Текст книги "Встреча с родиной"

Лнр и невыносимая серость бытия

Мы стояли на последней вечерней проверке. Это был наш 14-й день пребывания в Молькино. Вечером наши позывные должны были произнести в списке на убытие. Мы заранее позаботились о своем досуге, утром отпросились «к стоматологу». В лагере его не было, поэтому всех, кто жаловался на зубную боль, пускали в город до вечера. Мы еще раз попрощались со знакомыми Макса, вкусно поели (после лагерной столовой любая еда покажется мишленовской), послушали музыку. Таких вещей всегда не хватает в условиях информационной изоляции. Я набрал маме и жене по видеосвязи, насмотрелся на их слезы, успокоил, сказав, что все будет нормально (ну да, нормально).

Проверка закончилась, называют список на убытие и наши позывные. Следующий день весь проходит в сборах. Мы возвращаемся с полигона. В местном военторге гигантская очередь, чтобы ее не стоять, спрашиваю у знакомого с палатки, что есть.

– Да нихуя. Термобелье и мультитулы по шесть тысяч.

Ну вот, можно не стоять хотя бы эту очередь.

Ночь. Все суетятся, на территорию базы заезжают автобусы, я насчитал всего семь. Большие, пассажирские. Водилы, обычные гражданские, открывают багажные отсеки, которые моментально заполняются шмурдяками со снарягой. Трогаемся чуть за полночь, за стеклом стоят инструктора и сотрудники лагеря, машут и свистят, провожают в добрый путь.

Маршрут автобусов проходит через Ростов, мимо Новочеркасска. Родные места, особенно грустно проезжать их, зная, что там дом, семья, друзья. Люди, которым на тебя не похуй, и те, кто искренне делают вид, что это так. Карьера, достижения, все, что я обрел в жизни к своим 28 годам, было поставлено на зеро. Теперь я солдат. Теперь мне надо думать о единственной важной и великой цели: битве за Родину. Битве за Россию. «Подъем и упадок народов зависит от судьбы сражений», – писал дед Юнгер. Ком подкатил к горлу.

Мирная жизнь растворялась по мере того, как мы ехали по ночной трассе М-4. Я решил поспать. Проснулся буквально как в кино. Открыв глаза, я увидел дорожный указатель таможни и название – Луганская Народная Республика. Странно, думал, мы на Бахмут едем, он в ДНР вроде.

– Просыпайся, мы в ЛНР, – толкаю Макса.

Семь утра, в Краснодаре в это время солнце игриво прячется в посадках на полях и иногда бьет в глаза. Так получается, когда едешь по трассе утром. Здесь по-другому. Небо и земля одного серого цвета, утренний туман ограничивает видимость. Невыносимая серость бытия. Едем по поселку какому-то, думаю про себя, что раз едем в автобусах, как на параде, то до войны еще далеко. Проезжаем какую-то разрушенную сгоревшую хату. Позже это станет типичным пейзажем, и я скорее бы удивился целому и невредимому дому, без дырявого от осколков шифера на крыше.

Через некоторое время хаты сменились на хрущевки, какой-то город, на въезде блокпост с российским и советским флагами, бойцы проверяют легковушку. Не могу понять, Луганск это или что? А что, в ЛНР, кроме Луганска, городов нет? Да как же эта серость напрягает, тут «Русская весна» или что вообще? Начинаем ехать по какой-то грунтовке, видимо, скоро высаживают. Ссать охота.

Автобусы привозят на какой-то пятачок, вокруг деревья, за деревьями дорога. Стоит разрушенное здание. Выгрузились, какие-то люди ходят и как зазывалы орут:

– 1-й отряд есть тут? Сюда, ко мне все подходим, кто с 1-го отряда!

– 10-й ШО, подходим быстрее, блядь!

– Быстрее 3-й отряд, хули вы встали там, потом вещи заберете, мне список проверить надо!

Нашелся и наш зазывала – начальник штаба отряда. Проверка по списку – все на месте. Показывает нам на ящики с БК, говорит, закидывайте в КамАЗ и сами прыгайте в кузов. Я ездил в КамАЗе по срочке, приятного мало. Думаю, ну вот, прощай комфорт, с грустью глядя на уходящий автобус.

Нас человек десять, едем, курим, пытаемся перекричать мотор и спорим, куда нас везут. Привезли получать броню, магазины и разгрузку. Есть такой забавный тип людей – идейные пиздоболы. На Молькино нам один человек, тоже из первоходов, рассказывал, что у каждого отряда есть своя мародерская база, куда свозятся трофейные натовские броники, разгрузки и стволы. Там можно будет выбрать себе что угодно, с экипой проблем нет. Видимо, там ты и превращаешься в того самого легендарного бойца ЧВК «Вагнер» из интернета. Он решил верить в это, сделал это своей правдой. И нас на эту свою наивно-пиздобольскую искренность купил.

На деле нам выдали убогую сирийскую разгрузку (у меня она порвалась через две недели ношения), инкассаторский броник со стальными пластинами, такую же убогую каску, две гранаты и три магазина для калаша. Но я особо не унывал. Броня хоть какая-то, но есть, уже хорошо. А пиздоболам, как известно, в рот нассым.

Следующий перевалочный пункт разделил нашу банду на двое. В то время «Вагнер», помимо наступательной операции на Бахмут, вел оборонительные бои на рубежах от Кременной до Лисичанска. Целью нашего стояния там было не допустить прорыва хохлов в направлении этих городов, которые достались нам почти даром после успешного взятия Попасной. Часть бойцов отправились на Бахмут, часть – под Лисичанск. Мне и Максу выпал Лисичанск.

Об этом участке фронта в новостях я ничего не видел, потому смутно представлял, что меня там ждет. На данный момент нас ждала ещё одна поездка в КамАЗе. Мы распрощались с товарищами, пожелали друг другу удачи и запрыгнули в борт. Серость никуда не исчезла, но к ней как будто уже привык. Неизвестность одновременно пугала и захватывала. Когда там уже война?

Первый день войны: Зэки и ИГИЛ[1]1
  Запрещенная в Российской Федерации террористическая организация.


[Закрыть]

Борт мчался, не щадя подвески, мы периодически подпрыгивали на ящиках с БК. В голове мелькали мысли-паразиты. Бля, щас как уебет по нам что-нибудь. Не уебало, доехали. КамАЗ заезжает в ангар, мы выпрыгиваем с борта. Смотрю вокруг: ящики с БК, две «буханки», ангар бетонный, в крыше две дыры от снарядов.

– Сюда подойдите, вон видите вход в подвал? Давайте туда по одному. – Старший показывает нам на здание в 100 метрах от ангара.

Территория огромного завода, цеха, гигантские трубы. Позже узнал, нас привезли на Лисичанский нефтеперерабатывающий завод (НПЗ). Так, один пробежал, на фоне слышатся раскаты арты. Как понять, это наши стреляют или по нам? Смотрю на старшего, он спокоен, значит, все хорошо. Дошла до меня очередь, бегу, думаю: если засвистит, сразу упаду, попутно решаю, в какую сторону прыгать. На входе в подвал стоит часовой. Пароль-отзыв я помнил: Луганск – Краснодар.

– Иди по лестнице вниз.

– Темно тут, есть фонарик?

– Какой фонарик, бля, иди так, не ссы.

Проваливаюсь в темноту на ощупь, чувствую ступенька, еще ступенька, вроде понял. Подвал метров семь глубиной, бетонный. В таком не страшно. Внутри уже есть свет, куча бойцов громко галдят. Воздух спертый, накурено. Помещение примерно 20 на 20, вдоль стен поддоны, предполагается на них бросать спальник, чтобы не на сыром полу. Бросаем вещи с Максом у стены, ждем дальнейших инструкций. Решаю осмотреться. Судя по окружению, ощущение сложилось, что попал на Тортугу. Все грязные, кто-то орет не по-русски. Рядом со мной какой-то бородач-среднеазиат греет в миске еду из сухпая. Неподалеку сидит еще один, уже без бороды. Сильно гундосит из-за гайморита и что-то держит в руке. Присматриваюсь – в руке гондон.

– Хохьла паймаю, буду ибать его, – докладывает он своему товарищу.

Интересные у них тут развлечения. Здоровый тип орет:

– Кто сейчас только приехал, идите ко мне записываться.

Подходим, называем позывные и номера жетонов, получаем тюбик промедола и жгут. Один из нашей банды решает спросить:

– А тут тип сидит, он на зэка похож.

– Тут все зэки. И я зэк.

Вижу, что бойцу нашему это не особо нравится. Я не испытывал каких-то предрассудков по поводу того, зэк человек или нет. Тут все делают одно дело, и выяснять, кто есть, кто смысла нет. Позже мы узнали, что в подвале действительно были одни зэки и пятеро нас, вольнонаемных, которые еще 12 часов назад были в блаженном неведении и лишь гадали, что же их ждет. А можно мне другую войну? Не такую грязную и без азиатов с гондонами?

В подвал зашел высокий, басистый качок. Он единственный, помимо нас, был опрятный и побритый. Командир отряда. Он зэком не был, зэков не брали на должности выше взводника.

– Кто из вас кто?

– Три штурмовика, два птурщика. – Один из нас решает говорить за всех.

– Ты птурщик? – Смотрит мне в глаза.

– Да.

– На какое расстояние ракеты твои стреляют?

– От 3 до 4,5 километра, зависит от маркировки.

– Стрелял?

– Да.

– Знаешь, сколько одна твоя ракета стоит?

– Около миллиона.

– А установка?

– Еще больше.

– Правильно. Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты проебешь установку?

– Ну, ничего хорошего.

Достает ПМ из кобуры, тыкает мне в броню:

– Правильно, я тебя убью.

Понимаю, что он ждет, что я отведу взгляд, стараюсь смотреть на него, даже улыбаюсь зачем-то. Ну смысл ему меня убивать? Ладно бы за дело, а мы только приехали, накосячить физически не успели. Понимаю, что в глазах у него нет ничего, кроме желания меня ебнуть. И еще кого-нибудь в довесок.

– Ладно, ПТУР выдам позже тебе. Пока отдыхайте, не до вас.

Позже Макса забрали. Подошел командир помладше, задал пару вопросов и увез Макса на передок. Ближайшие полтора месяца мы друг друга не увидим. Наверное, это и было самым страшным. Ни окружение, ни раскаты ствольной артиллерии не напрягали так, как неизвестность. Ты четко осознаешь, что попал в обстановку, в которой полностью лишен возможности распоряжаться своей судьбой. Мы с Максом планировали воевать вместе, бок о бок. Судьба и командиры решили иначе. И кто мы такие, чтобы спорить с ними? Ко мне тоже позже подошел познакомиться другой командир. Афганец по нации, «игровой» по масти (заключенный, который профессионально играет в азартные игры. – Ред.). Порядочный арестант в общем.

– Если будешь хуевертить, я тебя ебну. ПТУР я тебе искать иду.

– Мне с тобой?

– Нет.

– Тут ждать?

– Сиди тут, жди.

Говорил он с жестким акцентом, сначала я его почти не понимал. Но несмотря на то что, как и другой командир, афганец тоже грозился меня убить, я ему понравился. Он пришел через час довольный, сказал, что ПТУР не нашел и я могу пока отдыхать, на сегодня война отменяется. Меня назначили старшим расчета и выдали двух бойцов из тех, с кем я приехал. Ну отлично. Со своими буду. Решили поесть сухпай, что нам выдали еще по приезду. Один из моих возмущается:

– Почему тут все зэки? Я с зэками не хочу!

– Ну ты и не с зэками, ты со мной, чего ты переживаешь.

– А командир тоже зэк. Это как вообще его командиром поставили?

Зэки действительно часто были командирами взводов. «Вагнер» руководствовался принципом «каждому по заслугам», и если человек заслуживает быть командиром, то он им будет, независимо от того, зэк он или нет. Я не понимал повода для беспокойства. Боится, что зэки его шмотки стирать заставят? Или ВИЧ подхватит? А что он делать с ними собрался-то, что ВИЧ подхватить боится? ВИЧ меня не смущал, хотя и вичевые среди бойцов были. Их «помечали» красными браслетами на запястье, которые под страхом смерти запрещено было снимать. Просто решил для себя, что при ранении не буду им помощь оказывать. Пусть со своими держатся.

Афганец пришел через пару часов:

– На позицию со мной поедешь.

– А ПТУР потом дадут?

– Давай собирайся, надо БК пацанам закинуть и поесть.

Видимо, решил проверить, не испугаюсь ли я ехать с ним или типа того. Сам он не боялся. Наедине афганец рассказывал, что воевал в ИГИЛ[2]2
  Запрещенная в Российской Федерации террористическая организация.


[Закрыть] (страшном и запрещенном. – Ред.) и ему не страшно ничего, его жизнь в руках Аллаха. Я был спокоен, хохлов он не любил даже больше, чем кафиров.

– Так ты за ИГИЛ сидел?

– Нет.

Мы запрыгиваем в «буханку», к этому моменту уже совсем стемнело. Ночь в прифронтовой зоне – сплошная темень. Безлунное небо, ни одного источника света, кроме фар нашей буханки. Я совершенно не видел, куда мы едем, старался поглядывать на дорогу, зарядил автомат на случай засады. Первая остановка где-то в лесопосадке у дороги, машину тут же окружают силуэты. Лиц не видно, не видно ничего. Бойцы разобрали сухпай, заботливо выданный мной, обступили командира и начали рассказывать за жизнь свою тяжелую. Кто-то ногу сильно потянул.

– Грузись, баля, в тачку. Если скажут, что симулируешь, – пизда тебе.

Сигареты все курят «в ладошку», не источая света. Далеко на фоне галдежа бойцов слышны раскаты арты. Они так или иначе слышны были всегда, ближе-дальше, это уже детали. Потому часто не буду упоминать об этой местной особенности. Наведались еще по нескольким позициям, картина примерно та же. По возвращении на НПЗ афганец резюмировал:

– Маладэц, баля. Муж-курица, дальше будешь нормально делать все – в беде не останешься. Я тебя забираю, будешь у меня.

Я не очень понимал, что именно ему показалось нормальным. Видимо, он ожидал, что я буду совсем не готовым даже к ночным покатушкам по позициям. Но афганец был искренне рад моей выдержке, и я в принципе был не против того, что он меня забирает. Как показывает опыт, обычно, если отказываешься от пути, который предлагает судьба, получаешь вдвое больше и еще говна на лопате.

– Сегодня уже не поедешь никуда. Отдыхай пока.

– А что с моими бойцами?

– Тебе других дадут завтра.

Совсем один остался, все мои куда-то делись. Намного позже уже узнал, что они стали личной охраной отрядного командира и весь контракт стояли в штабе на «фишке» (в карауле. – Ред.). Я их потом много раз встречал и очень сильно удивлялся, как они от такого однообразия еще не ебнулись.

Как же сейчас дома, интересно? С этими мыслями я и заснул. Первый день войны выдался у меня насыщенным.

Мои бойцы

Утром пришел заместитель афганца, повел меня на склад забирать ПТУР. На складе сидят трое зэков, подхожу к ним:

– Парни, мне сказали, тут ПТУР мне дадут.

– Пойдем.

– Вот, принимай.

Смотрю на ящики, вскрываю, ракеты мои.

– Так, а установка где?

– Какая?

– Ну, пусковая установка.

Понимаю, что о таком они впервые слышат. Ищу сам – нет. Говорю заму, что делов не будет, нужен пускач. Позже он нашелся совсем в другом месте, я расписался за получение в журнале, еще в шутку спросил:

– Что, реально свою подпись ставить?

– Ну да.

– Понял, – нарисовал крестик и пошёл.

Потом пошел получать гаджет – залоченный смартфон с установленным AlpineQuest и координатами позиций. Гаджет мне выдавал старший связист, зэк из числа БС (бывшие сотрудники силовых структур. – Ред.) с позывным «Садык». Это был очень скрытный человек, позже мы неоднократно пересекались в Соледаре, и кое-что я о нем узнал. Он воевал в Югославии добровольцем, очень жалел, что в свое время не женился на сербке, был в Чечне и на Донбассе в 2015 году. За что сидел, не знаю, но впечатления от общения с ним всегда оставались крайне положительные. (Он остался жив. Если читаешь это, привет тебе, дорогой человек!) Позже приехало пополнение, человек 50. В подвале теперь совсем не осталось места, скорее бы уже увезли отсюда. Афганец подвел ко мне одного из новеньких. Говорит, что это мой боец, второго выбери сам. Новенький с позывным «Спрей» тут же сообщает, что он здесь с другом, просит взять его.

– Братан, я тоже тут с другом, но его увезли куда-то, так что теперь я один. Если твой друг ракету носить не сможет, то он мне не подойдет.

– Он может, может! Сова, сюда подойди.

Передо мной оказался мужик без почти полного переднего ряда зубов. Выглядел он лет на 50. Позже узнал, что он всего на три года старше меня.

– Ну, ты вроде здоровый. Ладно, будете со мной. Только я сразу говорю, я не зэк, поэтому по понятиям не получится, будет по-военному.

– Да мы нормальные пацаны, все понимаем.

Спрей – молодой дагестанец, который очень не любил, когда я называл его Спрей. Просил звать Али. Сова – осетин. Ему было все равно, как его называли. Я коротко обрисовал, чем занимается птурщик, показал установку и пообещал научить работать. Парням, кажется, все нравится. Под ночь пришел афганец:

– Я договорился, едешь на позицию в деревню. В лесу пока жить не будешь.

– Ну… Спасибо.

Он смотрел на меня так, будто ждал благодарности, хотя я вообще ничего не говорил ему о своих предпочтениях по моей позиции.

– Я игровой, зачем мне спасибо твое. Должен будешь.

Ночью мы грузимся в «буханку» и едем в густой темноте. Заехали во двор частного дома, дом разрушен, но есть подвал. Это наш «ноль». Сюда каждый вечер приезжало снабжение, можно было поменять батарейку в рации и зарядить смартфон. На «ноле» уже человек шесть помимо нас. Особенно выделяется хриплый, как у Джигурды, голос одного из бойцов с позывным «Припять». Он командир расчета СПГ.

Мы познакомились, афганец сказал, чтобы нам помогли с барахлом, донести БК и шмурдяки до нашей позиции. Идти было километра полтора в гору. Очень тяжело с непривычки в броне, с вещами и пусковой установкой идти за афганцем, который не был обременен какой-либо ношей. Чувствую, что уже сил нет.

– Мы скоро дойдем?

– Нет.

Через минуту дошли.

А афганец-то с юмором человек. Нас расположили в подвале рядом с разрушенным домиком, там места было ровно на троих, стояли какие-то закатки. Афганец сказал делать позицию в посадке напротив дома, метрах в сорока от подвала, но завтра. Так как всюду хохлы разбрасывают «лепестки», ночью туда идти не надо. Стоять на «фишке» и откликаться, когда вызывают по рации. Если что-то из этого не будет выполнено – пизда нам. Ну вот, теперь я точно на войне. На позиции, с автоматом, враги рядом. А где враги, кстати? Решаю посмотреть в гаджете. Наши позиции отмечены, где враги – непонятно. Отлично. Каждый час выходят по рации, запрашивают обстановку. Докладываю, что все о’кей.

Уже хочу спать и на смену себе зову одного из своих. Внезапно вижу выходы «Града». В полнейшей темноте они ярко озаряют горизонт и подсвечивают деревья. Летят не по нам, это война идет в районе Белогоровки – крупного укрепрайона по направлению на Северск. Стою, наблюдаю за прилетами, как невольный зритель. Выглядит эпично!

Спать пришлось в сырости, хотя и в спальнике. Воздух сырой, стены сырые. Как бы недержание не заработать в таких условиях. Листаю гаджет. Золотарёвка. Так называлась деревня, в которой мы теперь жили. Перед сном думаю о доме, о том, что, если кто-то из моих уснет на «фишке», нас всех убьют. Решаю проверить. Стоит, сокол, не дремлет. Ну и хорошо. Утром будем позицию делать.

Первая кровь

Ночь прошла спокойно. Я сидел на канале ВОПа, потому что ПТУРы относились к нему. Периодически слушал, как передают ребусы для наводки арты, и учился быстро их расшифровать по азбуке-шифру, что мне дали вместе с гаджетом. Это обязательное условие ведения переговоров, так как связь постоянно слушали хохлы. Мы тоже слушали связь хохлов, прошитые «моторолы» не защищали от этого. Если передать по рации информацию без использования азбуки, можно долго слушать о том, какой ты долбоеб с другого конца провода.

Уже утро, а значит, пора делать позицию. Идем в посадку и понимаем – то место, что дал мне афганец, никак не пригодно для ведения работы по направлению, которое мне обозначили. Поле идет на подъем, видимость – метров 300. Дождался тишины в эфире, выхожу на командира ВОПа:

– Позиция для работы не годится, нужно двигаться вперед. Может, кто сопроводить?

– Назови ребус, где ты щас.

Называю ребус по азбуке, жду ответ.

– Стой там.

– Так, а с работой что?

– Стой там и не заебывай, ты резерв.

Ну, по крайней мере, с меня взятки гладки. Я уведомил командование, что не вижу танкоопасное направление, которое мне дали для контроля, так что потом пусть не обижаются.

Решаю осмотреть прилегающую к нашему подвалу территорию разрушенного дома. В крыше была дыра от снаряда, стены либо покосились, либо разлетелись на кирпичи. Внутри сыро, бардак. Я искал одеяло, чтобы завесить им вход в подвал для большего сохранения тепла. Пока осматривал разбросанные повсюду вещи, заметил несколько деталей, которые сложили впечатление о бывших жителях этой хаты. На полу кассовый аппарат, счёты – либо торговали, либо из тех, кто тащит домой всякую хрень ненужную. Детские игрушки, куклы, розовые колготки – девочка, лет 8—10. Мужские ботинки, старая кожаная дубленка. Интересно, что стало с хозяевами? Куда они уехали? Тогда-то и осознал всю трагедию мирняка на войне. Бросаешь всё и бежишь. Ладно самому бежать, так ещё же жена, ребёнок. И ведь не всегда получается благополучно уйти, много мирняка гибнет. Надеюсь, с хозяевами нашей временной обители всё хорошо. Нашёл одеяло, отнес в подвал, сказал Сове прибить его на дверной косяк.

Вижу в соседнем доме, в 30 метрах, движение. Наши. Они ночью нам подвал показали, 10-й отряд. Думаю, надо поближе с соседями познакомиться. «Фишка» пропустила, захожу к ним во двор. Ну чисто деревня дураков, только с автоматами. Во дворике в загоне какие-то куры, пару гусей. Из кирпичной пристройки к дому, чудом уцелевшей от обстрела, выходит их командир.

Молодой парень, тоже с воли, быстро находим общий язык. Быт у них налажен знатно. Газовые баллоны, чайник, сахар, печка даже есть. Он учил меня картографии, так как у него был «мавик». Парень знал примерно каждый куст и посадку, которая была по фронту. Оказалось, всего в двух километрах от нас сидят хохлы. Ну вот и прояснили. По мере нашего общения за чаем Рэдж (так его звали) поведал мне душещипательную историю про одного местного деда (всего в Золотарёвке осталась жить пара человек пожилого возраста), который всегда ходил в полный рост под обстрелами. Даже когда прилетало ему в огород, никогда особо не прятался в подвал. Дед жил ниже по улице, однажды Рэдж занёс ему консервы из сухпая и между ними состоялся довольно мрачный диалог:

– Сынок, можешь меня застрелить?

– Дед ты чё. – Рэдж явно не ожидал такой просьбы от чудом оставшегося в живых деда.

– Вон, всю семью мои перебили, внучка, жена, дочь. Я один остался. У меня патроны есть, я в хате нашел (патроны и другие боеприпасы и впрямь всюду валялись в очень большом количестве), я тебе дам, если свои жалко тратить.

Рэдж не стал убивать деда, хоть и стало его до жути жалко. Он, как и я, как и все мы, ехал воевать с врагом нашей Родины, а не с отчаявшимися стариками. Я тогда слушал эту историю со смешанными чувствами: мол, это война, так бывает. Полноту его трагедии ощутить удалось только спустя время. Интересно знать, что в итоге стало с этим дедом. Нашел ли он свою смерть от осколка, от которых он старательно не прятался, либо нашелся желающий облегчить его муки и застрелил его. А может, так и бродит по деревне в поисках своей смерти.

Рэдж спросил, могу ли я с ПТУРа отработать по хохлячьему наблюдательному пункту. Вспоминаю диалог с командиром о важности экономии БК и говорю, что надо запросить разрешение. Записал у него ребус, пообещал вернуться.

– Соседи просят посодействовать. Могу работать?

– Передай ребус, куда они хотят, чтобы ты работал.

Диктую.

– Да, можешь работать. Тебе видно это место?

– С позиции нет. Надо чуть сместиться.

– Занимайся, по результату доклад.

Ну вот, охуенно. Работа началась. Адреналин тут же подскочил, и я вернулся к Рэджу с хорошими новостями.

– Круто, братулец. Пойдем, я тебе покажу, откуда этих сук въебать можно. А то они там засели, всю движуху по деревне палят, арта потом пизды дает.

Идем вдвоем, пока без ПТУРа, надо оценить обстановку. Проходим мимо разрушенной церкви. Захожу внутрь. Крыша дырявая, иконы стоят. Я снял каску и перекрестился. Интересно, каково хохлам стрелять по церквям? Они это специально делали? Кажется, что нет. Я бы не смог по церкви работать.

Спустя 10 минут находим позицию. Видимость идеальная. По пути встретили «Ахмат». Тот, который 58-я армия. Их командир говорит, что у него в отряде тоже есть птурщики, но работать они не умеют, просит научить. Говорю, что потом, на обратном пути, обменяемся координатами.

Я объявляю своим боевую готовность. Утром пошел дождь, и я приказал им во что бы то ни стало обеспечить нас печкой на ночь. Они мастерили ее из глины и кирпичей, нашли где-то трубу для дымохода. Рукастые парни, я бы сам не смог.

Иду на позицию, по пути встречаем товарища Рэджа, у него «птичка». Говорит, что их командир очень обрадовался, когда нашелся инициативный птурщик, готовый отработать по хохлам и решить их проблему. Мне говорят, что, как только я буду готов, взлетит «птичка», будет вести запись. Раскладываю станок, заряжаю ракету, попутно объясняю своим, как и что я делаю.

– Все, отходите, буду работать.

– Готов?

– Запускай, сейчас вылетит «птичка».

Перед выстрелом всегда читал «Отче наш» для спокойствия. Все замерли в ожидании, на движуху подошли пару ахматовцев.

– Выстрел!

Перед выходом ракеты слышится громкий писк электроустановки, затем вылет. Идет отлично, наводится плавно. Ракета взрывается в посадке, прямо в место, которое мне указал Рэдж. Чутка оглушило выстрелом, слышу радостные крики:

– Ебать, ты красиво сделал!

– Все, валим резко, сейчас сюда работать начнут.

Мы бежали с «места преступления» очень быстро, несмотря на броню и пускач. Рэдж на ходу докладывал командиру об успешном выполнении задачи. Я вспомнил, что мне тоже надо доложить.

– Отработал, есть поражение. У соседей видеоподтверждение попадания.

– Молодец, сегодня переедешь туда, где твоих целей будет больше.

Зараза, только с Рэджем притерся, вот бы мы тут движухи навели. Но не судьба. Сказали перееду – значит, перееду. Позже я узнал, кто был командиром Рэджа. Это знаменитый Лесоруб. Его ставил в пример Пригожин как человека, который собственными руками выносил своих раненых бойцов с передка. Я видел его пару раз, он был взрослый, высокий мужик, с лицом, не выражающим эмоций. Кажется, воевал в Чечне. Общался мало, мне помню пару вопросов задавал о ПТУРе. В целом производил о себе впечатления настоящего пса войны, которому до мирной жизни дела нет. Такие люди меня вдохновляли. Соль этой войны. Соль любой войны. Рядом с ними и умереть было нестрашно.

По возвращении я внезапно вспомнил, что со мной в команде два зека.

– Пацаны, а вы чифир делать умеете?

– Конечно, умеем.

– А сделайте, давайте чифирнем.

Заварку нам давали. Пацаны резко сообразили «кругаль» – металлическая кружка, из которой пьют чифир. Объяснили, что пить надо по два глотка и передавать по часовой стрелке. Против часовой нельзя, так время медленнее течет.

На вкус как очень горький, крепкий чай. Но бодрит. К вечеру у нас была печка, проблем с дровами не было, рядом посадка с кучей бурелома. Как только стемнело, мы наконец смогли просушить вещи и отогреться. Отличный день. Сделал полезное дело, выпил чифира.

Ночью нас ждал переезд, потому спать решили лечь пораньше, на «фишке» стояли по 40 минут, менялись. В два часа ночи мне было велено собираться и идти на «ноль». Переезд начался. Немного грустно, печку только сделали. Но война есть война. Не по подвалам же я сюда приехал прятаться.