Текст книги "Черная тень под водой"

Глава 4

Ответственные товарищи даже после смерти пользовались привилегиями – лежали не на полу, как простые смертные, а каждый на своей полке, укрытый свежей простыней. В морге было холодно, кислород почти не поступал – его заменяли формалин и карболка. На электричестве экономили, стены со вздувшейся штукатуркой озаряла единственная лампочка. В стороне мерцал служитель заведения – бесцветный, худой, с рыбьими глазами. Он возился в шкафу, мурлыча под нос популярную песню из репертуара Утесова. Подобные люди, проводящие все рабочее время с трупами, вызывали искреннее недоумение. Видимо, призвание.

– Товарищ капитан, вы наши желудки решили проверить? – сдавленно прошептал Окулинич. – В боевой и политической подготовке уже проверяли, вам этого мало?

Олежка Казанцев помалкивал, прижал к носу платок, дышал сквозь зубы. Осматривать тела приходилось с фонарем. Блуждающий свет озарял синюшные лица. Подполковнику Перфилову стреляли в затылок. Пуля на выходе расколола лобную кость, но лицо не пострадало. Он казался спокойным, что и неудивительно, человек не ожидал выстрела. Это был невысокий плотный мужчина лет пятидесяти – с круглым лицом и крутыми залысинами. Кожа под щеками одрябла, он напоминал бульдога. Алексей наклонился, чтобы рассмотреть выходное отверстие. В трещинах лобной кости запеклась кровь, ее так и не смыли. Владимир Романович Корчинский был сравнительно молод и при жизни имел презентабельную внешность. Субъект из тех, что нравятся женщинам – хорошо сложенный, густоволосый, с правильными чертами. Пулевое отверстие во лбу особо в глаза не бросалось. Пятки свешивались с полки – значит, роста он был незаурядного. Глаза покойным закрыли – и напрасно, глаза мертвеца способны многое рассказать… Ефим Макарович Сорокин был ниже ростом, но также солидной внешности – немногим за сорок, аккуратно пострижен, скуласт. Внешность хрестоматийного партработника, способного жечь сердца глаголом и вести людей к свершениям. Портрет коммуниста слегка портила перекошенная нижняя челюсть. В отличие от первых двух товарищей он успел испугаться – и даже испытать ужас, когда в его «бунгало» ворвался убийца.

– Что скажете, товарищи офицеры? – Алексей покосился на служителя. Тот пожал плечами и вышел из мертвецкой.

– Ясно, что убивал один человек… – выдавил Олежка. Он продолжал зажимать нос, и выходило гнусаво. – Убивец хороший стрелок. Пусть он бил и с маленького расстояния, но зато в темноте и в самое яблочко.

– Не совсем согласен, – пробормотал Окулинич. – В товарища Корчинского он мог стрелять и с дальнего расстояния – например, из кустов у ограды. Мы не знаем, какую позицию занимал стрелок. С освещенностью тоже непонятно. Перфилов, прежде чем впустить ночного гостя, наверняка включил свет. Корчинский находился на крыльце – его могла освещать луна. Первый секретарь успел подняться. Мог слышать шум – ведь убийца начал с охранника. Что мешало включить свет? Личного оружия, видимо, не было, или не успел им воспользоваться. Но ты прав, Олежка, он хороший стрелок. Бьет без промаха и попадает с первого выстрела.

– Товарищ капитан, пойдемте на воздух, – взмолился Казанцев. – Все посмотрели, ничего не упустили. Они же не оживут, чтобы дать показания.

– Слабак, – фыркнул Окулинич. – Между прочим, есть такая завиральная теория, что на радужной оболочке глаза жертвы отпечатывается то, что она увидела перед смертью. Как спуск затвора – щелк, и снимок готов, нужно лишь его проявить, закрепить и напечатать. Товарищ первый секретарь точно видел лицо злодея. Товарищ председатель горисполкома тоже мог видеть…

– Какое же махровое невежество, – простонал Казанцев.

– Нет, братцы, мы пойдем другим путем, – усмехнулся Алексей. – По старинке будем работать – искать улики, опрашивать свидетелей.

Делать в морге было нечего. Мертвые не разглашают секреты – именно оттого такими и становятся. На улице было приятно, дул бодрящий ветерок, шумела листва зазеленевших деревьев. Казанцев шумно выдохнул, бросил в урну платок.

– Пойдем пообедаем? – пошутил Окулинич.

– Шел бы ты со своим обедом, – огрызнулся Олежка.

Подспудные мысли не давали покоя. Словно мертвое городское руководство хотело что-то сообщить – синие лица стояли перед глазами, медленно приподнимались веки, поблескивали глаза, запечатлевшие лик злоумышленника… Работал действительно один человек. Манера исполнения уж больно схожая. Стрелял, по крайней мере, только он.

Миловидная секретарь Татьяна Викторовна послушно выполнила указание шефа: проводила гостей до общежития, решила вопросы с вахтером и комендантом.

– Располагайтесь, товарищ капитан, – она немного смущалась, делала вид, что статный офицер ей ничуть не интересен. – Ваша комната внизу, это не самое худшее помещение, вы даже можете принять душ. Вашим товарищам придется жить наверху – там единственное свободное помещение. Тесно не будет, комнаты просторные.

Женщина помялась, украдкой глянула на постояльца и побежала выполнять свои должностные обязанности. Алексей невольно проводил ее глазами. Возраст не портил женскую фигуру. Она покачивала бедрами – словно знала, что он смотрит.

Душ действительно имелся – тонкой струйкой текла прохладная вода. Местная котельная явно не перерабатывала. Он сполоснулся, лег отдохнуть на скрипучую кровать. Последствия ареста еще сказывались. Ныли кости и суставы, голова была тяжелой. Сон навалился, как хулиганы из подворотни. Алексей в панике вскочил, размял кости, стал натягивать гражданскую одежду – все положенное он привез с собой.

Из армейского облачения остались только сапоги. Клетчатые брюки, пиджак, свитер, кепка, скрывающая ссадину на виске. Он глянул в зеркало и не узнал себя. Турист, ей-богу, прибыл на курорт подлечить старые раны…

Подчиненные в штатском смотрелись также нелепо. По ходу прогулки трижды предъявляли документы. Патрульные удивлялись, но отдавали честь, оставляли в покое. В первый день планировалось осмотреться. Контрразведчики болтались по городу. Машину оставили у особняка на Советской. Эта улица выглядела наиболее прилично. В центре – добротные трехэтажные здания: горком, горисполком, ближе к морю – местный совет народных депутатов. У отделения милиции кипела жизнь – сновали люди в темно-синей форме, водитель во дворе под ругань усатого майора (возможно, Остапенко) доламывал мотор. Прибыла еще одна машина, выгрузились усталые милиционеры и исчезли в здании.

Соседняя Кронштадтская улица была тихой, здесь росли березы, липы, имелся симпатичный сквер со свежими пеньками на месте срубленных деревьев. Бульдозеры засыпали ямы от воронок, кое-где установили фонарные столбы. По тротуарам спешили люди в штатском и военном. Бегали собаки с поджатыми хвостами – на людей они не бросались, от военных с оружием держались подальше. Городок производил сносное впечатление. Разрушенных зданий было немного, мусор вывозили. Кое-где подкрашивали фасады. Трепетали кумачовые лозунги: «За Родину, за честь, за свободу!», «Клянемся победить врага!». На стенах зданий, на афишных тумбах висели плакаты, прославляющие ратный и тыловой труд советских людей. «Все для фронта, все для победы!», «Не забудем, не простим!». На подступах к заводу «Вымпел» тематика плакатов поменялась: «Чтоб путь к победе стал короче, снарядов больше шли, рабочий!»

Часть улицы Лермонтова, где находилось предприятие, была перекрыта, действовала пропускная система. Слоняться без дела было опасно – доказывай потом, что твои удостоверения не поддельные. Заводские корпуса окружали бетонные заборы с колючей проволокой. За оградой гудели самосвалы, бульдозеры. Оперативники спустились к причалу в восточной части бухты Сарыча. На улице Морской было плотное движение – здесь шел транзитный транспорт. У причала стояли суда – в основном маломерные, старенькие боты, катера, моторные лодки. Часть береговой полосы отгородили и взяли под охрану. Начиналась вотчина ВМФ. У пирса стояли два катера с красными звездами на бортах. Сновали люди в морской форме. Вооруженной публики в городе было с излишком. «У семи нянек так всегда», – подумал Алексей. За пределами причалов и волноломов шумело море, тяжелые волны выкатывались на берег. Пронзительно кричали чайки, вились над водой. Береговая полоса была завалена булыжниками. Несколько минут оперативники стояли, зачарованные зрелищем. Из ниоткуда возник патруль, устремился к «подозрительным товарищам». Видимо, каждый в этом городе мечтал поймать шпиона. Хабаров сделал знак подчиненным: сами разберитесь. Служебные корочки быстро отогнали военных.

Морские виды завораживали. Вздымалась и опускалась гигантская масса. Берег бухты простирался на несколько километров. Щучий залив отсюда не просматривался, его закрыл высокий берег. Слева местность понижалась, хвойные леса выбирались на берег, заваленный камнями. И только в западной части бухты обрывы подрастали, высился маяк, смутно напоминающий шахматного офицера. В дымке виднелись катера на рейде у входа в бухту. Груда каменных островов – Уварова гряда – находилась в шести кабельтовых от берега. Скалы вздымались уступами, заострялись на вершинах, виднелись причудливые полости, словно вычерпанные гигантским ковшом. Между островами петляли проливы. Живописно отделилась от острова часть скалы – словно исполинский слон шагнул в сторону. На скалах имелась растительность. Камни обрастали лишайником, в расщелинах рос искривленный кустарник. Горка островов занимала солидную площадь – порядка трех гектаров. Препятствием для судов она не являлась, и все же капитанам приходилось менять курс на входе и выходе из бухты. Оставалось лишь догадываться, что скрывается в пучинах под этими махинами.

– Считаете, там что-то есть, товарищ капитан? – пробормотал Казанцев, таращась на архипелаг. – Ну, вроде страшных тайн рейха, какой-нибудь секретный подводный завод или тайные лаборатории…

– Считаю, что кому-то пора перестать фантазировать. Страшные тайны рейха оставим на потом, а пока будем разбираться со скучными делами земными. – Алексей тоже не мог оторваться от этого чуда света. Природа явно переборщила, создавая данный ансамбль.

– Раньше туристы из Ленинграда сюда приезжали, – стал просвещать Казанцев. – Тамошние дворцы и парки надоели, тянуло к природе, приезжали целыми экскурсиями – с заводов, школ, институтов. Для них даже две гостиницы в западной части бухты построили – в районе улицы Баррикадной. Не «Националь», конечно, но переночевать можно.

Две гостиницы на Баррикадной действительно были неказистые, трехэтажные, построенные на скорую руку. Однотипные здания связывала пешеходная дорожка со скамьями. В годы оккупации в гостиницах жили солдаты и офицеры вермахта, после освобождения – солдаты и офицеры Красной армии. Вдоль дороги выстроились армейские «эмки» и полуторки.

– Тут столько военных… – озадаченно проговорил Окулинич. – И сухопутные, и военно-морские. Удивляюсь такому разгулу криминала – почему не обуздают?

– Криминалом милиция занимается, – объяснил Хабаров. – У военных свои задачи. На их территорию шпана и не полезет.

Он глянул на часы. День был на исходе. Часть города осмотрели, уже могли ориентироваться. Переулки, связующие городские улицы, пока не восстанавливали. Проезжая часть – откровенно убогая. Колею в грунте размыли дожди. Самые опасные ямы закладывали кирпичами, деревянными поддонами. Тротуары – символические. Клонились понурые деревья за кривыми оградами. Тянулись бараки, частные дома. Во дворах сохло белье, горланила ребятня. Пожилой мужчина перебирал движок старенькой советской «инвалидки».

– Пересечем Трудовую, Народную – выйдем к городскому рынку, – сообщил Казанцев. – Он между Народной и Советской. Думаю, еще работает, – лейтенант бегло посмотрел на часы. – Прикупиться бы надо, товарищ капитан. Курево, еда, все такое. Не понравилась мне местная столовка. Есть, как говорится, можно, но отравишься.

Боец был прав. Каша, усвоенная организмом, имела «туалетный» вид и странный вкус, далекий от слова «съедобно».

Улицу Трудовую перешли в районе чулочно-носочной фабрики, закрытой на большой амбарный замок. Из-за ограды бдительно смотрел престарелый сторож. Производство на освобожденных территориях восстанавливалось поэтапно, разорваться советская власть не могла. На Народной сохранились довоенные таблички. Эту улицу немцы не стали переименовывать – видимо, слово не вызывало идеологического неприятия. Казанцев повел группу сомнительным проулком, заявив, что так короче. Только шагнули за угол, стали свидетелями некрасивой сцены. Два субъекта криминальной наружности – в кепках, натянутых на глаза, в засаленных пиджаках – прижали к забору испуганного мужчину в шляпе. Сущая классика! У одного из хулиганов в зубах была зажата папироса. Он держал гражданина за ворот, другой рукой обшаривал внутренние карманы и похабно ухмылялся. Приятель с той же гадкой ухмылкой щекотал живот жертвы ножичком. Бедняга не сопротивлялся, догадывался о последствиях. Очки в круглой оправе сползали с носа. Гражданин еле дышал, трясясь от страха. В стороне валялся распахнутый портфель – из него высыпались бумаги. Видно, не нашлось ничего интересного. Хулиган засмеялся, выуживая из кармана жертвы кожаный портмоне.

– Милиция, ни с места! – вдруг вскричал Окулинич и бросился смягчать криминогенную ситуацию в городе.

«Только этого не хватало, – мелькнула мысль у Хабарова. – При чем здесь милиция?»

Двое обернулись, оскалились. Выпало портмоне из дрогнувшей руки субъекта. Окулинич выхватил пистолет, и это бандитам не понравилось.

– Шнырь, атас, мусора! – Налетчик от испуга чуть не проглотил папиросу, отпрыгнул от гражданина в шляпе и прыжками бросился в переулок, откуда минуту назад они атаковали свою жертву.

Второй замешкался, хотел подобрать кошелек. На него налетел Окулинич, отбросил к забору.

– Дай-ка я тоже вмешаюсь, – пробормотал Казанцев и побежал в переулок.

Загремели какие-то баки, посыпался мусор. Оставшийся бандит медленно встал, затравленно озираясь. Вдруг он упал на колено, чтобы поднять нож. Окулинич пнул его по руке. Тот взвыл от пронзительной боли, упал на костлявый зад и привалился к забору, с ненавистью таращась на обступивших его людей. Дернулся – получил по почкам и снова утихомирился, только щерился, демонстрируя зуб из серого металла.

– Чего надо, суки? – процедил урка. – Никакие вы не милиционеры, волчье позорное.

«Какие мы наблюдательные, – оскалился Окулинич, – а если не милиционеры, почему волчье позорное?» За спиной опять раздался грохот – чертыхаясь и спотыкаясь о битые кирпичи, из переулка выбрался Казанцев.

– Ушел, гаденыш. Прыгает, как заяц, не угнаться за ним.

Напрасно обернулись. Фиксатый улучил момент, подскочил. Ахнувший Алексей только и успел отпустить пинка под зад. Вопя благим матом, урка пролетел пару метров, но не упал – оттолкнул ошеломленного Казанцева и пропал за углом. Все произошло в считаные мгновения, сотрудники оторопели. А когда пришли в себя, поздно было рвать и метать. Окулинич дернулся, но плюнул, махнул рукой.

– Нехорошо, товарищи, есть над чем работать, – покачал головой Хабаров. – Действуем неслаженно, допускаем грубые ошибки.

– При всем уважении, товарищ капитан, – буркнул Казанцев, потирая отбитое колено, – но вы даже пальцем не пошевелили.

– А вы на что? Такая простая задача. Ладно, мы не милиция, чтобы бороться с уличной преступностью.

Гражданин в шляпе все еще трясся. Он сидел на коленях и сгребал в портфель рассыпавшиеся бумаги. Очки свалились с носа, он заморгал, стал шарить по земле рукой, нашел утрату, нацепил на нос. Щелкнул застежкой портфеля и бросился поднимать портмоне.

– Господи, как я благодарен, товарищи… – заикаясь, пробормотала несостоявшаяся жертва. – Они бы убили меня, это такие люди, для которых человеческая жизнь ничего не стоит… Ума не приложу, откуда они взялись, шел, никого не трогал, налетели, как коршуны, прижали к стеночке… Спасибо вам огромное, товарищи…

Он распрямился, облизнул губы. Не сказать, что гражданин выглядел карикатурно, но как-то необычно для этих мест. Явный интеллигент – такие не только сдачи не дадут, но и матом не ругнутся. Щекастая физиономия, очки, дурацкая шляпа. Плащ был расстегнут, одна из пуговиц болталась на честном слове. Он носил короткие, как у клоуна, брюки – из них торчали носки. Оперативники с любопытством разглядывали испуганного человечка.

– Я Сикорский, – поспешил представиться гражданин. – Инженер Сикорский Даниил Евгеньевич, имею научную степень по химии, сам из Сестрорецка, прибыл в Гдышев с тамошнего химического завода. Буду работать на «Вымпеле», имею приглашение возглавить один из научных отделов… Прибыл только позавчера, пока плохо ориентируюсь в городе, шел на съемную квартиру, которую подготовило начальство, – и вот пожалуйста…

– Военная контрразведка Смерш, гражданин Сикорский. – Алексей показал удостоверение.

Обладатель знаменитой фамилии снова начал зеленеть. Слово из пяти букв, произнесенное незнакомцем, было не самым желательным в этой стране.

– О, мой бог… вы собираетесь задержать меня, товарищ? – голос инженера окончательно сел.

– А есть основания? – строго спросил Алексей.

– Что вы, конечно, нет… Я законопослушный гражданин, никогда не делал ничего предосудительного, буду работать в закрытом отделе при заводе… но пока еще не работаю, официально трудоустроен с понедельника… А эти бумаги в портфеле… – Сикорский стал судорожно клацать застежкой. – Это мои личные рабочие записи, в них нет ничего секретного. Неужели я бы вынес с завода что-то секретное? – Сикорский стал вытаскивать свои бумаги.

– Оставьте, Даниил Евгеньевич. Нам нет дела до ваших бумажек. Можете идти. А в следующий раз старайтесь выбирать более людные маршруты. Впрочем, вы уже научены, вижу по лицу.

– Да, спасибо вам огромное, всего хорошего, – мужчина, озираясь, засеменил прочь.

– Ох уж эта вшивая интеллигенция, – бросил, сплевывая, Окулинич. – Не люди, а беспомощные дети. Слово скажешь – уже трясутся. А без них ведь нельзя – кто, если не они, будет продвигать советскую науку?

– Хоть это понимаешь, – усмехнулся Хабаров. – Размяли кости, товарищи офицеры? Веди, Казанцев, на рынок, а то рискуем остаться без ужина.

Базар шумел на пустыре, опоясанном забором. Здесь установили торговые ряды, несколько киосков. На северной части пустыря жались в кучку складские строения. Торговцы еще не разошлись, покупателей тоже хватало. Изобилия не наблюдалось, цены были конские, но хоть какая-то отдушина для задавленного нехваткой продуктов народа. Продавали прошлогоднюю картошку, брюкву, свеклу, репу. В киоск с мясными изделиями выстроилась очередь. Худая, как швабра, «коммерсантка» выставляла на лоток банки с квашеной капустой – возможно, еще довоенные. Горожане несли на базар ненужные вещи: книги, одежду, предметы обихода надеясь обменять их на продукты.

Алексей медленно ходил по рядам, присматривался. Здесь требовалась повышенная бдительность. По рядам шныряли малолетки, прекрасно знающие, как забраться в чужой карман; мелькали и взрослые личности сомнительного вида – явно не те, кого можно попросить подержать кошелек. Подчиненные, оторвавшись от командира, купили за бешеные деньги курево. Капитан прошел два ряда, тоже приобрел две пачки «Беломора». Торговка с безобидным лицом из-под полы продавала водку, шепотом поинтересовалась, не хочет ли товарищ приобрести по дешевке пару бутылок, очень вкусные и недорого – всего двадцать рублей.

– А что вы хотели, товарищ? – насупилась торговка. – В магазине пять, но когда вы в последний раз видели водку в магазине?

Алкогольной зависимостью Хабаров не страдал – хотя случались периоды, когда выпить хотелось пуще жизни. Он прошел мимо, погрозив торговке пальцем – дескать, наведу на тебя борцов с расхитителями социалистической собственности. Грустный пенсионер со следами застарелой оспы на лице продавал книги. Судя по худобе, он ел не каждый день. Алексей полистал «Аэлиту» Алексея Толстого. В самом деле, собраться как-нибудь, наплевав на дела, рвануть на Марс… Мужчина оживился, привстал на своей табуретке.

– Покупайте, товарищ, очень интересная книга. Редчайший экземпляр, издан в Петрограде в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Уверяю вас, таких в природе осталось несколько штук. Прошу недорого, всего два рубля. Ну, хорошо, рубль пятьдесят.

– Держите, – Алексей сунул мужчине две купюры, и тот рассыпался в благодарностях. Место для книжной продукции торговец выбрал неудачно. Справа торговали картошкой, слева рыбой. Запах царил убийственный. Рыба пролежала день – пусть не жара, но все равно приятного мало.

– Архипыч, это не картошка, а горох какой-то, – жаловалась покупательница справа, – ты часом не охренел такое продавать, да еще и за четыре целковых? Ее почистишь – так вообще с палец останется!

– А ты не чисти, Семеновна, так жри, – хихикнул продавец. – Никто еще не помер от картофельной кожуры. И щеки не надувай, не поможет. Ну хорошо, брать будешь – скину по двадцать копеек с килограмма. Но только если брать будешь. А нет – ступай себе лесом, много вас здесь таких, голодающих…

Слева тоже происходил диалог.

– Товарищ, подскажите, где тут снять жилье на неделю? Можно комнату, но только недорого и чтобы никаких алкашей по соседству.

Алексей перелистнул страницу, скосил глаза. Женщина подошла к торговцу рыбой. Она была сравнительно молода, темноволосая, одета в серую ворсистую юбку и такую же кофту. Дама прижимала к себе замшевую сумку, крепко ее держала.

– О, это по адресу, сударыня, – обрадовался торговец. – Именно то, что вам нужно. Соседняя улица, вид на море, а все соседи – исключительно порядочные люди. Летняя кухня в моем дворе, – раскрыл суровую правду мужчина. – Вы не бойтесь, мы с женой ею не пользуемся, там все есть, а предыдущий жилец как раз вчера съехал.

Женщина с сомнением морщила нос. Торговец настаивал: с предыдущего жильца брал по пять рублей, а с такой хорошей барышни готов брать по четыре – и создать ей самые комфортные условия.

– Ну хорошо, – женщина помялась, – наверное, я соглашусь…

– Тогда подходите через пару часов: Трудовая, 3, ей-богу, не пожалеете…

Торговец повеселел, видимо, уже подсчитывал свалившиеся на голову миллионы. Перехватив задумчивый взгляд контрразведчика, смутился.

– Что-то хотите, товарищ? Подслушиваете чужие разговоры?

– Неплохо устроились, – сухо улыбнулся Алексей. – Получаете доход, продавая рыбу сомнительного качества; плюс сдаете внаем помещения, дарованные вам государством.

– Да как вам не совестно, любезный! – начал возмущаться «гешефтмахер» местного разлива. – Разве это запрещено – пускать к себе людей, у которых нет крыши над головой? Разве это деньги? Это же слезы! А рыбу, между прочим, я ловлю своими руками, что тоже не запрещается, а излишки привожу на базар, чем вношу посильный вклад в решение продовольственной проблемы! Вы только попробуйте эту копченую камбалу. Клянусь, вы ничего вкуснее в жизни не ели. Попробуйте, попробуйте, а потом говорите! Обещаю, завтра снова за ней придете!

Камбала действительно выглядела сносно. А также корюшка и ряпушка в соседних лотках. Излишки вылова, видимо, раз в двадцать превышали личные потребности рыбака.

– На удочку ловите? – хмыкнул Алексей, извлекая купюру.

Женщина засмеялась, ее глаза заблестели. Но быстро стерла с лица улыбку, нахмурилась. Торговец что-то пробормотал, заворачивая покупку в газету. Хабаров сунул сверток под мышку, улыбнулся женщине и откланялся. Возможно, она смотрела вслед, но он не стал оборачиваться.

В отделении милиции к концу рабочего дня было пусто. Патрульные разъехались, остальные попрятались. Врио начальника отделения РКМ майор Остапенко находился на рабочем месте. «Ваше счастье, товарищ майор», – подумал Алексей. Остапенко сидел за печатной машинкой и бил по клавишам одним пальцем, делая большие паузы между ударами. Это был лысоватый грузный мужчина с рыжими усами.

– Прекращайте эту тягомотину, майор, а то смотреть тошно. – Алексей сунул милиционеру под нос удостоверение.

– Ах да, – спохватился майор и вскочил. – Нам сообщили о вашем прибытии. Присаживайтесь, товарищ капитан. Чай, кофе, какао с сушками?

– Ничего себе ассортимент, – восхитился Алексей. – Богато живете, товарищ майор. В отделении ГБ мне даже теплой воды не предложили.

– Так снабжают, мы не виноваты, – развел руками Остапенко. – По домам не растаскиваем, с этим делом у нас строго.

– Не сомневаюсь. Спасибо, ничего не нужно. Если знаете о нашем прибытии, значит, знаете и причину, по которой мы прибыли. Мы расследуем обстоятельства смерти товарищей Сорокина, Корчинского и Перфилова. От вас мне нужен устный отчет – обстоятельства, первые итоги, соображения, достижения в расследовании.

С последними явно не ладилось – майор соорудил удрученную мину.

– Знаете, мы все в шоке… В это невозможно поверить, такая невосполнимая утрата… Мы все прекрасно знали этих товарищей – верные ленинцы, профессионалы своего дела, просто хорошие люди… С Петром Аркадьевичем Перфиловым мы беседовали буквально накануне его гибели, обсуждали прием на работу новых сотрудников – двое местных жителей, бывшие фронтовики, комиссованные по ранению, изъявили желание стать милиционерами…

– Василий Фомич, – перебил Хабаров, – я не сомневаюсь в личных и профессиональных качествах погибших. Давайте по существу. Нечего сказать – имейте смелость это признать.

– Мы работаем, товарищ капитан, – взгляд собеседника отяжелел. – Но люди не успевают, им приходится разрываться, метаться по городу. От меня постоянно требует отчеты вышестоящее начальство – а в канцелярии даже секретаря нет, слегла с тяжелым гриппом…

Впрочем, далее майор не растекался по древу, излагал лаконично и внятно. Одна беда – не сказал ничего нового. «Показания» Корбина и Остапенко в целом сходились. Назывались уже знакомые адреса, обстоятельства, при которых были найдены трупы.

– Да, все указывает на то, что действовал один человек. Наш эксперт-криминалист товарищ Эткин в этом почти не сомневается. Улик на местах преступлений не найдено. Это прискорбно, но свидетельствует, что мы столкнулись с опытным преступником – он не оставляет следов и никому не попадается на глаза.

– Почему же, Василий Фомич. Убийца постучал в дом Корчинского, его могла видеть сожительница Елизавета Петровна… Кстати, почему он сразу не убил товарища Корчинского? Тот вернулся к любовнице, шепнул, что пришли к нему, он переговорит и скоро вернется.

– Все не так, – покачал головой Остапенко. – Показания Елизаветы Петровны были сумбурны, но все прояснилось. Корчинский не открывал ночному посетителю, говорил с ним через дверь. Потом вернулся в спальню… и дальше, как вы сказали. Но можно сделать вывод: Владимир Романович знал этого человека.

– Странно, – пожал плечами Алексей. – Положительный во всех отношениях, верный ленинец – и водит знакомство с такими людьми?

– Не знаю, что ответить, – честно признался майор и покраснел. – Враг умен и хитер, грамотно маскируется…

– Опять же трагическая история с первым секретарем. Его охранял сотрудник МГБ – должен был видеть, кто ворвался в дом. Истомин настолько плох, что не может отвечать на вопросы?

– Да, он без сознания. Истомина пытались привести в чувство, но врач сказал, что этими действиями мы только убьем его. Человек очнется… когда-нибудь – и все расскажет. А в первом трагическом случае – я имею в виду гибель товарища Перфилова – нет никаких свидетелей, во всяком случае, нам о них неизвестно. Возможно, убийца перелез через забор, после чего постучал в дверь…

– И Петр Аркадьевич ему сразу же открыл, – проговорил Алексей. – То есть и он был знаком со своим убийцей?

– Не понимаю, куда вы клоните, – рассердился Остапенко. – Есть масса причин, почему Петр Аркадьевич открыл дверь. Его могли обмануть, представиться гонцом из нашего отдела… Но вы правы, дверь он открыл сам. Мы проверили – следов взлома на замке нет.

– Из чего стреляли?

– Товарищ Эткин уверен: из «ТТ» с глушителем. Скорее всего, отечественный «БраМит». Найдены пули и гильзы от патрона калибра семь шестьдесят два миллиметра.

– Что со светом в домах?

Василий Фомич не стал переспрашивать – сообразил.

– Понимаю, куда вы клоните. Когда мы прибыли к дому Петра Аркадьевича, свет в горнице не горел. Возможно, он его включил, прежде чем открыть, но потом убийца выключил, чтобы не привлекать внимание. В случае с товарищем Корчинским вообще не пользовались электричеством – его убили на улице. С товарищем Сорокиным… Свет был выключен в спальне, а в «предбаннике» горел. Сменщик Истомина пришел в семь утра – еще не рассвело. Он и поднял тревогу, обнаружив труп и раненого коллегу. Предвосхищаю ваш следующий вопрос: в Петра Аркадьевича стреляли с близкого расстояния – на затылке остались следы пороха. В товарища же Корчинского стреляли с дальней дистанции – убийца отступил к кустам, пока его ждал, не хотел обращать на себя внимание. Была ночь, но мало ли, а ограда на участке не сплошная…

– Сколько раз убийца выстрелил в каждую из своих жертв?

– По одному разу в каждого человека, – вздохнул Остапенко. – Это меткий стрелок. Но гильзы с собой не забирал – не посчитал нужным. Да и где их искать-то в темноте.

– Рождается резонный вопрос, Василий Фомич. Почему Корчинского и Перфилова не охраняли, а охрана товарища Сорокина была формальной?

Майор, как ни странно, не смутился.

– Не ко мне вопрос, товарищ капитан. Я только выполняю приказы и распоряжения, с инициативами не выступаю. Погибшие, насколько знаю, отказались от охраны, считали, что их жизни ничто не угрожает. Любили, как говорится, быть в народе, жить как все. Еще имеются вопросы?

– На сегодня это все, Василий Фомич.

– Тогда, если позволите, у меня есть вопрос… Ваша группа прибыла в Гдышев для расследования упомянутых злодеяний. Означает ли это, что ваше ведомство забирает у нас это дело?

– Ни в коем случае, Василий Фомич. Существует термин – параллельное расследование. Вы продолжаете работать, но при этом не ставите нам палки в колеса, сообщаете обо всем, что узнали, и оказываете содействие. Доходчиво объяснил?

– Еще как, – вздохнул Остапенко.

– Не волнуйтесь, чужих лавров нам не надо. Передайте своим людям, чтобы не чинили препятствий и не прятали улики. Могли бы порадоваться, товарищ майор. Помощники вам едва ли помешают. Вы не продвинулись ни на дюйм за три дня. И есть подозрение, что не продвинетесь. А ответственность за нераскрытое дело нести придется – перебито, как ни крути, все руководство города. На этой минорной ноте позвольте попрощаться, спокойной ночи и приятных снов…