Текст книги "Бабочка в ладони"

Парадокс греха осуждения заключается в том, что взявшись судить о недостатках и грехах другого человека мы на самом деле судим себя, хотя, как правило, даже не подозреваем об этом. Осуждая кого-либо, мы устанавливаем некий уровень нравственной оценки человеческого поведения, ниже которого и сами не имеем права опускаться. Скажем, осудив в душе грубияна-начальника орущего на подчиненных по поводу и без повода, мы тем самым, и для себя определяем категорическую недопустимость подобного поведения. Однако, вернувшись с работы домой, можем тут же сорвать накопившиеся за день раздражение и усталость на ни в чем не повинных родственниках. И поэтому осуждение, которое днем было адресовано нами несдержанному начальнику, теперь с полным правом должно быть употреблено по отношению к нам самим. Так проявляет себя удивительный закон духовной жизни, который преподобный Иоанн Лествичник формулировал следующим образом: Если в самом деле истинно, что …каким судом судите, таким будете судимы (Мф 7:2), то конечно, за какие грехи осудим ближнего, телесные или душевные, в те впадем сами; и иначе не бывает.

Причина такой жесткой зависимости проста: в другом человеке мы можем опознать и осудить лишь те греховные наклонности, которые уже есть в нас самих. Мы не видим души человека, не знаем его внутреннего мира, поэтому очень часто приписываем чужим поступкам то значение, которое нам подсказывает наш собственный греховный опыт. Так, например, увидев человека, входящего среди ночи в круглосуточный магазин, бандит может принять его за своего коллегу, который собрался ограбить эту лавочку. Пьяница, глядя на этого же позднего покупателя, решит, что тот прибежал за очередной порцией выпивки.

А любитель амурных приключений подумает, что этот человек собрался к любовнице и хочет купить по дороге торт и цветы. Каждый судит о нем в меру своих представлений, обусловленных их собственным навыком к тому или иному виду греха. А человек-то всего-навсего пришел купить молока для больной дочки…

Так чего же он стоит, такой наш суд? Ведь все, что мы можем знать друг о друге, по большому счету укладывается в эту печальную схему: мы видим лишь внешность чужих дел, но совершенно не представляем себе их смысла и внутренней мотивации. Наблюдая чужие поступки, мы наивно пытаемся по ним дать справедливую оценку человеку и его делам. Но не так судит Бог, который смотрит не на дела, а на сердце человека, знает все обстоятельства его жизни, движения его души, и совсем по-другому оценивает даже то, что, вне всякого сомнения, является грехом в наших глазах.

Очень хороший пример, поясняющий как это может быть, приводит в своих поучениях преподобный Авва Дорофей, христианский подвижник живший в седьмом веке. Он рассказывает, как на невольничьем торге были выставлены на продажу две совсем маленьких девочки, и одну из них купила благочестивая христианка, мечтающая воспитать ее в чистоте и благоухании святых заповедей Христовых.

Другую малышку купила развратная блудница, с тем, чтобы научить ее своему мерзкому ремеслу. И, конечно, же, первая девочка выросла чистой душой и телом, боголюбивой и исполненной всяческих добродетелей. А вторая… Вторую ее злая наставница сделала орудием дьявола, научив самым изысканным и грязным видам разврата.

И вот, Авва Дорофей восклицает: «Обе были малы, обе проданы, не зная сами, куда идут, и одна оказалась в руках Божиих, а другая впала в руки диавола. Можно ли сказать, что Бог равно взыщет как с одной, так и с другой? Как это возможно! Если обе впадут в блуд или в иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение?

Возможно ли это? Одна знала о Суде, о Царствии Божием, день и ночь поучалась в словах Божиих; другая же, несчастная, никогда не видала и не слышала ничего доброго, но всегда, напротив, все скверное, все диавольское; как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?

Итак, никакой человек не может знать судеб Божиих, но Он один ведает все и может судить согрешения каждого, как Ему Единому известно».

«Ненавидь грех, но люби грешника» – вот принцип православной аскетики, не позволяющий отождествлять человека с его злыми делами. Но даже ненависть к чужому греху может оказаться духовно опасной, а тот, кто внимательно рассматривает поведение других, и сам рискует через осуждение греховных поступков незаметно для себя впасть в осуждение того, кто их совершает. В Древнем Патерике упоминается поучительный случай подобного рода.

Один старец святой жизни, узнав о некоем брате, что он впал в блуд, сказал: «О, худо он сделал». Через некоторое время Ангел принес к нему душу согрешившего и сказал: «Посмотри, тот, кого ты осудил, умер; куда же прикажешь поместить его – в Царство, или в муку?» Потрясенный этим святой старец все оставшееся время своей жизни провел в слезах, покаянии и безмерных трудах, молясь, чтобы Бог простил ему этот грех.

Старец осудил не брата, а лишь его поступок, но Господь показал ему недопустимость даже такого, казалось бы, справедливого и праведного суда.

Грех достоин ненависти, но каждому, желающему своего спасения необходимо научиться ненавидеть грех, прежде всего – в себе самом. О чужих же грехах и о правильном отношении к ним Авва Дорофей писал следующее: «Действительно случается, что брат погрешает по простоте; но имеет одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни, – а ты судишь, и осуждаешь его, и отягчаешь душу свою. Если же и случилось ему преткнуться, почему ты знаешь, сколько он подвизался и сколько пролил крови своей прежде согрешения? Теперь согрешение его является пред Богом, как бы – дело правды. Ибо Бог видит труд его и скорбь, которые он, как я сказал, подъял прежде согрешения, и – милует его. А ты знаешь только сие согрешение, и тогда как Бог милует его, ты – осуждаешь его и губишь душу свою. Почему ты знаешь, сколько слез он пролил о сем пред Богом? Ты видел грех, а покаяния его не видел».

Даже очень грязный человек может почувствовать себя чистым и опрятным, если встретит бедолагу, еще более грязного и неряшливого, чем он сам. Беда в том, что наша поврежденная грехом природа все время стремится к самоутверждению за счет признания другого человека более низким, плохим, греховным. И еще одна лазейка для этого больного стремления очень часто видится нам в словах Нового Завета об обличении греха:

«Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить» (Еф 5:10–12).

Казалось бы, вот – прямая санкция на осуждение чужих грехов, подкрепленная авторитетом Священного Писания. Однако, не стоит торопиться с выводами. Прежде чем приступить к обличению злых дел, всем стремящимся к подобного рода деятельности следовало бы сначала ознакомится с мыслями духовно опытных подвижников по этому поводу:

«Обманутые ложным понятием о ревности, неблагоразумные ревнители думают, предаваясь ей, подражать святым отцам и святым мученикам, забыв о себе, что они, ревнители, – не святые, а грешники. Если святые обличали согрешающих и нечестивых, то обличали по повелению Божию, по обязанности своей, по внушению Св. Духа, а не по внушению страстей своих и демонов. Кто же решится самопроизвольно обличать брата или сделать ему замечание, тот ясно обнаруживает и доказывает, что он счел себя благоразумнее и добродетельнее обличаемого им, что он действует по увлечению страстью и по обольщению демоническими помыслами».

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

«Правду говорить дело хорошее, когда нас призывает к тому обязанность или любовь к ближнему, но сие делать надобно, сколь возможно, без осуждения ближнего и без тщеславия и превозношения себя, как будто лучше другого знающего правду. Но при том надобно знать людей и дела, чтобы вместо правды не сказать укоризны и вместо мира и пользы не произвести вражды и вреда».

Святитель Филарет (Дроздов)

Нетрудно заметить, что два авторитетнейших учителя нашей Церкви, жившие во второй половине 19 века, независимо друг от друга высказывают практически одну и ту же мысль: не стоит обличать грешников, если только ты не был специально призван к этому Богом и не очистил свое сердце от страстей. Но если обратиться к древним Отцам, то их мнение по данному поводу будет еще более категоричным:

Никому не выставляй на вид каких-либо его недостатков, ни по какой причине. …Не укоряй брата своего, хотя бы ты видел его нарушителем всех заповедей, иначе и сам впадешь в руки врагов своих.

Преподобный Антоний Великий

Покрой согрешающего, если нет тебе от сего вреда: и ему придашь бодрости, и тебя поддержит милость Владыки твоего.

Преподобный Исаак Сирин

Никого не укоряй, ибо не знаешь, что случится с самим тобою. …Изреки слово утешения душе нерадивой, и Господь подкрепит сердце твое.

Преподобный Ефрем Сирин

Однажды братия спросили преподобного Пимена Великого: «Авва, следует ли, видя согрешение брата, умолчать и покрыть грех его?» – «Следует, – отвечал преподобный Пимен. – Если покроешь грех брата, то и Бог покроет твой грех».

– «Но какой же ответ ты дашь Богу, что, увидев согрешающего, не обличил его?» – снова спросили у него. Он отвечал: «Я скажу: «Господи! Ты повелел прежде вынуть бревно из своего глаза, а потом извлекать сучок из глаза брата – я исполнил повеление Твое».

И если в вопросе обличения грешников мы не пожелаем уподобляться Пимену Великому, то с большой степенью вероятности рискуем уподобиться Михаилу Самюэлевичу Паниковскому, который, обличая бухгалтера Берлагу, тихо радовался тому, что на свете есть личности еще более жалкие и ничтожные, чем он сам.

Когда душевнобольной человек на выставке облил кислотой и изрезал ножом полотно Рембрандта, никому не пришло в голову усомниться в художественных достоинствах изуродованной картины. Все понимали, что даже в таком, поврежденном виде, она все равно остается выдающимся творением великого художника. Поэтому ее не выбросили на свалку, а бережно отреставрировали, стараясь сохранить уцелевшие фрагменты и восстановить уничтоженные. Такое трепетное отношение к произведению искусства понятно даже неспециалисту и не требует особых комментариев.

Но ведь точно так же и любой человек является выдающимся творением Божиим, хотя и поврежденным грехом и дьяволом, но все же – прекрасным и чистым в своей основе. И даже тот факт, что человек сам калечит себя собственными грехами, не может служить основанием для его осуждения. Можно ли осуждать безногого инвалида за его увечье, даже если совершенно точно знаешь, что ноги он отморозил спьяну? Наверное, можно, но только в том случае, если у самого осуждающего отморожено сердце.

Преподобный Иоанн Лествичник писал: «Если бы ты увидел кого-либо согрешающего даже при самом исходе души из тела, то и тогда не осуждай его; ибо суд Божий неизвестен людям. Некоторые явно впадали в великие согрешения, но большие добродетели совершали втайне; и те, которые любили осмеивать их, обманулись, гоняясь за дымом и не видя солнца».

К сожалению, в мире очень много зла. Поэтому гоняться за дымом чужих грехов можно всю жизнь, но ведь совсем не для этого она была нам дана.

В сказке французского летчика Антуана Экзюпери одинокий король говорит Маленькому Принцу удивительные слова: «…суди сам себя. Это самое трудное. Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр». Христианство призывает людей именно к такой мудрости – научиться осуждать лишь собственные грехи, оставляя чужие ошибки и несовершенства праведному и милосердному суду Божию.

Зачем современному человеку христианство?

В поисках любви

Письмо в редакцию: Господь говорил, что есть заповедь – возлюби Господа и ближнего как самого себя. А если человек не умеет любить ни ближних, ни себя, ну нет у него такого опыта, если он вырос во враждебной среде, среди ненависти и корысти?… Не было такого опыта в родной семье, где все друг друга ненавидели или использовали, не было его и потом, (так сложилось, долго рассказывать)… Как же этому научиться? И возможно ли научиться любить, если не понимаешь, что это означает? Как заповедь эту исполнить, если этот глагол ни о чём не говорит…

Как это ни печально признавать, но неспособность любить является общим диагнозом для всего человечества. Чтобы убедиться в этом, совсем необязательно заглядывать в душу всем и каждому. Даже самый поверхностный взгляд на историю любого народа, да и на мировую историю в целом, приводит к неутешительному выводу: люди гораздо более склонны обижать и мучить друг друга, чем – любить. Войны, революции, кровавые междоусобицы, убийства, насилие… На этом историческом фоне сам разговор о любви к ближнему может показаться лишь некой возвышенной идеей, так и не осуществленной на практике.

Но не одна только история дает повод к подобному пессимизму.

Литература также представляет нам целый ряд героев, чья неспособность любить является их главной художественной характеристикой.

Тут и молодой повеса Евгений Онегин, с холодной легкостью отвергший искреннее и чистое чувство провинциальной девушки, а после – невесть с чего вдруг застреливший своего лучшего друга. Тут и отважный Григорий Александрович Печорин, с помощью нехитрой, но подлой интриги похитивший несчастную черкесскую княжну, которая надоела ему спустя четыре месяца и вынуждена была своей жизнью заплатить за романтические забавы скучающего искателя приключений.

Но если отсутствие способности к любви у этих двух героев русской литературы еще можно как-то попытаться объяснить схожестью их характеров и общей наклонностью к скуке, то третий персонаж, которого хотелось бы упомянуть в этой связи, напрочь вываливается из подобного объяснения.

Жизнерадостный прохиндей Остап Бендер – кипучий, деятельный и совсем несклонный к самокопанию, как это ни странно, в отношениях с женщинами с точностью повторяет «подвиги» своих литературных предшественников, упомянутых выше. Сначала, подобно Печорину (влюбившему в себя Мери, а затем, бросившему ее), Великий Комбинатор позорно убегает от полюбившей его дочери старого ребусника, а после, (как и прозревший к концу романа Онегин), безуспешно пытается напомнить оставленной им девушке о ее былой любви.

Два самых известных литературных меланхолика и веселый жулик оказались удивительно похожи в своей неспособности любить. В чем же тут дело? Почему столь разные типы людей в важнейшей сфере своего бытия оказываются так одинаково и фатально несостоятельными?

Рассуждать об этом с различных точек зрения можно довольно долго. Однако если обратиться к христианству, ответ на такой вопрос найти совсем несложно.

В Евангелии Христос ясно говорит, что потеря любви является прямым следствием уклонения человека от исполнения заповедей Божиих: …по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф 24:12). Здесь очень важно уточнить, что само слово «беззаконие» в отношении заповедей имеет не юридический смысл по принципу: ты нарушил закон, Бог тебя за это накажет. Христианство говорит совсем о другом, духовном законе, который правильнее было бы сопоставить с законами физики, химии, биологии и любой другой естественной науки. Ведь если человек нарушая законы собственного естества попытается сесть на раскаленную плиту, лизать железо на морозе или пить серную кислоту, то вряд ли кому-либо придет в голову назвать печальные, но вполне естественные последствия такого беззакония – наказанием Божиим. То же самое происходит, когда человек пренебрегает духовными законами своего бытия. В сущности, все заповеди Евангелия как раз и являются такими законами, в которых даны вовсе не какие-то формальные и внешние по отношению к человеку требования. Нет, в заповедях Господь лишь открывает нам принципы здорового существования нашей духовной природы, некую норму человечности, при соблюдении которой человек не будет вредить собственному естеству. Ну, в самом деле, разве вызовет у кого-то протест утверждение о том, например, что зависть или обида наносят вред, прежде всего – самому человеку? Или, что гневливый человек сам себе укорачивает жизнь? Да любая, даже самая далекая от христианства психологическая школа безоговорочно подтвердит сегодня истинность этих мыслей! Слова «грех» и «беззаконие» в Евангелии означают нарушение принципов нормального человеческого существования, которое неизбежно влечет за собой страдание, разрушение, смерть.

В сущности, все заповеди лишь выявляют различные грани главного призыва Евангелия, который, наверное, известен любому культурному человеку …любите друг друга (Ин 34:13). Ведь на того, кого любишь, не станешь гневаться, ему не будешь завидовать, простишь ему любую обиду и никогда не возьмешься его осуждать. Таким образом, в заповедях изложены не какие-то, пускай возвышенные, но отвлеченные истины, а – принципы деятельного проявления той самой любви, которой нам так не хватает в нашей жизни. Но что же происходит, если человек нарушает эти принципы? Об этом нетрудно догадаться по нехитрой аналогии: а что бывает, когда человек нарушает законы физики и пытается разжечь костер посильнее, усердно поливая его водой? Ответ очевиден: огонь погаснет. Ровно то же самое происходит и с любовью в сердцах тех людей, которые нормой своей жизни сделали нарушение закона любви, то есть – грех.

И если внимательно рассмотреть литературные истории жизни Онегина, Печорина и Остапа Бендера, то причину их неспособности к любви увидеть совсем несложно.

Так, по словам Пушкина, бедный Евгений самые чистые и естественные порывы молодости потратил на блудные похождения и бесконечные любовные интрижки

 
…в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
 

За восемь лет такой беспорядочной жизни Онегин довел себя до весьма печального состояния, когда женщина перестала быть для него тайной, желанной целью и радостным открытием:

 
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут – мигом утешался;
Изменят – рад был отдохнуть.
Он их искал без упоенья,
А оставлял без сожаленья,
Чуть помня их любовь и злость.
 

Еще страшнее выглядит внутренняя жизнь Печорина, вернее, то, что он сам сделал с этой своей жизнью. Ведь не так уж и лицемерит Григорий Александрович, когда, рисуясь перед княжной Мэри, проговаривает свое жизненное кредо: «Я был готов любить весь мир, – никто меня не понял: и я выучился ненавидеть». Здесь герой честно признает любовь ко всему миру – нормальным состоянием здорового, неиспорченного человека. Правда, вину за утрату им этого здорового состояния Печорин пытается полностью переложить на окружающих. Но путь этот тупиковый и бесплодный. Ведь если мою душу искалечили другие люди, значит, и приводить ее в порядок должен не я, а они. Собственно, такой вывод и делает Лермонтовский герой: «…если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви». Поставив способность к любви в зависимость от нравственности окружающих, Печорин полностью отсек для себя возможность исцеления, и пришел в поистине ужасное состояние, когда страдания другого человека, да и сама жизнь его, становятся лишь забавой, топливом для эмоций, хоть как-то теребящих ледяное сердце «Героя нашего времени»:

«А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость».

Счастье как – насыщенная гордость! Бедный Печорин… Если бы он только знал, что гордость в принципе ненасыщаема и никогда не удовлетвориться тем состоянием, в котором находится человек, сколь бы высоко он не вознесся. По учению Церкви, нет более страшного нарушения закона любви, чем гордость, медной стеной отделяющая человека от всего мира, от других людей и от Самого Бога. Чтобы убедиться в истинности этого утверждения, достаточно просто перечитать страшные строки из дневника Печорина, приведенные выше.

Ну а неутомимый охотник за денежными знаками, Остап Бендер, лишил себя способности к любви иным методом, правда, не менее разрушительным, чем блуд или гордость. На что же этот симпатичный литературный герой потратил весь пыл своей энергичной натуры, куда употребил таланты, которыми так щедро наделили его авторы? Об этом, лучше всего сказал сам Великий Комбинатор в претенциозной эпитафии самому себе: «Он любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка». Вполне откровенный и точный диагноз. Любовь к деньгам в христианской традиции носит название сребролюбия. А о том, какую разруху производит сребролюбие в душе человека прямо сказано в одном из посланий апостола Павла: А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые… сами себя подвергли многим скорбям. (1 Тим 6:9-10)

В эту короткую цитату полностью укладывается вся трагикомическая история Остапа Бендера. История человека, который в погоне за деньгами растратил свои многочисленные способности и энергию молодости, не создал семьи, не приобрел друзей… И даже деньги, которые он, в конце концов, сумел получить, не согрели его душу и не принесли счастья. Потому что не может стать счастливым тот, кто не способен любить.

Конечно, все эти герои не более, чем плод писательской фантазии. Но ведь в том и притягательность настоящей литературы, что в рассказе о вымышленных героях она показывает нам такие состояния человеческой души, на которые уже вполне реально отзывается наше сердце, наша совесть, наш жизненный опыт. И если быть с собой до конца честным, то многое из того, что лишило любви Онегина, Печорина и Остапа Бендера мы в той или иной мере найдем и в своей жизни.