Текст книги "Южный ожог"

Сколько раз он проходил через эти церемонии – со счета сбился. Отобрать из людской массы более-менее приличные кадры, сбить в кулак, нацелить на выполнение задачи… Давно он не командовал взводом. Рота неполного состава – как сделать из нее полноценную единицу?

В бараке тракторного завода стало не по себе, чесалась спина, казалось, витали души невинно убиенных. Мнительным он стал – люди здесь просто жили и ждали своего конца. А убивали их в другом месте… Бойцы вставали с грубо сколоченных нар под рык Комиссарова, выходили в проход. Не сказать что опустились и разложились, но могли бы выглядеть опрятнее. Строились лениво, вразвалку, как и положено бывалым воинам. Не генерал же приехал – какой-то капитан, к тому же незнакомый. Командиров среднего звена в роте не было (за исключением приставленных Коваленко и Комиссарова). Сержантов – кот наплакал. Вооружены кто чем: автоматами «ППШ», немецкими «МР-40», карабинами Мосина и Токарева. Порядок в помещении не поддерживался: бывалые воины были выше этого. Недалеко от небритого дневального возвышалась странная конструкция, обвешанная портянками.

– Что это? – поморщился Глеб.

– Ну, технически это пулемет «Максим», – предположил Коваленко. – Да, вы правы, товарищ капитан, безобразие, надо что-то делать с этой махновщиной. Вывезем в Гуляй-поле?

Шубин подмечал наметанным глазом – люди, в сущности, с опытом. Может, не все, но в основном. До Харькова доползли, неся огромные потери, напряглись, выбили врага из города – и расслабились в отсутствие комсостава. И это тревожное состояние наблюдается четвертые сутки… Он насчитал семьдесят три человека – в принципе, немало, если сравнивать с другими подразделениями, потерявшими до восьмидесяти процентов личного состава. Значит, не такие безнадежные. Но в глазах тяжелая усталость, перестали следить за собой, одеты как попало. Он всматривался в их лица, делал выводы, с кем будет воевать, а кто потянет на дно, и лучше сразу от таких избавиться. О формировании полноценной роты речь не шла – собрать бы хоть что-то. Шубин был лаконичен: представился, сказал, кто такой, чего хочет и какой видит дальнейшую совместную службу. Люди угрюмо слушали, исподлобья разглядывали нового командира.

– Почему не прибрано, бойцы? – Глеб брезгливо поморщился.

В помещении был точно не розарий. Часть нар, не использующихся по назначению, разломали, пустили на дрова. Валялся мусор, гнилая мешковина, обломки древесины.

– Так, это самое, товарищ капитан, боимся, – донесся голос с левого фланга. – В прошлый раз уборку делали – труп нашли…

По рядам прошелестел смешок. Шубин подошел к солдату. У невысокого скуластого паренька беспокойно забегали глаза, он на всякий случай выпрямил спину, замер, только зрачки продолжали метаться.

– Серьезно, товарищ капитан, – сделал он попытку обосновать сказанное. – Чуем, запашок невкусный, стали из-под нар вытаскивать гнилые матрасы, смотрим – лежит, красавчик, весь такой в трупных пятнах, и повязка вспомогательной полиции на рукаве. Он ранен был при жизни, осколок в живот попал. Видать, один остался, когда мы к заводу подошли, – свои бросили, кому он нужен? Заполз под нары, обложился тряпками, думал, что отлежится, пронесет, да так и помер, болезный…

– Говорливый ты, боец, – подметил Шубин. – Имя есть?

– Красноармеец Зиганшин. – Боец задрал подбородок. – Зовут Анвер, на фронте четыре месяца, призван из города Красные Челны…

– Почему обмундирование лоснится?

– Виноват, товарищ капитан… Оно блестит…

Стоящие рядом вздрагивали от смеха, насилу сохраняя постные лица.

– Будешь первым, красноармеец Зиганшин, два наряда вне очереди. Пионер, так сказать, первопроходец. Навести порядок в помещении, а в дальнейшем научиться шутить в специально отведенное для этого время.

– Слушаюсь, товарищ капитан. – Красноармеец состроил мину великомученика. Хотел еще что-то сказать, но не решился.

– Вот такая тебе, Анверчик, пионерская правда… – хрюкнул боец во второй шеренге – такой же невысокий, как Зиганшин, светловолосый и словно сплетенный из тугих жил. Нижняя челюсть у бойца была деформирована рваным шрамом.

– А ваша фамилия, любезный? – вкрадчиво осведомился Глеб.

– Красноармеец Бандурин, – обреченно вымолвил боец. Во взгляде нового командира не было ничего утешительного.

– Окажешь красноармейцу Зиганшину посильную помощь. По выполнении доложите.

– Так точно. – Военный потупился.

Зиганшин злорадно оскалился, но спохватился, сделал физиономию памятника.

Лейтенанты Комиссаров и Коваленко при этом «смотре войск» присутствовали, но пользы от них не было. Коваленко добродушен, а каким будет в деле, неизвестно. У Комиссарова из грозного только фамилия. Командиры без войска. Макарчук их сбагрил Шубину, не зная, куда деть. Не хватало своих ребят, Царькова и Шендрика. Грусть-печаль сменилась досадой. Обязательно надо было умирать?

Глеб продолжил свою вводную речь. Дивизии как воздух необходима боеспособная и эффективная разведывательная рота. Не все пройдут конкурсный отбор – это видно невооруженным глазом. Выбывшие отправятся в пехоту с честью и достоинством выполнять свой долг. Слово «пехота» большинству присутствующих не понравилось, бойцы беспокойно зашевелились.

– Товарищ капитан, вопрос разрешите? Как вы поймете, кто вам подходит, а кто нет? Мы все воевали, все выполняли задачи. Вы не знаете наших личных и боевых качеств…

Говорящий стушевался, когда в него впился колючий взгляд. Пареньку было лет двадцать. Какой-то взъерошенный, с некоей несмываемой печатью интеллигентности на лице, что в Советском Союзе не приветствовалось и ошибочно считалось проявлением бесхарактерности и мягкотелости.

– Красноармеец Ярцев, на фронте три месяца, призван из города Москвы, – поспешил представиться боец.

«Как зэки на зоне, – пришло в голову Шубину неуместное сравнение, – представляясь, называют номер статьи и впаянный срок».

– Вопрос правомерный, – допустил Глеб. – Уверен, тебе знакомы слова: интуиция, опыт, проницательность.

– Да, безусловно. – Боец сглотнул. – А давно вы на фронте, товарищ капитан?

– С июня сорок первого. Смоленск, Вязьма, Москва, Ржев, Сталинград. Два незначительных ранения, контузия. Еще вопросы есть?

– Никак нет, товарищ капитан.

Все сказанное легко проверялось. Ни о каком беспочвенном бахвальстве речь не шла. Логично прозвучал бы вопрос: а какого хрена вы еще живы? Ответить на него Шубин не смог бы. Карман у красноармейца подозрительно оттопыривался. Глеб кивнул на него:

– Что там у тебя?

Ярцев покраснел как рак, показал уголок потрепанной малоформатной книжки. Шубин вынул ее, перелистал.

– Сергей Есенин, стихи, товарищ капитан… Это моя книжка, каюсь, не сдал в библиотеку, но, когда вернусь с фронта, обязательно сдам…

Хохотнул стоящий рядом боец, но спохватился, сделал страшные глаза.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Шубин, возвращая книжку владельцу. – Любим похабников и скандалистов, товарищ Ярцев?

– Так это у него для отдыха души, товарищ командир, – подал голос Зиганшин.

– Зиганшин, два наряда. Бандурин тоже.

– А мне за что? – расстроился Бандурин.

– А вот за это…

Солдаты задыхались от смеха, Зиганшин и Бандурин надулись, Ярцев пылал как маков цвет. В принципе, эти люди Шубину нравились. Знакомство с личным составом продолжалось.

– Фамилия?

– Калманович… Ефрейтор Калманович, Витебск, – вытянулся рослый боец с землистым лицом.

– Почему карандаш в руке? – спросил Шубин.

Парень усердно прятал упомянутый предмет в рукаве, как абрек нож.

– Письмо родным писал, товарищ капитан, – объяснил красноармеец. – Они в эвакуации, в Елабуге живут.

Семья у кормильца оказалась большая: жена, двое маленьких детей, теща с тестем…

– Красноармеец Панчехин, – вытянулся статный солдат с голубыми, какими-то лучистыми глазами. – Призван из Новгородской области, с сорок второго года в разведке.

– Тоже женат?

– Никак нет, товарищ капитан, зряшное это дело… – Боец помедлил. – А в войну и вовсе глупое, даже вредное. Вот убьют Калмановича, и такая куча народу останется ни с чем…

Калмановича такая постановка вопроса не устроила – он осуждающе покосился на товарища.

– Девушка хоть есть, теоретик?

– Была, товарищ капитан, расстались.

– Навсегда и во веки веков, – утробно прозвучал голос с левого фланга. Терять Зиганшину уже было нечего. Напрягся Бандурин, безвинно страдающий из-за этого охламона.

– Сержант Бойчук, – с хрипотцой выдавил осанистый малый с будто вытесанной из камня квадратной челюстью. – Был замкомвзвода… пока не убили комвзвода Митрохина и комроты капитана Ломакина.

– А сейчас сложил с себя полномочия и лениво смотришь, как опускается вверенный личный состав? – Шубин с иронией смотрел ему в глаза.

Сержант нахмурился. Возразить было нечего.

– Вы правы, товарищ капитан. Но люди дико устали. Мы потеряли при штурме завода двенадцать человек, в основном потери безвозвратные. Люди просто падали от усталости. Постирали все ноги, последние полста километров шли пешком… кроме Зиганшина и Старостина. – Сержант вяло усмехнулся. – Они прокатились на орудийном лафете… Мы находились у этих бараков, когда прибыл майор Елисеев из штаба дивизии, приказал здесь обустроиться и ждать дальнейших приказаний. Сегодня четвертый день. Раза три приезжала полевая кухня, кормили кашей. Вчера вечером закончился последний сухой паек…

– Сержант Егоров, призван из Томска, – отрекомендовался второй младший командир. – Плотнее и ниже Бойчука, с внимательными глазами, один из немногих в коллективе, кто регулярно брился.

– Есть в подразделении другие младшие командиры?

– Никак нет, товарищ капитан, только мы с Бойчуком. Двое в госпитале, остальные погибли.

Рослый ефрейтор-кавказец настороженно следил за Шубиным. Еще один из непокорных? У представителя одной из кавказских национальностей был гордый орлиный профиль, вызывающий взгляд, и в остальном он смотрелся внушительно.

– Исмаил Велиханов, ефрейтор, – с сильным акцентом и какой-то неуместной важностью сообщил военнослужащий. – Из Бамута.

– Откуда? – не понял Шубин.

– Как откуда? – удивился красноармеец. Видимо, Бамут был центром притяжения гордых и храбрых людей, и только невежды о нем не знали.

– Чечено-ингуш он, товарищ капитан, – объяснил за бойца сосед по строю – русоволосый, с высоким лбом и насмешливыми глазами. – А я Старчоус, Хабаровский край, окончил милицейскую школу, в РККА с сорок второго года, отобран в разведку майором Москалевым в декабре прошлого года, прошел курсы, так сказать, «молодого диверсанта».

– Тоже стишки почитываешь? – смерил его подозрительным взглядом Шубин.

– Никак нет, товарищ капитан. – У бойца заблестели глаза. – Зачем читать, я их и так наизусть знаю.

– А у тебя что там? – У уроженца славного города Бамута подозрительно оттопыривался левый рукав. – Тоже карандаш?

Велиханов сделал отсутствующее лицо. Оживились стоящие рядом красноармейцы. Велиханов неохотно показал содержимое рукава. Нож был устрашающих размеров, с широким закаленным лезвием, прятался в кожаном чехле внутри рукава и явно предназначался не для заточки карандашей. Это было как-то не по уставу.

– Не отдам, товарищ капитан, – замотал головой боец и даже испугался. – Стрелять будете – не отдам. Нехорошо это…

– Не отдаст, товарищ капитан, – подтвердил Старчоус. – Это для них как хозяйство свое отрезать, а потом на танцы пойти в общежитие ткацкой фабрики. То есть смысла нет. Они такие. Вдруг придется кого-нибудь зарезать, а чем?

Присутствующие развеселились. Снова сострил Зиганшин, выбывший из центра внимания. «Гордый сын Кавказа» шумно засопел, надулся. Парень, судя по всему, был незлой, но национальные обычаи соблюдал, за что подвергался дружескому подтруниванию.

– Если что, у него еще один нож есть, товарищ капитан, – сдал товарища стоящий за спиной кавказца боец. – Кинжал всегда на поясе, готов к бою. Вдруг с первым что-то случится?

– Да не слушайте вы их, товарищ капитан, болтают разное, – фыркнул Велиханов. – Они же знают, я и мухи не обижу, да? Пусть хоть душу вывернут, все равно не сорвусь. А вот врагу от меня достается, многие уже пожалели, что родились…

Шубин шел вдоль строя, подавляя улыбку. Лица сменялись, как картинки в калейдоскопе. Молодые, не очень, снулые, улыбчивые, перспективные, «глухие». Красноармейцы Лобов, Шеин – у обоих почетное крестьянское прошлое: строили колхозы, выращивали хлеб для закромов Родины. Карамышев и Сенченко – представители рабочего класса: один катал металл на уральском металлургическом комбинате, другой трудился на николаевском судоремонтном заводе. Ефрейтор Млынский, красноармейцы Антонов, Конченый…

– Чего? – не понял Глеб. – Фамилия, говорю, какая, а не уголовная кличка?

– Не сидел, – буркнул мрачноватый приземистый крепыш с каким-то темным лицом. – Из детдома в тридцать четвертом вышел с такой фамилией. О своем детстве и настоящей фамилии ничего не знаю.

– Бывает, – посочувствовал Глеб. – Не любили тебя в детдоме, и пятерки по поведению ты вряд ли получал. Ладно, не обижайся, я должен был спросить. – Он поднял руку, пресекая новую волну веселья.

Из присутствующих он отобрал пятьдесят человек. Поколебавшись, добавил к ним Зиганшина. Последний озадаченно моргал, гадая, за что такая честь. Впрочем, понятно, кто-то ведь должен отрабатывать полученные наряды. Все, в кого он ткнул, вышли из строя, переместились на другой конец барака, показывали рожицы «неудачникам».

– Остальные в пехоту, – безжалостно отрубил Шубин. – Ефрейтор Коняев – старший. Вывести людей и доставить в расположение штаба сто тридцать третьей стрелковой дивизии, там доложить о прибытии и моем решении. Сомкнуть строй, выходи на улицу.

– Товарищ капитан, а почему так мало взяли? – обиженно спросил Коняев. – Мы тоже умеем воевать.

– Лучше меньше, да лучше, – назидательно сказал Шубин. – Зиганшин, кто сказал?

– Вы, товарищ капитан…

– А до меня?

– Владимир Ильич Ленин, – с готовностью сообщил Старчоус, оказавшийся на «счастливой» стороне барака. – Одна из последних работ Владимира Ильича, продолжение его известной статьи «Как нам реорганизовать Рабкрин». В данной работе указаны принципы подбора кадров для советских государственных учреждений. Он приводит условия, которым должны удовлетворять должностные лица на ответственной ра…

– Достаточно, Старчоус, молодец!

«Неудачники» выходили из барака, фыркали: подумаешь, избранные, летчики-парашютисты, мать их… Многие из них на вид вполне соответствовали требованиям отбора (и наоборот, многие из оставшихся – нет), но Шубин знал, что прав. Он не мог рисковать. Бойцам не только предстояло выполнять задачи в тылу врага, но и прикрывать товарищам спины, вытаскивать их из переделок. Он мысленно разбил их на группы: группа поиска, группа захвата, группа прикрытия. Качество в данном случае имело большее значение, чем количество. Снова выстроил людей, прошелся вдоль строя. Оставшиеся бойцы как-то подтянулись, лица у них посветлели. Новый командир начинал нравиться – будет жалко, если его убьют в первый же день.

– Надеюсь, все понимают меру ответственности, возложенную на наше подразделение? Позднее проведем дополнительную разъяснительную работу. Лейтенант Комиссаров, сходите в штаб, сообщите полковнику Макарчуку. Люди должны быть накормлены – требуется полевая кухня и…

– Набор сухого корма, – пошутил Зиганшин.

– Ох, боец, дождешься, что я пожалею о принятом решении, – покачал головой Глеб. – Учти, группу Куняева еще можно догнать. Да, нам нужен запас сухого кор… тьфу, пайка на два, а лучше на три дня. Нужны как минимум три рации – две для связи между подразделениями и одна дальнего действия для связи с Харьковом. Новое обмундирование, «ППШ», гранаты… и пусть не говорят, что мы много просим. На всякий случай просите больше – получим сколько нужно.

– Понял, товарищ капитан, – кивнул Комиссаров. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте. Рота, строиться!

Подразделение стало компактным, боеспособным (с точки зрения Шубина), но имелись и минусы, один из которых просто вопил: как проводить такими силами разведку боем? Последнее – бич любой разведывательной команды. Мероприятие зачастую бессмысленное, отнимает множество жизней, а если и приносит пользу, то минимальную. За такие кардинальные кадровые решения начальство по головке не погладит. Но он не хотел набирать себе в роту пушечное мясо.

– Рота, становись повзводно! Командир первого взвода лейтенант Коваленко! Командир второго взвода… временно отсутствующий лейтенант Комиссаров! Заместители командиров взводов – сержанты Бойчук и Егоров!

Люди задвигались, стали переходить с места на место. Требовался обстоятельный разговор с сержантами: кому, как не им, знать о личных качествах бойцов?

– Разрешите, товарищ капитан? – донесся с порога голос. В барак вошел незнакомый старший лейтенант в залатанной фуфайке. За плечом висел «ППШ», ремень оттягивали подсумки и прочая необходимая в бою атрибутика. Старлей был не юн, три десятка разменял. Он смотрел спокойно, с долей любопытства.

– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант. Заблудились?

– Думаю, нет – если вы, конечно, капитан Шубин. Старший лейтенант Марголин, переведен из тридцать восьмой армии. Командовал взводом разведки сто восемнадцатого стрелкового полка. Со мной двадцать четыре бойца, они построены во дворе. Было тридцать пять, но… осталось столько. Час назад я имел беседу с начальником дивизионной разведки полковником Макарчуком. Принято решение придать мой взвод вашей роте. Сержантский состав отсутствует, отделениями командуют рядовые. За каждого человека могу поручиться: люди имеют боевой опыт, прошли через всякое. В общем, – Марголин помялся, – забирайте, что есть.

– Вы вовремя, товарищ Марголин. – Шубин невольно заулыбался. – Именно такого божьего подарка нам и не хватало…

Кто же откажется от пары дюжин разведчиков, прошедших через горнила сражений? На «вольного батьку Махно» старший лейтенант Марголин не походил. Шубин вышел во двор. Предчувствие не обмануло. Это был явно не разложенный сброд. Бойцы в телогрейках и ватных штанах выстроились в две шеренги, оценивающе смотрели на предполагаемого командира. Это были не безусые юнцы или какие-нибудь калечные пенсионеры. Публика серьезная, обстрелянная, не гнущаяся под пулями. На него смотрели запавшие от усталости глаза, никто не шутил, не высказывал комментариев. Взвод был полностью экипирован. За плечами каждого висел вещевой мешок.

– Отлично, Марголин. – Шубин старался не выдавать охвативших его чувств. – Вступайте в нашу дружную семью. Позднее поговорим.

Марголин отдал команду, и бойцы потянулись в барак. Шубин курил на крыльце, вглядывался в лица. Не та когорта, чтобы устраивать конкурс. Интуиция подсказывала: то что надо.

– Устали парни, – объяснил Марголин, прежде чем войти в барак. – Двое суток из Изюма тащились. Часть пути на перекладных проехали, а в основном пешком шли, улучшали, так сказать, свою физическую выносливость.

– В курс введу, и пусть отдыхают, – сказал Глеб. – Скоро полевую кухню подвезут, пир устраивать будем.

– Товарищ капитан? – как-то неуверенно прозвучал за спиной голос.

Шубин резко обернулся. Воистину утро сюрпризов! Сержант Прыгунов из войск НКВД, съездивший по челюсти целому майору, мялся как бедный родственник, не знал, куда пристроить руки. Он был без оружия, на плече болтался худой вещмешок, на щеке ниже глаза поигрывал жизнерадостный синяк. Зато петлицы с сержанта не сорвали, хотя явно пытались!

– Это самое, товарищ капитан, – неуверенно пробормотал сержант. – В общем, здравия желаю, прибыл в ваше распоряжение…

Шубин засмеялся. Не подвел полковник Макарчук, вспомнил просьбу своего подчиненного.

– И тебе желаю здравия, Прыгунов, драчун ты наш, – оно тебе сегодня точно не помешает. Значит, тебя не расстреляли. Пытали, что ли?

– Да ну их, – отмахнулся сержант. – В тюрягу привезли, даже не понял, на какой улице. Отдельную клетку выделили, нары, все как у людей. За стенкой диверсанты сидели, ругались по-немецки. Потом их увели, а назад не вернули. Вот, думаю, и меня, как этих диверсантов… Ну двинул ублюдку в мурло, подумаешь, преступление. Вы же присутствовали, видели, как все происходило. Неужто сами бы не двинули? А он нарисовался под вечер, майор этот. С ним двое автоматчиков были. Орал, сначала кулаками махал под носом, потом решил: чего зазря махать? – и врезал по глазу. Думал, сдачи дам по старой схеме, но я же не дурак. Они бы пулями меня к стенке приперли. Стерпел, что еще делать? Он орал, что лично меня допросит, я ему во всех подробностях расскажу, как мы проявили трусость и сдали диверсантам колонну с горючим. Ума не приложу, при чем тут мы? Случайно в той точке оказались… Ему эта колонна поперек горла встала, отвечал за нее, а то, что столько людей погибло – да он плевать хотел… В общем, ждал, но никто на допрос не вызвал. В семь утра пришел начальник караула, поставил в известность, что в десять меня расстреляют. Мол, есть решение, в исключительных случаях можно действовать в обход трибунала. А я могу поспать, если еще не выспался, за жизнь подумать – время есть. Кормить не будут – чего зазря еду переводить?

– Да уж, непростые были три часа, – посочувствовал Шубин.

– На стенку лез, тоска грызла… Даже покурить не дали! Ладно, думаю, майора рано или поздно убьют, так мы с ним на том свете встретимся, поговорим по душам. Через три часа пришли, вывели, посадили в машину. Чувствую, что-то не то. Не будут жечь бензин ради одного смертника. Привезли в какой-то двор… потом уже объяснили – здесь штаб дивизии. В здание не загоняли, вышел полковник… Макарчик или Макарчук… Посмотрел на меня, давай смеяться, «гордой птицей» обозвал… Адрес дал и выставил за ворота, объяснил, кому я обязан своим чудесным возрождением. Обратно в НКВД мне дорога заказана: документы переоформят, поставят в известность начальство о произошедшем… Конечно, не возражаю, товарищ капитан, продолжать службу под вашим началом. Мне в бой нужно, немца обхитрить и убить, а не охранять заключенных или какие-нибудь склады… Вы же видели меня в деле. В общем, в долгу теперь у вас, согласен на любую должность.

– Отделение бойцов устроит? Ты все же сержант. Или выше метишь?

Прыгунов засмеялся.

– Шутите, товарищ капитан.

– Ладно, вставай на довольствие. Оружие получишь. И постарайся впредь кулаки не распускать, а только с благими намерениями и с моего благословения.

После полудня прибыла полевая кухня, фургон с сухим пайком и оружием. Солдаты стали разбирать боеприпасы, набивать вещмешки консервными банками.

– Полковник Макарчук доволен, товарищ капитан, – объявил прибывший с фургоном лейтенант Комиссаров. – Нашей роте выделили три бортовые «полуторки» и необходимый запас бензина. Машины могут доставить в любое время. Лыжи не выдали, зато удовлетворили заявку на два десятка маскхалатов…

– Ты не снабженцем на гражданке работал? – засмеялся Глеб.

– Нет, я только учился в техникуме по подготовке специалистов народного хозяйства в условиях плановой экономики. В восемь вечера вас вызывает полковник Макарчук, будет ставить задачу. Суетливо нынче в штабе, товарищ капитан. – Комиссаров поежился. – Такое ощущение, будто что-то назревает. Возможно, получен приказ продолжать наступление в Левобережной Украине…

В восемь вечера Шубин вошел в уже знакомый кабинет. Как будто не было прошедших суток – полковник Макарчук топил буржуйку, спотыкался о разбросанные чурки, клял запропавшего ординарца, неспособного напоить человека чаем с сушеными листьями смородины.

– Проходи, капитан, располагайся. Докладывай о скромных достижениях.

Подразделение в количестве семидесяти восьми человек (включая начальствующий состав) к выполнению задач было готово, о чем и последовал доклад.

– Хорошо, – кивнул Макарчук. Он прекратил воевать с буржуйкой и, усевшись за стол, уставился на карту. – Завтра утром передислоцируешь свою роту на задний двор нашего здания. Там уютный сквер и уже разбит палаточный городок. Ближе к телу, так сказать, свою рубашку, гм… О трех грузовиках ты уже в курсе. Водители выделены, транспортные средства находятся в гараже горкома, расположенного на соседней улице. А теперь слушай и смотри. – Обломок цветного карандаша заскользил по карте. – Противник отброшен за Ахтырку, возводит западнее поселка оборонительные рубежи. Местность холмистая, немцы устанавливают артиллерию на господствующих высотах, что им выгодно, нам – нет. Весь вот этот район, – полковник обвел участок на карте карандашом, – Богодухов, Писаревка, Пархомовка, Ахтырка находятся под нашим контролем. Но силы растянуты, и в лесах орудуют диверсанты, забытые солдаты вермахта и полицаи. С ними ведется борьба… с переменным успехом. Враг пытается перерезать наши коммуникации. Интересующий нас район – поселок городского типа Трустовец, вот здесь, севернее Ахтырки. Вокруг него дислоцирована сто седьмая стрелковая дивизия. В данный момент ее усиливают бронетехникой, туда же планируют перебросить два полка нашей сто тридцать третьей дивизии. Формируется ударный кулак, и, похоже, грядут военные действия по прорыву фронта. Согласно данным, полученным от перебежчиков, наступления на этом участке немцы не ждут, считают, что мы готовим наступление вот здесь, в зоне ответственности сто шестьдесят восьмой стрелковой дивизии. Мы действительно там его готовим, вернее, делаем вид. Не исключено, что противник водит нас за нос, перебежчики врут и для наших двух дивизий под Трустовцом готовится капкан. Ты должен выделить часть своих людей, выдвинуться в район и провести разведку местности. Если противник готовит засаду, ты это поймешь. Замаскированная техника, личный состав, минные поля в качестве сюрпризов… не мне тебе объяснять, какие признаки об этом говорят. Тамошним товарищам доверия нет: в сто седьмой дивизии полностью выбили разведку, а полковые взводы набраны из кого попало, люди не имеют опыта ведения разведки, и командиры не владеют ситуацией. Если немцы захотят их объегорить, то объегорят. Разведка должна быть эффективной, а полученные данные – правдой. Я не могу доверить такое важное задание случайным людям.

– Значит, продолжаем наступать по северной Украине, товарищ полковник?

– Эти сведения засекречены, – отрезал Макарчук. – Пока концентрируем силы, проводим разведку. Что будет дальше, не наше дело.

– Вы сказали, часть подразделения нужно оставить в Харькове…

– Сказал, значит оставишь… – задумчиво пробормотал Макарчук. Он смотрел на карту.

Шубин вытянул шею.

– Что-то не так, товарищ полковник? – вернулось странное дежавю. – Что по поводу ваших вчерашних опасений? По-моему, наступление между Полтавой и Запорожьем развивается успешно?

– Пока все идет по плану, – неохотно признал Макарчук. – Шестая армия Харитонова и танковая группа генерала Попова ведут бои в окрестностях Красногорского, оттесняют противника к Днепру. Яростного сопротивления немцы не оказывают, зачастую просто уходят, не вступая в бой. Разве это не странно? У них достаточно мощи, чтобы успешно обороняться и переходить в контратаки. Что делал Гитлер в Запорожье? Почему ничего не слышно о Манштейне? Почему отрезана связь с Южной Украиной и мы просто без понятия, что там происходит? А также почему командование не хочет прикрыть фланги наступающей шестой армии? Ладно, пусть начальство решает, у них головы квадратные… Половину бойцов возьмешь с собой в Ахтырку, половину оставишь здесь, найду им применение. Какое завтра число – двадцатое? К обеду доложишь о готовности группы, а я свяжусь с армейским руководством, уточню задачу…