоров хохлов было понятно, что это направление они действительно рассматривали для танкового прорыва.

Солнце садилось, и бой стихал. В эфире натужно кричали и пыхтели штурма, у которых в отделениях были раненые и убитые. Бойцы просили возможности оттянуться, пополнения или воды. Эфир прервал ворвавшийся командир отряда:

– Так, нахуй, панику прекратить. Никто никуда, нахуй, не идет. Закрепляетесь на месте. Разведке приказываю толкнуть теплаки на передок. Кто без приказа оставит позицию – накрою артой.

Лаконично. В эфире повисла тишина. Все понимали, что оттяжки не будет, зато будет попытка хохлов выбить нас с занятых рубежей. Однако ее не последовало. Ночь прошла относительно спокойно. Когда опасность локального контрнахрюка миновала, эвакуации разрешили забрать раненых. Их число я не знаю. Мое дело было ждать и жечь танки.

Командование приказало выдвигаться на «ноль». Там пригнали очередное пополнение, в том числе еще два расчета ПТУРа из состава зэков. Стрелять они не умели, их учили только теории, так как ракеты в лагерях подготовки заключенных были дефицитом. Мне пришлось на словах объяснять принцип работы с орудием и нюансы после пуска ракеты. Вроде поняли. Ну хоть не один за призраками танков буду гоняться. На фоне объединяющих нас профессиональных обязанностей мы быстро нашли общий язык. Впоследствии они отлично показали себя в деле как смелые, решительные бойцы, не раз лезли в самое пекло в погоне за фгарами и техникой. Один из них был награжден орденом Святого Георгия за уничтоженный в Соледаре танк и золотой монетой «Вагнера» весом 45 грамм за существенный вклад в сокращение поголовья бешеных поросят в донбасских степях.

Настроение было немного смазанным. Расстраивала беспомощность. Для ПТУРа главное высота: чем выше, тем лучше обзор, работа-то прямой наводкой идет. А тут нормальной высоты нет. Нормальная высота у хохлов. Ну, посмотрим, как дальше дела пойдут. Может, найдется и моя высота.

Не бегай от снайпера – помрешь уставшим

Следующий день начался так же, как и предыдущий. Арта, штурма, раненые. ВОП не слезает с меня со своими танками. Говорят, что они там есть и я должен их найти или хотя бы откорректировать по ним работу нашей арты. Шахте дали пополнение – пулеметный расчет.

Первым номером был зэк-египтянин. Он был предпринимателем, летал в Россию продавать автозапчасти из Египта. Сел, как сам утверждал, за нарушение миграционного законодательства. Второй – узбек, доходяга и астматик, который никак не мог носить много веса с собой. Египтянин плохо говорил по-русски, но все время шутил, что его помощник никудышный и ему самому приходится ему помогать. Опять наседают с ВОПа со своими танками. Блядь, и без вас знаю, что их надо жечь, меня этому учили. Надо что-то решать.

– Здорова, парни, где тут хохлы?

Я поворачиваюсь и вижу двух типов. Они с 10-го отряда, тоже зэки, пришли к нам в лес искать танки.

– А вас что, на помощь прислали мне?

– Нет, мы сами у командира отпросились. В разведку.

– Ну, говорят где-то тут танки, но я ничего не вижу.

Один из разведчиков от большого желания найти танк или скудного ума решает залезть на сосну на самой кромке леса и вести наблюдение оттуда. Нет препятствий героям – пускай лезет. Спустя пять минут он уже сидел высоко на сосне, и с нее действительно открывался, по его словам, шикарный вид. Верхолаз видел, как за горизонтом вдоль лесополосы двигался танк на удаление, о чем сразу же доложил нам.

– Сиди там наблюдай, я на ВОП сейчас выйду, пускай его артой накроют! Вижу мышь, двигается на удаление, азимут 240, удаление 4.

– Работай!

– Я не могу работать.

– Почему?

– Мы с дерева его видим.

– Корректировать можете?

– Да.

Танк скрылся за посадкой. Через минуту в полукилометре от его маршрута упали три «градины».

– Как легло?

– Хуево. Мышь в нору забилась, визуально не наблюдаем.

Мне было только одно непонятно. Почему нельзя было запустить «орлан» над полем боя и самим разведать, что там и где катается? Почему это надо было делать с сосны? Весемир (позывной древолаза) спрыгнул с дерева, начали обсуждать увиденное. Внезапно раздался взрыв. Вернее, что-то, что было похоже на взрыв.

В наших безумных поисках танка мы совсем забыли об осторожности, и по нам начал работать снайпер. Пуля из «плетки» (речь об СВД. – Ред.) прилетает жестко. Я сначала даже не понял, что это пуля. Ощущение было, будто граната взорвалась. Мы спешно удалились от кромки леса в чащу. Сидим около блиндажа. Я доложил, что по нам открыл огонь «одноглазый».

Утром я жаловался на свой броник, который, как мне казалось, совсем не защитит меня от пуль и осколков. Зэкам выдавали «Модуль-Монолит». Тяжелый броник, но выглядел он надежно. Шахта был уже старый и с удовольствием поменялся со мной броней. Пока мы обсуждали бестолковость такого метода поиска танков, Шахта, вопреки происшествию со снайпером, пошел опять на кромку леса высматривать технику. Мы этот момент упустили.

Через минуту я слышу, зовет меня, зовет не так, будто видит танк, а будто хочет что-то интересное мне показать. Мы видим Шахту, спешно идем к нему. Один из парней, что пришел на разведку, зачем-то бежит. Добегает, и тут же «плетка» кладет их обоих. Мы были на полпути к Шахте, когда это случилось. Тут же упали на землю. Раздался протяжный стон. Весемир кричит, просит отозваться товарища.

– Я тристааа-аааа.

Шахту уже не слыхать. Тут же из блиндажа выскочил египтянин с криком «крою!». Он залег и начал поливать в сторону, откуда по нам сработал «одноглазый». Мы поняли, что надо действовать сейчас, пока есть прикрытие. Бегу зигзагом, вспоминаю учебку. Пять метров пробежал, упал, повторил. Весемир уже бинтует руку своему раненому товарищу. Я в пяти метрах от Шахты, Али сзади, тоже стреляет с АК, прикрывает, пока я ползу. Вспоминаю учебку по такмеду. Установить контакт с раненым.

– Шахта ты жив? Отзовись!

Шахта молчит. Весемир кричит, что ему, походу, в рот попало, кровь там, вот и не может ответить. Блядь, промычал бы хоть, что ли. Ладно, последний рывок, и я у Шахты. Он лежит на боку, спиной ко мне. Подползаю, кладу пальцы на сонную артерию, перекидываю голову за его плечо, чтобы посмотреть. Пульса нет, взгляд стеклянный. Шахта труп.

Я помог Весемиру оттащить раненого, все это время египтянин и Али прикрывали нас. По возвращении я рассказал бойцам Шахты, что он убит. Сидим и курим. В голове мысль, что я вообще не должен был ползти за Шахтой, когда за спиной сидело целое отделение штурмов. Ссыкуны ебаные, это ваш командир, не мой.

Шахту пошли доставать по темноте, светиться там днем не хотелось. Положили его у блиндажа, обступили с двух сторон. Замечаю интересную особенность. Шахта лежит в моей броне и каске, подписанных моим позывным. Все в крови. От дурных мыслей поплохело. Он ведь и правда только утром со мной поменялся.

Пуля прошила Шахту насквозь, зашла сбоку, пролетела через сердце, вышла и ранила второго паренька, чей позывной я не помню. Так молниеносно оборвалась его жизнь. Впервые у меня на глазах убили человека. Я был готов к этому, но все равно немного нервничал. Больше к кромке леса никто не ходил.

Удобный труп и техника безопасности

После погибшего Шахты командиром отделения штурмов стал Сельхоз. Сорокалетний еврей, сидевший то ли за кражу, то ли за разбой. Мы ладили быт. Копали себе укрытия, оборудовали наблюдательный пост. В эфире одно и то же: кого-то ранили, кого-то убило, танки мчатся по полям, а я опять ничего не вижу. Классика.

Однажды мы возвращались с «ноля». Перед самым входом в рощу столпились человек 15. Они должны были идти в сторону самых крайних позиций. Мы шли втроем: я, Сельхоз и Али.

– Давайте от них быстрее отойдем, стоят тут толпой, внимание привлекают.

Мы двинули вперед, отойдя от них метров на сто. Когда мы уже были на позиции, услышали, как они толпой идут по лесу. Внезапно взрыв «вога» в толпе, их проводнику Спартаку ранило оба глаза осколками. Али тогда сказал, что я хорошо разбираюсь в военном деле, раз уберег их. В действительности никаким военным гением я не обладал, мне просто хватило ума применить один из главных советов, что давали на Молькино: больше трех не собираться. А еще я сделал вывод, что внезапные приступы паранойи могут быть вовсе не паранойей, а отменно работающей интуицией. На войне полезно быть параноиком.

В трехстах метрах от нас стояло еще одно отделение штурмов. Их командир Керя уже несколько дней ползал по полям, вытаскивая предыдущую группу. Вернее, то, что от нее осталось. Ему была поставлена задача вынести тела пятерых двухсотых идиотов, что стояли там перед его заходом. Они начали ловить прилеты, как бешеные лисы носились по всему лесу и выбегали на поле, вместо того чтобы забиться в свой блиндаж и молиться, что не прилетит прямо в него. На меня по рации выходит Керя:

– Парни, поможете? Двоих осталось вынести на «ноль».

– Поможем.

– Супер, мы их соберем. Как будет темнеть, я пошлю к вам своего бойца, он проведет безопасной тропой.

Стало смеркаться, и я увидел, как к позиции приближается человек.

– Ты от Кери?

– Да, готовы?

– Готовы, у вас-то все готово?

– Да.

На позиции у Кери собралось все отделение, заварили чифир. Керя обнял меня, хотя мы до этого не были знакомы, решили чифирнуть и выдвигаться. Двухсотые все равно уже никуда не торопятся. Один из мертвецов был целым, просто посечен осколками. Видимо, «вытек». Второй был собран по частям в мешок и завязан в узелок. Такое тоже бывает. Мне передают кругаль, делаю пару глотков – ебать, какой крепкий. Али и Сова делают полегче. Передаю соседу.

– Куда ты, блядь, против часовой. – Керя возмутился.

– Да он не знает, он вольный же. – Сова впрягся за меня.

– Серьезно? Я таких, как ты, уважаю, мы тут за свободу свою, а ты?

– Я идейный.

Я не стал углубляться в детали своей идеи. Чифирнули, покурили, можно и в путь. Я выбрал нести того, кто в мешке. Его удобно можно было расположить на плече, привязав мешок к длинной палке, и нести вдвоем. Целого пришлось нести на носилках. К тому же мешок был явно не полный, то есть парня погрузили не всего, а то, что смогли найти.

В результате отважных действий Кери по эвакуации двухсотых товарищей с открытого поля его наградили и повысили в должности – он стал разведчиком. Ни раз слышал от него истории, в правдивости которых я лично не сомневаюсь, как он ползал почти в плотную к позициям хохлов, однажды даже пытался угнать у них из под носа «хаммер», но был замечен пулеметчиком – еле ноги унес. В Соледаре он уже командовал взводом. Обычно командиры такого ранга редко появлялись на передке у позиций своих подчиненных. Керя же до последнего дня своего контракта бегал по позициям, раздавал указания и выносил раненых. Его чуть ли не в приказном тоне пришлось выгонять с передка на убытие домой. Таких людей, как он, война не отпускает. Думаю, он до сих пор где-то воюет. Надеюсь, с ним всё в порядке.

На «ноле» обстановка не меняется. Афганец кого-то ругает, рации меняют, ставится новая прошивка. Таким образом прошло недели две до момента, когда меня вызвали по рации:

– Тебе надо переместиться, запиши ребус.

– Записал. Когда мне надо там быть?

– Еще вчера.

– Принял.

Смотрю по карте: лес выше моей рощи. Из наших там только одна позиция – расчет АГС. Выхожу по позывному «Катлер»:

– Можешь из своих сопровода выделить, мы к вам идем.

– Да я сам вас встречу.

– Добро.

Мы стали собираться, попрощались с Сельхозом и его командой, с кордистом Шипучкой, с Керей. Не люблю я переезжать. Опять вспомнил свой уютный бомжатник с печкой в Золотарёвке. Сельхоз выделил двух бойцов помочь отнести нам вещи на новую позицию. Туда надо было идти через поле, я очень этому удивился, думал, у хохлов везде глаза. Но поле было чуть на склоне, мы шли по внутренней стороне, издалека если смотреть, то нас и не видно было. Мы спокойно проходили там в полный рост, ни разу не попав в передрягу по дороге.

Сельхоз погиб в тот же вечер, после того как мы попрощались. Он третий день мучился от боли в спине и решил, возвращаясь с «ноля», зайти к санинструктору за обезболом или мазью. Сельхоз оставил автомат при входе, оперев его на какой-то куст, взял мазь. Затем он вернулся за оружием и, взяв его за дуло и потянув на себя, выпустил очередь себе в голову. Оказалось, его автомат не стоял на предохранителе, а спусковой крючок зацепился за кустарник. Тело Сельхоза увезли, а часть мозга так и осталась лежать на земле перед входом в санчасть. Позже его утащила какая-то псина. Начинаю напрягаться. Кажется, что за мной тянется какая-то смертоносная аура.

Сапоги мертвеца

На новой позиции было спокойно. Туда редко накладывали минометы, «мавики» не долетали из-за работы РЭБа, а наличие там отделения штурмов 10-го отряда само собой решало вопрос с ночной «фишкой». Я познакомился с Катлером. Мерзкий тип, эталонный еврей-интриган. Он мог мило беседовать с тобой весь день, за глаза обвиняя кого-то в трусости или хитровыебанности, а позже на «ноле» общаться с кем-то в том же ключе уже о тебе.

Я сразу решил максимально дистанцироваться от него, становилось буквально физически противно, будто влез рукой в кучу дерьма, когда он приходил с какой-то очередной охуительной историей. Многим позже, в Соледаре, он в силу своего подхалимства и желания выслужиться выпросил у командира взвода АГС возможность уйти с передка шестерить в штаб. Он готовил еду командиру, подметал и убирал мусор. Катлер всегда начинал стесняться, когда я приходил в штаб по своим делам, и всем видом пытался показать, что его запихнули сюда против его воли и что он рвется обратно в бой.

Сгубила Катлера пагубная тяга к алкоголю. Находясь на положении кайфарика, имея возможность весь день смотреть фильмы с флешки и лишь изредка напрягать зад, когда надо было сварить суп с овощами и тушенкой, он не оценил это должным образом. Катлер где-то нашел бутылку водки и опустошил. Запах перегара учуял командир, лишив его возможности смотреть DVD и метать ему харчи. Катлера вернули обратно на передок, в штурмовой взвод, где он во время очередного обстрела словил осколок и откис. Совсем не жаль.

Помимо мерзкого Катлера, я познакомился и с более приятным персонажем – командиром отделения штурмов 10-го отряда с позывным «Гарвард». Он был зэком и бывшим военным. Гарварду было лет 50, как и я, с Ростовской области. Мы сразу поладили. Как только мы к ним пришли, он сказал:

– Пацаны, чтоб вам себе блиндаж не копать, мы вам свой старый отдадим. Мы завтра в новый переезжаем, а вы тогда в наш прыгайте. А сегодня вон в кустах в палатке переночуйте, там не холодно.

Вот это уже дело. Копать я ненавидел. Кстати, Катлеру он свой блиндаж даже не предлагал. Тот у всех вызывал одинаковое чувство, кроме тех, кому лизал. На новой позиции жил и верхолаз Весемир. Он узнал меня, и мы неплохо потом общались и даже дружили. По мере нашего с ним общения больше узнавал о нем. Он был из «амбреллы» (сотрудники, больные ВИЧ или гепатитом), 35 лет. Говорил, что смерть ему не страшна из-за ВИЧа, которым его наградила бывшая жена, он все равно долго не проживет. При этом в работе вел себя максимально осторожно. Позже, когда встал вопрос с выбором моей позиции, он мне говорил, чтобы я ни в коем случае не ходил на тот холм посреди поля, так как туда постоянно работает арта и там я не проживу и минуты. Однако там я и встал, за неимением других вариантов. Жив-здоров и слава Богу. Позже видел его раз в Соледаре, шел куда-то в сторону передовых позиций. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.

Блиндаж, подаренный нам Гарвардом, был просторный, нам троим подходил идеально. Бревенчатая крыша, с пленкой от протекания. Начинался сезон дождей, поэтому это было как раз кстати. Не было печки, но это не беда, ведь у нас есть отличный печник Сова. Надо было только метнуться в Золотарёвку за материалами. И сделать это так, чтобы Катлер потом не распиздел, потому что покидать позиции без приказа было нельзя. Я решил пойти к нему:

– Варенье хочешь?

– Давай.

– Сначала найти надо, пойдешь?

– Куда?

– В деревню.

– Не.

– Тогда я пойду с Совой. С меня варенье тебе.

– Договор.

Он все правильно понял, а я все правильно донес. День был тихий, обстрелы передка почти не велись. Я оставил Али рацию, подробно все ему рассказал. Если надо будет работать, поможет Весемир, который тоже был птурщиком.

До Золотарёвки от нашей позиции идти было меньше километра вдоль леса. Мы дошли до старых друзей, Рэджа и его команды. Они сказали, что есть подвал чуть ниже по улице справа, там есть варенье. Доходим, берем быстро варенье, Сова выдрал откуда-то металлический ящик из тонкого железа, говорит, что это будет наша печка. А поддувало он топором выбьет. С нами шли два человека из отделения Гарварда в качестве помощи. Идем назад, «награбленное» катим на тележке. Встречаем ахматовца:

– Здарова братцы!

– Привет.

– Вам сапоги надо? Резиновые.

– Давай, лишними не будут.

Пока мы возились с сапогами и привязывали их к телеге Берта, один из людей Гарварда сказал, что не хочет нас ждать и пойдет вперед один. Через полминуты раздался выход, и мина прилетела в то место, где он как раз проходил. В том же месте в ряд стояли три ТМ-62 (советская противотанковая мина. – Ред.) и лежало пять метров провода от Змей Горыныча (самоходная реактивная установка разминирования УР-77. – Ред.), заботливо кем-то оставленные.

Бахнуло так, что я перелетел через тележку вместе с сапогами. Берт лежал в 20 метрах от того места, где был во время прилета. Головы и руки у него не было. Вышли на Гарварда по рации, доложили обстановку. Он попросил отнести Берта командиру. Пришлось тащить его на тележке. Погрузили его туда еле-еле, так как все тело внутри было как желе. Не знаю почему, но в тот момент вспомнил песню «Короля и Шута» «Сапоги мертвеца». Если бы этот ахматовец не попался нам со своими сапогами, я бы это не написал.

Печку к вечеру Сова сделал. Варенье Катлеру отдано, можно не переживать, что будет трепаться о нашем походе. В блиндаже было тепло, иногда даже жарко. И сапоги к плохой погоде пришлись как нельзя кстати.