Текст книги "Кровь за кровь"

Услышав шум в спальне родителей, начал действовать и Окунько. Он подошел к кровати, схватил спящую девочку за волосы и рывком сдернул на пол, на ковер. Это причинило Галине сильную боль, от которой она с криком проснулась. Этот крик и слышала ее мать, сброшенная на пол другим бандитом. Окунь, дабы прекратить крик, ударил Галину ногой в голову, стараясь не попасть в висок. Крик оборвался. Окунько сорвал с девочки халат – пуговицы полетели в разные стороны. Под халатом ничего не было. Развернув жертву на спину, бандит сжал упругую грудь уже сформировавшейся девушки, но закричать от новой боли не дал, зажав рукой рот.

– Тихо, соска! Молчи, или удавлю, как цыпленка. Поняла, тварь?

Испуганная до смерти Галя утвердительно закивала головой. Окунько спросил:

– Значит, будешь вести себя хорошо?

И вновь девочка испуганно и утвердительно закивала головой.

Бандит убрал руку с ее рта:

– Вот и хорошо, молодец! Старших надо слушаться. А сиськи у тебя, как у взрослой. Какой размер? Третий?

– Второй… – прошептала Галина.

– Да? Тоже неплохо. А что у нас между ног?

– Не надо!

– Раздвинь ласты, сука!

Девочка подчинилась.

Убийца, насильник и извращенец Окунько, глотая обильно выделившуюся слюну, проговорил, глядя на нежные прелести девочки:

– Кайф! Ничего не скажешь! Целка еще? Или кто-то уже успел распечатать?

– Я… я… девочка!

– Ну понятно, что не мальчик; спрашиваю, девственница?

– Да!

– Охренительно! Это молодец, что блюла себя. Очень правильно делала!

Окунько провел рукой между ног Галины. Девочка вздрогнула и сжала ноги. Это не понравилось бандиту:

– Ты че, сука? Сказано, раздвинуть ляжки и так лежать, пока при памяти.

– Не трогайте меня!

– Чего? Ты, мокрощелка, еще вякать будешь? А не хочешь, я прямо сейчас тебе болт в пасть засуну и заставлю сосать, как леденец?

– Не буду!

– Ах ты, сучка непробитая…

Размахнувшись, Окунько дважды ударил девушку по лицу. Щеки тут же покраснели, из рассеченной брови пошла кровь. Галина, заплакав, попросила:

– Дядя, отпустите меня… пожалуйста. Мне всего 14 лет! Я никому ничего плохого не сделала…

Окунько усмехнулся:

– Так-то лучше! Значит, никому ничего плохого не делала? А я делал, многим и много раз. И сегодня сделаю. Догадайся, кому?

– Не надо… я боюсь!

– Еще бы! Ведь самое страшное тебя, соска, ждет впереди.

Из коридора послышался окрик Кожана:

– Окунь!

– Да?

– Ты чего там застрял?

– Да вот девочка крепко уснула. Будить долго пришлось, но мы идем, идем!

– Давай! А то мамаша тут переживает. Нервничает.

Окунь взглянул на Галю:

– Слышала? Мамуля переживает. Вставай, пойдем! Она тебя пожалеет.

– Мне надо одеться…

– Так сойдет.

Окунько за руку рывком поднял с ковра Галину и, схватив ее за щуплую шею, потащил в спальную комнату родителей. В комнату, превращенную безжалостными бандитами в плаху.

Глава 2

При виде голой, избитой дочери, введенной в комнату вторым бандитом, Ирина Голубева вскрикнула. Ее крик заглушила лента. Девочка же, увидев связанную мать, вздрогнула, а когда посмотрела на кровать, закричала. Окунько ударил ее по ногам, притянул к себе, закрыв рот широкой ладонью, развернув к стене.

– Молчи, тварь, я же предупреждал тебя!

Кожанов пододвинулся к креслу, в котором сидела супруга убитого предпринимателя, и взглянув ей в глаза, спросил:

– Жить хочешь, красотка?

Голубева утвердительно кивнула и указала глазами на дочь. Бандит понял смысл взгляда:

– Ты также хочешь, чтобы мы не тронули и дочь?

Ирина закивала.

– Объяснимое желание, – усмехнулся Кожанов. – Тогда поговорим. Сейчас я сниму ленту с твоего рта, и поговорим. Ответишь на несколько вопросов, и мы вас не тронем. При условии, естественно, правдивых ответов. Попытаешься обмануть или закричать – первой пострадает дочь. Хотя вряд ли кто со стороны услышит, но лучше, если ты не будешь кричать. Я понятно объясняю?

Женщина вновь утвердительно кивнула головой.

Кожанов снял ленту с лица жертвы. Голубева глубоко вздохнула и тут же попросила:

– Отпустите, пожалуйста, Галину и дайте ей возможность одеться.

Кожан повысил голос:

– Я же сказал, от тебя требуется одно – ответить на несколько вопросов. И больше ничего. Потом сама нарядишь свою дочь.

– Понятно, спрашивайте.

– Где документы и ключи от машин?

– Так вам были нужны машины? Вы за ними пришли?

– Ты что, сука, плохо врубаешься? Сколько раз говорить, что ты должна только отвечать на вопросы? Не слышу ответа.

Голубева сказала:

– Насколько знаю, Игорь… Господи, за что вы убили его… из-за каких-то…

– Где документы и ключи?

Женщина, сдержав слезы, ответила:

– Насколько знаю, Игорь держал их либо в борсетке, либо в кейсе.

– Где борсетка и кейс?

– Наверное, у него в кабинете. Точно не знаю.

– Где кабинет?

– Напротив комнаты Галины.

Кожанов повернулся к подельнику:

– Окунь! Девицу на пол, сам в кабинет! Кейс и борсетку сюда.

Окунько свалил на ковер дочь Голубевых, предупредив:

– Не вздумай дергаться, дура, башку потеряешь.

– Она не дернется! – сказал Кожанов. – Я прослежу. Ступай. Да быстро!

Окунько вышел из спальни. Кожан повернулся к Голубевой:

– На «Лексусе» транзитные номера?

– Бумажные.

– На кого оформлен внедорожник?

– На мужа.

– А кто пригонял его сюда?

– Не знаю, какой-то мужчина, муж… покойный муж называл его гонщиком.

– Ясно! А «Паджеро» на кого оформлен?

– На меня, но пользовался машиной муж.

– Ясный палец. Баба за рулем – все одно, что обезьяна с гранатой. Документы на «Паджеро» также в борсетке или кейсе?

– Наверное, но, может быть, и в машине.

Вошел Окунько, поставил на столик кейс и борсетку. Кожан приказал:

– Вытряхни все из них, найди документы на «Лексус».

Окунько выполнил распоряжение старшего банды. На стол легли какие-то деловые бумаги, выключенный сотовый телефон, паспорт Голубева, удостоверение водителя, дорогая ручка в золотой оправе, чехол с очками, зажигалка и несколько пачек сигарет «Кент». Среди бумаг Окунь отыскал файл с документами на «Лексус», паспорт технического средства, договор купли-продажи по доверенности, страховку на три месяца, сервисную книжку. Документов на старый автомобиль не было. Кожанов спросил Ирину:

– У вас вход в гараж с улицы или есть проход и из дома?

– И с улицы, и из дома.

– Где из дома?

– На первом этаже дверь рядом с ванной комнатой.

– Она открыта?

– Если закрыта, то ключ в замочной скважине.

Кожан поднял руку:

– Окунь! Проверь!

Окунько вновь покинул спальню. Вернулся быстро, спустя несколько минут. Доложил:

– Порядок! Бумаги в машине, там же бланки доверенностей. А «Лексус», Кожан, сказка! Вот кому-то подвезет…

– Молчи, следи за дочкой, она что-то ерзать начала.

Девушка проговорила:

– Я в туалет хочу!

Физиономия Окуня расплылась в похотливой ухмылке.

– Обоссалась, сучка молодая. Че с ней делать, Кожан? Пусть тут проссытся?

Старший банды приказал:

– Отведи в туалет! Дверь не закрывай, пусть при тебе мочится или что там ей приспичило; гляди, чтобы не слиняла.

– Понял! Пойдем, сучка, дядя проводит тебя до унитаза.

Окунько вывел девочку. Кожанов откинулся на спинку кресла:

– Так, с машинами разобрались. Как ты поняла, мы заберем их.

– Да забирайте, черт с ними. Мужа-то зачем было убивать?

– Опять забываешься?! Но ладно, чтобы прояснить ситуацию, скажу: твой муженек, Ирина Петровна, был паскудным человеком. Это для тебя господин Голубев являлся идеалом, что не мешало иметь любовника на стороне… молчи… был у тебя любовник. Так вот, дома Голубев вел себя как добропорядочный семьянин, заботливый муж, образцовый отец, да и на работе тоже, а вот компаньонов кидал. Тебе необязательно знать, что такое кидалово, но за это карают строго. Голубеву долго везло, он обирал партнеров, которые не могли спросить за кидок. Но вот нарвался на серьезных людей – и попал на большие бабки. А главное, подписал себе приговор. Ты думаешь, твой муженек мягкий и пушистый? Нет, дорогуша, это дома он расслаблялся, а вне семьи вел себя совсем по-другому. По милости Голубева не один его бывший коллега разорился, а некоторые и руки на себя наложили. Обдирал их твой Игорь Степанович по полной. До нитки. Так что он ответил за то, что заслужил.

– Это ложь! Этого не могло быть! – воскликнула Голубева.

Кожанов лгал: Голубев вел чистый бизнес, насколько это возможно в России, но бандиту доставляло удовольствие играть с беззащитной жертвой, как коту с мышкой, чувствуя полную ее от себя зависимость, страх, подчинение.

– Я все сказал; хочешь – верь, хочешь – нет! Но подумай сама, стали бы мы его валить, если хотели угнать только машины? Да мы бы вытряхнули его гонщика из «Лексуса», когда тот гнал тачку из Москвы, а «Паджеро» увели бы со стоянки. Легко и просто. Твой муж ответил за паскудство. Таких, как он, не жалеют ни на воле, ни на зоне. Надо было думать, когда кидал других.

– И все равно я вам не верю!

– Твое дело. Продолжим разговор. Где ты хранишь свои драгоценности, украшения? И где их хранит дочь?

Ирина безразлично ответила:

– В гостиной, в шкатулке, что в ящике старого секретаря у пианино. В шкатулке и мои украшения, и дочери. Все!

– И много там ценных вещей?

– Много. Муж часто делал подарки.

– Еще бы, бабло у него водилось. Значит, в шкатулке. Прямо-таки все, что имеете?

– Да.

– Говори правду!

– Я говорю правду.

– Смотри, мы обыщем дом, и если найдем что-нибудь ценное, кроме того, что лежит в шкатулке, то и ты, и дочь будете наказаны. Жестоко наказаны.

– Будто вы оставите нас в живых и без этого?

– Серьезные люди, – с напускной серьезностью сказал Кожанов, – которых так опрометчиво кинул твой муж, послали нас разобраться только с ним, забрать все ценное, машины и деньги в счет частичного погашения убытков, нанесенных им господином Голубевым. Убивать вас у меня приказа нет.

– Но мы же свидетели…

– Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рассказать ментам, кто убил мужа. Ведь тогда и ты подпишешь себе смертный приговор. И не только себе, но и дочери. Кстати, о деньгах. Вы недавно продали квартиру. Где бабки за нее?

– Или в сейфе, или в банке, муж не посвящал меня в подробности своих финансовых дел.

– А где у нас сейф?

– В кабинете, где ж ему быть?

– В кабинете? Хорошо!

Окунько ввел в комнату девушку и бросил ее на пол.

– Ты в кабинете сейф видел? – спросил у него Кожанов.

– Нет! Стол видел, кресло, диван, шкафы какие-то; сейфа не заметил.

Кожан повернулся к Голубевой:

– Мой друг не видел в кабинете сейфа. Что на это скажешь, Ирина Петровна?

– А ваш друг и не мог его увидеть. Сейф потайной.

– Даже так? И где тайник?

– За картиной, что висит между шкафами. Чтобы получить доступ к сейфу, надо приподнять нижнюю часть картины и сдвинуть ее влево. Но замок на сейфе кодовый, а код знал только муж.

Физиономия Кожана помрачнела.

– Ты, значит, кода не знаешь?

– Нет.

– А если подумать?

– Не знаю!

– А если очень хорошо подумать? Предупреждаю, мы не намерены цацкаться с вами. Ну?

– Не знаю!

Кожанов обернулся к Окунько:

– Картину в кабинете видел?

– Видел.

– Хорошо! Слышал, что сказала хозяйка дома?

– Слышал.

– Ты веришь, что она не знает кода замка?

– Не верю!

– Вот и я не верю. Придется прибегать к крайним мерам. Ты знаешь, что делать, начинай!

Старший банды вновь заклеил рот Голубевой. Окунько в это же время, наступив ногой на спину девочки, криво ухмыляясь, расстегнул ширинку, вытащил наружу возбужденный, солидных размеров член, открыл пачку презервативов и начал надевать резинку на свое мужское достоинство.

Голубева задергалась, замычала. Кожанов не обращал на нее внимания, глядя на действия подельника. Тот, управившись с презервативом, нагнулся к девочке, рывком поднял ее на колени, схватил за бедра, готовый войти в нее. Девочка хотела закричать, но бандит сильно ударил ее по голове, закрыв рот ладонью. Свободной рукой он раздвинул ее ноги. Мать замычала сильней. Кожан приказал:

– Погоди, Окунь! Кажется, мамаша хочет сообщить нам что-то важное!

Он нагнулся к Голубевой:

– Ты вспомнила код?

Ирина утвердительно закивала головой.

Физиономия Кожана перекосило подобие улыбки.

– Ну вот видишь! Зачем обманывала? Чуть дочь не загубила…

Он отклеил край ленты:

– Ну?

Женщина назвала шестизначное число.

Кожан, вернув ленту на место, повернулся к подельнику:

– Окунь! Заклей пасть сучке, свяжи ее и сиди здесь. Я к сейфу! Девку до моего прихода не трогать. Ты понял?

– Понял!

– И мандулу свою в штаны засунь, развесил, как ишак!

Окунько заржал:

– У меня размерчик что надо, бабы визжат от удовольствия.

– О деле думай!

Кожанов вышел из спальной комнаты, прошел в кабинет. Картину, на которой был изображен дом на берегу моря, увидел сразу. Она, как и говорила Голубева, висела между книжных шкафов. Кожан подошел к картине, взялся за багет, намереваясь сдвинуть в сторону, но картина осталась на месте, словно была прибита к стене гвоздями. Кожан вспомнил слова жены убитого коммерсанта и приподнял нижний край. Раздался щелчок, и багет, выйдя из пазов, свободно отошел в сторону. За картиной открылась ниша, а в ней – сейф. На панели слева – десять клавиш. Бандит нажал на шесть из них. Дверка сейфа открылась. Внутри лежали пачки тысячных и пятитысячных купюр, а также пачка евро, стянутая резинкой. Кожан довольно усмехнулся. Вытащил из кармана пакет, сложил в него деньги. Осмотрел внутренности сейфа. Кроме каких-то документов, ничего ценного больше не нашел. Прикрыл сейф, картину на место возвращать не стал. Незачем! Да и Демьян приказал имитировать ограбление, сейф или какой-либо тайник не закрывать. С пакетом он зашел в спальню, сказал, взглянув на Окунько:

– С сейфом баба не набздела, посмотрим, что с ценностями.

Положив пакет на стол и, закрыв опорожненный сейф, Кожан спустился в гостиную. Шкатулку нашел там, где сказала Голубева. Открыл крышку, благо шкатулка не была закрыта. Открыл и присвистнул: она доверху была заполнена драгоценными украшениями. Чтобы рассмотреть их, Кожан высыпал содержимое шкатулки на столик. Увидел и перстни с большими, переливающимися в свете фонаря камнями, и броши, и цепочки, и подвески, и колье – много чего, что стоило немалых денег. Мысль прихватить что-нибудь себе пришлось отбросить. Унести отсюда можно, но Демьян найдет, обязательно всех обыщет. А найдет – лишишься не только заначки, но и головы. Тем более что при назначенном вознаграждении рисковать из-за лишних двухсот-трехсот тысяч станет лишь глупец. Сбросив драгоценности в кейс и осмотрев дом, Кожанов выглянул на улицу. Ренькова не увидел, поэтому тихо позвал:

– Лысый!

Тот внезапно возник из-за угла.

Старший банды от неожиданности вздрогнул, сплюнул на брусчатку двора:

– Тьфу ты, черт бы тебя побрал! Отозваться не мог?

– А че отзываться, если рядом!

– Рядом… Что тут у нас?

– Да все спокойно, тихо, только промок я.

– Не растаешь, не сахарный!

– А у вас какие дела?

– Все ништяк! Что надо, нашли. Осталось с бабами разобраться – и сваливаем!

– Я бы тоже не прочь засадить хоть мамаше, хоть дочери.

– Оторвешься в городе. Мы все оторвемся в городе. С такими деньгами, что получим за Голубевых, все шлюхи Блачинска будут наши.

– Ага! Если Демьян не запретит светиться.

– Тогда трахнешь свою хозяйку, у которой хату снимаешь.

– Та никуда не денется, разнообразия хочется.

– Короче, Лысый! Кончай ненужный базар. Будь внимателен, где-то через полчаса-час сваливаем. Смотри тут, чтобы никто из обитателей поселка случайно возле усадьбы не оказался, а с расслабухой я тебе помогу, если что.

– Деньги бы взять…

– Возьмем! В этом не сомневайся. Ладно, пошел я, пора заканчивать спектакль.

Лысый смахнул с физиономии капли дождя:

– И че я не с вами?

– Каждому свое! Исчез!

Кожанов закрыл дверь, направившись в спальню. Реньков, вздохнув, вернулся на свой наблюдательный пост, в кусты у лавки, где он так неудачно схватился с охранником. А в доме началась кровавая оргия – заключительный этап преступной акции бандитов Демьяна против несчастной семьи Голубевых.

Кожан вошел в спальню, поставил кейс на столик, рядом с пакетом.

– Ну, что? – спросил Окунько.

– Все о’кей, Окунь! Не обманула нас Ирина Петровна. Что ничего в принципе не меняет. Давай кончай дочь, а я займусь мамашей. На все у нас с тобой не больше получаса.

Женщина вскричала:

– Что вы задумали? Мы же отдали вам все! И вы говорили, что не имеете приказа убивать нас.

Кожанов усмехнулся:

– Я обманул тебя, дурочка. А что мы задумали? Отвечу! Доставить вам, сучкам, удовольствие перед смертью.

– Беги, Галя! – закричала Ирина.

Кожанов ударом кулака лишил ее сознания, проговорив:

– Куда ж она убежит? – Повернулся к Окунько: —Ну, что застыл? Мокрощелка твоя.

Окунь, засопев, начал срывать с себя одежду. Галя попыталась вырваться, но бандит схватил ее за волосы и ударил лицом о комод. Затем, повернув на спину и раздвинув ноги, грубо вошел в девочку. Она закричала, но рот зажала рука в перчатке. От боли в глазах подростка потемнело. Вскоре она перестала сопротивляться. Тело отяжелело, боль притупилась, сознание затуманилось. Лишь часто билось сердце, и его удары молотом отдавались в висках.

Кожанов сбросил бесчувственное тело Голубевой на ковер, снял брюки, после чего, сорвав веревки вместе с комбинацией, навалился на ее спину, застонал от удовольствия…

Насилие продолжалось около двадцати минут. Первым с 14-летней девушки поднялся Окунько. Он был в крови. Сказал:

– Я кончил, Кожан, три раза, ништяк!

Кожан тоже поднялся:

– Хороша мамаша!.. Быстро в душ, смой кровь – и сюда. Как обмоешься, не забудь перчатки вновь надеть.

– Ага! Я быстро!

Кожанов, натянув брюки и надев туфли, осмотрел место преступления. Предприниматель свесился с кровати, под его головой образовалась приличная лужа крови. Его дочь, растерзанная, порванная, лежала, раздвинув ноги, у комода; грудь часто и высоко поднималась, глаза закрыты. Находилась в шоке. Тем лучше. Не поймет, как умрет. Ирина находилась в сознании. Избитая, она медленно ползла к окну. Кожанов усмехнулся: решила позвать помощь? Он преградил ей дорогу, присев на корточки и достав нож. Спросил:

– Куда это вы направились, Ирина Петровна?

Разбитым ртом женщина ответила:

– Сволочь, нелюдь, зверь! Тебе это так не пройдет. Подохнешь скоро, падаль.

– Вот ты как заговорила? И это вместо того, чтобы благодарить за удовольствие, доставленное тебе? Признайся, такой кайф ты с мужем не испытывала никогда.

– Тварь!

– Что ж, хватит базаров. Пожила красиво, достаточно. Не бойся, дурочка, всем когда-нибудь придется лечь в землю.

Вздохнув, Кожанов схватил женщину за свалявшиеся волосы, поднял голову и вонзил нож в горло несчастной. Отпустил рукоятку, поднялся:

– Вот и все, оттрахалась, сучка.

Вошел одетый Окунько. Кожанов кивнул на Галину:

– Кончай девчонку, пора уходить!

– Это мы быстро, это сейчас!

Бандит также достал нож и, не дрогнув, перерезал девочке горло. Встал:

– Готово, Кожан!

– Бери кейс, пакет и идем вниз.

Окунько предложил:

– Может, муженька на лестницу бросим?

– Зачем?

– Чтобы менты задали себе тот же вопрос.

– Но тогда и дочь можно обратно в ее комнату отнести. И получится непонятка. Хотя нет, не будем проявлять инициативы. Демьян приказал кончить семью в спальне и обставить все как ограбление. А если растащим трупы, то… один хер выйдет ограбление: машины исчезнут, сейф вскрыт. Но оставим все как есть. Напряги с Демьяном нам не нужны. Забирай добычу – и вниз.

Окунько и Кожанов спустились в гостиную.

Старший банды выключил везде свет, чтобы утром в глаза соседям не бросались светящиеся окна. Чем позже обнаружат трупы, тем лучше. Дождь хоть и ослаб, но еще продолжался. И это было на руку бандитам.

Кожанов приоткрыл дверь, позвал:

– Лысый!

– Тута! – ответил от куста за скамьей Реньков.

– Иди сюда!

Лысый вошел в гостиную.

– У меня все тихо. А вы че, баб уже уделали?

Окунь оскалился:

– Уделали, Лысый, еще как уделали; не знаю, как Кожан, а я давно такого кайфа не испытывал. Рвал сучку с треском. Ух, кайф!

Кожанов прервал Окунько:

– Хорош! Главное сделали: бабки, драгоценности взяли, семью завалили. Теперь добраться бы до города. Значит, так, Окунь, держи бумаги на «Лексус». Ты погонишь его. – Повернулся к Ренькову: —Ты поедешь на «Паджеро», документы на него в машине. Не забудьте оформить доверенности, на всякий случай. И бабки держите наготове, с ходу откупиться от ментов, если налетите на них. Хоть и выбрал Демьян дорогу глухую, проверенную, через промзону, но и на ней всякое случиться может. Внедорожники – в сервис Гиви. Он предупрежден, ждет – с автовозом, который сегодня же утащит тачки из региона. Отсюда выезжаете друг за другом – и сразу вправо на проселочную дорогу в объезд озера; далее знаете, как выйти к промзоне. Передадите тачки Гиви, дождетесь, как начнет работать общественный транспорт, на нем приедете к Степанычу. Я буду ждать вас там.

– С деньгами? – спросил Окунько.

– Или с деньгами, или с Демьяном.

– Лучше с баблом!

– Посмотрим. Что кому непонятно? Я сваливаю прямо сейчас с Гусем на нашей «Ниве». Всем все ясно? Еще раз предупреждаю: перчатки не снимать, тебе, Окунь, избавиться от гондонов в городе. По дороге не бросать. Понял?

Окунько кивнул:

– Понял! Только этой резины в лесополосах немерено, и мусора их не подбирают.

– Подберут, как выйдут на хату Голубевых. Все подберут. Поэтому избавишься от улики в городе, да так, чтобы никто не нашел.

– Понял!

– А раз все понятно, то давайте подготовьте ворота, посмотрите за улицей – и в гараж. Проверьте бензин. Выезжайте не спеша, колонной. Я пошел!

Кожанов забрал кейс и пакет, двинулся к тыловому забору. Открыл калитку, вышел к озеру, берегом прошел до «Нивы». Гусь встретил его на подходе, неожиданно по-явившись из кустов. Так неожиданно, что бандит вздрогнул:

– Твою мать, Гусь, ты чего под дождем шаришься?

– Так смотрю, чтобы посторонних не было. Сам же приказывал.

– Заметил кого?

– Не-а! Все чисто.

– Вот и хорошо. Только промок наверняка?

– Ерунда! Ветровка, она сверху мокрая.

Бандиты сели в «Ниву». Гусин вставил ключ в замок зажигания, спросил:

– До хаты Степаныча?

– Погоди, не спеши, мне еще с Демьяном поговорить надо.

– А? Ну, давай, а я пока прогрею движок.

– Тепло же!

– Все одно, прогреть надо. Это тебе не «Лексус» или «Тойота». К нашей технике особый подход требуется, а то развалится к едрене фене.

– Прогревай и молчи!

Гусин завел двигатель отечественного внедорожника. Кожанов достал из бардачка сотовый телефон, нашел в памяти телефона нужный номер, нажал клавишу вызова абонента. Услышал в динамике длинные гудки, затем хриплый, но не сонный, слегка пьяный голос главаря банды:

– Да?

– Кожан!

– Слушаю!

– У нас все о’кей!

– Подробней!

– С голубками разобрались, то, что надо, взяли, Окунь с Лысым погонят тачки по оговоренному маршруту, я готов выехать к Степанычу.

– Не наследили на хате?

– Нет! И на улице тоже. Дождь идет, как нельзя кстати.

– Да, дождь – это хорошо! – согласился Демьян. – Давай к Степанычу. Через час и я туда подъеду!

– Я сказал Лысому и Окунько, чтобы и они к старику явились, на трамвае.

– Хорошо! Только пусть заходят с оврага, не рисуются перед соседями. Особенно пред Клавкой, на которую пашет Степаныч. Она встает рано.

– Мужики в курсе.

– Ну, ну! Давай!

– Угу. Еду!

Отключив телефон и уложив его в карман легкой куртки, Кожанов взглянул на часы. Стрелки показывали 1.37. Проговорил:

– Нормалек! Уложились в график. Прогрел движок, Гусь?

– Да!

– Тогда трогай! К Степанычу.

– В объезд озера?

– Нет, Гусь, через поселок, чтобы охрана коттеджей срисовала тачку. Думай перед тем, как что-либо спрашивать. И в кого ты такой заторможенный пошел? У нас в родне вроде тормозов не было.

Насупившись, Гусин, являющийся троюродным братом Кожана и вовлеченный им же в организованную преступную группировку, включил первую передачу, отжал педаль сцепления, и автомобиль, сделав круг, вышел на грунтовку, по которой прибыл сюда. Разбухшая еще более дорога затрудняла движение, однако «Нива» хоть и медленно, но уверенно пошла вперед. Путь по дороге занял полчаса. Еще двадцать минут «Нива» кружила по Блачинску и в 2.30 въехала через открытые деревянные ворота во двор старого большого дома Коробко. Старик сам вышел встретить бандитов. Жестом указал на навес, пошел закрывать ворота. Гусин сдал «Ниву» задом, заглушил двигатель. Кожанов, забирая с заднего сиденья кейс и пакет, проговорил:

– Что-то тачки Демьяна не видать! А уже должен был подъехать.

– Будет шеф тут рисоваться на новом «Форде», – отозвался Гусин. – Оставил, наверное, где-нибудь в тупике. Их тут, этих тупиков, уйма.

– Посмотрим!

Бандиты вышли из машины. Коробко с крыльца сказал:

– Проходите в дом, да обувку скидайте, убирать за вами. Демьян со своей кралей уже ждет вас!

– А где его тачка, Степаныч? – спросил Кожанов.

– Ты это у Кузнеца спроси. Сюда не подъезжал. Демьян с Веркой пешком, со стороны сада пришли.

– Давно?

– Недавно.

Бандиты подошли к дому, на крыльце разулись, сменив туфли и ботинки на тапки, вошли в сени. Оттуда прошли в горницу, большую комнату с русской печкой вдоль стены. За деревянным столом на лавке, сложив перед собой руки, сидел крупный мужчина – Демьян. В стороне, в старом кресле восседала его любовница, Вера Николаевна Авдотьева, или Верунчик. Раньше все завали ее Метлой, она обслуживала дальнобойщиков на стоянке при въезде в город. До тех пор, пока ее не забрал к себе Демьян. Как была Верка проституткой, так и оставалась ею, только обслуживала всего одного клиента, и Метлой ее звать никто не смел – Демьян запретил, а его слово в банде – закон. Верка курила длинную тонкую сигарету, сбрасывая пепел на ветхие половики. Степаныч, закрыв двери, ушел за занавеску, где у него была оборудована лежанка. Ушел спать. В 73 года он не страдал бессонницей и спал крепко, без сновидений.

Демьянов приказал:

– Гусь! Во двор, к «Ниве». Оттуда следи за улицей.

– И чего заходил? – вздохнул Гусин. – Только зря разувался. Сразу бы и передал через старика быть на стреме.

– Поговори еще! Ушел!

Гусин вышел в сени.

Кожанову Демьянов указал на скамейку напротив себя:

– Присаживайся, Кожан, показывай, что принес.

– На стол все выложить или в кейсе посмотришь?

– Высыпай! Все одно перекладывать в сумку.

На стол посыпались драгоценности. Верка бросила в пепельницу окурок, встала. Глаза ее заблестели.

Взглянув на любовницу, Демьянов рявкнул:

– Сядь! Не для тебя игрушки.

Верка фыркнула, но подчинилась, прикурив новую сигарету, продолжая алчно смотреть на кучу драгоценных украшений.

Кожан открыл кейс, выложил пачки денег.

– Здесь три лимона в рублях и пятьдесят тысяч евро!

– Это все, что вы взяли на хате Голубева?

– Да.

– Дом обыскивал?

– Лично! Были в хате еще какие-то картины, статуэтки, может, и дорогие, серебро – ложки, вилки, – но ты о них ничего не говорил.

– Потому и не говорил, что особой ценности вся эта мелочь не представляет. А вот денег маловато; я думал, Голубев дома больше бабла держит!

– Может, пока есть время, офис его вскроем? – предложил Кожан. – Наверняка там найдется чем поживиться!

Демьянов строго посмотрел на подельника:

– Запомни, Кожан, теперь мы работаем по наводке. Поступил заказ – выполняем. И никакой самодеятельности.

– Да помню! А как насчет гонорара? Мужики беспокоились, не кинул бы…

– Чего? Это когда я кого кидал?

– Так я ничего, мужики беспокоятся…

– Беспокоятся они… Возьми из этих два лимона, рассчитайся. Каждому по 500 тысяч.

– Мне, как старшему, больше бы следовало заплатить. Гусь в тачке сидел, Лысый – во дворе; все дело, считай, мы с Окунем провернули.

– Не жмись. Ладно, возьми себе еще десять штук евро!

– Это дело! Кейсом воспользоваться можно или его в утиль?

– В утиль, а бабло по карманам разложи, недолго с собой таскать.

Кожанов рассовал деньги по карманам, десять тысяч евро засунул в потайной карман, где хранилась спичечная коробка с анашой. Остальное Демьян сгреб в небольшую спортивную сумку, закрыл «молнию». Крикнул в сторону занавески, за которой скрылся хозяин дома:

– Степаныч!

В ответ донесся храп.

– Ну и старик! В его годы люди бессонницей страдают, а этот спит.

Демьянов достал из кармана две пятитысячные купюры:

– На! Отдашь ему, как проснется. За неудобства.

– Не много ли?

– Ты, Кожан, по-моему, стал говорить много, не кажется?

– Лады, сказал передать – передам! Мужиков встречу, рассчитаюсь со всеми, дальше что?

– Всем на дно, по хатам! – приказал Демьян. – В кабаки, бордели, казино ни ногой. Шлюх, если невмоготу, домой вызывать. Пить не до одури, и только дома. Вести себя тихо и быть в готовности собраться по первому сигналу, а значит, мобилы держать постоянно включенными. Понял?

– Понял, Демьян!

– И предупреди своих мужиков, Кожан: если что, церемониться не буду. Завалю!

– Предупрежу, да и знают они все!

– Напомнить еще раз лишним не будет. Все, раз у тебя вопросов нет, мы с Верунчиком уходим. Отзвонись, как твои закончат все и осядут на хатах. Да, чуть не забыл! Перед уходом поменяй покрышки на «Ниве»; старые в реку, новые на диски. Теперь все. До встречи!

– До встречи, Демьян.

Главарь банды поднялся, взглянул на любовницу:

– Пошли, Вера! Через сени и сад к тачке. На хату поедем, отдохнем.

– Я выпить хочу!

– По дороге возьмем.

Демьянов достал сотовый:

– Кузнец! Ты на месте? Верно… заводи, мы с Верунчиком возвращаемся. У тебя там все спокойно?.. Хорошо. Жди!

Демьян махнул Кожану рукой и, подхватив за талию фигуристую сожительницу, вышел с ней в сени.

Кожанов подождал пять минут и позвонил Окунько:

– Как дела?

– Нормалек, проехал промзону, подъезжаю к автосервису. Минут через десять буду у Гиви.

– Лысый?

– Сзади прет.

– Ментов не было по дороге?

– Нет.

– Давай, удачи, я у Степаныча!

– Демьян расплатился?

– Да, бабки у меня.

– Ништяк! Сообщу Лысому, а то он нервничает.

– Ты бы не нервничал.

– Я теперь не в счет…

– Не в счет тот, кого списывают, как Голубева.

Кожанов отключил телефон, бросил на стол пятитысячные купюры, предназначенные Степанычу, вышел на улицу. Гусин сидел под навесом. Кожан подошел к нему:

– Пойдем выпьем, согреешься, а потом заменишь скаты у «Нивы».

– А где их взять-то, новые скаты?

– Демьян сказал, где-то здесь лежат, найдешь. Старые отнесешь к реке и в воду, туда, где осока растет. Отнесешь, а не откатишь!

– Жалко, резину только что свежую поставили…

– Резину какую-то ему жалко, а себя нет? Если по ней нас менты вычислят?

– Так следов не оставили же. Дождь все смыл.

– Гусь! Ты и дальше бакланить будешь?

– А толку… Ладно, пойдем на хату. Выпить не помешает, а то простуда свалит. Да, кстати, Демьян бабло отдал?

– Отдал!

– Тогда ты мне сразу мою долю выделишь?

– Разделим деньги, когда все соберутся. Не раньше, чтобы базаров гнилых не было, понял?

– Понял! Чего не понять-то? – вздохнул Гусин.

– Гусь! Тебе от роду всего двадцать семь лет, а ворчишь хуже Степаныча. Чем недоволен?