Текст книги "Николай II. Расстрелянная корона. Книга 1"

– Нету больше Лешки, мама. Утоп он в Моке. Тело в Перово. Уездные власти следствие чинить будут.

Анна вздрогнула, открыла рот, но не закричала, схватилась за грудь и повалилась на сына.

– Мама, что ты? Машка!.. – крикнул он в избу.

– Чего? – Жена Глеба выбежала на крыльцо.

– Матери плохо. Помоги в дом внести да беги за Ольгой Грудовой.

– Ага.

Они перенесли Анну в дом, но помощь Ольги не понадобилась. Сердце женщины, не окрепшее после смерти мужа, не выдержало второго сильного удара, гибели младшего сына.

Вскоре в Ютеше прошли еще одни похороны. Анну и ее сына положили рядом с Ефремом. Так за какие-то две недели вымерла половина семьи Рыбановых.

Слова деда Ефрема, сказанные на смертном одре, оказались пророческими.

Екатерина же с сыном словно сгинули. Жители деревни долго судачила по этому поводу. Но разговоры стихли. Не до них стало, когда наступила летняя жара. Надо было биться за урожай, от которого зависела жизнь.

А в столице государства Российского Санкт-Петербурге народ торжествовал. Из Царского Села пришла радостная весть. 18 (6) мая 1868 года, в день праведного Иова Многострадального, Мария Федоровна, супруга цесаревича Александра Александровича, родила сына, будущего императора Николая Второго.

Через неполных два года, 22 апреля 1870 года по новому стилю, в Симбирске, в семье инспектора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова, сына бывшего крепостного крестьянина села Андросово Сергачевского уезда Нижегородской губернии, и Марии Александровны, урожденной Бланк, появится на свет сын Владимир. Казалось бы, такие разные события и люди.

Но судьбы Федора Рыбанова, Владимира Ульянова и Николая Романова пересекутся. Этот факт обернется для великой страны страшной, кровавой катастрофой. Довольно скоро, не пройдет и полувека.

Глава 2

Рождение великого князя Николая сопровождалось триумфальным залпом со стен Петропавловской крепости. Пушки ударили ночью и заставили проснуться многих жителей Санкт-Петербурга. По столице мгновенно пронеслась весть о том, что Мария Федоровна, супруга наследника престола, благополучно родила сына.

Наутро радостная весть вырвалась за пределы столичного града. Вся Россия узнала о рождении первенца в семье цесаревича Александра Александровича.

Посетители дорогих ресторанов откупоривали шампанское, в трактирах рекой лилась водка. Все подданные императора Александра Второго радовались данному событию. Во всех церквах зачитывался высочайший манифест, в котором выражалась надежда, что новорожденный великий князь, когда наступит время, посвятит свою жизнь трудам на благо русского народа, как это делали его предки.

Новорожденный получил имя Николай в честь славного государя, своего прадеда. На крестинах внука император Александр Второй объявил амнистию многим заключенным, в том числе и политическим.

Правление этого самого либерального русского царя ознаменовано многими делами, полезными для империи. Именно Александра Второго в народе прозвали Освободителем за то, что он отменил крепостное право, сбросил с крестьян цепи рабства. Преобразования, которые произошли в России во время царствования Александра Николаевича, являлись поистине великими реформами, приведшими к настоящему перевороту во всех областях русской жизни.

Финансовые реформы (1860–1864) укрепили и улучшили контроль за оборотом денежных средств, доходами и расходами страны. Был создан государственный банк. Это дало новый толчок развитию торговли и промышленности.

Реформы народного образования (1863–1864) привели к тому, что пять российских университетов – московский, петербургский, казанский, харьковский и киевский – получили большую самостоятельность, возможность жить своей собственной жизнью. Власти лишились права вмешиваться в их дела.

В результате судебной реформы (1864) тоже произошли существенные изменения. В стране появился суд присяжных.

Военная реформа (1861–1874) повысила боеспособность армии. Была введена всеобщая воинская повинность вместо прежнего рекрутского набора, когда призыву подлежал тот молодой мужчина, на которого падал жребий. Срок службы сократился до пяти лет.

При Александре Втором были учреждены земства, органы местного самоуправления (1864). Членов земств избирало само население. Им предоставлялось право решать самые разные вопросы, в том числе и те, которые раньше находились в ведении губернатора или даже министра.

Благодаря реформе цензуры (1865) был ослаблен надзор за печатью.

Государь планировал введение в высшую власть народных представителей. Была подготовлена первая русская конституция.

Но трагическая гибель царя-освободителя не дала этим грандиозным планам воплотиться в жизнь. Ярая ненависть революционеров-террористов не знала границ. Она была слепа и глуха.

Революционеры считали, что реформы, в том числе и отмена крепостного права, слишком мало дали народу. Они не обращали никакого внимания на то, что императору пришлось преодолеть сильнейшее сопротивление знати, особенно помещиков, владевших крестьянами, и винили во всех бедах России в первую очередь именно его.

Террористы многократно покушались на жизнь Александра Второго.

4 апреля 1866 года император закончил обычную прогулку по Летнему саду, вышел за ворота и собирался сесть в коляску. К нему подскочил молодой человек, выхватил револьвер и направил ствол прямо в грудь. Нападение было столь дерзким и неожиданным, что должно было привести к трагедии. Но рядом оказался шапочных дел мастер Осип Комиссаров, который ударил преступника по руке. Пуля прошла мимо.

Террориста арестовали жандармы. Вскоре выяснилось, что это был Дмитрий Каракозов. Он являлся членом тайного революционного общества, возглавляемого его двоюродным братом Николаем Ишутиным.

16 мая 1867 года император с сыновьями Александром и Владимиром по приглашению Наполеона Третьего выехал во Францию на всемирную выставку. 25 мая в честь русского государя на Лоншанском поле был устроен смотр войск. По его завершении Александр и Наполеон, сопровождаемые своими свитами, неспешно и торжественно следовали к городу через Булонский лес.

Императоры сидели в открытой коляске, как вдруг раздался выстрел. По случайному стечению обстоятельств пуля угодила в лошадь французского шталмейстера.

Преступника схватили. Это был польский эмигрант Антон Березовский.

Третья попытка убить императора России была предпринята 20 апреля 1879 года. В десятом часу утра государь совершал прогулку. Он прошел по Миллионной, Зимней канавке и Мойке, повернул на площадь Гвардейского штаба. Навстречу шагал молодой человек в чиновничьей фуражке.

Государь интуитивно почувствовал опасность, обернулся, увидел в руках незнакомца револьвер и рванулся к Певческому мосту. Террорист сделал пять выстрелов, прежде чем его схватили. К счастью, он не попал в императора. Покушение устроил бывший студент петербургского университета Александр Соловьев, принадлежавший к подпольному социалистическому кружку. Оно, как выявило следствие, было его личным делом.

Неудачи вызывали у революционеров недовольство. Ненависть к царю росла и становилась для некоторых навязчивой идеей. В результате в августе того же года смертный приговор императору вынес исполком террористической организации «Народная воля», не имевшая к простому народу никакого отношения. С этого момента действия против Александра Второго приняли более организованный и жесткий характер.

В декабре 1879 года террористы устроили взрыв на пути следования царского поезда из Ливадии в Москву. Дьявольский замысел вновь был разрушен случаем. Бомба сработала не под императорским поездом, а под тем, на котором следовала свита.

Государь остался жив, но понимал, что с каждым новым покушением надежды на спасение становится все меньше. Члены семьи просили его переселиться в Гатчину, но он наотрез отказался покинуть столицу, даже изменить маршруты своих ежедневных прогулок и не посещать воскресные парады гвардии. Император считал недостойным прятаться от пули оголтелых мерзавцев.

Да, Александр Второй был сильным и смелым человеком, но теперь он даже во дворце не мог чувствовать себя в безопасности. Это подтвердили дальнейшие события.

5 февраля 1880 года в половине седьмого вечера государь, окруженный семьей, беседовал в Зимнем дворце с принцем Александром Гессенским, братом императрицы, и его сыном. Тут-то и прогремел взрыв, потухли огни. Дворец заполнил горький и душный запах.

Император понял, что это очередное покушение, и приказал тут же провести следствие. Оказалось, что было взорвано несколько пудов динамита под помещением главного караула. Погибли восемь солдат, около пятидесяти получили ранения. Террористы рассчитывали, что взрыв разнесет вдрызг царскую столовую, где как раз в это время должен был обедать император со своими родственниками. Но все они задержались на полчаса. Впрочем, взрывчатки не хватило для разрушения трех этажей крепкой дворцовой постройки.

Через несколько дней после взрыва Александр Второй созвал в Зимнем дворце чрезвычайное совещание. В Петербург был вызван боевой генерал, герой последней войны с турками, покоритель Карса, граф Лорис-Меликов. Последний год он служил харьковским генерал-губернатором и весьма успешно боролся с революционерами.

Император поставил его во главе Верховной распорядительной комиссии, обладавшей весьма широкими, практически неограниченными полномочиями. Александр Второй видел в графе Лорис-Меликове «твердую руку», способную навести порядок в стране. Он поручил ему подготовить план активных действий не только по вопросам, касающимся земств, городов, финансов и административно-хозяйственной деятельности правительства, но и по жесткому противодействию терроризму. Граф приступил к работе.

В это же время народовольцы готовили очередное, шестое по счету, покушение на царя. Акция планировалась на 17 августа 1880 года в районе Каменного моста, по которому император проезжал, возвращаясь из Царского Села в Зимний дворец. Взрывчатка была заложена, все готово. Андрей Желябов и Макар Тетеря должны были взорвать мост, как только царская карета въедет на него.

Тетеря банально опоздал на несколько минут. Счастливая случайность и на этот раз спасла жизнь Александра Второго. Но когда-то везению приходит конец. Роковая для российского императора минута неуклонно приближалась.

Осень 1880 года выдалась ненастной. Сентябрь недолго баловал петербуржцев теплой солнечной погодой, с октября же зарядили беспрерывные дожди.

В квартире, снимаемой на чужое имя Софьей Львовной Перовской, было промозгло. Только огонь, пылающий в камине, создавал какой-то уют в небольшой гостиной. Шел десятый час вечера, а ее соратника и любовника Андрея Желябова все не было. Софья часто подходила к окну, смотрела на улицу, но никого не видела. Оттого тихий условный стук в дверь прозвучал громче колокольного набата.

Двадцатисемилетняя женщина прошла в прихожую.

– Кто?

– Я, – ответил мужской голос.

Перовская открыла дверь. Вошел Желябов, обнял Софью, поцеловал.

– Прости, задержался.

– А мне каково, Андрей? Какие только мысли не лезли в голову. После предательства Гольденберга нас ищет вся полиция Санкт-Петербурга.

Желябов улыбнулся:

– Ну прямо-таки и вся? Ей что, кроме нас забот не хватает? Слышал, вчера на Троицкой семью купца вырезали…

Но Перовская прервала любовника:

– Потом расскажешь, раздевайся. Промок весь, наверное?

– Нет, только макинтош.

– Снимай, повешу просушиться. Ты голоден?

– Нет, Соня, перекусил в трактире.

– Ну и ладно. Я, признаться, ничего и не готовила.

– Как всегда.

– Ты упрекаешь меня? – спросила Перовская, прижимая к себе мокрый макинтош Желябова.

– Нет, – кратко ответил Андрей и прошел в гостиную. Присел на стул у камина, протянув руки к огню.

Софья развесила в коридоре верхнюю одежду Желябова, вернулась и села на кровать, занимавшую почти половину комнаты. В квартире были еще спальня и кабинет, но хозяева снесли туда старую мебель, всякую рухлядь, выбросить которую все же жалко. Но Андрею и Софье хватало одной комнаты. На этой строго законспирированной квартире никто, кроме Желябова и Перовской, не появлялся. Даже хозяева, которым было уплачено за полгода вперед.

– Так что произошло на Троицкой? – напомнила Софья.

– Семью купца кто-то вырезал прямо средь бела дня. Разбойники зашли в магазин, закрыли дверь, прикончили работника. Купец с женой и двумя детьми в то время находились наверху. Бандиты поднялись в жилую часть дома. Судя по тому, что они вскрыли все тайники, купца перед смертью пытали. Говорили, труп его сильно изуродован был. А после зарезали жену и дочерей…

Перовская вновь прервала Желябова:

– Это не важно. Грабители добились своего. Они взяли драгоценности, деньги, вещи и убрали свидетелей.

– И ты говоришь об этом так спокойно?

– Нет, Андрей, не спокойно. Почему-то у каких-то мужиков все проходит как по маслу, а мы терпим одну неудачу за другой. Неужели эти живодеры умнее нас?

– Ты сравнила! Кого проще угробить, купца или императора?

– Все равно меня бешенство одолевает, когда я вспоминаю, как бездарно мы провели два последних покушения. А ведь задумано было неплохо. Сняли дом у железной дороги, прорыли подкоп под рельсы, уложили динамит. А в результате? Взорвали поезд со свитой. Почему? Потому что, видите ли, под вторым взрыватель не сработал. А сколько усилий мне потребовалось, чтобы через своих знакомых устроить во время ремонта в Зимний дворец Степана Халтурина? С каким риском наш паркетных дел мастер пронес во дворец взрывчатку! Но даже без динамита у Халтурина был случай одним ударом убить императора. Ведь он же отделывал пол в его кабинете, оказался один на один с Александром. Что проще? Зайди сзади да проломи череп царю. Все! Ан нет, не смог Халтурин. Сделал, что было поручено, и ушел. Вот скажи мне, Андрей, почему он не нанес этот удар? Ведь Степан добровольно шел в Зимний, знал, что ему предстоит убить царя. Более того, он говорил, что лишить тирана жизни должен человек из народа. А представилась возможность, и Халтурин не воспользовался ею. Почему?

– Думаю, свою роль сыграла неожиданность. Степан не знал, что окажется наедине с императором. И потом, тебе хорошо известно, что Александр весьма обходителен и добр по отношению к простым людям. Вот и дрогнул Халтурин, когда царь просто улыбнулся ему, сказал какое-нибудь приветливое слово, похвалил работу.

– Ладно, это возможно, все-таки Халтурин недавно вступил в организацию. Но взрыв!.. Почему не рухнули стены Зимнего?

– А что толку, если и рухнули бы? Императора в то время в столовой не было.

– Вот именно. Но если бы и был, то все равно не пострадал бы.

– Только напрасно погибли солдаты караула.

– Что? – воскликнула Перовская. – Ты сказал «напрасно»? Тебе жаль их?

– Но они-то в нашей борьбе люди случайные. Тот же народ.

Перовская резко встала, по лицу ее пробежал нервный тик.

– Народ? А как ты думаешь, Андрей, эти солдаты пожалели бы тебя, получи они приказ на твой расстрел? Отказались бы убивать?

– Что ты завелась, Соня? Не кричи, соседи услышат.

Софья сбавила тон:

– Нас не жалеют, и мы никого щадить не будем. Только террор, кровь, смерть проклятого императора дадут нам шанс изменить существующий строй.

– Но ты же знаешь, Соня, умрет Александр Второй, трон перейдет к его сыну. Уйдет один царь, это место займет другой.

– Так будет до тех пор, пока мы не изведем все их племя или не заставим отречься от престола. Но почему у тебя какое-то упадочное настроение, Андрей?

– Вовсе нет, Софьюшка. Просто ты слишком возбуждена.

– А все потому, что меня выводят из себя, бесят провалы и неудачи. А тут еще предательство Гольденберга.

– Не обращай внимания. Его арестовали год назад. Да, он видел многих. Суд над шестнадцатью нашими единомышленниками прошел недавно. Да, Квятковского и Преснякова казнили, но мы-то с тобой и наши товарищи по борьбе целы!

– До поры до времени. Ты скажи, почему Гольденберг так легко выдал всех?

Здесь необходимо пояснение. Григорий Давыдович Гольденберг (1855–1880) активно участвовал в террористической деятельности после знакомства с Александром Михайловым, членом исполкома «Народной воли». Он принимал непосредственное участие в убийстве харьковского губернатора Кропоткина. Именно Гольденберг 9 февраля 1879 года смертельно ранил его, после чего скрылся. Он был замешан и в подготовке подрыва императорского поезда в октябре 1879 года под Москвой.

В ноябре того же года Гольденберг был отправлен из Москвы в Одессу за динамитом и арестован на обратном пути. Настоящие имя и фамилию он скрывал, представлялся тульским потомственным почетным гражданином Степаном Петровичем Ефремовым. Но вскоре личность его была установлена.

По требованию одесского генерал-губернатора графа Тотлебена Гольденберг был перевезен в этот город. Там он признался в убийстве князя Кропоткина, сказал об участии в подготовке покушения на императора.

13 апреля Григорий был доставлен в Петербург и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. В ходе беседы с Лорис-Меликовым и товарищем прокурора Добржинским он дал обширные показания против главных деятелей «Народной воли» – Желябова, Михайлова, Перовской, Плеханова, Морозова, Кибальчича и других. На основании его показаний были арестованы и привлечены к суду многие народовольцы.

Гольденберг осознал, что натворил, впал в отчаяние и 15 июня 1880 года повесился в тюремной камере на полотенце.

– Григорий просто струсил, так как являлся человеком эмоций, да еще и не умел ими управлять, – заявил Желябов. – Он поверил Лорис-Меликову и Добржинскому. Помнишь, что Григорий написал в своей исповеди?

– Как же, помню! Он рассчитывал, что сдаст всех, а правительство в ответ не станет прибегать к смертным казням. У нас будет конституция, свобода слова, амнистия. Настанет время разумно развиваться, учиться. Все обретут счастье. – Перовская скривилась. – Чушь полнейшая. Бредни идиота. Он, видите ли, рассчитывал на милость власти, а мы сейчас потеряли товарищей, должны скрываться, просчитывать каждый свой шаг. Уж лучше бы наш благодетель повесился сразу после ареста. Удивляюсь, как у него смелости хватило выстрелить в Кропоткина. А может, это и не он стрелял, а Кобылянский, с которым Гольденберг выходил на дело?

– Нет, стрелял Гольденберг.

– Удивительно.

– Говорю же, человек эмоций. Они вели его к подвигу и предательству.

– Хорошо, что сейчас у нас нет таких эмоциональных идиотов.

– Ты права. Нам и одного Гольденберга вполне хватило.

Дождь за окном усилился и громко барабанил по стеклу. Дрова в камине прогорели. Желябов бросил туда еще несколько поленьев, и огонь запылал с новой силой.

Андрей сел рядом с Перовской и сказал:

– Ничего, Софушка, рано или поздно, но мы покончим с Александром. Я сегодня встречался с Игнатом Гриневицким. Его люди, следящие за передвижением императора, установили, что после взрыва в Зимнем дворце Александр регулярно выезжает только на смену караула в Михайловском манеже и для встречи со своей любимой кузиной во дворец великой княгини Екатерины Михайловны. Возвращается он по Невскому проспекту и Малой Садовой либо, что происходит реже, по набережной Екатерининского канала.

– Ну и что?

– А то, Софушка, что этим нам и следует воспользоваться. Я и задержался потому, что ездил смотреть одно очень удобное для нас помещеньице.

– Что за помещеньице?

– Полуподвальное, вполне пригодное для того, чтобы из него сделать подкоп под проезжую часть Малой Садовой.

– Заложить в подкоп динамит и подорвать его, когда карета окажется в нужном месте, так?

– Да.

– А если?..

На этот раз Желябов прервал Перовскую:

– А если опять не замкнется электрическая цепь взрывателя, в действие вступят метальщики бомб. Случится так, что они промахнутся, тогда я лично убью императора. Прыгну в его карету и зарежу ножом.

Перовская с восхищением посмотрела на него.

– Ты самый лучший человек на всей земле, Андрей.

– Я обычный, Соня, как все, как любой из нас.

– Мы – люди цели. А мудрец говорил, что цель оправдывает средства.

– Это фраза Никколо Макиавелли и девиз иезуитов.

Софья улыбнулась:

– Мы же не такие грамотные, как некоторые.

– На что ты намекаешь, Софушка?

– Ни на что.

– Нет, погоди. Я сказал что-то смешное?

– Да нет же, Андрей.

– Это кто говорит о безграмотности? Ты? Внучка последнего украинского гетмана Разумовского и дочь генерала, губернатора Санкт-Петербурга? Ты получила хорошее домашнее образование, окончила женские курсы. У тебя диплом народной учительницы. А вот меня, выходца из крепостных крестьян, чтению учил Гаврила, дед по матери.

– А как же юридический факультет Новороссийского университета в Одессе?

– С которого меня погнали как неблагонадежного через два года после поступления. Но ладно, что-то наш разговор пошел не в то русло.

– Но нельзя же все время только о делах говорить.

Желябов встал с кровати, прошел до окна, посмотрел на улицу.

– Дождь успокоился. Идет по-осеннему тихий, мелкий. Знаешь, Соня, я хотел задать тебе один вопрос.

– Ты смущаешься? Отчего?

– Вопрос деликатный, Соня, возможно, даже неуместный.

– Да прекрати, Андрей! Не чужие. Спрашивай, что хотел. Что замялся?

Желябов повернулся к любовнице:

– Ты, Софья, никогда не хотела создать семью, нарожать детей и жить спокойно?

Перовская от души рассмеялась:

– Что? Семью, детей, спокойную жизнь? Ну ты даешь, Андрюша. – Она тут же посерьезнела и проговорила: – Во-первых, если бы я хотела создать семью, то давно уже вышла бы замуж. Папенька подобрал бы мне достойную пару, и жизнь моя была бы обеспеченной и спокойной. Во-вторых, я не переношу детей. Они вызывают у меня раздражение, особенно маленькие, сопливые, капризные. В-третьих, Андрей, спокойная жизнь не для меня. Я создана для борьбы. В ней и моя любовь, и моя семья, и мои дети.

– Мне казалось, что каждый человек, особенно женщина с ее материнским инстинктом, хочет иметь семью и детей.

Перовская скривилась и проговорила:

– Вот-вот, именно казалось. А что же сам-то бросил семью? Ведь насколько мне известно, ты женат на некой Ольге Яхненко и сын у тебя есть.

– Да, формально женат и сын есть.

– Где они сейчас?

– Не знаю. Где-то в Киевской губернии.

– Так найди их, только перед этим попросись на прием к Лорис-Меликову, покайся в грехах, передай ему наши планы, адреса конспиративных квартир. Он за тебя императора попросит. Тот милостив, простит, прикажет отпустить за такие-то заслуги. Найди свою Ольгу с отпрыском. Кстати, сколько ему сейчас лет?

– Шесть.

– Мал еще, не осудит, потому как не понимает ничего. И живи спокойно с семьей. Без работы не останешься, в агенты подашься. Люди с твоим опытом охранке ой как нужны.

Желябов подошел к Перовской.

– Ты, Софья, говори, да не заговаривайся. Я раньше тебя начал революционную деятельность и сделал больше в борьбе с самодержавием. Я не Гольденберг, чтобы предавать товарищей. Лучше на плаху пойду.

– Андрей, прости, я погорячилась. Но и ты больше не задавай провокационных вопросов. Мы делаем одно великое дело, живем вместе. Наши личные отношения вполне естественны. Я даже люблю тебя, но семьи у нас не будет. – Перовская поднялась, обняла Желябова. – А не выпить ли нам шампанского, Андрей, перед тем как лечь в постель? Вино расслабит нас, изгонит плохие мысли. Все будет хорошо. Я соскучилась по тебе.

На следующий день Желябов ушел рано. У него была назначена встреча на углу Невского проспекта и Малой Садовой. Его уже ждали мужчина и женщина, самая обычная семейная пара, вышедшая на улицу по своим делам. Это были народовольцы Юрий Богданович и Анна Якимова-Диковская.

Желябов пожал руку мужчине, улыбнулся женщине.

– Вы прямо как муж и жена.

– Стараемся, Андрей Иванович, играть свою роль. Только пока непонятно, зачем это нужно.

– Объясню. Для этого я и пригласил вас сюда. Взгляните на окна полуподвального помещения углового дома.

– И что?.. – осведомился Богданович, посмотрев в указанном направлении.

– Хорошее место для открытия, скажем, сырной лавки, да?

– Почему сырной? – спросила Якимова.

– Да это я так, для примера. Можно и мясную лавку открыть или скобяную.

– Но зачем?

Желябов отвел товарищей в сторону.

– А теперь слушайте. Вам надо снять это помещение.

Богданович хотел что-то спросить, но Желябов жестом остановил его.

– Задумка такая. Вы арендуете помещение, устраиваете в нем сырную лавку. Закупаете товар. Как только обоснуетесь, мы из этой лавки начнем рыть подкоп под проезжую часть Малой Садовой. По этой улице царь каждое воскресенье возвращается в Зимний из Михайловского дворца. В конце подкопа заложим мину и подорвем, когда карета окажется над взрывчаткой.

– Но, Андрей, мы с Анной не знаем, как взрывать мины, – сказал Богданович.

– А от вас этого и не потребуется. Подрыв проведет другой человек, специалист. Вам надо первым делом арендовать помещение, быстро переоборудовать его, открыть торговлю. Надеюсь, это не составит для вас особого труда?

– Ты хочешь, чтобы мы сняли лавку на свои фамилии? – спросила Якимова.

– Ну что ты, Анна, это же смерть для вас. Конечно нет. На квартире Веры Фигнер и Григория Исаева получите паспорта и станете супругами Кобозевыми. На эту фамилию и оформите сделку. Деньги также получите от Фигнер. Ну а как откроетесь, начнем рыть подкоп. С хозяином подвала поторгуйтесь для вида, но не усердствуйте. Упустим это помещение, другого такого не найдем. Поэтому всю работу по заключению сделки следует провести сегодня.

– Ты уверен, что царь на этот раз попадет в капкан? – спросила Якимова. – Ему каким-то чудесным образом удается избегать всех наших ловушек.

– Так было, но больше не случится. Я не уверен, что в последний момент император окажется именно на Садовой, но не сомневаюсь в том, что на этот раз ему не избежать гибели. Я готовлю план, который не оставит ему шанса выжить. Сырной лавке в нем отводится не последняя, но и не единственная решающая роль. Мы предпримем широкомасштабные меры страховки. Впрочем, вам этого знать не надо. Ваша задача – снять помещение и открыть лавку. Все. Если вопросов ко мне нет, езжайте к Фигнер, оттуда – к хозяину подвала. Повторяю, помещение должно быть арендовано сегодня.

– На какое время? – задал вопрос Богданович. – Ведь хозяин наверняка не станет сдавать полуподвал на месяц. Ему нужен длительный, гарантированный доход.

– Соглашайтесь на его условия. И предоплату внесите за такой срок, какой он озвучит. В общем, помещение сегодня должно перейти к нам.

Желябов попрощался с товарищами и направился к мосту. У него была запланирована встреча с человеком, которого прислал в столицу Михаил Тригони, руководитель «Народной воли» в Одессе. Этот адвокат находился на легальном положении и имел обширную практику. Он выразил желание участвовать в покушении на Александра. С его представителем следовало обсудить ряд вопросов, касающихся приезда адвоката и его размещения.

В это же время Желябов занимался формированием наблюдательного отряда из учащейся молодежи, зараженной идеями революционной борьбы, для слежки за выездами царя. В этот отряд вошли Гриневицкий, Оловенникова, Сидоренко, Рысаков, Тырков, Тычинин. Шесть человек. Руководство ими было возложено на Софью Львовну Перовскую.

Юрий Богданович и Анна Якимова-Диковская справились с полученным заданием. Они без особого труда арендовали полуподвальное помещение. Спустя два дня новоявленные супруги Кобозевы усердно взялись за переоборудование подвала. Это не было трудно при том финансировании, которое организовал для них Желябов.

Уже через две недели на углу Невского проспекта и Малой Садовой улицы появилась вывеска «Сырная лавка». Тогда же к подготовке подкопа приступили сам Желябов, Александр Баранников, Юрий Богданович, Николай Колодкевич, Мартин Ланганс и Михаил Фроленко, который и должен был осуществить подрыв мины. Но до этого еще было далеко, так как рытье подкопа в городе – дело сложное.

Работать приходилось аккуратно. Народовольцы засыпали грунт в мешки, вывозили их, местами укрепляли галерею. Дело продвигалось медленно, но верно. С каждым днем подкоп приближался к центру проезжей части Малой Садовой улицы.

Как-то утром Желябов, не занимавшийся ночью рытьем подкопа, проходил мимо лавки. В стороне он увидел двух степенных мужчин. Они о чем-то переговаривались, глядя на магазин Кобозевых.

Как бы разглядывая витрины соседней лавки, Андрей встал неподалеку от них и услышал:

– Да, странная сделка, Фрол Алексеевич.

– А я о чем, Матвей Петрович? Ставить тут сырную лавку означает заведомо идти на большие убытки. Место не бойкое, торговли нет, вложенные деньги не окупятся.

– Да нам-то какое дело? Лишь бы не мешали.

– А ты не подумал, Фрол Алексеевич, что скоро эти негоцианты поймут, что сыром здесь торговать невыгодно, и займутся мукой, как ты, или бакалеей, как я? Тогда что? Ведь у нас под боком появятся прямые конкуренты. Нам это надо?

– И что ты предлагаешь, Матвей Петрович?

– Полицию на эту лавку натравить, не напрямую, конечно, а через местного дворника Аркашу. Тот за бутылку водки что хочешь сделает.

– И о чем он заявит в полицию, Матвей Петрович? О том, что в сырной лавке торговля не идет? Так его там на смех поднимут да погонят прочь.

Матвей Петрович наклонился к собеседнику, но острый слух Желябова позволил ему слышать продолжение разговора:

– А ты, Фрол Алексеевич, не замечал, что в лавку, особенно вечером, перед самым закрытием, приходят молодые парни?

– Мне больше делать нечего, как смотреть за ними.

– Напрасно. Так вот, появляются они там именно перед закрытием, а уходят утром.

– Как это утром? Они что, всю ночь в лавке сидят?

– Этого не знаю, но уходят утром. У каждого мешок, не самый большой, средний, да видно, что тяжелый. За углом повозка ждет. Они мешки в нее бросают и ходу по Невскому.

– Чего ж они выносят? – удивленно спросил Фрол Алексеевич.

– А вот пусть полиция и выясняет. А ее на лавку наведет Аркаша. Глядишь, преступников врасплох накроют.

– Это мысль, Матвей Петрович. А где Аркаша сейчас?

– Где ж ему быть? У себя, с похмелья мучится.

– Ты подлечи его чарочкой да в полицию отправь. Пусть пока так будет. А потом можно…

Что еще можно предпринять против конкурентов, Желябов слушать не стал, быстро прошел в лавку.

– Здравствуй, Андрей! Что-то ты не такой, как всегда. Случилось чего? – проговорил Юрий Богданович.

– Вы сидите тут безвылазно, а на улице рядом соседи по магазину против вас козни строят.

– Не понял. А чем мы не угодили соседям?

– Нет времени объяснять. Сейчас надо быстро и надежно замаскировать подкоп. Протереть полы, чтобы ни камешка, ни песчинки не было. Вскоре, думаю, сюда заявится полиция.

– Но почему? – встревоженно спросила Анна Якимова, вышедшая из подсобки.